О терпеливом несении креста, что отчасти означает отрешиться от самих себя

1. Но любовь верующего человека должна простираться выше — туда, куда Христос зовёт всех своих учеников: каждый должен взять свой крест (Мф 16:24).

Все, кого Господь усыновил и удостоил общения как своих детей, должны готовиться к суровой и тяжкой жизни, полной трудов и неисчислимых бед. Такова воля небесного Отца: испытать своих служителей, дабы удостовериться в их преданности.

Он установил это в отношении Христа, Своего первородного Сына, и Ему следуют остальные дети. И хотя Христос был Его возлюбленным Сыном, в котором Он всегда находил отраду (Мф 3:17; 17:5)[14], мы видим, что Он отнюдь не щадил Его и не смягчил Его участи в этом мире; поэтому можно сказать, что Христос не только постоянно скорбел, но и вся Его жизнь была образцом вечного креста.

Апостол указывает причину: Христа следовало научить послушанию страданиями (Евр 5:8). Неужто мы избегнем доли, которой должен был покориться наш глава Христос, тем более, что Он претерпел её ради нас, дабы подать нам пример терпения? Поэтому апостол предупреждает, что Бог назначил этот удел всем своим детям, желая предопределить им быть подобными образу Христа (Рим 8:29). От того мы постигаем высшее утешение, что, претерпевая всевозможные лишения, вызванные непредвиденными и горестными событиями, разделяем крест Христов, дабы, как и Он, миновав пучину горестей, прийти к небесной славе и достичь её, как и Он, многими скорбями (Деян 14:22).

Св. Павел наставляет нас, что когда участвуем в Его страданиях, то познаём силу Его воскресения; а когда мы участвуем в Его смерти, то тем самым готовимся к вхождению в Его блаженную вечность (Флп 3:10).

Сколь же это целительно для смягчения горечи, которую несёт с собою крест! Ведь чем горше мы скорбим, чем сильнее угнетены лишениями, тем надёжнее укрепляется наше общение со Христом[15].

Когда мы соединяемся с Ним подобными узами, то испытания не только принимаются нами с благословением, но и служат опорами, весьма помогающими приблизить наше спасение.

2. Господь Иисус должен был нести крест и терпеть скорби лишь для того, чтобы выказать и подтвердить своё послушание Богу-Отцу: мы же должны вечно печалиться в этой жизни по многим причинам.

Главное в том, что от природы мы слишком склонны возвышать себя и всё приписывать себе, и, если сами не видим нашего неразумия, тотчас переоцениваем свою добродетель и нисколько не сомневаемся, что она преодолеет любые трудности. Отсюда исходит самовосхваление при тщетном и безумном доверии к плоти, которое затем побуждает нас превозноситься перед Богом, будто нам хватило бы своих сил без Его милости.

С этой дерзостью можно совладать, лишь показывая на опыте, сколь мы неразумны и уязвимы.

Вот почему Бог сокрушает нас то позором, то бедностью, то болезнью, то смертью родных, то иными бедами, от которых мы едва не гибнем, не в силах их вынести. А будучи униженными, мы учимся испрашивать Его силу, ибо только она укрепляет и поддерживает нас под бременем многих тягот.

Даже самые святые люди, хотя и знают, что их твёрдость основана на Божьей милости, а не на их собственной добродетели, тем не менее, были бы излишне уверены в своей силе и выдержке, если бы Господь не приходил их к более глубокому самопознанию посредством крестного испытания.

Сам Давид, поражённый таким высокомерием, как бы в беспамятстве говорит; “И я говорил в благоденствии моём: “не поколеблюсь вовек”. По благоволению Твоему, Господи, Ты укрепил гору мою; но Ты сокрыл лицо Твоё, и я смутился” (Пс 29:78).

Он признаёт, что благоденствие помутило и притупило его разум, так как, не думая о Божьей милости, от которой он зависит, вознамерился найти опору в себе и посмел поручиться за своё постоянство. Если это случилось с таким великим пророком, то кто из нас не должен постоянно бодрствовать, чтобы уберечься от подобного?

То, в чём люди заблуждались, воображая себя очень сильными и твёрдыми в спокойные времена, они постигали, пережив испытания, ибо то прежнее было лицемерием.

Вот как нужно предупреждать недуги верующих ради того, чтобы они преуспели в смирении, избавились от малейшего пагубного доверия к плоти и всецело вверили себя Божьей милости. Ибо вверившись ей, они ощущают присутствие Божьей силы, в которой находят поддержку.

3. Именно на это указывает св. Павел, говоря, что от скорби происходит терпение, а от терпения — опытность (Рим 5:34).

