И, посреди семи светильников, подобно Сыну Человеческому, облеченного в подир

И по персям опоясанного золотым поясом;

Голова Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его — как пламень огненный;

И ноги Его подобны халколивану,

как раскаленные в печи;

И голос Его — как шум вод многих;

Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч;

И лице Его — как солнце, сияющее в силе своей.

И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый.

И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь первый и последний

И живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти.

Итак, напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего.

Откровение святого

Иоанна Богослова,

1:10 — 19

Белый Аэробус с двойной голубой, изогнутой, как волна, линией на борту оттолкнулся от мексиканской земли и взмыл в небо, взяв курс на Россию. Мы взлетели, и я сразу заснул. Предыдущая ночь ушла на сборы, а в пустыне я почти не спал.

В небе боги дали мне сон, которым я вновь смог управлять. Сначала я увидел себя в каком-то темном помещении, напоминавшем элеватор, и понял, что это сон. Далее мне предстояло вернуться в свое астральное тело и снова овладеть им. Я сделал это.

Теперь мой путь лежал к своему физическому телу. Преодолевая силы земного притяжения, я заставил себя взлететь. И уже через несколько мгновений был рядом с Аэробусом. Я увидел себя через стекло иллюминатора и прошел внутрь салона. На моем лице была улыбка. Я улыбнулся в ответ своему спящему телу и соединился с ним.

Потом я расширил свое физическое тело до размеров самолета. Почувствовал, как оно вытянулось, а мои руки стали крыльями. Я ощутил себя большим и сильным, парящим над мировым океаном. Взмах крыла придал мне дополнительной смелости, я стал подниматься все выше и выше, пока наконец не почувствовал жар, исходящий от Солнца.

— Я посылаю тебя в Россию, — сказало мне Солнце.

— Я благодарен тебе за это! — ответил я.

— Слушай же, что Я скажу тебе, сын великой пустыни! Дни Мои сочтены, Тьма наступает, но пока ты в небе, с тобой Вода и Воздух — сила и чистота. Ты будешь сражаться с Огнем и Землей — страстью и нуждой. Исход этой битвы неведом.

Помни же, что обе стороны всегда есть в тебе. И одна сторона не может быть без другой. Потому не ищи врага себе, но ищи во враге друга. Все едино, но не все Свет, но Свет есть во всем.

Мой избранник уже на месте, и он ждет тебя. Ему окажешь ты помощь, если победишь страх и сомнение. Время упущено. И Свет может ошибиться, а люди обладают свободной волей. Как распорядитесь вы ей, так и будет...

Я проспал весь свой путь от Мексики до России. Тревога и надежда боролись в моем сердце. Я держал путь в святую для меня страну. На нее возложена великая миссия. Справится ли она с ней? И чем я смогу ей помочь? В чем моя миссия?

Поле Шереметьевского аэродрома встречало меня свежим утренним ветром. К трапу подали автобус. Потом я прошел паспортный контроль и таможню, получил свой багаж и вышел в холл аэропорта.

«И что теперь? Что мне делать? Куда идти?» — только сейчас я задумался об этом.

В растерянности я принялся смотреть по сторонам. Ко мне подходили какие-то люди, предлагая услуги такси. Я отказывался и продолжал ждать. Время шло, я подумал и решил: «Пойду куда глаза глядят».

Но как раз в это мгновение мой взгляд упал на стройного широкоплечего молодого человека — русого, с голубыми глазами. Он держал в руках лист бумаги со странной и лаконичной надписью: «Свет». Доли секунды я колебался, а потом просто взял и подошел к нему.

— Я — Анхель, — сказал я ему.

— А я — Данила. Пойдем? И мы пошли.

 

Часть первая

 

Мы сели в разбитое российскими дорогами маршрутное такси, на самые дальние сидения у задней двери.

В течение минуты машина наполнилась целиком, пассажиры расплатились с водителем, и мы поехали.

Я посмотрел назад.

За поворотом исчез Шереметьевский аэропорт.

И только теперь я осознал — все, моя Мексика позади, я в России.

Какое-то время Данила молчал.

Его лицо было спокойно, но я видел, что он о чем-то напряженно думает.

Потом он повернул ко мне голову и сказал:

«Не знаю, с чего начать. Но начало — это не главное. Просто слушай».

 

Я приехал в Москву неделю назад и снял небольшую квартиру на окраине города. Мне нужно было встретиться с тобой и все тебе рассказать. Но лучше все по порядку. Так, наверное, будет понятнее.

Меня зовут Данила. Мы с тобой никогда прежде не были знакомы. Но я знал, что сегодня ты приедешь в Россию. А ты, я думаю, понимал, что твоя поездка не случайна. Ты не ослушался посланных тебе знаков, а вот я сначала им не верил. И это стало причиной большого несчастья.

