Великая Операция. Я простил все. Столкновение поездов. — КиберПедия 

История создания датчика движения: Первый прибор для обнаружения движения был изобретен немецким физиком Генрихом Герцем...

Индивидуальные очистные сооружения: К классу индивидуальных очистных сооружений относят сооружения, пропускная способность которых...

Великая Операция. Я простил все. Столкновение поездов.

2017-06-19 212
Великая Операция. Я простил все. Столкновение поездов. 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

Спасены! В самый последний момент, когда уже казалось -- не за что

ухватиться, казалось -- уже все кончено...

Так: будто вы по ступеням уже поднялись к грозной Машине Благодетеля, и с тяжким лязгом уже накрыл вас стеклянный колпак, и вы в последний раз в жизни, -- скорее -- глотаете глазами синее небо...

И вдруг: все это -- только "сон". Солнце -- розовое и веселое, и стена

-- такая радость погладить рукой холодную стену -- и подушка -- без конца

упиваться ямкой от вашей головы на белой подушке...

Вот приблизительно то, что пережил я, когда сегодня утром прочитал

Государственную Газету. Был страшный сон, и он кончился. А я, малодушный, я, неверующий, -- я думал уже о своевольной смерти. Мне стыдно сейчас читать последние, написанные вчера, строки. Но все равно: пусть, пусть они останутся, как память о том невероятном, что могло быть -- и чего уже не будет... да, не будет!..

На первой странице Государственной Газеты сияло:

"Радуйтесь, Ибо отныне вы -- совершенны! До сего дня ваши же детища, механизмы -- были совершеннее вас.

Чем?

Каждая искра динамо -- искра чистейшего разума; каждый ход поршня --

непорочный силлогизм. Но разве не тот же безошибочный разум и в вас?

Философия у кранов, прессов и насосов -- закончена и ясна, как циркульный

круг. Но разве ваша философия менее циркульна?

Красота механизма -- в неуклонном и точном, как маятник, ритме. Но

разве вы, с детства вскормленные системой Тэйлора, -- не стали

маятниково-точны?

И только одно:

У механизмов нет фантазии.

Вы видели когда-нибудь, чтобы во время работы на физиономии у насосного цилиндра -- расплывалась далекая, бессмысленно-мечтательная улыбка? Вы слышали когда-нибудь, чтобы краны по ночам, в часы, назначенные для отдыха, беспокойно ворочались и вздыхали?

Нет!

А у вас -- краснейте! -- Хранители все чаще видят эти улыбки и вздохи.

И -- прячьте глаза -- историки Единого Государства просят отставки, чтобы не записывать постыдных событий.

Но это не ваша вина -- вы больны. Имя этой болезни: фантазия.

Это -- червь, который выгрызает черные морщины на лбу. Это --

лихорадка, которая гонит вас бежать все дальше -- хотя бы это "дальше"

начиналось там, где кончается счастье. Это -- последняя баррикада на пути к

счастью.

И радуйтесь: она уже взорвана.

Путь свободен.

Последнее открытие Государственной Науки: центр фантазии -- жалкий мозговой узелок в области Варолиева моста. Трехкратное прижигание этого узелка Х-лучами -- и вы излечены от фантазии -- навсегда.

Вы -- совершенны, вы -- машиноравны, путь к стопроцентному счастью -- свободен. Спешите же все -- стар и млад -- спешите подвергнуться Великой Операции. Спешите в аудиториумы, где производится Великая Операция. Да здравствует Великая Операция. Да здравствует Единое Государство, да здравствует Благодетель!"

...Вы -- если бы вы читали все это не в моих записях, похожих на

какой-то древний, причудливый роман, -- если бы у вас в руках, как у меня,

дрожал вот этот еще пахнущий краской газетный лист -- если бы вы знали, как я, что все это самая настоящая реальность, не сегодняшняя, так завтрашняя, -- разве не чувствовали бы вы то же самое, что я? Разве -- как у меня сейчас -- не кружилась бы у вас голова? Разве -- по спине и рукам -- не бежали бы у вас эти жуткие, сладкие ледяные иголочки? Разве не казалось бы вам, что вы -- гигант, Атлас -- и если распрямиться, то непременно стукнетесь головой о стеклянный потолок?

Я схватил телефонную трубку:

-- I-330... Да, да: 330, -- и потом, захлебываясь, крикнул: -- Вы дома,

да? Вы читали -- вы читаете? Ведь это же, это же... Это изумительно!