Поскольку Господь обещал помогать верующим в скорбях, они убеждаются в правдивости этого обещания, когда хранят терпение, поддержанные Его рукой в обстоятельствах, которых собственными усилиями не могли бы вынести.

Терпение, таким образом, является для святых доказательством, что Бог действительно подаёт обещанную Им помощь, когда нужно. Вследствие этого укрепляется надежда, поскольку не уповать на Божью истину впредь, когда уже доказана её незыблемость и нерушимость, означало бы чрезмерную неблагодарность.

Итак, мы видим, какое полезное воздействие оказывает крест, словно вечная путеводная нить. Ведь, опровергая ложное мнение, будто добродетель мы проявляем естественно, и разоблачая наше лицемерие, которое соблазняет нас и вводит в заблуждение своей лестью, крест уничтожает надменность нашей плоти, губительную для нас.

Далее, посрамив нас таким образом, крест учит уповать на Бога, который, будучи нам опорой, не допустит ни нашей погибели, ни отчаяния. Из этой победы следует надежда, так как Господь, выполняя обещанное, подтверждает свою истину на будущее. Уже из этого бесспорно явствует, насколько нам необходимо испытание крестом.

Ведь отнюдь не малую пользу приносит избавление от ослепляющей нас любви к самим себе, дабы мы глубоко осознали свою немощь; чтобы, ясно чувствуя её, мы учились не доверять себе; чтобы, не доверяя себе, переносили наше доверие на Бога; чтобы, уповая на Бога с подлинно сердечным доверием, мы с Его помощью выстояли до победного конца; чтобы, пребывая в Его милости, мы познали истину и верность Его обетований; чтобы достоверность Его надёжных обетовании укрепила нашу надежду.

4. Господь сокрушает своих служителей ещё и вот зачем: чтобы испытать их терпение и приучить к послушанию. Но не потому, что они могут проявить не такое послушание, какое Он им предписал; Ему угодно таким образом являть дарованные Им милости, чтобы им ни в коем случае не пропасть втуне и не остаться скрытыми. Поэтому, когда Господь ставит на первое место силу и упорство в перенесении страданий, которыми Он наделил своих служителей, Он говорит, что испытывает их терпение.

Этим объясняется и то, что Он искушал Авраама и узнавал его веру, когда тот не отказался ради Него принести в жертву сына (Быт 22:1,12).

Поэтому ап. Пётр говорит, что наша вера испытывается скорбями, как золото огнём в горниле (1 Пет 1:7). Кто же будет спорить против необходимости использовать замечательный дар, переданный Господом его служителям, дабы сделать его явным?

В противном случае его никогда бы не оценили по достоинству. Если у Господа есть справедливое основание предоставить поводы, дабы добродетели, которыми Он одарил верующих, обнаружились, а не остались втуне и тем более бесполезными, — значит, не без основания насылает Он и страдания, без которых терпение верующих не имело бы смысла.

Я говорю о том, что таким образом Он наставляет верующих в послушании, ибо благодаря этому они учатся жить не по своим желаниям, но в угоду Ему. В самом деле, если бы всё происходило как нам хочется, то мы бы не узнали, что означает повиноваться Богу.

Ещё Сенека, языческий философ, приводил древнее изречение, с помощью которого человека старались убедить терпеливо переносить несчастья: “Повинуйся Богу”[16]. Это значит, что человек окончательно принимает бремя от Господа, когда не противится наказаниям и добровольно подставляет руку и спину Божьим бичам.

Если разумно, чтобы мы всецело повиновались небесному Отцу, то нельзя противиться тому, чтобы Он всеми способами приучал нас к послушанию.

5. Мы, однако, не увидим, насколько необходимо послушание, пока не представим, как необузданно наша плоть сбрасывает бремя Господа, чуть только ей уступишь.

Происходит примерно то же, что со строптивыми конями, которые, застоявшись в стойле без дела, потом сопротивляются упряжи и не признают хозяина, которого раньше слушались.

Иначе говоря, со всеми людьми случается обычно то же самое, за что Господь укорял народ Израиля: разжирев на тучных хлебах, они противятся Тому, кто их вскормил (Втор 32:15).

Очевидно, что Божьи благодеяния должны были бы нас направлять к почитанию и любви за Его доброту; но, поскольку мы неблагодарны до такой степени, что Его мягкость и снисходительность скорее портят нас, чем побуждают к добру, то абсолютно неизбежно, чтобы Он обуздывал и укрощал нас определённой дисциплиной из опасения, как бы мы не впали в своеволие.

