Шаг шестой: обращение к эмоциям

 

Эмоции часто бывают яркими и длительными. Но именно эти их качества могут быть очень полезными в качестве опора для практики. Сила и стойкость могут сами по себе стать центром внимания при наблюдении ума. В то же время эти же самые качества силы и стойкости могут несколько затруднить непосредственную работу с эмоциями. Иногда эмоция или эмоциональная склонность сохраняется на таком глубоком уровне осознанности, что нам очень трудно понять их воздействие. Вот почему важно сначала предпринять первые несколько шагов. Благодаря этому вы можете лучше освоить успокаивающую осознанность, до такой степени, чтобы иметь возможность наблюдать всё, что происходит в вашем уме, не питая при этом излишней привязанности или неприязни.

В начале моего обучения отец и другие мои учителя внушили мне, что есть три самых основных категорий эмоций: положительные, отрицательные и нейтральные. Все они соответствуют трём главным коробочкам, по которым мы раскладываем самих себя и своё переживание: это коробочка «мне нравится», коробочка «мне не нравится» и коробочка «я не знаю».

«Положительные», или, как мы могли бы их назвать «конструктивные» эмоции, такие как сострадание, проявление дружелюбия и верности, укрепляют ум, наполняют нас уверенностью и усиливают способность помогать тем, что нуждается в помощи. «Отрицательные» эмоции, такие как страх, гнев, печаль, ревность и зависть, скорее, ослабляют ум, подрывают уверенность и усиливают страх. На этом основании их часто называют «деструктивными». Более или менее нейтральные состояния, по сути, заключаются в нашей позиции по отношению к таким вещам, как, скажем, карандаш, лист бумаги или канцелярская скрепка.

Метод наблюдения эмоций как опор для практики варьируется в зависимости от разновидности испытываемой вами эмоции. Если вы ощущаете положительную эмоцию, то можете сосредоточиться и на чувстве, и на объекте этого чувства. Например, если вы чувствуете любовь к ребёнку, то можете остановить своё внимание и на ребёнке, и на испытываемой к нему любви. Если вы чувствуете сострадание к тому, кто попал в беду, то можете сосредоточиться на человеке, нуждающемся в помощи, и на своём чувстве сострадания. Так предмет вашей эмоции становится опорой для самой эмоции, тогда как эмоция становится опорой для сосредоточения на объекте, вызывающем эту эмоцию.

С другой стороны, пристальное внимание к отрицательной эмоции скорее усиливает представление о том, что этот человек, ситуация или вещь и есть причина отрицательной эмоции. Как бы вы ни старались развивать в себе сострадание, доверие или любое другое положительное чувство, вы почти автоматически связываете этот объект с отрицательной эмоцией. «Этот человек (или ситуация, или вещь) причиняет вред. Сопротивляйся. Пытайся изменить. Избегай».

Порой я наблюдаю эту тенденцию и тогда, когда люди говорят о человеке, к которому испытывают романтическое влечение. Они ощущают это влечение довольно сильно, но, чем сильнее они пытаются добиваться внимания того человека, тем больше тот склонен отвергать эти попытки. В итоге тому, кто влюблён, начинает казаться, что он сам недостоин или непривлекателен. Или же что объект его влечения жесток, коварен или испорчен по своей природе. На самом деле ни в том человеке, кто испытывает влечение, ни в том, на кого оно направлено, нет ничего плохого. Оба они проявляют бесконечную способность присущей им природы будды: испытывать влечение или нет, желать или не желать. Но мы склонны принимать эти проявления на личный счёт, как определения нас самих и наших взаимоотношений.

Более практический подход к эмоциям, похожий на тот, который применяется по отношению к мыслям, — это просто останавливать своё внимание на самой эмоции, а не на её объекте. Просто смотрите на эту эмоцию, не анализируя её умом. Не пытайтесь удержать её или сопротивляться ей. Просто наблюдайте её. Когда вы это делаете, эмоция уже не будет казаться такой основательной, устойчивой или истинной, какой казалась раньше.

Однако иногда объект, связанный с разрушительными эмоциями, будь то человек, какое-то место или событие, — слишком ярок или явен, чтобы его игнорировать. Если это так, ни в коем случае не пытайтесь от него избавиться. Остановите своё внимание на чувственном восприятии, связанном с объектом вашей эмоции, используя те методы применения внимания, о которых шла речь. Если вы будете так поступать, объект эмоции, равно как и сама эмоция, может стать очень эффективной опорой для медитации.