-- Да... -- долгое, темное молчание. Трубка чуть слышно жужжала, думала

что-то... -- Мне непременно надо вас увидеть сегодня. Да, у меня после

шестнадцати. Непременно.

Милая! Какая-какая милая! "Непременно"... Я чувствовал: улыбаюсь -- и

никак не могу остановиться, и так вот понесу по улице эту улыбку -- как

фонарь, высоко над головой...

Там, снаружи, на меня налетел ветер. Крутил, свистел, сек. Но мне

только еще веселее. Вопи, вой -- все равно: теперь тебе уже не свалить стен.

И над головой рушатся чугунно-летучие тучи -- пусть: вам не затемнить солнца -- мы навеки приковали его цепью к зениту -- мы, Иисусы Навины.

На углу -- плотная кучка Иисус-Навинов стояла, влипши лбами в стекло

стены. Внутри на ослепительно белом столе уже лежал один. Виднелись из-под белого развернутые желтым углом босые подошвы, белые медики -- нагнулись к изголовью, белая рука -- протянула руке наполненный чем-то шприц.

-- А вы -- что ж не идете, -- спросил я -- никого, или, вернее, всех.

-- А вы, -- обернулся ко мне чей-то шар.

-- Я -- потом. Мне надо еще сначала...

Я, несколько смущенный, отошел. Мне действительно сначала надо было увидеть ее, I. Но почему "сначала" -- я не мог ответить себе...

Эллинг. Голубовато-ледяной, посверкивал, искрился "[Интеграл]". В

машинном гудела динамо -- ласково, одно и то же какое-то слово повторяя без конца -- как будто мое знакомое слово. Я нагнулся, погладил длинную холодную трубу двигателя. Милая... какая -- какая милая. Завтра ты -- оживешь, завтра -- первый раз в жизни содрогнешься от огненных жгучих брызг в твоем чреве...

Какими глазами я смотрел бы на это могучее стеклянное чудовище, если бы все оставалось как вчера? Если бы я знал, что завтра в 12 -- я предам его...

да, предам...

Осторожно -- за локоть сзади. Обернулся; тарелочное, плоское лицо

Второго Строителя.

-- Вы уже знаете, -- сказал он.

-- Что? Операция? Да, не правда ли? Как -- все, все -- сразу...

-- Да нет, не то: пробный полет отменили, до послезавтра. Все из-за

Операции этой... Зря гнали, старались...

"Все из-за Операции"... Смешной, ограниченный человек. Ничего не видит дальше своей тарелки. Если бы он знал, что не будь Операции -- завтра в 12 он сидел бы под замком в стеклянной клетке, метался бы там и лез на стену...

У меня в комнате, в 15.30. Я вошел -- и увидел Ю. Она сидела за моим

столом -- костяная, прямая, твердая, -- утвердив на руке правую щеку. Должно быть, ждала уже давно: потому что когда вскочила навстречу мне -- на щеке у ней так и остались пять ямок от пальцев.

Одну секунду во мне -- то самое несчастное утро, и вот здесь же, возле

стола -- она рядом с I, разъяренная... Но только секунду -- и сейчас же

смыто сегодняшним солнцем. Так бывает, если в яркий день вы, входя в

комнату, по рассеянности повернули выключатель -- лампочка загорелась, но как будто ее и нет -- такая смешная, бедная, ненужная...

Я, не задумываясь, протянул ей руку, я простил все -- она схватила мои

обе, крепко, колюче стиснула их и, взволнованно вздрагивая свисающими, как древние украшения, щеками, -- сказала:

-- Я ждала... я только на минуту... я только хотела сказать: как я

счастлива, как я рада за вас! Вы понимаете: завтра-послезавтра -- вы

совершенно здоровы, вы заново -- родились...

Я увидел на столе листок -- последние две страницы вчерашней моей

записи: как оставил их там с вечера -- так и лежали. Если бы она видела, что

я писал там... Впрочем, все равно: теперь это -- только история, теперь это

-- до смешного далекое, как сквозь перевернутый бинокль...

-- Да, -- сказал я, -- и знаете: вот я сейчас шел по проспекту, и

впереди меня человек, и от него -- тень на мостовой. И понимаете: тень --

светится. И мне кажется -- ну вот я уверен -- завтра совсем не будет теней,

ни от одного человека, ни от одной вещи, солнце -- сквозь все...