Когда я родился, прабабушка Полина увидела вокруг моего тела свечение. Ее пытались разубедить, но она настаивала, поэтому врачи сказали, что она просто сошла с ума. Старый человек прожил большую и нелегкую жизнь. Она родилась в Сибири, в далекой деревне, так и не обучилась грамоте, пережила революцию, две мировых войны и знаменитые коммунистические стройки. Сойти на старости лет с ума — почему нет? Это казалось логичным исходом.

Бабушка Полина говорила, что я стану великим человеком, но мне предстоят тяжелые испытания. Она постоянно рассказывала о каких-то ужасающих битвах, отблески которых она видела внутри своей головы. Всю свою старость она провела, скитаясь по психиатрическим больницам. Раньше с такими людьми в нашей стране не церемонились.

Я рос «плохим ребенком». Учеба мне не давалась, слушаться родителей я не хотел. Мне было странно все, что они делают, и смешно все, что они говорят. Уже с трех лет я стал думать о смерти, о том, что будет, когда меня не станет. Что я тогда буду делать?! — эта мысль повергала меня в ужас.

Игры сверстников никогда не доставляли мне удовольствия. «Почему они не думают о смерти?» — спрашивал я себя. Это казалось мне странным, нелепым, абсурдным. Постоянные конфликты с детьми и взрослыми заканчивались для меня отцовской поркой, «чтобы я вырос нормальным человеком». Я сжимал зубы и терпел.

Мать хотела верить словам бабушки. Но на самом деле она просто успокаивала себя. Отец не хотел и слышать об этом. И как только мне исполнилось шестнадцать, я сбежал из дома. Работал где придется жил у друзей, пока, наконец, меня не забрали в армию. Я попал в Чечню, из мирной жизни — прямо в войну.

Там я столкнулся со смертью нос к носу. Помню, как через полгода военной подготовке наше подразделение собрали по тревоге. Ничего не объяснили, просто погрузили в вагоны и привезли в Чечню.

В войну трудно поверить. Прошла неделя, другая. Ты как на учениях или во сне, все не взаправду.

Мой взвод менял место своей дислокации. Я сидел на броне БТР и оглядывал хмурый горный пейзаж. Вдруг — взрыв, автоматные очереди; всполохи огня и крики раненых.

Тогда из двадцати восьми человек выжили только трое. Я лежал лицом вниз в холодной октябрьской земляной жиже. «Нет, это не сон, — понял я. — Это самая настоящая война».

Я уже больше не боялся смерти, только плена. Но обошлось. Нас прикрыли с воздуха, и чехи скрылись.

Как сейчас помню — равнина между холмами, воронки от взрывов и мои друзья. Их тела распластаны по земле, головы вскинуты, а испуганные, широко раскрытые глаза устремлены к небу.

Пережив войну без единой, царапины, я подумал, что бабушка была права. Нужно что-то делать.

Я решил учиться, но так и не выбрал профессию. Год провел в одном питерском институте, второй — в другом. Мне казалось, что я знаю больше своих учителей. Да и вообще, какой смысл учиться, если мы все равно умрем?

Постепенно во мне рождалась ненависть к этому миру. И тогда я познакомился с нашими антиглобалистами. Они говорили, в целом, правильные вещи. Мы живем в век потребления, все только о том и думают, как бы нажить денег. Никто не думает о тех, кому действительно плохо, никто никому не нужен. У людей не осталось ничего святого. Всем правят деньги финансовых магнатов с большими животами.

Мы пили водку, курили марихуану и вели долгие беседы о том, как неправ этот мир и как плохи в нем люди. Со стороны эти наши дискуссии выглядят смешными и глупыми. Ну подумать: сидят молодые люди — пьяные или под кайфом — и рассуждают о том, как все неправильно. Но ведь неправильно же...

Я совсем опустился, дальше некуда. Но сам этого не заметил. В один прекрасный день моя девушка — Таня — ушла от меня. Она, наверное, любила меня. Долго пыталась наставить на правильный путь. Угрожала, что уйдет. И наконец ушла. Тут я понял: что-то в моей жизни совсем не так.

И решил — покончу с собой, да делу конец! Зачем жить-то?! Если все неправильно, то и жить неправильно. Взял веревку, завязал, приладил ее к балке, что под самым потолком в моей комнате. Подставил обшарпанный табурет, надел себе на голову петлю. Стою, смотрю в грязное окно. И вдруг зачем-то ощупал карманы. Машинально, словно хотел вынуть лишние вещи.

В заднем кармане брюк лежала бумажка. Это Таня записала меня на консультацию к астрологу. Хотела, чтобы я сходил к нему и все для себя выяснил. Я, понятное дело, ни в каких астрологов никогда не верил. Поэтому просто взял у Тани талончик, чтобы не обижать, сунул себе в карман и забыл. А тут смотрю — сегодняшнее число! Всего через пару часов назначена консультация.

