Эволюция государственно-конфессиональных отношений в Российской империи (вторая половина XVIII - начало XX вв.)

Татаро-башкирское восстание под руководством муллы Батырши (1755–1756) способствовало смягчению этноконфессиональной политики. Немаловажное значение имели внешнеполитические аспекты мусульманского вопроса. О том, что центральной власти приходилось учитывать реакцию мусульманских стран, свидетельствует, в частности, Сенатский указ «О нестроении мечетей…» (1744), поясняющий, что если все мечети сломать, то известия о том могут «дойти в такие места, где между магометанами, в других государствах живут люди веры греческого исповедания, и построены божие церкви, и не произошло б какого тем церквам утеснения…» В 1756-1759 гг. были изданы указы вновь разрешающие возводить мечети. Лука Конашевич из опасений новых волнений среди мусульман в 1755 г. был переведён в Белгород («в предварение всеобщего смятения, а также в прекращение часто случавшихся по той же причине со светскими правительствами несогласий»).

В период правления Екатерины II (1762-1796) происходит переход к веротерпимости. Первые шаги в этом направлении произошли ещё во время правления Петра III (1761-1762), который прекратил преследования старообрядцев[90]. Подтвердив поначалу амнистию старообрядцев, Екатерина с 1765 г. вновь обратилась к гонениям на них[91]. Возможно, это было связано с тем, что раскольники и староверы (а также другие секты) рассматривались не только как религиозное, но и как социально-политическое движение. В 1764 г. было принято решение о секуляризации церковных земель (подтверждающее ранний указ Петра III). Монастырские крестьяне числом около 2 млн. человек обоего пола были переданы в управление коллегии экономии[92]. В 1773 г. был издан закон о терпимости всех вероисповеданий, запретивший православному духовенству вмешиваться в дела других конфессий (при этом светская власть оставляла за собой право решать вопрос об учреждении храмов любой веры). В развитие этого закона был принят ряд указов, существенно изменивших общественно-политическое и социально-экономическое положение мусульман в Российской империи.

Очевидно, что Екатерина II стремилась упрочить стабильность российского общества, сократить размах народных выступлений, поставить под контроль все социальные группы, обладающие реальным влиянием. Её реформы 1764-1789 гг. были нацелены на подчинение мусульманского общества государству. Картину требований она получила во время пребывания в Казани в 1767 г., а также из наказов татар и выступлений их депутатов в Уложенной Комиссии. Готовность мусульманской элиты России к взаимным уступкам послужила основой для последующего расширения прав мусульман и признания официального статуса ислама. Екатерина II уничтожила Контору Новокрещенских Дел (1764), разрешила вновь строительство ограниченного числа мечетей (1767), в том числе двух каменных мечетей (Апанаевская и Марджани) в Казани. Убедившись в лояльности татарской элиты, переведя противоречие между государством и мусульманами из религиозной в социальную сферу, Екатерина II перешла к прямым уступкам мусульманской элите. Купечество получило право торговли по территории всей империи (1776) и орган самоуправления – Казанскую Татарскую Ратушу (1782). Мурзы даруг Башкирии были уравнены в правах с русским дворянством (1784). Духовенство получило признанный государством статус указных мулл и сословный орган – ОМДС (Оренбургское Магометанское Духовное Собрание, 1788). Мусульманская элита добивается функционирования сети религиозных и образовательных учреждений, создания при ОМДС – Махкама-и-Шаргыя (буквально Шариатского Суда) с татароязычным делопроизводством. В 1875 г. в С.-Петербурге, в духе политики веротерпимости, была образована «Азиатская типография». Первыми изданиями были «Свод законов Российской империи» на татарском языке, Коран и др. В конце XVIII в. типография была переведена в Казань. В результате политики кооптации мусульманской элиты к концу XVIII в. этносы бывшего Казанского ханства были глубоко интегрированы в сословную структуру России.

