Пиноккио наконец перестает быть Деревянным Человечком и становится настоящим мальчиком

 

Пиноккио, сильно взмахивая руками, плыл вперед и вперед, и вскоре заметил, что отец, сидевший у него на плечах, погрузив ноги наполовину в воду, начал сильно дрожать, словно в перемежающейся лихорадке.

От холода или от страха? Неизвестно... Может быть, от того и другого вместе. Пиноккио решил, что старик дрожит от страха, и начал его успокаивать:

— Держитесь, отец! Через несколько минут мы будем, здоровые и бодрые, стоять на твердой земле.

— Но где же твой хваленый берег? — спросил старик, все больше тревожась и напрягая зрение, как портной, вдевающий нитку в иголку. — Я оглядываюсь во все стороны и ничего не вижу, кроме неба и моря.

— Но я вижу берег, — сказал Деревянный Человечек, — а вы уж будьте уверены, глаза у меня, как у кошки, и ночью я вижу лучше, чем днем.

Добряк Пиноккио притворялся, что он полон уверенности, а в действительности его мужество все слабело. Силы его иссякли, он дышал отрывисто и тяжело. Он чувствовал, что не может больше плыть, а берега не было видно.

Он плыл, покуда ему хватало дыхания. Затем он обернулся к Джеппетто и сказал, задыхаясь:

— Дорогой отец... помогите мне... я умираю!

Отец с сыном уже приготовились к смерти, но в этот момент услышали хриплый голос, звучавший, как расстроенная гитара:

— Кто здесь умирает?

— Я и мой бедный отец.

— Этот голос мне знаком. Ты Пиноккио!

— Совершенно верно. А ты?

— Я Тунец, твой товарищ по несчастью в брюхе Акулы.

— Как же ты сумел убежать?

— Я последовал твоему примеру. Ты показал мне, как это делается, и я тоже убежал вслед за тобой.

— Мой милый Тунец, ты появился вовремя. Молю тебя именем той любви, которую ты питаешь к маленьким тунцам, твоим деткам: помоги нам, иначе мы пропали.

— Охотно, от всей души! Возьмитесь за мой хвост, и я вас потащу. Через четыре минуты вы будете на берегу.

Пиноккио и Джеппетто, как вы сами понимаете, немедля приняли это приглашение. Но, вместо того чтобы взяться за хвост, они сели к Тунцу на спину, решив, что так удобнее.

— Не тяжело тебе? — спросил Пиноккио.

— Тяжело? Ни капли! Мне кажется, что на моей спине лежат две раковины, — успокоил их Тунец, который был силен, как двухгодовалый теленок.

Достигнув берега, Пиноккио спрыгнул сам, а затем помог сойти отцу. После этого он обратился к Тунцу и сказал взволнованно:

— Друг мой, ты спас моего отца. И поэтому у меня не хватает слов... Позволь мне, по крайней мере, поцеловать тебя в знак моей вечной благодарности.

Тунец высунул свою морду из воды. Пиноккио встал на колени и запечатлел сердечнейший поцелуй в самую середку рыбьего рта. При этом взрыве непритворной нежности бедный Тунец, не привыкший к такому обращению, был так растроган, что быстро нырнул и исчез, дабы никто не видел, что он плачет.

Между тем наступил день.

Пиноккио протянул руку своему отцу Джеппетто, который еле стоял на ногах, и сказал:

— Обопритесь на мою руку, дорогой отец, и двинемся в путь. Мы пойдем очень медленно, как муравьи, а если устанем, то отдохнем у обочины дороги.

— А куда мы пойдем? — спросил Джеппетто.

— Пойдем искать дом или хижину, где нам из жалости дадут кусок хлеба, чтобы насытиться, и охапку соломы, чтобы выспаться.

Они не прошли и ста шагов, как увидели на обочине дороги две отвратительные рожи, просившие милостыню.

Это оказались Кот и Лиса, но их трудно было узнать. Представьте себе, что Кот, притворяясь слепым, из‑за этого со временем действительно ослеп. А постаревшая, совершенно облезлая и облысевшая Лиса лишилась хвоста. Это случилось таким образом: сия несчастная воровка попала в большую нужду и в один прекрасный день вынуждена была продать свой великолепный хвост бродячему торговцу, который смастерил из него печную метелку.