Ну, думаю, коли уж так дело повернулось, надо сходить. Хоть посмеюсь напоследок. Освободил голову от веревки, оделся, побрился, почистил зубы и выдвинулся по указанному в талончике адресу. Долго плутал, искал, думал уже бросить эту затею, вернуться домой да и повеситься, наконец. Но потом все-таки нашел офис в мрачном дворе-колодце на Лиговском.

Захожу. Мне говорят: «Подождите, пожалуйста. Ваш астролог еще занята». Думаю, ну — дудки! Пошли вы все куда подальше! И только хотел уже убраться ко всем чертям, как вдруг загорелась лампочка на пульте администратора.

— У вас тут прямо как в поликлинике! — говорю.

— А мы и есть — поликлиника, только астрологическая, — отвечает регистратор. — Освободился ваш астролог. Куда вы пошли?

— Ну ладно. Освободился так освободился. Берите меня, пока тепленький.

В дверном проеме показалась миловидная женщина лет сорока-сорока пяти, в очках:

— Кто ко мне на 16 часов? Вы? Пойдемте. Извините, что заставила вас ждать.

— Да ладно, — бурчу в ответ. — Я и сам опоздал...

— Не хотели приходить? Не верите? — затараторила она, пока мы шли по направлению к ее кабинету. — Это у всех так, когда в первый раз...

— А второго и не будет.

— Меня Лариса зовут, — она напряженно уставилась на меня поверх толстых стекол своих очков.

Мне стало неприятно:

— Что вы на меня так смотрите? Да, не верю я. И второй раз не приду. О чем вы мне сейчас расскажете? Что я проживу сто лет? Так я не проживу! Не хочу потому что.

— Глупости делать человеку, никто запретить не может.

Она и глазом не повела! Я даже смутился. — Хорошо, называйте мне дату и место своего рождения. А если знаете, то и время рождения хорошо бы сказать, — скомандовала Лариса, когда мы расположились в ее кабинете.

Я все назвал (точное время моего рождения бабушка Полина, пока была жива, повторяла чуть ли не каждый день). Астролог записала мои данные на бумажке и стала вводить их в компьютер. Ее пальцы застучали по клавишам, на экране высветилась какая-то схема из кругов, значков, точек и линий. Лариса уставилась в экран. Повисла неприятная пауза. Мне вдруг показалось, что меня раздели и выставили на обозрение публике.

Ну что? — спросил я, пытаясь скрыть свое смущение.

— Подождите, — отозвалась она. — Сейчас я пересчитаю.

Она заново набрала мои данные, внимательно глядя на бумажку. Компьютер выдал те же самые результаты. Не поднимая на меня глаз, она попросила перепроверить — правильно ли она записала данные моего рождения. Все было правильно. Она снова перебрала цифры на клавиатуре, и третий раз дисплей высветил всю ту же самую схему.

— Вы ведь не дурачите меня, правда? — спросила Лариса сдавленным голосом.

— А какой мне резон вас дурачить? — удивился я.

— Ну, мало ли... — ее взгляд снова утонул в экране.

— Что, не сходится? Нет такого места и времени рождения? — мне почему-то захотелось поиздеваться над ее растерянностью — Не знаете, что и сказать? Сто лет...

— Вы, пожалуйста, послушайте внимательно, что я вам сейчас скажу, — Лариса решительно прервала мой сарказм. — Если вы не ошибаетесь... Короче, если... В общем…

— Говорите уже! — мои нервы были на пределе, я уже не мог держать себя в руках, все тело била мелкая дрожь.

— Я ничего не могу вам сказать! — закричала она в ответ.

— В каком смысле? — я опешил.

— У вас тут... Я не могу... Этого не может быть... Я должна показать вас одной женщине.

— Ну уж нет, извините меня покорно! Никому я больше показываться не буду! Я и к вам-то не хотел идти! Все, до свидания! — мне вдруг захотелось встать и бежать со всех ног.

Наверное, я боялся, что она увидела мою смерть. Нет, я ужаснулся оттого, что она ее увидела. Я встал со своего места и двинулся к двери. Но не тут-то было! Она тоже подскочила, кинулась за мной следом, вцепилась в рукав и стала бормотать что-то невнятное:

— Вы не понимаете! Вы просто не понимаете! Вы не можете этого понять! Вы не должны уходить! У вас всего одни сутки! Понимаете вы, одни сутки! У нас у всех одни сутки!

— Сумасшедшая!