Так что давайте начнём использовать метод внимания для наблюдения эмоций. Делайте короткие занятия практикой: продолжайте её минуту или две, чередуя безобъектное внимание и внимание к своим эмоциям.

Начинайте с «укрощения коня», приняв позу, которая одновременно расслабленна и подтянута. Затем несколько мгновений оставайтесь в безобъектном внимании. Потом перенесите внимание на любую эмоцию, которую вы испытываете. Возможно, у вас есть одновременно не одна эмоция, поэтому направьте внимание на ту, которая в этот момент более явственна. Поскольку некоторые эмоции, такие как ревность, неудовлетворённость, гнев или желание, могут быть особенно сильны, важно просто смотреть на них без напряжённости. Не пытайтесь их анализировать или гадать, откуда они взялись. Главное — просто дать себе возможность осознать их наличие.

На минуту оставьте свой ум в безобъектном внимании…

С минуту наблюдайте свои мысли…

Затем оставьте свой ум в безобъектном внимании…

В заключение спросите себя, каково было переживание от наблюдения своих эмоций? Остались ли они? Изменились ли? Были ли они совершенно ясными? Не прятались ли они, когда вы пытались смотреть на них? Замечали ли вы какой-нибудь промежуток между одной эмоцией и другой? Были они преимущественно конструктивными или деструктивными?

Когда мы именно так смотрим на свои эмоции, мы начинаем видеть потенциал каждой разновидности эмоции как основу для знакомства с умом, который осознаёт эмоции. Иногда мы их открыто проявляем. Мы обнаружим, что в случае с положительными, или конструктивными, эмоциями, могут иметь место исключительно благотворные последствия и не только для нас самих, но и для тех, кто нас окружает. Однако большинство из нас погружено в некую смесь конструктивных и деструктивных эмоций. Эти два аспекта почти всегда уложены слоями, словно слоистая порода в скалах Гранд-Каньона. Польза от наблюдения непосредственно каждого слоя заключается в том, что мы узнаём в каждом из них проявление нашей способности видеть.

Следующий цикл практик предлагает метод работы с этими слоями, позволяющий прорваться сквозь их кажущуюся прочность.

 

 

 

Прозрение

 

После усиленной деятельности интеллекта интуитивный ум, по-видимому, берёт верх и может породить внезапные озаряющие прозрения, которые приносят так много радости и восхищения.

— Фритьоф Капра

 

Для буддийских практиков было довольно обычным делом медитировать на «небесных кладбищах» — больших пространствах, усеянных человеческими костями и разлагающимися трупами. Они проводили там ночи, которые обычно считаются самым страшным и опасным временем суток, когда, даже при полной луне, всё видится смутно, а звуки — шум ветра, обдувающего кости, или собачий вой — не сразу и определишь. Целью их практики было взглянуть в лицо собственной привязанности к своему телу, своим желаниям, надеждам и страхам и обрести глубокое переживание непостоянства и пустоты.

Недавно я услышал об одном монахе, который удалился на кладбище в Индии и воткнул пурбу — ритуальный кинжал, символизирующий устойчивость осознанности, — в землю перед грудой костей. Он спокойно сидел, глядя на кости и медитируя о непостоянстве и пустоте, порождающей все переживания. Потом он услышал поблизости звук — испугавший его вой. Он хотел было убежать, но каким-то образом в темноте он пригвоздил пурбой край своего одеяния, а потому не мог встать. Он не мог убежать, не мог отодвинуться, и его охватил ужас. «Вот оно! — подумал оно. — Сейчас я умру».

Через мгновение он понял: «Именно чтобы познать это, я сюда и пришёл. Нет «я», нет никакого монаха — только груда костей посреди гниющей плоти, движимая представлениями, эмоциями и физическими ощущениями. Он вытащил из земли свою пурбу и пошёл домой в монастырь, но обогащённый глубоким переживанием пустоты.

Это не значит, что за пониманием пустоты и непостоянства вам нужно отправляться на кладбище, втыкать нож в штанину или край юбки и испытывать ужас оттого, что вы не в силах встать. У нас и так достаточно всяких ужасов — а также неуверенности, привязанности, неприязни — в нашей повседневной жизни: на работе, во взаимоотношениях и в том, как мы чувствуем себя, отправляя детей в школу. Вопрос такой: кто испытывает ужас? Кто неуверен? Где живёт желание, или ревность, смятение, одиночество, отчаяние? Откуда берутся все эти личности: мать, ребёнок, сотрудник, начальник и т. д.? Куда они уходят, когда их уже нет? Где они существуют, когда мы их воспринимаем?