Таким образом, в 1788 г. был определен юридический статус ислама в России, и мусульмане получили ограниченную религиозную автономию в лице ОМДС[93]. Под его юрисдикцию попадали все мусульмане России, кроме мусульман бывшего Крымского ханства[94], (однако к середине XIX в. его полномочия были ограничены Европейской Россией и Сибирью). Первым муфтием по именному указу Сената стал ахун Каргалы М. Хусаинов, также были назначены его помощники - три заседателя (кадии). ОМДС, как государственная коллегия по делам мусульман, получила от правительства казённое содержание. В обязанность муфтия входило разъяснение в своих фетвах государственной политики, а также контроль за мусульманским духовенством (приёмка экзаменов, назначение, смещение, проверка религиозной литературы и т.д.). Указные муллы (получившие утверждение муфтия) помимо своих прямых обязанностей, выполняли государственно-административные функции. Официальное мусульманское духовенство стало не только опорой имперской власти среди мусульманского населения России, но и активным проводником её влияния в Средней Азии и Казахстане[95].

Принятая политика веротерпимости сказалась и в отношении других конфессий. За иудеями, число которых увеличилось после присоединения большей части Речи Посполитой (1772-1815)[96] (где они составляли значительную долю населения (ок. 200 тыс. чел.) и имели особый юридический статус) сохранялось право на публичное отправление веры. Религиозные дела и споры были оставлены в ведении еврейских судов. Евреи, в зависимости от имеющегося у них капитала, причислялись к соответствующему сословию и могли избираться в органы местного самоуправления, становиться судьями и прочими госслужащими. Однако уже при императрице Екатерине II в России «возник», так называемый, «еврейский вопрос»[97]. Ответом на него стали черта оседлости (1791)[98] и процентные нормы поступления в университеты для иудеев. (Черта оседлости охватывала специально оговоренные населённые пункты городского типа (местечки, поскольку в сельской местности проживание также не дозволялось) значительной части Царства Польского, Литвы, Белоруссии, Бессарабии, а также части территории современной Украины, соответствующей южным губерниям Российской империи.)

С начала XVII в. на территории Российского государства появилось большое количество адептов буддизма, после того как некоторые калмыцкие племена приняли российское подданство. В 1741 г. Указом императрицы Елизаветы Петровны буддизм был признан в Российской империи официально. В 1764 г. был учреждён пост Хамбо-ламы - главы буддистов Восточной Сибири и Забайкалья. В благодарность бурятские ламы в 1766 г. признали Екатерину II воплощением бодхисаттвы[99] Белой Тары за благожелательность к буддизму и гуманное правление. Манифестом императора Павла Петровича (1797) и указом императора Александра I (1822) вновь было подтверждено разрешение свободного исповедания и распространения буддизма.

Свободное переселение немцев в Россию привело к существенному увеличению в стране числа протестантов (в основном лютеран). Им дозволялось строить кирхи, школы, свободно совершать богослужения. В конце XVIII в. только в Петербурге насчитывалось более 20 тыс. лютеран.

Несмотря на то, что государственной (господствующей)[100] религией оставалось православие, остальные признавались лишь терпимыми, проведённые реформы способствовали достижению определённого этноконфессионального равновесия в России (сохранявшегося до второй половины XIX в.).

Религиозные мотивы, как было отмечено, играли важную роль во внешней политике России, также как внешнеполитические сюжеты оказывали огромное воздействие на государственно-конфессиональную ситуацию внутри страны. Так, например, борьба за права диссидентов (православных, протестантов) в Речи Посполитой стала основанием для внешнеполитического давления на Польшу, а впоследствии прологом её полного раздела (1772, 1793, 1795). Уравнение прав католиков и некатоликов в период правления короля С.А. Понятовского (1764-1795) спровоцировало политическое противоборство в польском обществе. На стороне оппозиции (Барской конфедерации) в противовес российскому влиянию выступила Османская империя, что в итоге привело к осложнению российско-турецких отношений и последующей войне (1768-1774). Впоследствии (в начале 50-х гг. XIX в.) дипломатический конфликт с Францией по вопросу контроля над святыми местами в Палестине стал одной из причин, приведшей к Крымской войне (1853-1856). Войны с Турцией помимо прагматических целей (решения «восточного вопроса») проходили под лозунгами освобождения православных народов от «османского ига».