— Ах, Пиноккио! — воскликнула Лиса страдальческим голосом. — Подай нам, бедным калекам, маленькую милостыньку!

—...милостыньку! — повторил Кот.

— Прощайте, лицемеры! — ответил Деревянный Человечек. — Вы меня раз обманули, во второй раз вам это не удастся.

— Поверь нам, Пиноккио, теперь мы действительно бедны и несчастны.

—...несчастны! — повторил Кот.

— Если вы бедны, то по заслугам. Вспомните пословицу: «Ворованным добром не выстроишь дом». Прощайте, лицемеры!

— Пожалейте нас!

—...нас!

— Прощайте, лицемеры! Вспомните пословицу: «Краденая пшеница в еду не годится».

— Имейте снисхождение!

—...ение! — повторил Кот.

— Прощайте, лицемеры! Вспомните пословицу: «Кто куртку ближнего загреб, тот без рубахи ляжет в гроб».

И после этих слов Пиноккио и Джеппетто спокойно пошли дальше. Пройдя еще сто шагов, они увидели в конце тропинки, посреди поля, красивую соломенную хижину с черепичной крышей.

— В этой хижине кто‑то живет, — сказал Пиноккио, — подойдем и постучимся.

Они подошли и постучались в дверь.

— Кто там? — раздался голосок изнутри.

— Бедный отец и бедный сын, которые не имеют ни хлеба, ни крыши над головой, — ответил Деревянный Человечек.

— Поверните ключ, и дверь откроется, — произнес голосок.

Пиноккио повернул ключ, и дверь открылась. Войдя в хижину, они посмотрели во все стороны, но никого не увидели.

— Где же хозяин этого дома? — удивился Пиноккио.

— Я здесь, наверху!

Отец и сын подняли головы к потолку и увидели на балке Говорящего Сверчка.

— О, мой милый маленький Сверчок! — приветствовал его Пиноккио с изысканной вежливостью.

— Теперь я твой милый маленький Сверчок, не так ли? А помнишь, как ты бросил в меня деревянным молотком, чтобы выгнать «милого маленького Сверчка» из своего дома?

— Ты прав, мой милый маленький Сверчок! Выгони меня тоже... Кинь в меня тоже деревянным молотком! Но сжалься над моим бедным отцом!

— Я сжалюсь над отцом и также над сыном. Но сперва я хотел напомнить тебе твое недружелюбие, чтобы ты понял, что на этом свете нужно, по возможности, ко всем относиться дружелюбно, и тогда в плохие времена все отнесутся дружелюбно к тебе.

— Ты прав, мой милый маленький Сверчок, ты тысячу раз прав, и я приму близко к сердцу урок, который ты преподал мне. Но не скажешь ли ты мне, каким образом ты смог заполучить такую прекрасную хижину?

— Эту хижину подарила мне вчера одна прелестная Коза, у которой чудесная лазурно‑голубая шерстка.

— А где теперь эта Коза? — спросил Пиноккио, очень взволнованный.

— Не знаю.

— А когда она придет сюда?

— Она никогда не придет сюда. Она ушла отсюда и, уходя, грустно сказала: «Бедный Пиноккио! Я его никогда больше не увижу. Акула его проглотила!»

— Она так действительно сказала?.. Значит, это была несомненно она!.. Это была она!.. Моя любимая, дорогая Фея! — всхлипнул Пиноккио, и слезы хлынули у него из глаз.

Выплакавшись, он соорудил удобную постель из соломы для старого Джеппетто. Затем он спросил у Говорящего Сверчка:

— Скажи мне, маленький Сверчок, где бы я мог раздобыть стакан молока для моего бедного отца?

— Через три поля отсюда живет огородник Джанджо, у которого имеются три молочные коровы. Иди к нему, и ты там сможешь получить все, что тебе нужно.

Пиноккио побежал к дому огородника Джанджо. Огородник спросил:

— Сколько тебе нужно молока?

— Полный стакан.

— Стакан молока стоит один сольдо. Дай мне раньше этот сольдо.

— Но у меня нет даже чентезимо, — ответил Пиноккио смутившись.

— Плохо твое дело. Деревянный Человечек, — проговорил огородник. — Если у тебя нет даже чентезимо, я не могу тебе дать даже наперстка молока.

— Ничего не поделаешь, — сказал Пиноккио и собрался уходить.