По этой причине, дабы мы не хвалились обилием благ, не упивались почестями, дабы ни телесные, ни душевные достоинства не порождали в нас гордости и распущенности, Господь предписал и определил, чтобы дерзость нашей плоти укрощалась, обуздывалась и исцелялась крестом.

То, что надлежит каждому человеку и что спасает его, он узнаёт по-разному. Ведь один болеет иначе, чем другой, и другим недугом; следовательно, и лечение не одинаково для всех.

Вот почему Господь одних людей испытывает одним родом креста, других — другим. Заботясь о всеобщем исцелении, Он применяет для одних лекарство помягче, для других — более едкое и сильнодействующее, лишь бы не допустить исключений, поскольку Он знает, что все немощны.

6. Необходимо также, чтобы милостивый Отец не только предвидел нашу немощь в будущем, но часто столь же важно, чтобы Он исправлял наши прошлые ошибки, дабы мы пребывали у Него в послушании.

Поэтому когда приходит беда, надо тотчас припомнить своё прошлое. Припоминая, мы несомненно обнаружим, что совершили какой-то грех, заслуживающий именно такого наказания.

Хотя в действительности нам надо признать главной причиной свою общую греховность, по причине которой нам и внушается терпение; ведь Писание подаёт замечательную мысль: Господь исправляет нас лишениями, дабы нам не быть осуждёнными вместе с этим миром (1 Кор 11:32). Нам же подобает признавать милосердие и доброту Отца и в самой большой скорби, которую вызывают несчастья, ибо и тогда Он не оставляет попечения о нашем спасении.

Ведь Он сокрушает нас не ради того, чтобы погубить или уничтожить, но чтобы освободить от проклятия этого мира.

К такому же заключению нас приводит другое поучение Писания, где говорится: “Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну своему” (Прит 3:11).

Когда мы слышим, что Его наказания — это Отцовские розги, то не обязаны ли проявить себя как послушные дети и не упорствовать подобно неисправимым, закосневшим в злодеяниях людям? Господь погубил бы нас, если бы не исправлял своими наказаниями, когда мы виноваты.

А вот что говорит апостол: “Если же остаётесь без наказания, которое всем обще, то вы — незаконные дети, а не сыны” (Евр 12:8).

Значит, в том случае, когда мы не можем вынести изъявления благой воли Бога и Его заботы о нашем спасении, проявляется наша чрезмерная порочность.

Писание указывает на такое различие между неверующими и верующими: первые — как древние рабы, которые были испорчены от природы, от кнута становятся хуже и ожесточаются; вторые же — как свободнорождённые достигают раскаяния и исправляются. Теперь выберем, кого из них мы предпочитаем.

Но, поскольку это подробно изложено в другом месте (Кн. III, гл. IV, 32), здесь достаточно краткого упоминания.

7. Высшее же утешение приходит тогда, когда нас гонят во имя справедливости.

Будем помнить, какую честь оказывает нам Господь, даруя нам знаки того, что Он причисляет нас к Своему воинству.

Я называю страданиями за правду не только гонения, которые мы терпим, отстаивая Евангелие, но также защиту всякого правого дела. Защищаем ли мы Божью истину от наветов сатаны, помогаем ли невинному перед лицом злодеев или противодействуем мучению и оскорблению их — мы неизбежно навлекаем на себя гнев и возмущение мира, отчего подвергаем опасности своё положение, имущество и жизнь.

И всё же пусть не тяготит нас служение Богу: не будем считать себя несчастными, ибо Он своими устами говорит, что мы — блаженны (Мф 5:10).

Верно, что бедность — несчастье, если рассматривать её саму по себе; то же верно по отношению к изгнанию, унижению, позору, заключению в тюрьму; наконец, последнее несчастье — это смерть.

Однако едва лишь Бог ниспошлёт свою милость, как любое из этих несчастий сулит нам награду и блаженство.

Доверимся же более свидетельству Христа, нежели ложным указаниям нашей плоти.

Тогда мы подобно апостолам будем радоваться всякий раз, когда удостоимся принять бесчестие за Его имя (Деян 5:4).

В самом деле, когда, будучи невинны и с чистой совестью, мы лишаемся своего добра из-за козней нечестивцев, то предстаём бедняками перед людьми, но перед Богом приобретаем новое, подлинное богатство.

Чем сильнее нас утесняют и гонят на родине, тем надёжнее укрывает нас семья Господня.

Чем больше нас преследуют и угнетают, тем крепче мы уповаем на нашего Господа, чтобы у Него получить помощь.