Таким образом, начиная с XVI в. в русско-турецких переговорах активно звучит тема покровительства Москвы христианам Османской империи и Османской Порты - мусульманам России. По Кючук-Кайнарджийскому договору (1774) Россия получила протекторат над православными христианами, проживающими на территории Османской империи, в то время как султан взял под своё покровительство «северных мусульман». Однако изначально данное право турецкого султана, согласно букве Кайнарджийского договора, относилось к народам (татары «крымские, буджатские, кубанские, едисанцы, жамбуйлуки и едичкулы») независимого[101] Крымского ханства: «В духовных же обрядах [они], как единоверные с мусульманами, в рассуждении Его Султанского Величества, яко Верховного Калифа Магометанского закона, имеют сообразовываться правилам, законом их предписанным, без малейшего их предосуждения, однако ж утверждаемой для них политической и гражданской вольности»[102]. В Изъяснительной конвенции 1779 г. положение об «утверждении» было заменено на «духовное благословение» халифа[103]. После окончательной аннексии Крымского ханства (1783) это положение де-факто распространилось на остальные мусульманские народы Российской империи. И хотя, ни в Манифесте (1783)[104], ни в Ясском договоре (1791) и последующих документах данное положение юридически не подтверждалось, тем не менее «с воздействием духовного авторитета дома Османов на российское мусульманство» приходилось считаться вплоть до окончательной ликвидации халифата в 1924 г.[105]

В XIX веке Россия продолжила военно-политическое давление в юго-восточном направлении. Несмотря на опасения мусульманизации страны и перспектив дальнейшей эскалации военного конфликта с Персией и Турцией в первой четверти XIX в. было присоединено Закавказье (Грузия, Армения, Азербайджан[106]). Затем длительная Кавказская война (1817-1864) привела к захвату Северного Кавказа, разгрому конфедерации горских народов. Во второй половине XIX в. интересы российской внешней политики устремились в Среднюю Азию. Военные экспедиции Черняева М.Г., Кауфмана К.П., Скобелева М.Д. в 1864 – 1885 гг. разбили и подчинили Кокандское, Хивинское ханства, Бухарский эмират и туркменские земли. В 1895 г. было завершено присоединение киргизо-таджикских территорий Припамирья. После завоевания Закаспийской области усилилось продвижение к Персидскому заливу. В результате в начале XX в. на значительной части Ирана утвердилась российская сфера влияния. Таким образом, вплоть до конца XIX в. территория Российской империи и население расширялись в основном за счёт поглощения восточных (преимущественно мусульманских) соседних стран.

Российское правительство из опасения проникновения радикальных идей стремилось максимально сократить контакты отечественных инородцев с единоверцами за рубежом. Например, посол России в Китае утвердил пограничную инструкцию, запрещающую пропускать из Монголии монгольских лам в бурятские улусы, и был принят приказ начать подготовку в бурятских родах своих лам, верноподданных российского императора. Вероятно, не случайно, ещё в 1746 г. был издан сенатский указ «о запрещении кизлярским и астраханским татарам вступать в родственные связи с заграничными народами магометанского вероисповедания». Позднее российское правительство, опасаясь распространения бабидских идей, потребовало (1848) перевести заключенного Баба[107] в глубь иранской территории, подальше от российской границы[108]. Приезжающих мусульманских проповедников, как правило, выпроваживали за пределы российской территории. Также, начиная с захвата поволжских ханств, вводились, хотя бы временно, ограничения на паломничество мусульман (хадж). Например, в 1822 г. на ходатайство генерала Ермолова А.П. было сказано: «Император высочайше признать изволил удобность запретить на время жителям мусульманских областей наших ездить в Мекку на поклонение»[109]. В 1843 г. военный министр Чернышев А.И. рекомендовал оренбургскому генерал-губернатору: «отклонять богомольцев от путешествий в Мекку и Медину под разными благовидными предлогами» в виду того, «что многие из них по возвращении после поклонения магометанской святыне производят неблагоприятное для нас влияние на своих единоверцев»[110]. После оккупации Туркестана, вновь был введён временный запрет на паломничество в Мекку. Данный запрет (под благовидным предлогом эпидемии холеры в Аравии) продлился в итоге до 1900 г.