 

От идеи к переживанию

 

 

Одно постижение собственного ума,

Включает в себя всякое понимание.

 

— Джамгон Конгтрул Лодро Тае, «Краткое изложение сущностных моментов»

 

Понимание — это всё равно, что карта. Она показывает нам, куда нужно отправляться и какими дорогами туда можно попасть. Однако карта — ещё не путешествие. Интеллектуальное понимание пустоты, получаемое путём последовательного расчленения вещей на всё более мелкие части, признание непостоянства и взаимозависимости (о чём говорилось выше) и есть то, что мы могли бы назвать аналитической медитацией. На уровне анализа может стать очевидным, что «я» — это не моя нога, рука или мозг. Но этот уровень аналитического размышления представляет собой лишь первый шаг путешествия.

Я слышал, что есть люди, которые, услышав о пустоте, сразу же всё понимают, и лелеемые понятия «я» и «другие», коробочки «мне нравится», «мне не нравится» и «я не знаю», а также все более мелкие ящички исчезают в них мгновенно. Я не принадлежу к числу этих счастливцев. Мне до сих пор требуется прилагать усилие. Внутри коробочек есть ещё коробочки, которые только предстоит обнаружить. Устойчивость в переживании единства ясности и пустоты развивается со временем, благодаря практике.

Однако с годами я узнал, что этот постепенный процесс развёртывания является не препятствием, а благоприятной возможностью обнаружить всё более и более глубокие уровни осознанности. Можно ли наложить ограничения на то, что по сути своей безгранично?

К счастью, меня научили средству, или методу, преодоления рассудочных понятий, позволяющему прийти, причём мгновенно, к прямому переживанию пустоты, объединённой с ясностью. Этот метод на санскрите называется випашьяна, а по-тибетски лхагтонг. Традиционно эти термины переводят как «прозрение», хотя на самом деле они означают скорее «высшее видение» или «видение за пределами».

Что мы видим за пределами? Все наши представления: «я» и «моё», «они» и «их» и зачастую пугающие, нерушимо прочные взгляды на «реальность».

Випашьяна, или лхагтонг, — не просто интеллектуальное упражнение. Это практика на интуитивном уровне, напоминающая то, как вы находите дорогу к двери в тёмной комнате. На каждом своём шагу вслепую вы спрашиваете: «Где я?», или «Где гнев?», или «Кто тот, на кого я сержусь?»

Сочетая понимание пустоты с методом внимания, випашьяна, или лхагтонг, предлагает основанный на личном переживании метод преодоления привязанности к понятиям «я», «моё», «вы», «ваше», «они», «их», «гнев», «ревность» и т. п. Мы лицом к лицу сталкиваемся со свободой осознанности, не ограниченной умственными и эмоциональными привычками.

Хотя мы привыкли отождествляться скорее с мыслями, мелькающими в нашей осознанности, чем с самой осознанностью, эта осознанность, представляющая собой нашу истинную природу, обладает бесконечной гибкостью. Она способна на любые переживания, пусть это будут даже ошибочные представления о самой себе как ограниченной, заблуждающейся, безобразной, тревожной, одинокой или испуганной. Когда же мы начинаем отождествлять себя с безвременной изначальной осознанностью, а не с мелькающими в ней мыслями, чувствами и ощущениями, мы делаем первый шаг к тому, чтобы лицом к лицу встретиться со свободой своей истинной природы.

Одна ученица выразила это следующим образом: «Когда мне пришлось пройти через развод, я очень старалась осознавать ту боль, которую испытывала. Я стёрла её в порошок, благодаря тому, что наблюдала мысли, возникавшие в моём уме, и ощущения, захватывавшие моё тело. Я много думала о боли, которую, возможно, испытывает тот, кто вскоре станет моим бывшим мужем, и о боли, возможно, испытываемой другими людьми в нашей ситуации, и поняла, что не одинока. А мысль о том, что они мучаются, наверное, не извлекая никакой пользы от наблюдения своей печали, тревоги и чего угодно, побуждала меня желать им облегчения.