Чем обиднее нас поносят и бесчестят, тем выше становимся мы в Божьем Царстве. Когда же умираем, то входим в блаженную жизнь.

Так разве не к великому нашему стыду мы ценим столь почитаемые самим Господом вещи меньше, чем утехи этого мира, которые проходят как дым?

8. Поскольку Писание так помогает нам при любом поношении и горе, мы весьма неблагодарны, если не переносим их терпеливо и с лёгким сердцем; в особенности потому, что этот крест для верующих важнее иных крестных испытаний: через этот крест, как говорит ап. Пётр (1 Пет 4:12 ел.), желает быть прославленным Христос.

Уверенным в себе и отважным людям стерпеть позор труднее и обиднее, чем сотню смертей, поэтому св. Павел напоминает, что, уповая на Бога, мы должны сносить не только гонения, но и поношение (1 Тим 4:10).

В другом месте он велит нам следовать за ним по пути бесчестия и чести (2 Кор 6:8 cл).

При этом Бог вовсе не требует от нас веселья, которое бы заглушило горечь страдания; терпение святых вовсе не означало бы креста, если бы они не терзались от боли, не тосковали в разного рода страданиях.

И если бы бедность не была для них мучительна, если бы их не изнуряли болезни, не унижало бесчестье, если бы смерть не вселяла в них страха, — то разве нужна была бы им сила и выдержка, чтобы всё это вынести?

Но поскольку каждому из этих несчастий сопутствует тоска, от которой, естественно, болит сердце, сила верующего проявляется в том, что, искушаемый этой тоской, он, как бы ни было тяжко, старается сопротивляться, преодолевая и побеждая её.

Его терпение заключается в том, что, испытывая подобные чувства, он как бы обуздывает себя страхом Божьим, не допуская ропота или иной крайности.

Радость и веселье появляются тогда, когда на уязвлённого горем и тоской человека нисходит духовное утешение от Бога.

9. То, как верующие выдерживают битву с естественным чувством боли и страдания, проявляя терпение и выдержку, св. Павел замечательно описывает такими словами: “Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем” (2 Кор 4:89).

Отсюда ясно, что терпеливое несение креста — это вовсе не то полное оцепенение, невосприимчивость к страданиям, какие философы-стоики когда-то неумно предписывали мужественному человеку, лишённому всего человеческого, равно невозмутимому в неудаче и успехе, печалях и радостях, но лучше сказать, бесчувственному точно камень[17].

И разве они добились успеха благодаря своей столь возвышенной мудрости? Они изобразили лишь видимость терпения, которого у людей не бывало и быть не может; более того, стремясь к терпению совершенному, они мешали людям овладеть терпением реальным.

Ныне подобные люди встречаются среди христиан[18]; они считают слабостью не только стоны и плач, но и сочувствие и заботливость. Эти варварские представления выработали едва ли не ленивые люди, которые, принимаясь за рассуждения охотнее, чем за дела, не могут произвести ничего, кроме подобных фантазий.

Мы же не должны поступать согласно столь жестокой и беспощадной философии, которую наш Господь Иисус осудил не только словами, но и своим поведением. Ведь Он стонал и плакал и от собственных страданий, и от сочувствия другим, и своих учеников Он не учил вести себя по-иному.

“Мир, говорит Он, возрадуется, а вы печальны будете; он возвеселится, а вы восплачете” (Ин 16:20)[19].

Но чтобы это не считали за слабость, Он объявляет плачущим, что они блаженны (Мф 5:4). Это совсем не удивительно. Ведь если попрекать человека каждой слезой, то что мы скажем о Господе Иисусе, тело которого источало капли крови (Лк 22:44)?

Если всякую боязнь считать неверием, то как мы сможем уважать тот страх, который чудесным образом поразил Его?

Если в нас вызывает отвращение всё скорбное, то как мы примем Того, чья душа скорбит смертельно[20]?

10. Я решил объяснить это, чтобы спасти от отчаяния всех добросердечных людей, дабы они не оставляли готовности терпеть, хотя и не могут полностью избавиться от естественной боли.

Случается, что те, кто считает терпение глупостью, а сильного и стойкого человека — куском дерева, теряют мужество и отчаиваются, когда желают проявить терпение.

Напротив, Писание хвалит святых людей за терпеливость в случаях, когда, сокрушённые своими злоключениями, они не отчаялись и не пали; когда, уязвлённые горем, они всё-таки испытывали духовную радость; когда, угнетённые тоской, они отнюдь не перестали надеяться и уповать на Божье утешение.

Между тем их души томятся противоречием: с одной стороны, природный разум страшится и избегает всего, что с ним несовместимо; с другой стороны, стремление к благочестию заставляет их повиноваться Божьей воле наперекор всем препятствиям.