Однако в XIX в. христианизация мусульман в России вовсе сошла на нет. Например, даже в Сибири с 1860 по 1869 г. из среды татар Тобольской губернии, составляющей 40000 мусульман, было крещено только 300 человек, а за последующие 5 лет лишь – 58[111]. По результатам переписи 1897 г. в Российской империи (без учёта населения вассальных среднеазиатских ханств) насчитывалось почти 14 млн. мусульман (11,1 % от общего населения страны). Увеличение числа мусульман в XIX в. происходило, в том числе, за счёт принятия ислама представителями финно-угорских народов Поволжья и Приуралья под влиянием татарских проповедников. Так в 1826 г. в Казанской губернии проживало 136470 татар, а в 1897 г. их количество составило 774627. Такое пятикратное с лишним (545 %) увеличение количества татар за 70 лет официально связывалось, прежде всего, с исламизацией финно-угорского населения края. Подобный рост татарского населения наблюдался и в других регионах Поволжья. Например, удельный вес татар в Симбирской губернии увеличился с 6,6 % в 1833 г. до 9,5% в 1911 г. (при этом общая численность в 1859-1915 гг. выросла в 2,3 раза). Российское правительство пыталось противодействовать этому; судебные процессы по поводу случаев мусульманского миссионерства становятся частым явлением[112].

С начала XIX в. начинается активный процесс отпадения крещёных татар от православия. В сообщении Казанского губернского правления отмечалось, что крещёные «татары не исповедываются и не причащаются, о служении молебнов они не просят никогда, и во время принесения к ним икон они из домов своих убегают, крёстного знамени они правильно изображать на себе не умеют, молитвы иисусовой и других не знают, икон в домах не держат и крестов на себе не носят, а только словами своими не отрекаются от православия, а по образу жизни совершенно магометане»[113]. «Отпадение» усилилось после войны 1853-1856 гг. (только в Казанской епархии «уклонившихся в магометанство» было более трёх с половиной тысяч татар). А после русско-турецкой войны (1877-1878) этот процесс принял обвальный характер. «Тайное возмущение к отпадению» сменилось в начале 80-х гг. открытым во многих губерниях отпадением крещёных татар. Их представители начали являться в губернское правление и лично к губернатору с прошениями об увольнении их из православия. Даже применение жёстких уголовных наказаний не могло остановить этот процесс[114]. Идеолог православного миссионерства Ильминский Н.И. в письме к обер-прокурору Святейшего Синода Победоносцеву К.П. (1883) буквально требовал: «отступников нужно сдержать и обуздать непременно»[115].

Для государственных и религиозных властей с начала XIX в. главной задачей стало удержание новокрещёных в рамках православия. Наряду с административно-судебными мерами усилилась миссионерская активность[116]. Если обучение миссионеров первоначально велось в Казанской духовной семинарии, то с 1842 г. главным центром подготовки становится Казанская духовная академия. Здесь было открыто миссионерское отделение, делившееся на противораскольнический, противобуддийский и противомусульманский разряды. Большое внимание уделяли привлечению в ряды миссионеров представителей «инородцев». Одним из важных направлений миссионерской деятельности стал перевод христианских книг на языки коренных народов. Первые попытки перевести отдельные книги Библии на татарский язык относятся ещё к XVIII в. (1785). После основания Библейского общества в Казани (1812) переводная христианская литература начинает выходить огромными тиражами. В 1840-1850-е гг. переводом Библии занималась также Переводческая комиссия, созданная в Казани Синодом.