Работая таким образом с болью, я постепенно начала понимать, причём не просто умом, а интуитивным образом: “да, вот так оно и есть”, что моя боль — это не я сама. Кем бы или чем бы я ни была — это наблюдатель моих мыслей, чувств и физических ощущений, которые часто сопровождают его. Конечно, временами я испытывала горечь одиночества, ощущала тяжесть в области сердца или в животе, спрашивала себя, не сделала ли ужасную ошибку, и желала бы повернуть время вспять. Но, наблюдая за тем, что происходило в моём уме и теле, я поняла, что есть нечто (или некто) большее, чем эти переживания. Что это нечто — “наблюдатель”, присутствие ума, которое не нарушают мои мысли, чувства и ощущения, но оно просто наблюдает их, не оценивая как хорошие или плохие.

Тогда я начала искать “наблюдателя” и не могла его найти! Дело не в том, будто ничего не было, — оставалось это чувство осознанности, — но я не могла подобрать ему имени. Даже “осознанность” не слишком подходила. Это слово не передавало всего смысла. В течение пары секунд, быть может, больше, оно одновременно казалось и «наблюдателем», и наблюдением и наблюдаемым.

О, я знаю, что не могу выразить этого как следует, но присутствовало лишь чувство чего-то большого. Это так трудно объяснить…».

На самом деле, она объяснила очень хорошо, или так хорошо, как могла, поскольку переживание пустоты действительно невозможно чётко облечь в слова. В традиционном буддийском примере, поясняющем это переживание, оно сравнивается с состоянием немого, которому дали конфету: он ощущает сладость конфеты, но не может её описать. На современном языке мы могли бы, как уже упоминалось, описать переживание как «невинный взгляд», в котором мы сталкиваемся с такой обширной панорамой, что присутствует лишь осознанность видения: на мгновение нет никакой разницы между «видящим», «видимым» и актом видения.

Иногда мы случайно переживаем этот невинный взгляд, проснувшись утром. В течение секунды или двух имеется дезориентация, когда мы не можем прикрепить никакого понятия к тому, кто видит, что он видит, и к акту видения. В эти моменты есть просто осознанность, свободная от понятий открытость, превосходящая «здесь», «сейчас», «это» или «то».

Потом стремительно всплывают привычки относительного взгляда «искушённого», и мы начинаем думать: «Вот он я. Вот рядом со мной на кровати мой муж (или жена, или подруга, или собака, или кошка). Вот стены спальни. Потолок, окна и занавески. Вот лампа на тумбочке у кровати. Вон там комод с зеркалом…»

В то же время у нас возникают мысли и чувства относительно самих себя, о комнате, о предстоящем дне или прожитых днях, о людях, с которыми мы, наверное, встретимся или хотим встретиться, о людях, которых мы потеряли и т. д. Совершенно бессознательно мы участвуем в процессе проведения различий. Иногда постепенно, иногда быстро мы начинаем хвататься за них как за определяющие и дающие нам чувство прочности вехи, помогающие нам ориентироваться в своём внутреннем и внешнем мире.

Стойкая привычка считать эти различия абсолютными, а не относительными, вероятно, является самым основным содержанием санскритского термина сансара, который на тибетский язык переводится как кхорва. Оба термина можно понимать как кружение на колесе, которое постоянно вращается в одном и том же направлении. У нас есть ощущение движения и ощущение перемен, но на самом деле мы просто в разных формах вновь и вновь прокручиваем те же самые старые умственные и эмоциональные шаблоны.

Освобождение от такого умственного и эмоционального буксования обычно называют санскритским словом нирвана или тибетским ньянгдэ. Оба термина обозначают постижение, благодаря прямому переживанию, собственной, по своей сути свободной, природы — совершенного покоя ума, свободного от рассудочных понятий, привязанности, неприязни и т. п. Типичное заблуждение относительно учения Будды заключается в том, что люди думают будто для достижения нирваны нам нужно отказаться от сансары — освободиться от неё, избавиться, уйти. Сансара — враг! Сансара — босс!

Сансара не враг и не хозяин. К тому же она и не какое-то «место», как часто ошибочно толкуют этот термин. Более точно было бы понимать сансару как точку зрения, которую мы навязали себе в попытке определить самих себя, других и окружающий мир, пребывая в условиях непостоянства и взаимозависимости.