Я вырвался из ее рук и стремглав бросился к двери. Сбил по пути охранника и слетел по лестнице, словно по американской горке. Когда я оказался на улице, Лариса уже открыла окно, выходившее во внутренний двор, и кричала, буквально навзрыд:

— Пожалуйста, сделайте то, что вам скажут! Пожалуйста! Это очень важно! Сделайте все, о чем бы вас ни попросили! Пожалуйста!!!

Оказавшись на Лиговском, я перевел дыхание. В моей голове творилось что-то невообразимое. Все мои детские страхи, связанные со смертью, казалось, ожили теперь с невиданной силой. Ноги подкашивались, дыхание перехватило, возникло ощущение, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, а голова лопнет, как переспелый арбуз.

У ближайшего ларька я купил себе бутылку пива и выпил тут же, залпом, до дна. Еще через пару-тройку метров я понял, что дальше идти не могу. Сел на корточки, облокотился о стену какого-то здания и тихо застонал. В глазах темнело, голова кружилась, к горлу подступила невыносимая тошнота.

«Только, не закрывай глаза... Только не закрывай глаза...» — я бессмысленно повторял эти слова, словно какое-то магическое заклинание. Я прикладывал неимоверные усилия, чтобы поднять отяжелевшие, опустившиеся на глаза веки.

Вдруг сквозь небольшую щелочку собственных век я увидел двух буддийских монахов в ярко-оранжевых одеждах. Свет, исходивший от этих одежд, ослепил меня. Монахи просто проходили мимо. Я не успел разглядеть их лиц, только побритые наголо, смуглые головы.

Прямо передо мной что-то звякнуло. Всего в двух шагах лежали старые потертые четки. Я

попытался их поднять, дотянулся. Но словно бы какая-то сила держала меня у стены. Я попробовал еще раз и упал, распластавшись поперек тротуара.

Руки нащупали четки. И в то же самое мгновение перед моими глазами проскользнула чья-то рука. Кто-то пытался поднять эти четки вперед меня. Он даже наклонился для этого. Но поскольку я был первым, он тут же выпрямился и поспешил прочь.

Сжимая четки в руках, я поднялся сначала на четвереньки, потом сел на носки, держась пальцами за асфальт, наконец, встал и сделал несколько шагов. Яркие одежды монахов виднелись вдали. Собрав последние силы, я поспешил за ними. Хотел отдать эти четки...

Я видел, как монахи свернули за угол у Московского вокзала. Не знаю, сколько мне потребовалось времени, чтобы дойти до этого места. Но все впустую — монахи затерялись в привокзальной толпе, словно растворились в воздухе. Совершенно машинально я сунул четки себе в карман.

 

Данила рассказывал спокойно, даже буднично.

Но в каждом его слове, в интонации, тембре и звуке голоса звучала такая внутренняя боль, что мне стало не по себе.

Я испытывал священный трепет перед этим человеком.

Кто он? Что за странную историю он мне рассказывает?

Мы уже вышли из маршрутки, и Данила повел меня в кафетерий.

Он заказал нам кофе, продолжая рассказывать...

 

Я не помню, как добрался до дома. Вошел в свою комнату. Мне было все так же плохо. Не раздеваясь, я рухнул на кровать и уснул. Сколько времени я провел в забытьи — не знаю.

Посреди ночи в коридоре моей коммунальной квартиры началась суета. Из-за двери доносились раздраженные, заспанные голоса соседей, хлопанье входных дверей. И еще чьи-то женские голоса. В мою дверь забарабанили.

— Даня, открывай! К тебе пришли! Совесть у тебя есть?! Четвертый час ночи! — кричала моя соседка.

— Черт, кого еще принесло?! Я никого не жду!

— Открывай, тебе говорят!

С трудом я поднялся с кровати, в потемках дошел до двери, включил большой свет и отпер. На пороге стояла Лариса, а рядом с ней пожилая монашка — вся в черном и с платком на голове.

— Господи, вы?! Чего вам от меня надо? Вы что, с ума сошли?! — я был вне себя от этой бесцеремонности.

Но мои соседи, вышедшие из своих комнат кто в нижнем белье, кто в ночных рубашках, продолжали недовольно галдеть. Мне пришлось впустить непрошенных гостей. Тем только того и надо было. Женщины быстро прошмыгнули в дверной проем и встали посредине моей комнаты. Я решил не обращать на них никакого внимания — постоят, если им так нужно, и уйдут. Пошел, сел на кровать, поставил локти на колени и закрыл лицо руками.

Молчание длилось несколько минут.

— Ну что — он? — спросила Лариса.

— Похож, — задумчиво ответила ее спутница и обратилась ко мне:

— Милок, а симметричные родимые пятна у тебя есть?

Я посмотрел прямо перед собой. Лариса с монашкой выглядели очень колоритно — они стояли на фоне петли, которая так и осталась висеть на своем месте после моего несостоявшегося повешения. Я расхохотался:

— Да, есть. Целых два!