— Подожди минутку, — промолвил Джанджо. — Пожалуй, мы сможем столковаться. Ты согласен крутить ворот?

— Что значит «ворот»?

— Это такое устройство, при помощи которого достают воду из колодца для поливки овощей.

— Я попробую.

— Хорошо. В таком случае, вытяни из колодца сто ведер воды, и ты получишь стакан молока.

— Согласен.

Джанджо повел Деревянного Человечка на огород и показал ему, как надо вертеть ворот. Пиноккио сразу же приступил к делу. Но, пока он вытащил сто ведер воды, он облился потом с головы до ног. За всю свою жизнь он никогда так не трудился.

— До сих пор, — сказал огородник, — эту работу исполнял мой ослик. Но теперь бедное животное лежит при смерти.

— Можно мне посмотреть на него? — спросил Деревянный Человечек.

— Пожалуйста.

В конюшне Пиноккио увидел на соломе милого ослика, который умирал от голода и непосильного труда. Внимательно осмотрев его, Пиноккио печально сказал про себя: «Этот ослик мне знаком. Его лицо я когда‑то видел».

И он наклонился над осликом и спросил на ослином наречии:

— Кто ты такой?

Услышав вопрос, умирающий ослик открыл глаза и пробормотал на том же наречии:

— Я... Фи... и... ти... иль...

После чего он снова закрыл глаза и умер.

— Ах, бедный Фитиль! — пробормотал Пиноккио.

Он взял горсть соломы и вытер слезу, скатившуюся по его лицу.

— Почему ты так горюешь над ослом, который тебе не стоил денег? — удивился огородник. — Что тогда остается делать мне, купившему его за наличные?

— Я вам объясню... Он был моим другом.

— Твоим другом?

— Моим школьным товарищем.

— Что? — вскричал Джанджо и громко захохотал. — Что ты городишь? Ты ходил с ослами в школу?.. Надо думать, что ты там изучал интересные предметы!

Деревянный Человечек, сконфуженный этими словами, ничего не ответил, только взял стакан парного молока и вернулся обратно в хижину.

И, начиная с этого дня, он пять месяцев подряд каждый день вставал на рассвете и шел вертеть ворот, чтобы заработать стакан молока для больного отца. Мало того: в течение этого времени он научился плести маленькие и большие корзины из камыша. И деньги, полученные от продажи корзин, он тратил весьма разумно. Между прочим, он самостоятельно смастерил изящное кресло на колесиках, и в этом кресле вывозил своего отца в хорошую погоду на гулянье, чтобы старик мог дышать свежим воздухом.

По вечерам он упражнялся в чтении и письме. В ближней деревне он купил за несколько сольдо толстую книгу, не имевшую начала и конца, и по этой книге занимался чтением. А для письма он употреблял заостренную соломину. А так как у него не было ни чернил, ни чернильницы, то он обмакивал соломину в горшочек, в который выжимал сок черники и вишни.

Таким образом ему удалось не только устроить своему больному отцу безбедное житье, но и отложить еще сорок сольдо себе на новый костюм.

Однажды утром он сказал отцу:

— Пойду‑ка я на ближайший рынок и куплю себе куртку, колпак и пару ботинок. А когда я вернусь домой, — добавил он, смеясь, — я буду так хорошо одет, что вы меня примете за важного синьора.

И он ушел из дому и на радостях побежал вприпрыжку. Вдруг он услышал, как кто‑то зовет его по имени. Он обернулся и увидел красивую Улитку, которая вылезла из‑под куста.

— Ты меня уже не узнаешь? — спросила Улитка.

— Да... нет... не знаю!

— Разве ты не помнишь ту Улитку, которая была служанкой у Феи с лазурными волосами? Разве ты уже забыл, как я со свечкой спускалась по лестнице и как ты торчал одной ногой в двери?

— Разве я мог это забыть! — вскричал Пиноккио. — Скажи скорее, красивая маленькая Улитка: где ты оставила мою добрую Фею? Как она живет? Простила ли она меня? Думает ли она обо мне? Любит ли она меня еще? Могу ли я ее увидеть?

На все эти вопросы, которые Пиноккио выпалил единым духом. Улитка ответила с привычной медлительностью:

— Милый Пиноккио, бедная Фея лежит в больнице неподалеку отсюда.

— В больнице?

— Да, к сожалению! Она так много пережила, теперь она очень больна и не может купить себе даже куска хлеба.