Сопротивление христианизации, увеличение численности мусульманского населения, а так же рост его социально-экономического влияния привели к усилению антимусульманской активности во второй половине XIX в. В стране разворачивается ожесточённая кампания по дискредитации ислама. На всех уровнях в многочисленных газетах и журналах проводится мысль о несомненном фанатизме мусульман, проистекающем от особенностей их религиозной культуры. Российское общество устрашают грядущим мусульманским вопросом, способным деформировать социокультурные основы страны. Переход в наступление на мусульманство в 70-е гг. во многом связан с присоединением к России среднеазиатских государств. В результате отпала необходимость в дипломатическом, торгово-экономическом посредничестве российских мусульман (прежде всего татар), которые выступали конкурентами русскому капиталу на туркестанском рынке. Христианизация «инородцев» в этот период приобретает новые черты, главной целью которой становится русификация. Наиболее ярко тенденции нового этапа отразила, так называемая, «система Ильминского».

Ильминский Н.И., являясь искренним поборником просвещения нерусских народов, вместе с тем неоднократно предостерегал от опрометчивого приобщения их к достижениям европейской науки. Он совершенно определенно высказался за неразрывную связь образования и христианизации, перевод богослужения на народные языки «инородцев», распространение религиозной литературы на этих языках, обучение детей «новокрещенов» русскому языку и постепенный перевод организации их духовной жизни на православный лад. Он выступил одним из инициаторов создания миссионерского общества «Братства святителя Гурия»[117], которое на основании «Положения о начальных народных училищах» (1864) создало сеть «братских» школ. Обучение в них велось по «системе Ильминского». К концу XIX в. в Казанской губернии в 122 «братских» школах обучалось около 5 тыс. детей. В этих целях предусматривалась подготовка учительских кадров и духовенства из представителей коренных народов[118]. В 1870 г. «система Ильминского» была официально признана правительственными «Правилами о мерах к образованию населяющих Россию инородцев» и рекомендована к внедрению в широкую практику.

Параллельно, начиная с 70-х гг. XIX в., создаются русско-инородческие, туземные (татарские, башкирские, казахские и др.) училища, ведущие обучение на русском языке. В 1876 г. были открыты четырёхлетние татарские учительские школы в Казани, Симферополе, несколько позже – в Оренбурге. Здесь подготавливали учителей из татар для «инородческих» начальных школ Поволжья, Приуралья, Крыма и Средней Азии.

В отношении мусульманских конфессиональных школ, «не соответствующих задачам русской государственности», правительство в русле принятых правил 1870 г. встало с самого начала на путь принудительного, насильственного обучения русскому языку. Министерство народного просвещения обязало мектебы и медресе за свой счет ввести преподавание русского языка, организовать русские классы, а также требовало непременное знание русского языка мударисами и преподающими духовными лицами. Саботаж этих решений привел к тому, что с 1874 г. все мусульманские школы были подчинены надзору министерства народного просвещения. Очевидно, что правительственные решения были проникнуты духом «борьбы с мусульманской племенностью и цивилизацией», реализации задачи «обрусения татар-магометан и их слияния с русским народом»[119]. Административное давление вызвало сопротивление руководителей конфессиональных школ, а также волнения татаро-башкирского населения в 1878–1879 гг. В итоге до первой российской революции в Казанской губернии было открыто лишь 7 русских классов при медресе.

В 1876 г. был образован особый комитет из министра внутренних дел, обер-прокурора Святейшего Синода и главноуправляющего II отделением собственной Его Императорского Величества канцелярии, при участии представителя от министерства иностранных дел для разработки мер по борьбе с «магометанским фанатизмом». В результате в этот период вновь усиливается антимусульманское законодательство (в области школьной политики, общественно-политических и социально-экономических прав мусульманских инородцев)[120]. Государственная конфессиональная политика была призвана подкрепить малоэффективную деятельность православного миссионерства, монопольные права которого не обеспечивали реализацию поставленных целей. На фоне массового «отпадения» часть адептов христианизации инородцев требовали от государственной власти ужесточить уголовную ответственность в отношении вероотступников и их «совратителей». Вместе с тем, церковно-государственные институты начали активный поиск новых, более эффективных методов, способных вдохнуть новые силы в старую политику христианизации и русификации инородческого населения страны.