Она -- нежно и строго:

-- Вы -- фантазер! Детям у меня в школе -- я бы не позволила говорить

так...

И что-то о детях, и как она их всех сразу, гуртом, повела на Операцию,

и как их там пришлось связать, и о том, что "любить -- нужно беспощадно, да, беспощадно", и что она, кажется, наконец решится...

Оправила между колен серо-голубую ткань, молча, быстро -- обклеила

всего меня улыбкой, ушла.

И -- к счастью, солнце сегодня еще не остановилось, солнце бежало, и

вот уже 16, я стучу в дверь -- сердце стучит...

-- Войдите!

На пол -- возле ее кресла, обняв ее ноги, закинув голову вверх,

смотреть в глаза -- поочередно, в один и в другой -- и в каждом видеть себя

-- в чудесном плену...

А там, за стеною, буря, там -- тучи все чугуннее: пусть! В голове --

тесно, буйные -- через край -- слова, и я вслух вместе с солнцем лечу

куда-то... нет, [теперь] мы уже знаем, куда -- и за мною планеты -- планеты,

брызжущие пламенем и населенные огненными, поющими цветами -- и планеты немые, синие, где разумные камни объединены в организованные общества -- планеты, достигшие, как наша земля, вершины абсолютного, стопроцентного счастья...

И вдруг -- сверху:

-- А ты не думаешь, что вершина -- это именно объединенные в

организованное общество камни?

И все острее, все темнее треугольник:

-- А счастье... Что же? Ведь желания -- мучительны, не так ли? И ясно:

счастье -- когда нет уже никаких желаний, нет ни одного... Какая ошибка,

какой нелепый предрассудок, что мы до сих пор перед счастьем -- ставили знак плюс, перед абсолютным счастьем -- конечно, минус -- божественный минус.

Я -- помню -- растерянно пробормотал:

-- Абсолютный минус -- 273o...

-- Минус 273 -- именно. Немного прохладно, но разве это-то самое и не

доказывает, что мы -- на вершине.

Как тогда, давно -- она говорила как-то за меня, мною -- развертывала

до конца мои мысли. Но было в этом что-то такое жуткое -- я не мог -- и с

усилием вытащил из себя "нет".

-- Нет, -- сказал я. -- Ты... ты шутишь...

Она засмеялась, громко -- слишком громко. Быстро, в секунду, досмеялась

до какого-то края -- оступилась -- вниз... Пауза.

Встала. Положила мне руки на плечи. Долго, медленно смотрела. Потом

притянула к себе -- и ничего нет; только ее острые, горячие губы.

-- Прощай!

Это -- издалека, сверху, и дошло до меня нескоро -- может быть, через

минуту, через две.

-- Как так "прощай"?

-- Ты же болен, ты из-за меня совершал преступления, -- разве тебе не

было мучительно? А теперь Операция -- и ты излечишься от меня. И это --

прощай.

-- Нет, -- закричал я.

Беспощадно-острый, черный треугольник на белом:

-- Как? Не хочешь счастья?

Голова у меня расскакивалась, два логических поезда столкнулись, лезли

друг на друга, крушили, трещали...

-- Ну что же, я жду -- выбирай: Операция и стопроцентное счастье --

или...

-- "Не могу без тебя, не надо без тебя", -- сказал я или только подумал

-- не знаю, но I слышала.

-- Да, я знаю, -- ответила мне. И потом -- все еще держа у меня на

плечах свои руки и глазами не отпуская моих глаз:

-- Тогда -- до завтра. Завтра -- в двенадцать: ты помнишь?

-- Нет. Отложено на один день... Послезавтра...

-- Тем лучше для нас. В двенадцать -- послезавтра...

Я шел один -- по сумеречной улице. Ветер крутил меня, нес, гнал -- как

бумажку, обломки чугунного неба летели, летели -- сквозь бесконечность им лететь еще день, два... Меня задевали юнифы встречных -- но я шел один. Мне было ясно: все спасены, но мне спасения уже нет, [я не хочу спасения]...

 

Запись 32-я.

Конспект:


Поделиться с друзьями:

Индивидуальные и групповые автопоилки: для животных. Схемы и конструкции...

Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...

Эмиссия газов от очистных сооружений канализации: В последние годы внимание мирового сообщества сосредоточено на экологических проблемах...

Таксономические единицы (категории) растений: Каждая система классификации состоит из определённых соподчиненных друг другу...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.044 с.