— Неужели это правда?.. Как мне больно! Ах, моя бедная Фея, моя бедная Фея!.. Если бы я имел миллион, я бы ей немедленно отнес... Но у меня только сорок сольдо... Вот они. Я хотел как раз купить себе на них новый костюм. Возьми их, Улитка, и отнеси немедленно моей доброй Фее!

— А твой новый костюм?

— К чему мне сейчас новый костюм! Я с удовольствием продам и вот эти старые отрепья, которые на мне, только бы ей помочь! Иди, Улитка, и поторопись! А через два дня снова возвращайся сюда, тогда я, пожалуй, смогу добавить еще пару сольдо. До сих пор я работал, чтобы поддержать моего отца. С сегодняшнего дня я буду работать на пять часов больше, чтобы поддержать и мою добрую мать. До свидания. Улитка. Через два дня я жду тебя!

Улитка, вопреки всем своим привычкам, убежала так быстро, словно ящерица в самую жаркую августовскую пору.

Когда Пиноккио вернулся домой, отец спросил его:

— А твой новый костюм?

— Я не мог подыскать ничего подходящего. Попробую в следующий раз.

В этот вечер Пиноккио лег спать не в десять часов, а в полночь. И он сплел не восемь корзин из камыша, а шестнадцать. После этого он лег в постель и уснул. И во сне он увидел Фею. Она была ослепительно прекрасна. Она с улыбкой поцеловала его и сказала:

— Молодец, Пиноккио! Так как у тебя доброе сердце, я прощаю тебе все твои проделки до нынешнего дня. Дети, которые помогают родителям в нужде и болезни, заслуживают великой похвалы и великого уважения, даже если они не являются образцами послушания и хорошего поведения. Будь разумным человеком в будущем, и ты будешь счастлив!

В это мгновение сон окончился, и Пиноккио проснулся.

Представьте же себе его изумление, когда, проснувшись, он заметил, что он уже больше не Деревянный Человечек, а настоящий мальчик, как все мальчики! Он осмотрелся и вместо привычных стен соломенной хижины увидел красивую светлую комнатку. Он соскочил с кровати и увидел красивый новый костюм, новый колпак и пару кожаных сапожек точно по его мерке.

Он быстро оделся и, разумеется, прежде всего сунул руки в карманы. Оттуда он вытащил маленький кошелек из слоновой кости, и на кошельке было написано: «Фея с лазурными волосами возвращает своему милому Пиноккио сорок сольдо и благодарит его за доброе сердце». Он открыл кошелек и вместо сорока медных сольдо ему в глаза сверкнули сорок новеньких золотых цехинов.

Потом он посмотрел в зеркало и не узнал себя. Он не увидел больше прежнего деревянного человечка, куклу, а увидел живого, умного, красивого мальчика с каштановыми волосами и голубыми глазами, с веселым, радостным лицом.

Во время всех этих чудесных событий, следовавших одно за другим, Пиноккио уже толком не знал, бодрствует он или спит с открытыми глазами.

«А где же мой отец?» — вдруг подумал он. Он пошел в соседнюю комнату и нашел старого Джеппетто здоровым, бодрым и в добром расположении духа, как некогда. Старик опять держал в руках свой инструмент и в это время как раз вырезал великолепную раму с листьями, цветами и всевозможными звериными головами.

— Скажите мне, пожалуйста, дорогой отец, как вы объясните это внезапное превращение? — спросил Пиноккио, обнял Джеппетто и сердечно его поцеловал.

— Это внезапное превращение в нашем доме — исключительно твоя заслуга, — ответил Джеппетто.

— Почему моя?

— Потому что скверные дети, становясь хорошими детьми, обретают способность делать все вокруг себя новым и прекрасным.

— А куда девался старый деревянный Пиноккио?

— Вот он стоит, — ответил Джеппетто.

И он показал на большую деревянную куклу — деревянного человечка, прислоненного к стулу. Голова его была свернула набок, руки безжизненно висели, а скрещенные ноги так сильно подогнулись, что нельзя было понять, каким образом он вообще может держаться в вертикальном положении.

Пиноккио обернулся и пристально осмотрел его. И, после того как он его минуту пристально осматривал, он произнес с глубоким вздохом:

— Какой я был смешной, когда был Деревянным Человечком! И как я счастлив, что теперь я настоящий мальчик!