— Раздевайся! — скомандовала монашка. Я чуть не подавился со смеху:

— Бить будете? — я продолжал покатываться.

— Смотреть будем! — отчеканила старуха.

— Давайте, надо раздеться, — деловито поддержала ее астролог.

— Да какого черта?!

Я рассвирепел от их наглости. Вскочил, и хотел было вытолкать их взашей, но потом сдержался, повернулся к ним спиной и задрал рубашку.

— Все, посмотрели?! Довольно с вас?! А теперь оставьте меня, наконец!

Я снова повернулся к женщинам и застал благоговейный ужас на их лицах. У меня на спине действительно есть два симметричных родимых пятна — рядом с позвоночником, на уровне лопаток. В детстве сверстники часто смеялись, заметив у меня эти пятна. Врачи удивлялись, когда видели. Но еще ни разу они не производили столь ошеломляющего эффекта.

— Что вас так перекосило? Обычные родимые пятна, мало ли — симметричные. Велика невидаль...

— Это он! Это точно он! — запричитала старуха, рухнув передо мной на колени.

Я оторопел:

— Встаньте! Встаньте, я вас прошу! Что вы делаете?! Да что это с ней такое?!

— Это он! Точно он! — не унималась монахиня, отбивая у моих ног поклоны и истово крестясь.

-Послушайте, Даниил, — начала Лариса.

— Я не Даниил, я — Данила!

— Послушайте, Данила... Я не могла вам этого сказать сегодня днем, потому что я не была уверена. Понимаете, вас уже очень давно ищут.

— Меня?!

— Да, вас. Больше сомнений нет никаких. Это игуменья из монастыря Святого Иоанна Кронштадтского. В начале XX века святой Иоанн пророчествовал о великих бедствиях и о скором конце времен. Поначалу думали, что он говорил о гонениях на православную церковь, о советском режиме.

Семь лет назад от его мощей стали исходить световые образы. Их видели многие монахини. Их даже фотопленка фиксирует! Старцы пытались их толковать, но сошлись в одном — должен появиться православный человек, на котором будет лежать печать...

— Нет, это бред какой-то! — я просто физически не мог ее слушать, у меня начала кружиться голова.

— Подождите, я вас очень хорошо понимаю. Я сама к этому отношусь скептически. На мой взгляд — Бога нет, но есть Единый Космический Разум. Но и с этой точки зрения... Вот вы подумайте: наступила эпоха Водолея, предсказанные геополитические перемены происходят, сбывается еще масса других пророчеств. Даже падение Ирака!

Оно ведь еще в Апокалипсисе Иоанна Богослова предсказано! Так вот, Россия сейчас должна взять на себя миссию...

— Слушайте, причем тут война в Ираке? Там тысячу лет воевали, воюют и воевать будут! И какая, к черту, миссия у России? Вы что, за идиота меня принимаете? Видел я эту миссию... У меня даже орден есть — «защитнику отечества»!

— Нет, но...

— Никаких «но»! Вы что, меня в какую-то секту вербуете? Не надо этого делать! Спасибо!

— Ну что за дурак такой! — заверещала Лариса, до того говорившая со мной в весьма уважительном тоне. — У вас же все в астрологическом паспорте записано!

— Что у меня там «записано»?! — я думал, что с ума сойду.

— У вас записано, что вы...

— Мессия! — крикнул я и театрально вскинул вверх руки.

— Нет, не Мессия...

— А если не Мессия, так и оставьте меня в покое! Четыре часа ночи! — я взял Ларису под руку и хотел вывести ее за дверь.

— В этом-то все и дело! — Лариса уперлась и стояла, как вкопанная.

— В чем «в этом»?!

— В том, что только эти сутки!

— Какие сутки?!

— Сегодня вы или узнаете, кто вы, или все... Пиши — пропало! Я вам точно это говорю! Эпоха Водолея уже была в нашей истории! Знаете, когда?! — Лариса смотрела на меня почти безумными глазами.

— Не знаю, и знать не хочу!

— Во времена Ноя! Все закончилось Потопом, концом света! Потому что люди забыли, зачем они пришли на эту землю. Отошли от Бога...

— Вы же не верите в Бога! — закричал я, почувствовав новый прилив раздражения.

— Да какое это имеет значение! Какая разница, как все это называется! Вы же суть должны видать! Вы — человек или где?!

Это выражение очень напоминало присказку моего армейского командира: «Вы — солдат или где?» Я вспомнил об этом и почему-то сразу успокоился:

— Ладно, говорите. Только коротко и по порядку.

— Как бы вам все это популярно объяснить?.. Сегодня планеты стоят такой фигурой... В общем, открывается, условно говоря, Окно Времени. Законы Космоса на очень ограниченный срок приостанавливают свое действие. Это своеобразный космический Юрьев день. Знаете, это когда крепостных крестьян отпускали.