Обострение государственно-конфессиональных отношений в значительной степени было связано с кризисом традиционализма; достигнутое некогда соглашение было нарушено бурным религиозно-реформаторским движением, охватившем мусульманское общество в XIX в. Нацеленное на адаптацию религиозных норм к требованиям времени, религиозное реформаторство активно проявилось во всех сферах жизни мусульман. Начиная с произведений выдающихся представителей мусульманской религиозно-реформаторской мысли А. Курсави и Утыз Имяни, оно разделилось на два направления модернистское и фундаменталистское (возрожденческое). (Вместе с тем религиозно-реформаторское движение породило оппозицию традиционно настроенной части мусульманского общества (кадимизм), ориентированной на сохранение в неизменном виде существующих религиозных, нравственных устоев и общественных институтов.)[121]

Новые религиозные тенденции внутри мусульманской общины вызывали растущую озабоченность российского правительства. Усилившееся во второй половине XIX в. освободительное движение мусульманских народов, как и прежде, носило ярко выраженную религиозную окраску[122]. Особую роль в данном отношении приобретают радикальные возрожденческие идеи, связанные с лозунгами восстановления чистоты ислама, защиты его от влияния модернизации, утверждения царства социальной справедливости, освобождения мусульман от колониальной зависимости. В России, по мере ломки традиционных устоев, возрожденческие течения (махдизм и ваисизм) приобретают широкий отклик. Ожидания пришествия Махди широко распространяются в связи с усилением эсхатологических настроений. 1300 г. по хиджре (1882-1883) по ряду пророчеств должен был стать переломным годом для мусульманской общины. Махди (провозвестник конца света) должен был освободить мусульман «от ига неверных», установить на земле социальное равенство. Известия об успехах суданского Махди укрепляли веру российских мусульман в грядущие радикальные перемены. Несмотря на то, что махдизм проявился преимущественно на Кавказе[123], отклики его проявились также в Средней Азии, Поволжье и Приуралье.

В большей степени в Поволжье и Приуралье получили распространение возрожденческие взгляды ваисовского толка. Данное движение, возглавляемое Б. Ваисовым, выдвигало не только идеи очищения ислама (возврата его к первоначальной чистоте) и утверждения царства социальной справедливости, но и освобождения земли древних болгар-мусульман «из-под ига русских-гяуров». Выступая в принципе против государственной системы, ваисовцы придерживались тактики гражданского неповиновения (не исполнять государственные законы, не подчиняться официальным властям, не платить налоги, не ходить в солдаты и т.д.), призывая к разрыву отношений с официальным духовенством. Их пропаганда сыграла немаловажную роль в ходе крестьянских волнений (1878-1879) в Казанской губернии. В 1884 г. ваисовская организация была официально запрещена, а лидеры движения, после военного штурма храма, были арестованы. После смерти Б. Ваисова (1893) в идеологии ваисовского движения усилились политические освободительные мотивы. Был создан так называемый «Ваисовский божий полк мусульман-староверов». Несмотря на полицейские преследования ваисовская организация сохранилась[124] вплоть до революционных событий 1917 г., в ходе которых (а также гражданской войны) сыграла активную роль. Под влиянием религиозно-реформаторских движений освободительная идеология мусульманского движения приобретает более осмысленный и систематизированный характер.

