И увидел Бог, что Его создание хорошо — а потом всё испортилось

 

И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма

(Быт 1:31).

 

И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле…

(Быт 6:5).

 

Когда я отхожу подальше от отдельной картины и пытаюсь представить себе панораму всего Ветхого Завета и всей Библии, я вижу нечто подобное названию данной главы: великий замысел, который каким–то образом был ужасающе искажен. Я сразу же поспешу добавить, что, несмотря на всю испорченность и зло, о которых говорит Библия, сохранилось немало доброго и прекрасного. Более того, именно в силу этой катастрофы прекрасного творения Бог задумал нечто еще более прекрасное и внушающее благоговейный трепет — план искупления, который мы рассмотрим подробнее в главе 7.

Библия представляет нам сложный узор, в котором тесно переплетаются между собой зло и добро, ужасное и величественное, и потому нам легко составить ложное представление о Писании в целом. Фактически многие христиане придавали слишком большое значение одному из элементов картины. Некоторые их них с таким пылом прославляли своего Создателя, что забывали о трагических последствиях зла. Другие же христиане так глубоко ранены скорбью и драматизмом жизни, что, даже глядя на великолепный закат, не перестают мечтать о лучшем мире. Разницу между этими двумя типами расстановки акцентов хорошо отражают два названия гимнов: «Это мир моего Отца» и «Здесь я только странник, небеса — мой дом».

Любой сознательный обитатель планеты Земля знает, что жизнь состоит из горечи и сладости, из хорошего и плохого, но куда реже у людей встречается способность одновременно и радоваться этому миру, и стремиться к миру лучшему. Сказать, что весь наш мир прогнил насквозь, было бы неправдой. И в то же время ни один трезвый человек не посмеет сказать, что в этом маленьком уголке вселенной все прекрасно как нигде. Христианину здесь очень важно хранить равновесие: шипы не должны мешать наслаждаться розой, но стоит помнить о том, что на розе есть шипы. Этот принцип важен не только для нашей повседневной жизни, но и для восприятия Ветхого Завета.

В главе 1 я кратко упомянул два подхода к пониманию Ветхого Завета: «возвышенный» и «смиренный» пути. «Возвышенный путь» акцентирует внимание на хорошей стороне Ветхого Завета, в частности оценивая в таком свете жизнь его героев. Яркий пример такого подхода дает нам глава 11 Послания к Евреям, где разные люди в различных жизненных обстоятельствах представлены как образцы «веры». Напротив, «смиренный путь» призывает обратить внимание на ту глубокую бездну, в которой оказался человеческий род, включая и тех людей, кого Бог назвал своим народом.

Поскольку именно «смиренный подход» оказался для меня чрезвычайно ценным, когда я пытался понять Ветхий Завет, я уделю этому подходу к Писанию особое внимание. «Возвышенный путь» способен наполнять нас вдохновением, и возможно, именно поэтому его чаще всего используют в христианских кругах. Однако такой подход плохо готовит читателя к пониманию ветхозаветных повествований. Другими словами, человек может настолько привыкнуть к диете «возвышенного пути», что чтение Ветхого Завета может вызвать у него несварение желудка! Я считаю, что оба подхода возможны и оба полезны, однако нелегко применять и тот, и другой с одинаковым воодушевлением.

Возможно, «смиренный путь» не пользуется популярностью по той причине, что, как показывал опыт, открытие темной стороны ветхозаветных персонажей не всегда приносит добрые плоды. Фактически грехи святых часто использовались в войне против Писания и его Бога для подрыва их авторитета. Тем не менее «смиренный путь» подобен обоюдоострому мечу, который сечет обоими краями. Для примера можно обратиться к любому из благочестивых писателей XIX века, которые защищали Библию от ее хулителей. Последние говорили: «Если Бог допускает подобные вещи, нам не нужна такая религия». На что защитники Библии отвечали: «Именно это оправдывает Библию, которая реалистично изображает падшее человечество и Бога, который снисходит, чтобы ему помочь». Так что для одних людей это сильный аргумент против веры, а для других — опора веры. Мы не сможем здесь рассмотреть крайне сложную психологическую и социологическую подоплеку двух столь разных реакций на один и тот же факт. Однако нам следует признать, что в Ветхом Завете много такого, что возмущает читателя с утонченным вкусом. И когда мы пытаемся это не замечать, мы подтачиваем веру. Мы должны отнестись к таким фактам серьезно и постараться показать, как Бог может исполнять свои замыслы даже с помощью подобных ситуаций.