Это противоречие Иисус выразил в следующих словах, обращённых к Петру: “Когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то... другой препояшет тебя и поведёт, куда не хочешь” (Ин 21:18)[21].

Разумеется, трудно поверить, что св. Пётр, которому надлежало прославить Бога смертью, был умерщвлён насильно, против его воли; его мученичество не заслуживало бы особой хвалы.

Тем не менее, хотя он подчинился Божьему повелению добровольно и радостно, но, отнюдь не отрешившийся от своей человеческой природы, томился от двойственности воли (en double volonte). Ведь когда он представлял себе жестокую смерть, которую должен претерпеть, то, потрясённый страхом, охотно бы уклонился от неё.

С другой стороны, когда он подумал, что призван к тому Божьим повелением, то пожертвовал собой охотно и даже радостно, отрешившись от всякого страха. Так что если мы хотим быть учениками Христа, то должны стараться наполнить душу такой почтительностью к Богу и таким послушанием Ему, которые могли бы подавить и вытеснить любые неугодные Ему чувства.

В этом случае, какое бы ни выпало нам испытание, при самой безутешной печали в душе, мы ни на минуту не перестанем сохранять терпение; ведь у каждой беды всегда будет собственное жало, которым она уязвит нас. Будучи удручены болезнью, мы станем трепетать и сетовать, и молить об исцелении; угнетённые нуждой, мы почувствуем шипы беспокойства и хлопот. Точно так же будут ранить наши души бесчестие, осуждение, беззаконие. Если умрёт кто-то из родных, то мы разразимся слезами, как и положено природой.

Однако мы всегда будем приходить к такому заключению: если этого пожелал Бог, то последуем Его воле.

Даже необходимо, чтобы такая мысль приходила посреди приступов боли, слез и рыданий, дабы облегчить нам душу, придать бодрости при самых тягостных событиях.

11. Поскольку мы вывели принцип истинного крестного терпения из созерцания Божьей воли, то надо кратко определить, чем отличается христианское терпение от философского.

Очень немногие философы поднимаются до такого уровня, чтобы понять, что сам Бог воспитывает людей скорбями, благодаря чему приводит их к повиновению Его воле. Но и те философы, которые достигли этой высоты, приводят лишь один довод, почему необходимо повиноваться Божьей воле[22].

Но разве это означает, что Богу следует уступать лишь потому, что бесполезно пытаться оказывать Ему сопротивление? Ведь если мы повинуемся Богу исключительно по необходимости, то, значит, когда сможем уклониться, тогда откажемся повиноваться Ему.

Писание же настоятельно требует, чтобы мы увидели в Божьей воле иное: сперва её обоснованность и справедливость, а затем и попечение Бога о нашем спасении.

Отсюда следует назидательный вывод: пусть терзают нас то бедность, то изгнание, то заточение, то злословие, то болезнь, то смерть близких, то иное несчастье — мы должны понимать, что ни одно из них не случается без Господней воли и Господнего провидения; далее, они происходят не иначе, как в соответствии с высшей справедливостью[23].

Разве не так?

Разве грехи, которые мы совершаем ежедневно, не заслуживают наказания в сотню тысяч раз более сурового и беспощадного, нежели те, что насылает Бог?

Разве не вполне разумно, чтобы наша плоть усмирялась и как бы приучалась к ярму, дабы, повинуясь своей природе, не впадать в похоть?

Разве Божьи правосудие (iustice) и истина не вполне достойны того, чтобы мы претерпели ради них страдание?

Если за всеми нашими несчастьями явственно стоит Божья справедливость (equite), то нельзя, не впадая в бесчестие, ни роптать, ни противиться.

Здесь не слышится равнодушная песня философов, будто следует лишь уступать необходимости: мы слышим жизненное и требовательное повеление, что надо подчиняться, ибо противиться незаконно; что следует употребить терпение, ибо не вытерпеть значит отвергнуть Божье правосудие. А поскольку в этом нет ничего явно для нас привлекательного, хотя всё это, как мы знаем, благодетельно и спасительно, милосердный Отец вполне утешает нас и в этом отношении, поручаясь, что через испытание крестом Он печётся о нашем спасении.

Если же скорби спасительны для нас, то отчего бы не принимать их с миром в душе, не проявляя неблагодарности? Ибо терпеливо снося их, мы отнюдь не приносим жертв необходимости, но способствуем нашему же благу.

Подобное убеждение, повторяю, приведёт к тому, что, когда нашу душу на кресте поразит естественное страдание, её сразу же утешит духовная радость. За нею последует и молитва, которая не творится без радости.