Как бы ни была неудобна сансара, она, по крайней мере, знакома. Випашьяна, или практика прозрения, поначалу может показаться трудной или даже неудобной, потому что она подрывает нашу привязанность к тому, что нам знакомо. Если использовать очень простой пример, представьте своё переживание в виде листка бумаги, который долго оставался свёрнутым. Вы можете попытаться распрямить его, но он обязательно будет скатываться обратно. Чтобы увидеть весь лист бумаги, вам нужно закрепить его с обоих концов. Тогда вы сможете увидеть всё, что на нём написано, а не только несколько слов. Есть много того, что мы можем увидеть, кроме тех нескольких слов, которые мы привыкли читать.

Теперь представьте, что бумага продолжает разворачиваться и этому нет конца! Слова — это не бумага и не акт чтения слов на бумаге. Всё это появляется одновременно: слова, бумага и чтение слов на бумаге.

Конечно, это всего лишь пример, но, возможно, он может помочь объяснить, что внешние проявления сансары и даже наша привязанность к ним возможны только потому, что основа нашего переживания — нирвана, то есть способность переживать что угодно, связанная с нашей способностью воспринимать всё, что бы ни проявлялось. Сансара — это выражение нирваны, как относительная реальность есть выражение абсолютной реальности. Нам нужно только практиковать, познавая, что даже наша привязанность к конкретным вехам относительной реальности возможна благодаря единству пустоты и ясности.

Как и в практике шаматхи, нам нужно предпринять определённые шаги, чтобы достичь прозрения, прямого переживания ясности и пустоты. Я не хочу сказать, что процесс развития такого прямого переживания прост или лёгок. Нет, его проходят очень медленно, по горсточке, по глоточку. Нет быстрых или лёгких средств преодоления умственных и эмоциональных привычек, которые копились всю жизнь. Но этот путь сам по себе приносит свои награды.

Теперь рассмотрим этот процесс.

 

Пустота «я»

 

Кто я?

Этот вопрос преследует нас, чаще всего на тонком уровне, почти в любой момент нашей повседневной жизни. Как бы мы ни пытались, на самом деле мы не можем найти это «я», не так ли? Наши мнения меняются, а наши отношения с другими отражают различные аспекты «я». Наше тело претерпевает постоянные перемены. А потому мы начинаем искать то неотъемлемо присущее «я», которое не определяли бы внешние обстоятельства. Мы действуем так, как будто у нас есть «я», чтобы его защищать, избегая боли и стремясь к удобству и стабильности. Когда боль или дискомфорт возникают, мы стремимся отдалить себя от этих переживаний, а когда случается нечто приятное, мы стремимся приблизить себя к этому. Подразумевается, что боль и удовольствие, удобство и неудобство и тому подобное являются чем-то чужеродным по отношению к этому «я».

Что странно, как бы глубоко мы ни наблюдали свои реакции, мы не получаем ясной картины того, что такое на самом деле это «я». Где оно? Есть ли у него определённая форма, цвет или любое иное физическое измерение? Что вы можете сказать о том «я», которое постоянно или независимо от переживания?

Выход за пределы этого переживания «я» не подразумевает умственного анализа, существует ли «я» на самом деле. Такой логический анализ мог бы представлять интерес в философском смысле, но он вовсе не помогает в обретении прямого и непосредственного переживания. Практика прозрения лхактонг подразумевает наблюдение самого себя, с целью определения нашего собственного вклада в это «я», существующее независимо от обстоятельств как надёжная опора и центр всякого переживания.

Чтобы начать это исследование, разумеется, важно принять позу, при которой тело расслабленно и подтянуто. Затем успокойте ум, используя практику безобъектного внимания, описанную выше. Теперь ищите «я» — того, кто наблюдает течение мыслей, эмоций, ощущений и т. п.

Поначалу этот процесс может включать в себя некую разновидность анализа.

«Я» — это моя рука?

Моя нога?

«Я» — это неудобство, которое я чувствую, оттого что сижу скрестив ноги?

«Я» — это приходящие мысли или ощущаемые эмоции?

Что-то из этого является «я»?

Затем мы можем перейти от анализа к поискам «я».

Где «я»?

Что такое «я»?

Не занимайтесь этим исследованием слишком долго. Искушение занять умозрительную или философскую позицию довольно сильно. Суть этого упражнения — просто дать себе обнаружить в собственном переживании чувство свободы от представления о «я» как о чём-то постоянном, неделимом и самодостаточном. Пустота, как уже говорилось, — это не наше решение по поводу природы абсолютной реальности или осведомлённость, достигнутая с помощью анализа или философской аргументации. Это переживание, которое, когда вы его испытали, может изменить вашу жизнь, открыв новые измерения и возможности. Такова суть практики прозрения.