Сейчас всю линию развития человечества можно изменить, совершить поворот, взять иной курс. Но это может сделать только один человек, который к моменту открытия этого Окна будет находиться на определенном уровне своего духовного развития. Здесь должен быть эффект, как когда ключ к замку подходит. Понимаете? — Про замок — понимаю.

— Так вот, в вашем гороскопе стоит четкое указание, что именно вы и можете этим Окном воспользоваться. Вы — тот ключ!

— Тьфу! — от новой волны негодования я даже сплюнул. — Это ахинея какая-то! Я не верю ни одному вашему слову! Ни од-но-му! Все это вилами по воде писано! У вас справки из психдиспансера, случайно, при себе не имеется?!

— Я сдаюсь, — громогласно сообщила Лариса, но не сдалась. — Марфа, — обратилась она к игуменье, — он ничего не хочет слышать! Я больше ничего не могу сделать. Знаете что, давите на жалость...

И Марфа — так звали монашку — принялась давить. Старуха сказала, что она никуда не уйдет, что она умрет прямо здесь и прямо сейчас, если я не отправлюсь с ней в ее монастырь. Я хотел прекратить уже все это безумие. Подумал, что в монастыре-то уж от меня точно быстро постараются избавиться. И согласился.

В монастырь Ларису не пустили, а мы с игуменьей долго плутали по коридорам. Потом она завела меня в какую-то келью и оставила одного. У меня было время подумать. Все, о чем мне рассказывали Лариса и Марфа, казалось странным и нелепым. Я сохранял критический настрой и не хотел поддаваться их бессмысленной агитации.

Конечно, приятно думать, что ты спаситель мира, что от твоего поступка зависит будущее всей Вселенной. Но, бог мой, мы же такие крохи на этой планете! Что значат наши поступки для Вечности? Она их и не заметит! Нет, верить этим двум сумасшедшим было бы глупо. Сейчас обещанные старцы придут и все поставят на свои места.

Тут дверь кельи отворилась. Марфа, отвесив глубокий поклон, пропустила внутрь двух старцев. Им было, наверное, лет по восемьдесят на брата, но держались они бодро. Один — высокий, сухощавый, с неподвижным лицом и большой окладистой бородой. Другой — напротив, маленький, округлый, суетливый, с тонкой, но ухоженной бородкой.

Из-за дверей Марфа последний раз внимательно посмотрела на меня и, перекрестившись, исчезла в темноте. Старики расположились в деревянных креслах, и началась долгая пауза. Мы сидели друг против друга, и я ждал, когда же все это, наконец, кончится. Хотелось встать и уйти. Ну не будут же они держать меня силой...

— Надеюсь, вы понимаете, какая на вас лежит ответственность? — спросил меньший из старцев. Судя по всему, в мое «предназначение» он не верил.

— Нет, не понимаю. Я вообще ничего не понимаю, — я пытался сдерживать свое раздражение.

— Это очень плохо, — продолжал мой собеседник.

— Слушайте, вы что, еще будете меня отчитывать?!

— Снимите рубашку, — приказал старик.

— Да не буду я ничего снимать! Я уже все показывал. Это безумие какое-то! При чем тут мои родимые пятна?!

— Мы должны понять, кто вы! — старец вел себя, как следователь на допросе.

— Я — это я. И все на этом! «Кто я?» Да — никто! Я бы тоже хотел знать, за кого вы меня принимаете!

Выражался я путано. Но что было делать?

— Ибо предсказано, — заголосил старик, — что придет Антихрист и будет он творить чудеса и знамения ложные. И будут люди верить лжи его, и не верить истине. И станут они возлюбившими неправду!

До этого момента мне казалось, что это я сумасшедший. Теперь я понял, что это у старцев беда с головой. Надо было идти на примирение и убираться подобру-поздорову.

Послушайте, святые отцы, — протянул я елейным голосом, — я и в Бога-то не верую, а уж в Антихриста — и подавно. Не надо подозревать меня в таких амбициях. И чудес я не делаю, и знамений не испускаю. Можно я пойду, а?.. Поверьте, вы просто даром теряете время.

Но мучивший меня старец уже разошелся и не мог остановиться:

— Настал, настал час закатный! Так гласит Откровение Иоанна! Сидит уже блудница Вавилонская на звере багряном! Люди и народы отказались от Господа, променяли Его на товары золотые и серебряные, на камни драгоценные и жемчуга на порфиры, шелка и багряницы, на изделия из слоновой кости, всякого благородного дерева, меди, железа и мрамора, на вино и елей, муку и пшеницу, на коней и колесницы.