«Возвышенный путь» также подливает масла в огонь в спорах об одном вопросе интерпретации Ветхого Завета — это вопрос о характере религиозного опыта в Ветхом Завете: возник ли он естественным путем или был дан Богом в откровении? Большинство современных исследователей Ветхого Завета опираются на предпосылку, что каждый аспект опыта людей подлежит естественному развитию. И такие исследователи описывают развитие ветхозаветных людей, которые переходят от примитивного уровня к более сложному, от суеверий к зрелой и разумной вере. Согласно такой схеме те части Ветхого Завета, которые считают примитивными, относят к более древним, а части с более «развитым» богословием — к позднейшим. Так, они говорят, что повествования глав 2 и 3 Книги Бытия — ранние и примитивные, потому что Бог в них слишком сильно напоминает обычного человека: он гуляет по саду, творит человека из земного праха, а затем извлекает ребро Адама, чтобы создать Еву. Что же касается главы 1 Книги Бытия, говорят они, здесь мы видим позднейшее (и более величественное) богословие Ветхого Завета, которое появилось почти в самом конце ветхозаветного периода, потому что Бог здесь трансцендентен и стоит в стороне от земных дел, Он творит мир своим словом и не марает «рук» грязью ради создания человека.

 

Частичное откровение Бога

 

Такой подход к Ветхому Завету настолько чужд консервативным христианам, что мы не используем его для объяснения некоторых проблематичных аспектов ветхозаветных текстов. Консервативные христиане ограничиваются отсылками к новозаветным представлениям о Ветхом Завете, они следуют «возвышенным путем», чтобы утвердить веру в Бога и Его слово, но не пытаются серьезно толковать сами ветхозаветные тексты. Эволюционный подход к Ветхому Завету отпугивает консервативных христиан, так что они просто не желают не то что его обсуждать, но и хотя бы ознакомиться с соответствующими мнениями исследователей.

Я рискую показаться крайним консерватором некоторым моим ученым коллегам и опасным либералом некоторым консервативным друзьям, тем не менее в качестве первого шага к пониманию Ветхого Завета я хотел бы предложить принять ту модель истории, которую содержит сам Ветхий Завет. Я не думаю, что требую слишком многого от любого читателя, как бы он ни подходил к Ветхому Завету: как исследователь или как благочестивый верующий, — и к кому бы он себя ни причислял: к либералам или консерваторам.

И если мы дадим возможность Ветхому Завету говорить за себя, перед нами предстанет удивительная картина — больше всего она поразит тех, кто привык пользоваться исключительно «возвышенным путем» при чтении Ветхого Завета. Приведу краткую схему начала этой истории, которую мы подробнее разберем ниже:

 

1. Бог создает совершенный мир и называет его весьма хорошим (Быт 1).

2. Человек, наделенный свободной волей, становится противником Бога (Быт 2–3).

3. После «падения» мир портится, он становится трагичным, в нем снова и снова повторяются грехопадения:

A. Каин убивает брата (Быт 4:1–16).

Б. Потомки Каина ненавистны окружающим и сами исполнены ненависти (Быт 4:17–24).

B. Современники Ноя бунтуют против Бога, что приводит к Великому потопу (Быт 6–8).

Г. Сын Ноя Хам насмехается над своим отцом (Быт 9:20–28).

Д. Строительство Вавилонской башни указывает на то, что человечество остается непокорным (Быт 11).

Е. Семейство Авраама служило иным богам (Ис Нав 24:2).

4. Бог, призвав Авраама, делает новую попытку открыть себя людям, которые очень туманно представляют себе его замыслы (Быт 12).

 

Этот пролог Ветхого Завета крайне важен для понимания всего последующего, именно он создает контекст для всех недостойных и «примитивных» вещей, о которых мы читаем. Начиная с Авраама Бог хочет снова проложить путь к сердцам людей — а эти сердца были лишены той естественной чистоты и того знания, которыми обладала первая человеческая пара.

И здесь я хочу обратить внимание ещё на одно крайне проблематичное следствие «возвышенного пути»: он заставляет читателя думать, что от начала мира и далее «дети Божии» (то есть потомки патриархов) знали и хранили все «благовестие» практически в полном его объеме. Такое представление порождает великие проблемы, когда мы читаем о поступках и моральных стандартах в разные эпохи ветхозаветной истории. Христиане всегда утверждали, что вера в Бога прямо отражается на поведении и образе жизни верующего. Иными словами, правильное богословие порождает достойную жизнь. Если этот принцип верен — и я думаю, что это так, иначе христианское богословие не имело бы смысла, — то как же нам объяснить тот факт, что ветхозаветные святые, имеющие в своем распоряжении почти всё «благовестие», вели себя отнюдь не соответствующим образом? Как ясно показывает Книга Бытия, Авраам не видел ничего дурного в том, чтобы взять вторую жену. Конечно, это было проявлением неверия, и Авраам, как видно из текста, это осознал. Однако сам принцип полигамии автором Книги Бытия не обсуждается. История Иакова еще яснее показывает, что полигамия была вполне приемлема. Читая между строк в свете позднейших христианских моральных стандартов, мы, конечно, догадываемся о том, что многоженство влечет за собой трагедии, однако Книга Бытия не занимается нравоучениями по этому поводу. Можно вспомнить и другие подобные примеры: Книга Исхода не осуждает рабовладение, а другие ветхозаветные тексты отказывают женщинам в «просвещении».