А поскольку хвала Господу и молитва могут исходить лишь от радостной и бодрой души, причём ничто в мире не должно быть этому помехой, то ясно, в какой степени необходимо, чтобы крестную муку облегчала духовная радость[24].

 

Глава IV

О СОЗЕРЦАНИИ БУДУЩЕЙ ЖИЗНИ

1. Несмотря на гнетущие напасти, надо постоянно устремлять взор к нашей кончинe, чтобы научиться презирать земную жизнь и посредством этого пробудиться к размышлению о будущей жизни.

Господь знает, сколь велика естественная склонность любить этот мир слепо, по животному, и поэтому, ослабляя её, пробуждая нас от лени, Он применяет лучшее средство, чтобы наше сердце не слишком отягощалось этой безрассудной любовью.

Каждому из нас на протяжении всего жизненного пути хочется надеяться на небесное бессмертие и достичь его; ведь человеку стыдно не возвышаться над диким зверем, чьё положение было бы ничуть не хуже нашего, если бы нас не возвышала надежда на вечную жизнь после смерти.

Однако, если испытать намерения, замыслы, решения и дела каждого человека, то окажется, что они посвящены исключительно земным интересам. Подобная ограниченность объясняется тем, что наш ум как бы затмевается пустым блеском богатства, почестей, власти, которые не позволяют устремить взоры вдаль.

Точно так же наше сердце, отягощённое стяжательством, честолюбием и иными дурными страстями, настолько привязано к земному, что мешает нам взглянуть ввысь.

В результате нашу душу как бы стреноживают плотские утехи, и она ищет счастья на земле. Но Господь, желая исцелить нас от этого зла, наставляет своих служителей о суетности земной жизни, постоянно предостерегая их всяческими несчастьями. И чтобы они не ждали от земной жизни мира и покоя, Он допускает, что их часто тревожат и терзают войны, мятежи, разбой и прочие беззакония.

Чтобы они не слишком домогались преходящих богатств и были довольны тем, чем владеют, Он насылает на них то нищету, то неурожай, то пожар, то что-либо иное; или же Он удерживает их в среднем достатке.

Чтобы они не получали чрезмерной радости от брака, Он награждает их грубыми и злыми жёнами, которые им досаждают, либо дарит дурных детей, чтобы их унизить, либо насылает горе, отнимая жён и детей.

Если же в подобном случае Он щадит своих служителей, то, чтобы они не возносились и не слишком возомнили о себе, Он предостерегает их болезнями и опасностями, открывая глаза на временность и хрупкость всех благ, обречённых гибели.

Поэтому мы тогда хорошо усваиваем учение о кресте, когда постигаем, что земная жизнь, хотя и ценна сама по себе, состоит из тревог, огорчений, всевозможных напастей и отнюдь не является счастливой; что все её блага, которые мы так ценим, — преходящи, суетны и связаны со страданиями; таким образом мы приходим к выводу, что здесь нам нечего искать и нечего ожидать, кроме непрерывных сражений[25]; что, когда возникает мысль о венце, следует устремить взор к небу.

Ибо не подлежит сомнению, что серьёзное стремление к созерцанию будущей жизни никогда бы не овладело душой, если бы она не прониклась презрением к жизни земной.

2. Между этими двумя крайностями нет середины: мы либо не придаём ценности земному, либо привязаны к нему неумеренной любовью.

Поэтому, если мы хоть сколько-нибудь заботимся о бессмертии, приходится прилагать усилия к его обретению и разрывать дурные узы. Из-за того, что земная жизнь постоянно притягивает многими радостями и привлекает чрезвычайно заманчивой, красивой и милой видимостью, нужно то и дело от неё отстраняться, чтобы эти ложные красоты не прельщали и не привораживали нас.

Подумайте, прошу вас, что было бы, если бы мы наслаждались постоянным блаженством здесь и не смогли бы в должной мере осознать своё убожество, как это происходит, когда нас мучают несчастья?

Не только учёные люди знают, что жизнь человека подобна дыму, облаку, но о том же говорит и народная мудрость. И так как люди видели, что знать это весьма полезно, то объявили о том во многих превосходных речениях; и однако на свете нет ничего, к чему мы относились бы с большим небрежением и о чём меньше бы вспоминали.

Ибо мы занимаемся своими делами так, будто устанавливаем бессмертие на земле.

Я знаю, что, когда хоронят умершего или когда мы идём по кладбищу среди могил, где лик смерти у нас прямо перед глазами, тогда мы превосходно философствуем о быстротечности жизни. Но это случается нечасто, а порой такие события и вовсе нас не волнуют.