Модернистское мусульманское религиозно-реформаторское движение, возглавляемое Ш. Марджани[125], открыло перспективы для обновления всего социокультурного уклада мусульманского общества (приобщения его к достижениям мировой цивилизации, развития просветительства, науки, светской культуры, реализации школьной реформы, изменения условий быта и т.д.). В начале 80-х гг. наметился качественный перелом в умонастроении отечественных мусульман. Накопленный потенциал инноваций, давление процессов модернизации в странах мусульманского Востока способствовали формированию общезначимого модернистского движения мусульман России (джадидизм). Модернизм вырвался из узкой среды мусульманских улемов, рукописных книг и устных дискуссий (меджлисов) – за грань чисто теологических проблем, приобретая с каждым годом всё более широкое общественное звучание. Инициатива постепенно перешла в руки европейски ориентированных публицистов, которые на страницах массовой печати развернули широкое обсуждение проблем обновления исламского мира. Существенное влияние на эволюцию мировоззрения российских мусульман оказали произведения мусульманских модернистов: И. Гаспринского, А. Девлет-Кильдеева, Мурзы Алима, А. Баязитова и др.

Джадидизм, ограниченный поначалу религиозными, культурно-просветительскими рамками, к концу XIX - началу XX вв. приобретает выраженное общественно-политическое звучание, конституируется как мусульманское либеральное национально-освободительное движение. В 1883 г. Гаспринскому удалось добиться разрешения на издание газеты «Тарджеман» («Переводчик»), ставшей (1883-1918) общероссийским рупором джадидизма, трибуной пропаганды идей просвещения, либерализма и национального освобождения. Активная издательская деятельность джадидов (периодическая печать и книгоиздательство) способствовали распространению научных знаний, развитию общественно-политической мысли и национального самосознания. Вслед за первым призывом реформаторов пришло новое поколение интеллектуалов, «мыслителей нового типа», которые наряду с продолжением религиозно-реформаторской, просветительской работы развернули широкую общественно-политическую деятельность (Р. Фахретдин, Г. Баруди, А. Буби, З. Камали, М. Бигиев, И. Исхаки, А. Букейханов, Ю. Акчура, А-З. Валиди, А. Цаликов, А. Фитрат и др.).

Большое влияние на идеологию мусульманского освободительного движения оказали идеи Д. Афгани, М. Абдо, которые, призывая к борьбе против европейского колониализма, выдвинули лозунг объединения всех мусульман под властью халифа. Исламистская идеология, получившая отражение на страницах «Тарджемана», нашла широкий отклик в среде мусульманской интеллигенции[126]. Теоретиком и лидером этого направления стал выдающийся теолог, религиозный и общественный деятель М. Бигиев. Ослабив возрожденческое движение, российское правительство с опасением восприняло растущее влияние исламизма (или по официальной формулировке - «панисламизма»). Предпринимаются массированные полицейские акции в отношении видных «панисламистов» (Г. Ибрагим, М. Бигиев, Г. Баруди, Н. Буби, Г. Буби и др.)

С началом первой российской революции (1905-1907) происходит политическое оформление мусульманского освободительного движения. На Всероссийских мусульманских съездах (1905-1906) была создана общероссийская организация Союз мусульман (Иттифак аль-муслимин)[127]. Программное положение об экстерриториальной культурной автономии рассматривалось в качестве религиозной автономии по образцу османской системы миллетов. Мусульмане получали право на создание религиозного центра, избрание духовенства, создание мусульманских обществ. В их руки, по мысли создателей программы, переходили мектебы, медресе, мечети, места поклонений, благотворительные учреждения и вакфы. (В предисловии к программе М. Бигиев отмечал, что она полностью соответствует нормам шариата.) В состав руководства партии наряду со светскими лидерами[128] вошли пять улемов[129] (Г. Апанаев, Г. Баруди, Г. Буби, Г. Ибрагим, М. Бигиев).