 

Пустота «другого»

 

Объединение шаматхи с пониманием пустоты не означает отрицания относительной реальности. Относительная реальность — это система координат, в которой мы действуем в этом мире, и отрицание этой системы — как мы видели на примере парня, который просто перестал говорить «я», — дорога к безумию. Но есть третий уровень переживания, который я называю «поддельная относительная реальность». В ней мысли, чувства и ощущения тесно переплетены в нашем восприятии самих себя, других людей, ощущений и ситуаций. Поддельная относительная реальность — главный источник самостоятельно созданного страдания. Она возникает из привязанности к представлениям, чувствам и восприятиям самих себя и других как к внутренне присущим, истинным характеристикам.

После приобретения небольшого опыта в наблюдении пустоты «я» — «зрителя», как назвали его мои ученики, — мы можем приступить к исследованию пустоты того, на что или на кого мы смотрим, то есть объекта нашей осознанности. Этот процесс, вероятно, лучше всего осуществляется путём наблюдения нашего переживания с намерением понять, что расчленение каждого момента осознанности на зрителя, или «наблюдателя», и на то, что этот зритель, или наблюдатель, воспринимает, — это, по сути, создание умопостроений.

Будда часто объяснял это расчленение восприятия, говоря о сновидении. Во сне у вас есть восприятие «себя» и восприятие «других». Разумеется, большинство его примеров соответствовало условиям, привычным для людей того времени: например, случалось на них нападали львы и тигры. Подозреваю, что это не беспокоит большинство наших современников, хотя от многих людей я слышал рассказы о том, как во сне за ними гнались чудовища или как они заблудились в большом доме или в незнакомой местности.

Более современным примером может быть сон, в котором кто-то даёт вам хорошие дорогие часы, скажем «Ролекс», — я слышал, что это действительно очень красивые и дорогие часы. Допустим, во сне вы были страшно взволнованы тем, что получили «Ролекс», не заплатив за него ни одного доллара. Возможно, вы старались похвастаться ими, почёсывая запястье, на котором они были надеты, когда разговаривали с кем-то в этом же сне, или указывали кому-то направление так, чтобы обязательно были видны ваши часы.

Но потом, быть может, к вам подкрадывается вор, выкручивает запястье, ранит вас и похищает «Ролекс». Во сне вы можете ощущать боль очень правдоподобно, а ваше огорчение по поводу утраты часов может быть довольно сильным. Во сне у вас нет никакой гарантии, что вам вернут часы и восполнят потерю крови. Возможно, вы проснётесь в поту или слезах, потому что всё казалось таким ярким, реальным, трагичным.

Но «Ролекс» был всего лишь сном, не так ли? И испытанные вами радость, боль и горе тоже были частью сна. В обстановке сна всё это казалось реальным. Но, когда вы проснулись, у вас не было «Ролекса», не было и вора, и рука была цела. «Ролекс», вор, рана и т. д. — всё это возникло как проявление неотъемлемых от вашего ума пустоты и ясности.

Точно так же всё, что мы переживаем на уровне относительной реальности, можно сравнить с переживаниями, испытываемыми нами во сне: такие яркие, такие реальные, в конечном счёте они — лишь отражения единства пустоты и ясности.

Мы можем «пробудиться», так сказать, ото сна относительной реальности и осознать, что всё, что мы переживаем, — это единство пустоты и ясности. Практика прозрения даёт нам возможность понять, на уровне прямого переживания, насколько глубоко наше восприятие обусловливает наше переживание. Иными словами, понять то, что всё воспринимаемое нами по большей части является построениями нашего ума.

Точно так же, как и в случае с практикой прозрения в отношении «я», начните с принятия такой позы, при которой тело расслабленно и одновременно подтянуто. Несколько минут оставайтесь в безобъектном внимании. Затем без напряжения перенесите внимание на объект: зримый образ, звук или физическое ощущение. Хорошо, не правда ли? Очень расслабляет.

Но где этот зримый образ, этот звук или это физическое ощущение на самом деле имеют место? Где-то внутри мозга? Где-то «не здесь» — вне тела?

Вместо того чтобы анализировать всё это, просто наблюдайте (или слушайте, или чувствуйте), словно это отражения в зеркале ума. Объект осознанности, осознание объекта и тот, кто осознаёт объект — всё имеет место одновременно, именно так, как это происходит когда мы смотрим в зеркало. Без зеркала нечего было бы видеть, а без видящего не было бы кому видеть. Их объединение делает видение возможным.