Держит в руках своих Вавилонская блудница сия — чашу, наполненную мерзостями, и нечистотою блудодейства ее. Се — души человеческие нынешнего человека! И сказано так же, что придут к ней купцы, что стали вельможами земли, и будет она любодействовать с ними и с царями земными! Так и вершится сейчас!

— Боже правый! — я вдруг стал понимать, о чем толкует этот старец.

Цитируя Откровение Иоанна Богослова, он рассказывает о «цивилизации потребления»! Фантастика!

— Да вы антиглобалисты! — воскликнул я.

— Настал, настал час закатный! Ангелы небесные заготовили уже чаши свои и сейчас прольют их на головы нечестивцев! И поглотит огонь чрево земли!

— С ума сойти! — я был в восторге (никогда не думал, что глобализация расписана в Библии!) — И что, вы полагаете, я должен это остановить?!

Тут мне представились мои прежние друзья-алкоголики. Они с тем же рвением, как и эти попы сейчас, обдолбавшись марихуаной, ратовали за свержение глобалистического строя. Меня пронял смех, я гоготал, как ненормальный:

— Да вы рехнулись! Вы сумасшедшие! Это безумие! Господи, куда я попал! Нет, это надо же! А я еще когда-то к этим людям серьезно относился! Дурдом! Я должен остановить глобализацию! Святые отцы, и вы туда же! — я встал, подошел к старцам, посмотрел им в глаза и, не переставая смеяться, вышел из кельи.

Старец последовал за мной. Он кричал мне вслед, и его голос резонировал в гулком коридоре: «Из дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть, какую имеют скорпионы земные. И сказано было ей, чтобы не делала она вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить. Будут люди в те дни искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них».

Через минуту-другую я выбрался, наконец, из монастыря, глубоко вздохнул и улыбнулся. Утреннее солнце слепило глаза, от реки, на которой стоит монастырь, тянуло приятной свежестью. Нет, помирать мне положительно расхотелось.

Я двинулся вдоль забора, окружавшего монастырь, и только свернул за угол, как столкнулся лицом к лицу со вторым из двух старцев. Этот — высокий — за все время нашей беседы не проронил ни слова. Он лишь смотрел на меня своими пронзительными черными глазами. В отличие от моего экзальтированного собеседника он казался куда более здравым.

«Как он успел здесь оказаться? Из монастыря же, кажется, только один выход?»

Не медля ни секунды, старец заговорил со мной.

В каждом слове его лучилась такая доброта и забота, что сердце мое мгновенно оттаяло.

— Данила, послушайте меня, не берите в голову этот разговор. Если можете — просто забудьте его и простите Серафима. На самом деле все сказанное им не имеет никакого значения. Мы ведь и не знаем толком, что вам сказать. Мы так же слепы сейчас, как и вы.

Но уже сегодня вы будете знать больше всех нас.

И это вы будете говорить нам, а не мы. Прошу же вас об одном только. Неважно, верите вы в это или нет. Никто из нас не принадлежит самому себе, все мы в руках Господа нашего. Как Он решит, так и будет.

Вы же... — тут голос старца задрожал, а на глазах появились капельки слез. — Вы совсем не принадлежите себе. Об одном прошу, сделайте то, что скажут вам. Не знаю, кто скажет, и что скажет. Но поверьте, сегодня вы должны послушать его. Не за себя прошу и не о вашей душе пекусь, но о Господе нашем. Пожалейте Господа...

Меня прямо оторопь проняла от этих слов. Когда же старец вдруг упал передо мной на колени, я и вовсе хотел провалиться сквозь землю.

— Встаньте! Встаньте, пожалуйста! — взмолился я. — Я все сделаю! Сделаю, честное слово. Знать бы только, кто я...

— Вы — тот человек. И вы, я уверен, чувствуете это. Не боритесь же со своим чувством, не омрачайте промысел Божий сомнением. Все предопределено в этом мире, и только в одной точке его сохранена нам свобода воли — человек или станет самим собой, или откажется от себя. Вот это — единственный выбор. И от него все зависит!

Я шел по набережной реки Карповки и пытался взять себя в руки: «Я бы выбрал, если бы мне предложили выбрать! Но мне же никто не предлагает. Значит, они просто ошиблись. Ничего, сейчас эти сутки закончатся, и можно будет вздохнуть спокойно. Они ошиблись, в этом нет никаких сомнений. Какой из меня спаситель мира?! Нет, ошиблись. Точно, ошиблись».

Вдруг в непосредственной близости от меня затормозила машина темно-зеленого цвета — огромная, на больших колесах, с наглухо затонированными стеклами. Я еще никогда не видел таких «танков», находящихся в личном пользовании. Словно по команде из машины высыпали люди восточной наружности в строгих костюмах.