Но это противоречие между богословием и моралью упраздняется, когда мы читаем Ветхий Завет в его изначальном контексте, не пытаясь найти в нем новозаветную этику во всей её полноте. Фактически и сам Новый Завет нередко противопоставляет пути Ветхого Завета путям Иисуса Христа (Евр 1:1–2) и говорит о первых как о «тени» подлинной реальности (Евр 10:1). Быть может, здесь уместно упомянуть еще одну знаменитую фразу Нового Завета: «видеть как бы сквозь тусклое стекло» (1 Кор 13:12). Прообраз всегда туманен по сравнению с реальностью, тень не столь ясна, как отбрасывающий её предмет. Почему мы должны верить в то, что образ Бога в Ветхом Завете столь же ясен, как и в Новом? Сам Новый Завет из практических соображений отрицает то, что Ветхий Завет содержал полноту откровения, одновременно утверждая, что ветхозаветная вера основывалась на вполне надежных свидетельствах (см. Ин 5:46–47).

Из всего этого следует, что если мы хотим понять Ветхий Завет, мы должны реально посмотреть на себя, хотя многим консервативным христианам это трудно сделать.

Возвращаясь к представленному выше прологу Ветхого Завета, я хотел бы высказать предположение, которое основывается на свидетельстве Книги Бытия: знание Авраама о Боге было крайне ограниченным. Он был великим мужем веры и действовал на основе тех свидетельств, которые имел. И хотя его знание о Боге было ограниченным и он порой был неверен даже и этому знанию, он по праву занимает свое место среди великих героев веры. Об его отношениях с Богом ярко свидетельствует повествование главы 22 Книги Бытия, где Авраам готов принести в жертву Исаака, сына обетования. Хотя это же самое повествование содержит проблему для «возвышенного пути» чтения Ветхого Завета. Библейские повествования о дальнейшей судьбе Божьего народа ясно говорят о запрете на человеческие жертвоприношения. Если Авраам знал, что такие убийства греховны, как мы можем видеть веру в его согласии сделать нечто дурное? Такой подход делает и Авраама, и нас самих непоследовательными. А что если Бог явится мне сегодня и попросит меня пожертвовать моим ребенком? И как я пойму, что это голос Божий, когда Сам Бог ясно говорит мне, что такие жертвоприношения греховны? Или он пожелает, чтобы я ради послушания Богу не послушался Бога? Совсем нет.

Объяснение загадки заключается в том, что Авраама, вероятно, окружала культура, в которой принесение в жертву своего наследника считалось самой драгоценной жертвой богам изо всех возможных. И только такое культурное окружение могло стать основой для этого испытания веры. Интересно, что при достаточно широкой интерпретации этого повествования мы найдем в ней самый центр евангельской истории. Фактически Бог здесь является Аврааму и говорит ему: «Авраам, я ценю твою верность, но ты не можешь принести в жертву сына. Только я могу отдать моего сына. Я позаботился о жертве, — оглянись, она рядом». Не то же ли самое Бог говорит у креста? «Жертвоприношения от рук человеческих не помогают — я сам приготовлю жертвенный дар, который принесет мир». Понимал ли Авраам все это? Да, но как сквозь тусклое стекло, вероятно, не во всей полноте. Я думаю, именно об этом говорит нам Быт 22.

Великое множество мучительных вопросов, возникающих у нас в связи с ветхозаветными патриархами, просто упраздняются, когда мы понимаем одну вещь: эти люди жили в мире, настолько глубоко пораженном грехом, что истины, изначально переданные Богом человечеству, были забыты или искажены из–за соприкосновения с языческой культурой. И тогда нам нетрудно себе представить, что первоначальное обетование о Мессии, который умрет за наши грехи, было искажено и превратилось в практику человеческих жертвоприношений. Это, разумеется, невозможно доказать, но это вполне соответствует склонности человека превращать дары Бога в плоды собственных рук и в повод для гордости.