Когда же всё-таки волнуют, это настроение длится недолго, оно исчезает, как только мы делаем следующий шаг, так что в памяти ничего не остаётся; короче говоря, оно рассеивается подобно возгласам толпы после спектакля. Ибо, позабыв не только о смерти, но и о своей собственной смертной участи, словно мы никогда о ней не слыхали, мы вновь впадаем в безрассудную беспечность и льстим себя напрасной надеждой на земное бессмертие.

Если нам напомнят старую поговорку, что человек — это насекомое-однодневка, мы охотно соглашаемся, но столь бездумно, что в душе постоянно сохраняется мысль, будто нам жить здесь вечно. Кто же в таком случае станет возражать, что для нас чрезвычайно важны напоминания; но речь не об этом: нам ещё нужно убедиться, насколько это возможно, на опыте, сколь горек человеческий удел в мирской жизни; ведь если мы будем в этом убеждены, то едва ли допустим такое восхищение ею, от которого мы погружаемся чуть ли не в полное забытьё и нам кажется, будто она принесла нам совершенное блаженство?

Ведь если необходимо, чтобы Господь наставлял нас подобным образом, то наша обязанность — внимать Его предостережениям, которыми Он пробуждает нас от беспечности, дабы, выказывая презрение к миру, всею душою жаждать созерцания будущей жизни[26].

3. Однако верующие должны приучать себя к презрению к земной жизни вовсе не до такой степени, чтобы от этого зародилась ненависть к ней, то есть неблагодарность к Богу.

Ведь эта жизнь, хотя и наполнена бесчисленными горестями, справедливо причислена к Божьим благодеяниям, которые не могут быть презираемы.

Очевидно, что если мы не находим никакой Божьей милости в земной жизни, то виновны в тяжкой неблагодарности. Для верующих земная жизнь должна быть исключительным свидетельством благорасположения Господа, ибо её предназначение в том, чтобы приблизить их к спасению.

Ведь Господь, прежде чем дать нам высшее откровение о наследии бессмертной славы, желает показать нам Отца в более простом: а именно, в благодеяниях, которые мы ежедневно принимаем из Его руки.

Поскольку земная жизнь служит нам для постижения доброты Бога, то как разочароваться в ней, словно она вовсе лишена добра? Поэтому нам следует проникнуться к ней чувством уважения как к дару божественной щедрости, который невозможно отвергнуть.

Ведь если бы не хватало свидетельств Евангелия, — в которых, впрочем, отнюдь нет недостатка, — то сама природа учит, что надо возносить благодарственные молитвы Богу как за то, что Он сотворил нас и поместил в этот мир, так и за то, что Он хранит нас здесь и наделяет всем необходимым для существования.

Более того, ещё важнее принять во внимание, что здесь Он готовит нас для славы Царства Своего. Ведь некогда Он повелел, чтобы люди, которые должны получить венец на небесах, прежде сражались на земле, дабы познать торжество лишь после того, как преодолены тяготы войны и одержана победа.

Столь же важно другое: здесь мы начинаем вкушать сладость щедрых благодеяний Бога ради того, чтобы наши надежды и помыслы вызывали стремление к полноте откровения (pleine revelation).

Когда мы поймём, что земная жизнь — это дар божественного милосердия, во имя которого мы как бы принимаем обязательства по отношению к Богу, а также долг благодарности, — только тогда будут уместны рассуждения от её несчастьях с целью избавиться от того излишнего пристрастия к этой жизни, к которому, как мы показали, влечёт нас природа.

4. Итак, всё, что мы отнимаем от неправедной любви к земной жизни, следует присовокупить к желанию жизни небесной.

Я вполне согласен, что люди, считавшие высшим благом вовсе не родиться, либо поскорее умереть[27], хорошо рассудили соответственно их человеческому разумению.

Ведь поскольку они были язычниками, лишёнными божественного просвещения и истинной религии, то что же могли они увидеть в земной жизни, помимо лишений и страха?

Так же оправдан плач скифов при рождении ребёнка; а когда у них умирал кто-нибудь из родственников, они веселились и устраивали торжество[28]; но ничуть от этого не преуспели.

Так как им недоставало истинного учения о вере, они не видели, как нечто несчастливое и нежеланное обращается во спасение для верующих. Поэтому результатом их размышлений было отчаяние.

Пусть же верующие, оценивая эту обречённую на смерть жизнь, всегда преследуют такую цель: именно потому, что в ней, как они отлично видят, царит страдание, они должны отстраняться от неё и усерднее предаваться созерцанию будущей вечной жизни.