Практика прозрения предлагает способ обращения к переживанию, подразумевающий, что мы направляем ум внутрь, чтобы посмотреть на сам ум, имеющий переживание. Этот процесс, возможно, трудно понять, пока вы сами его не попробуете. Конечно, для этого потребуется практика, а познание ума, возникающее одновременно с переживанием, — чувство «чего-то большого», описанное моей ученицей, пережившей развод, — поначалу может длиться всего секунду-другую. В таких случаях порой возникает искушение воскликнуть: «У меня получилось! Я действительно понял пустоту! Теперь я смогу жить в полной свободе».

Это искушение особенно сильно, если вы работаете с мыслями и эмоциями, а также со своим отношением с другим людям и к различным жизненным ситуациям. Краткие проблески прозрения могут застыть, превратившись в рассудочные представления, которые заведут нас на такие пути восприятия или поведения, которые могут оказаться пагубными для нас самих и других людей. Есть старая-престарая история о человеке, который провёл много лет в пещере, медитируя на пустоте. В пещере было много мышей. Однажды очень крупная мышь запрыгнула на камень, служивший отшельнику столом. «Ага, — подумал он, — мышь — это пустота». И он схватил башмак и убил мышь, при этом думая: «Мышь — пустота, мой башмак — пустота и убийство мыши — пустота». Однако на самом деле он всего лишь превратил идею о пустоте в косное понятие о том, что ничего не существует, а потому можно делать что угодно и чувствовать что хочешь, не испытывая при этом никаким последствиям.

Когда мы поворачиваем ум внутрь, чтобы он смотрел на себя самого, — наблюдаем ли мы своё «я», «других», мысли или чувства — мы можем мало-помалу начать различать сам ум. Мы становимся открытыми для возможности того, чтобы ум — единство пустоты и ясности — стал способен отражать что угодно. Мы не зацикливаемся на том, чтобы видеть что-то одно, но становимся способны видеть множество вещей.

 

 

 

Сочувствие

 

Человек — часть целого, которое мы называем вселенной.

— Альберт Эйнштейн, из письма, цитируемого Говардом Ивсом в книге «Прощайте, математические круги»

 

Люди, окружающие нас, ситуации, с которыми мы сталкиваемся, и информация, поступающая от наших чувств, — всё это определяет то, что наш статус и положение не только подвержены переменам, но и могут быть обозначены разными способами, и определения эти, сами по себе тоже подвержены перемене. Я мать. Я отец. Я муж. Я жена. Я работник, выполняющий определённые задания согласно требованиям своего работодателя и своих коллег.

Тем не менее, в нашем привычном отношении к самим себе, к другим людям, вещам и ситуациям глубоко коренится некое чувство одиночества, отчуждённости — идея собственной независимости, мешающая нашей сплочённости с другими. Это трудноуловимое чувство различия, отдалённости лежит в самом сердце многих личных и межличностных проблем. Практика сочувствия принимает любую трудность или жизненный кризис, с которыми мы можем столкнуться, как отправную точку для осознания своего сходства и родства с другими. Она постепенно открывает наш ум к глубокому переживанию бесстрашия и уверенности, в то же время преображая личные трудности в сильное побуждение помогать другим.

Есть старая история, рассказанная в нескольких сутрах, о женщине, которая очень горевала о смерти своего юного сына. Она отказывалась верить, что её сын умер, и бегала по деревне из дома в дом в поисках лекарства, которое могло бы его оживить. Конечно же, никто не мог ей помочь. Ей говорили, что мальчик мёртв, и пытались помочь ей смириться с этим. Однако один человек, поняв, что она тронулась умом от горя, посоветовал ей поискать Будду — самого способного из лекарей, — который находился тогда в монастыре пососедству.

Прижав своё дитя к груди, женщина побежала туда, где жил Будда, и попросила у него лекарства, чтобы вылечить ребёнка. Будда в то время произносил проповедь перед большим числом людей, но эта женщина прорвалась сквозь них, и Будда, видя её отчаяние, откликнулся на просьбу. «Возвращайся в деревню, — велел он, — и принеси мне несколько горчичных зерен из того дома, где никто ещё не умирал».

Она побежала обратно в деревню и стала просить у всех своих соседей горчичных зёрен. Соседи были рады дать их ей, но она была вынуждена спрашивать: «Кто-нибудь умер здесь?».