Я автоматически ускорил шаг и, как оказалось, не зря. Они были по мою душу. Действия моих похитителей были отработаны до мелочей. Уже через секунду я оказался внутри салона машины, экипированный по полной форме — с завязанными глазами и пластырем-кляпом поперек рта. Движок взвыл от натуги, и машину буквально сорвало с места. Ух! У меня аж душа в пятки ушла.

Ехали долго. Первую половину пути я мысленно улыбался: «Это надо же, пройти всю Чечню и попасть в заложники в самом центре «культурной столицы»! Фантастика! Господи, да кому я нужен?! Нет, эти уж точно обознались. То, что меня принимают за кого-то другого, уже входит в моду. Забавно, как влетит этим головорезам, когда выяснится, что они взяли не того!»

Вторую половину пути прежняя веселость меня покинула. Я осознал случившееся. Теперь меня уже не впечатляла головомойка, которую устроят этим архаровцам. Теперь меня беспокоила собственная участь. Где гарантия, что они не захотят убрать меня как ненужного свидетеля?! Еще несколько часов назад я решил покончить с собой, но сейчас перспектива оказаться где-нибудь в лесу с перерезанным горлом меня почему-то совсем не вдохновляла.

Асфальт, как мне показалось, сменился грунтовой дорогой, машину, продолжавшую лететь с прежней скоростью, качало из стороны в сторону. Сколько прошло времени, понять было трудно. Наконец — остановка. Меня вывели, поволокли по траве, далее — по вымощенным дорожкам. Мы вошли в дом и проделали достаточно длинный путь по его коридорам. Потом меня усадили в кресло и освободили от повязок.

Я огляделся по сторонам. Обстановка была шикарной. На полу персидский ковер, стены, драпированные шелком, тяжелые гардины на окнах, инкрустированная мебель. В комнате было несколько дверей. Из дальней появился человек,- араб лет пятидесяти с суровым выражением лица, в чалме и богатом восточном халате. Жестом он сделал знак, и мои похитители, поклонившись, молча скрылись за дверью.

— Я проделал большой путь, чтобы встретиться с вами, — сказал незнакомец, разливая по пиалам зеленый чай.

— А мне показалось, что это я проделал большой путь перед тем, как встретиться с вами, — ответил ему я, намекнув на свое бесцеремонное похищение.

— Ах, это... — сообразил он. — Простите мою дерзость, но у нас слишком мало времени. Я просил, чтобы с вами обошлись аккуратно. Надеюсь, вы не обиделись. Это не входило в наши планы. Пожалуйста... — он подал мне пиалу.

— Спасибо. Можно поинтересоваться, «мы» — это кто?

— Мы, — он посмотрел мне прямо в глаза, — это суфии.

— Кто?! — я оторопел.

— Суфии. Вы не знаете? — спокойно спросил он.

— Это вахаббиты, что ли?! — я занервничал.

— Ха-ха-ха! — он добродушно рассмеялся. — Суфий — это суфии. И «нет Бога, кроме Аллаха» — это не про нас. «Нет ничего, кроме Бога», — вот наши слова.

Тут я подумал, что, может быть, этот суфий и скажет мне, что я должен услышать:

— Вы хотите мне что-то сообщить?

— Не то, что ты ждешь, — сухо ответил незнакомец.

— Не то, что я жду? А что я, по вашему мнению, жду?

— Сегодня с тобой будут говорить многие, и многие скажут тебе — ты должен сделать то, что предназначено. И только один будет говорить, но не скажет. Он возьмет тебя за руку и поведет в назначенное место.

Мы долго совещались, были разные мнения, но я решил ехать к тебе, чтобы повторить это: ты должен сделать то, что предназначено, Мы не знаем, что предназначено, но мы знаем, что ты должен сделать это.

Я знаю вас, русских; вы не верите знакам, не думаете о той роли, которую вы играете во Вселенной. Но ваша связь с Ней крепка. А потому именно среди вас и есть тот, кто должен сделать то, что предназначено. Ведь важен сам выбор.

Если суфию скажут: «Сделай то, что предназначено!» Он пойдет и сделает. Если сказать тебе, ты спросишь: «Почему я должен делать это?» И время будет упущено, и наступит час, когда я не смогу уже сказать: «Нет ничего, кроме Бога», потому что не будет Бога.

— Но почему я?! Суфий рассмеялся:

— Я же говорил! Нет, Санаи, я должен был приехать! — он обратился к кому-то, кого с нами явно не было. — Данила, пойми простую вещь: Бог являет Себя лишь в той степени, в какой искатель способен выдержать Его сияние. Ты можешь выдержать. Зачем спрашивать — «Почему?»

— И что мне делать?

— Доказательство существования солнца — само солнце. Если тебе нужны доказательства, не отворачивайся от него, — сказал суфий.

— Спасибо, так стало намного понятнее...

— Не ожесточай свое сердце. Помни — нельзя взять более, чем есть. Но не взять то, что