Когда они станут сравнивать эти две жизни, то смогут не только не заботиться о первой, но и презирать её и не придавать ей никакого значения, видя перспективу жизни иной.

Ведь если небо — наше отечество, то разве земля — что-то иное, нежели временное пристанище на чужбине?

Более того, поскольку земля несёт проклятие греха, то разве она — не место изгнания?

Если расставание с этим миром означает вступление в жизнь, то разве этот мир — не усыпальница? И разве пребывание в нём означает не погружение в смерть?

Если избавление от этого тела означает свободу, то разве оно — что-то иное, нежели темница? Если наше высшее блаженство состоит в лицезрении Бога, то разве отсутствие Его не означает страдания?

Ибо, пока мы не покинули этот мир, мы отстранены от Господа (2 Кор 5:6).

Итак, если земную жизнь сравнить с небесной, то не останется сомнений в том, что она заслуживает презрения и представляет собой жизнь во прахе, подобном навозу.

Разумеется, не надо испытывать к ней ненависти, несмотря на то, что она держит нас в рабстве греху; собственно говоря, эта ненависть должна относиться не к самой жизни.

Как бы то ни было, если случится, что от огромной усталости и скорби мы захотим увидеть конец земной жизни, надо быть готовыми продолжать её в угоду Богу, дабы наша тоска не вылилась в ропот и нетерпение. Ведь жить — это как стоять на посту, куда поставил нас Господь и где мы должны оставаться до тех пор, пока Он не отзовёт обратно.

Св. Павел весьма сетует на свою участь из-за того, что он, как узник, заключён в темницу своего тела на более долгий срок, чем ему хотелось, и томится пламенным желанием освободиться (Рим 7:24). Однако, повинуясь Божьей воле, он заявляет, что его влечёт и то и другое (Флп 1:23), потому что он сознавал свой долг прославить Божье имя как жизнью, так и смертью.

Поэтому, если нам надлежит жить и умереть ради Господа, то предоставим Его благой воле и свою жизнь, и свою смерть; но таким, однако, образом, чтобы всегда желать смерти, постоянно размышлять о ней, презирая эту смертную жизнь перед лицом будущего бессмертия и желая оставить её, как только это будет угодно Господу, — из-за того, что она удерживает нас в рабстве греху.

5. Однако случается, подобно уродству, что многие люди, именующие себя христианами, вместо того, чтобы желать смерти, испытывают перед нею такой страх, что едва услышат об этом — дрожат, словно речь идёт о величайшем горе.

Нет ничего удивительного в том, что наш природный разум волнуется и пугается, когда мы слышим, что душа должна отделиться от тела; но ни в коем случае нельзя мириться с тем, чтобы христианская душа была лишена света до такой степени, что не могла бы преодолеть и подавить любой страх превосходящим его утешением.

Ведь если мы ясно представим себе, что сосуд нашего тела немощен, порочен, испорчен, дряхл и обречён тлению, что он ни на что не годен и почти разбит вдребезги для того, чтобы затем возродиться во славе — совершенной, могущественной, нетленной и небесной, — то разве вера не заставит нас пламенно стремиться к тому, чего природа избегает и страшится?

Если мы представим, что смерть вызволит нас из изгнания, чтобы поселить на нашей родине, то есть в небесной отчизне, то разве это не даст нам величайшего утешения[29]?

Впрочем, кто-нибудь здесь возразит, что всё стремится к постоянству бытия.

Я согласен. И по этой именно причине уверяю, что нам следует стремиться к будущему бессмертию, при котором наша участь будет неизменной, чего вовсе не бывает на земле.

Св. Павел замечательно учит верующих идти навстречу смерти с радостью не потому, что они хотели бы совлечься, но потому, что они желают облечься в лучшее (2 Кор 5:2).

Если разумно, что дикие животные и даже неодушевлённая тварь, включая деревья и камни, наделённые смутным чутьём своей временности и тленности, ожидают Судного дня, чтобы освободиться от рабства тлению (Рим 8:19), — то мы, в отличие от них просвещённые вначале природой и сверх того озарённые Божьим Духом в том, что касается нашего бытия, разве не возносим взор поверх земного праха?

Но в мои намерения не входит более подробное опровержение столь пагубного извращения. Я ведь уже говорил вначале, что не хотел бы здесь рассуждать о каждом предмете в форме поучения.

Я бы дал совет подобным людям, выказывающим робость духа, прочитать книгу св. Киприана[30], названную им “О смертности”, коль скоро они не заслуживают, чтобы их отос