Они смотрели на неё с удивлением. Одни просто кивали, другие говорили «да», третьи рассказывали, где и при каких обстоятельствах умер кто-то из членов их семьи.

К тому времени, как она закончила свой обход деревни, она поняла на собственном опыте, который проникает глубже, чем слова, что не одна она в мире страдает от ужасной личной потери. Перемены, горе и утрата — переживания, знакомые всем.

Всё ещё горюя о смерти своего сына, она поняла, что не одинока, и её сердце раскрылось. После завершения похорон сына она присоединилась к Будде и его ученикам. Она посвятила свою жизнь тому, чтобы помогать другим в достижении той же степени осознания.

 

Учебник счастья

 

Когда в нашем сердце зарождается сострадание, мы видим, что жизнь у всех одинакова и что каждое существо желает быть счастливым.

— Калу Ринпоче, «Дхарма, освещающая всех существ беспристрастно, словно свет солнца и луны»

 

Так легко думать, что мы единственные, кто страдает, тогда как другие люди родились с уже упоминавшимся выше «Учебником счастья», которого мы, по нелепой случайности, не получили. Я, как и все остальные, тоже был грешен, думая в таком ключе. В юности почти постоянно испытываемая тревога заставляла меня чувствовать себя одиноким, слабым и глупым. Однако когда я начал практиковать любовь и сострадание, я обнаружил, что моё чувство одиночества стало уменьшаться. В то же время я постепенно начал ощущать себя уверенным и даже успешным человеком. У меня появилось понимание, что я не один такой пугливый и ранимый. Со временем мне стало ясно, что забота о благе других очень важна для обретения покоя собственного ума.

Начав тренировать устойчивость ума с помощью чистого внимания к возникающему переживанию, мы можем перейти к тому, чтобы чуть более расширить своё внимание. Мы можем растворить иллюзию независимо существующих «себя» и «других» с помощью того, что в буддийской традиции называется практикой любящей доброты и сострадания. На современном языке эту практику, возможно, лучше называть сочувствием, имея в виду способность понимать ситуации, в которых могут оказаться другие, или отождествляться с ними.

Многие спрашивают, почему практику сочувствия называют любящей добротой и состраданием? Почему не используют какой-нибудь один из этих терминов?

Согласно буддийскому пониманию, есть два аспекта сочувствия. Любящая доброта подразумевает желание, чтобы все обрели счастье в этой жизни, и усилие, которое мы вкладываем в то, чтобы достичь этой цели. Сострадание — это стремление освободить всех существ от коренного страдания, проистекающего от их неведения относительно собственной изначальной природы, и личное усилие, которое мы прикладываем к тому, чтобы помогать им обрести избавление от этого коренного страдания.

Эти две заботы: жажда счастья и желание избавиться от страдания — разделяют все живые существа, хотя и не всегда могут выразить это сознательно или вербально, на сложном языке человеческого разума. Страдание, его причины и условия подробно обсуждались выше. Счастье — намного более расплывчатый термин, который проще всего объяснить как «благополучие». Это значит иметь в достатке пищу, кров и жить, не подвергаясь угрозам и опасностям. Даже муравей, который, по моим сведениям, не обладает физиологической структурой, регистрирующей боль, всё равно хлопочет, выполняя свои повседневные задачи: ищет пищу, приносит её в гнездо и выполняет другие функции, которые вносят вклад в его собственное выживание и в выживание его колонии.

Для большинства из нас процесс развития любви и сострадания развивается, как я говорил, постепенно. Он начинается — как у той женщины, потерявшей ребёнка, — с осознания собственного страдания и желания избавиться от него. Постепенно мы распространяем пожелание счастья и свободы от страданий и на других. Этот медленный, но верный путь ведёт от осознания собственных трудностей к пробуждению потенциала гораздо более глубокого и сильного, чем мы могли даже представить, сидя в своей машине в дорожной пробке и проклиная обстоятельства, которые нас задержали, или стоя в очереди в банке и отчаянно желая, чтобы она двигалась быстрее.

Начальную стадию, как правило, называют обычными любовью и состраданием, и она начинается с развития чувства любви и сострадания к самому себе и распространения этого благопожелания на тех, кого мы знаем. Вторую стадию часто называют безграничными любовью и состраданием, и это подразумевает распространение пожелания счастья и освобождения от страдания на тех, кого мы даже не знаем. Третью стадия называют бодхичитта — это ум, который пробуждён к стра