Под давлением революционных сил Николай II 17 апреля 1905 г. издал именной указ, данный сенату - Указ Об Укреплении Начал Веротерпимости, где впервые в российской истории законодательно утверждались не только права на свободу вероисповедания лиц неправославного исповедания (включая раскольников)[130], но и устанавливалось, что отпадение от православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию. 17 октября 1905 г. был также подписан Манифест об усовершенствовании государственного порядка, где обещалось «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы», включая положение о свободе совести. После публикации указа 17 апреля 1905 г. около 50 тыс. крещёных татар официально вышли из православия. Победоносцев К.П. (главный вдохновитель исламоборчества) в своём обращении в высшие инстанции в 1905 г. был вынужден признать, что «борьба с нею [мусульманской религией] на духовной почве невозможна и всякая духовная миссия против неё бесплодна и бездейственна. Сила эта растёт и объединяется во всём мусульманском мире»[131].

В составе созванной Государственной думы была образована мусульманская депутатская фракция (1906-1917). Ряд важнейших вопросов, обсуждаемых на заседаниях российского парламента, были связаны с государственной вероисповедной политикой. При обсуждении ключевых законопроектов «О гражданском равенстве», (основное требование которого – отмена всех ограничений в гражданских правах, «обусловленных принадлежностью к той или другой национальности и вероисповеданию»), «Об изменении законоположений, касающихся перехода из одного исповедания в другое» мусульманская фракция принимала активное участие. Однако эти законопроекты не были приняты (первый – в связи с роспуском I Государственной думы, второй был отвергнут Государственным Советом). Члены мусульманской фракции также выступали в защиту прав и положения мусульманского духовенства, вакуфной собственности, с требованием возвращения избирательных прав мусульманам Казахстана и Средней Азии, передачи конфессиональных школ (мектебе и медересе) в ведение ОМДС и др. Однако единственной инициативой мусульманской фракции, принявшей силу закона, стала поправка к законопроекту «Об изменении Устава о воинской обязанности»: о нецелесообразности выполнения воинской повинности мусульманскими духовными лицами. После роспуска Союза мусульман мусульманская фракция становится основным общероссийским координирующим центром мусульманского движения.

В 1915 г. на пост муфтия ОМДС был назначен М.-С. Баязитов, организатор и лидер Всероссийского союза мусульман «Сират аль-мустаким», придерживавшийся крайне консервативных, черносотенных позиций. Это вызвало резкие протесты мусульманских лидеров, включая членов мусульманской фракции Государственной думы. Было очевидно, что правительственная политика, опираясь на кадимистов, стремилась законсервировать мусульманский вопрос в рамках ограниченных полномочий ОМДС. Однако, Первая мировая война (1914-1918) и Февральская революция (1917) привели к краху правительственных планов. После падения монархии в соответствии с Декларацией временного правительства от 2 марта 1917 г. было признано равноправие всех граждан России независимо от национальной и религиозной принадлежности. По мере развития революционного кризиса в мусульманском движении усилились федералистские тенденции. На I Всероссийском мусульманском съезде (май, 1917) победило в итоге решение о федеративном устройстве России, основанном на территориальных национальных автономиях. Этим решением был положен конец концепции политического, административного и экономического единства мусульман России, разработанной И. Гаспринским: победила идея не единой нации мусульман России, а идея создания отдельных наций из основных этнических групп. Последующая структуризация обновлённого духовного ведомства поставила духовную власть под контроль светской (Милли Идарэ)[132].

***

Очевидно, что имперская модель государственно-конфессиональных отношений, продержавшаяся 200 лет, в 1917.г. показала свою несостоятельность. Поиск путей разрешения «инородческого» вопроса в русле парадигм христианизации и русификации вплоть до последнего момента так и остался неразрешимой проблемой российской внутренней политики. Вследствие усиливающегося политического противоборства, неустойчивости новых государственных образований контуры будущих государственно-конфессиональных отношений были размыты и неопределённы. Однако на пути их обновления определяющее воздействие оказывал груз имперских политических традиций.

Вопросы для самоконтроля

1. Какую позицию занимала церковь в Смутное время?

2. Расскажите о церковной реформе 50-х гг. XVII века и деятельности патриарха Никона.