Глава 4. Категория активности в психологии

Понять развитие категориального строя науки значит, как показано в работах М. Г. Ярошевского и его школы, раскрыть не только импульсы логического самодвижения научной мысли, но и социокультурный контекст возникновения и взаимодействия категорий науки. Анализируя социокультурную ситуацию становления, а точнее

«остановления» научной мысли в нашей стране в 30-70-е годы, мы констатируем, что активность не получила своего достаточного освещения, находясь в тени других категорий. (Движение категории «активность» в истории психологии, соотношение ее с другими категориями подробно освещены в кандидатской диссертации автора и в его книге). Динамика ее статуса может быть метафорически описана в терминах защитных механизмов, с той лишь разницей, что в данном случае речь идет не об инвидидуальном, а об общественном сознании (сознании научных сообществ).

Вытеснение. Активность (как общепсихологическая категория) и активность личности (понятие частное) вплоть до самого последнего времени не освещались ни в общенаучных, ни в философских, ни в специальных психологических энциклопедиях и словарях. Книга Н. А. Бернштейна (Очерки по физиологии активности. М., 1966), оказавшая существенное влияние на развитие психологии, могла послужить примером, однако этого не произошло. Первые словарные публикации на эту тему (Краткий психологический словарь, 1985) подготовлены нами.

Мысль о «защитных механизмах» сознания научных сообществ и о том, что их функционирование позволило категории «активность» сохранить себя в трудной истории психологии советского периода, была высказана автором впервые на II конференции по социологии личности Всесоюзной социологической ассоциации (Паланга, 1988) и затем в докладе на VII Всесоюзном съезде общества психологов СССР (Москва, 1989). Попытка проанализировать движение категорий науки в терминах психоанализа, как выяснилось позже, не оказалась беспрецедентной. На одном из недавних совещаний психологов

Ограничение. Бытует не вполне справедливая шутка, что психология 60-70-х гг. представлена в основном работами из области уха, горла, носа и зрачка; однако нельзя не признать, что определенный крен в область познавательных процессов в эти годы имел место. Закипавшие в «коллективном бессознательном» импульсы исследовать активную человеческую природу находили выходы в области психологии восприятия, хотя и здесь должны были быть надежно защищены от возможных упреков в витализме. Эта линия разработок, чрезвычайно плодотворная для психологии, способствовала выживанию в ней категории активности.

Рационализация. Методологически богатая категория предметной деятельности также давала убежище для разработки категории активности — иногда за счет обращения к таким, казалось бы, самораспадающимся, внутреннепарадоксальным понятиям, как например, уподобительная (!) активность.

Действие этих защитных механизмов (а их список мог быть, безусловно, расширен за счет таких, как изоляция, отрицание и т. п.) предотвращало исчезновение, а точнее — торжественное выдворение из отечественной психологии целого класса явлений активности. И, таким образом, категория активность продолжала существовать в психологии подспудно — иногда в виде фигур умолчания, а иногда — в симбиозе с

другими категориями.

С именем Л. С. Выготского связано, как известно, представление о культурно- историческом опосредовании высших психических функций. В историко- психологических исследованиях, освещающих взгляды Л. С. Выготского, обычно под- черкивается, что активность выступала для него как обусловленная использованием

«психологических орудий». В целях нашего анализа укажем, что в работах Л. С. Выготского и его сотрудников активность раскрывается также и со стороны становления ее как знаковой, орудийной. С особенной рельефностью этот план представлений об активности выявляется при анализе черт, присущих

«инструментальному методу», развитому в работах Л. С. Выготского и его сотрудников. Как известно, экспериментальный метод предполагал создание ситуации свободного выбора относительно возможности обращения к «стимулу- средству» при решении поставленной перед испытуемым задачи. Необходимость использования в деятельности «стимула-средства» не навязывалась испытуемому извне. Действие со «стимулом-средством» являлось результатом свободного решения испытуемого. В зависимости от уровня развития субъекта, внешние «стимулы- средства» выступали существенно по-разному. Они могли как соответствовать, так и не соответствовать возможностям их использования; их применение могло выступать как во внешней, так и во внутренней форме. «Психологическое орудие» означало не столько принудительно воздействующее на субъекта начало, сколько точку приложения сил самого индивида, которые как бы «вбирают» в себя знак. Индивид тем самым рассматривался, по существу, как активный.

Ни один исследователь проблемы активности не может пройти мимо теории установки Д. Н. Узнадзе. Ядро научных исследований и основной акцент в понятийном осмыслении «установки» приходятся на указание зависимого характера активности субъекта от имеющейся у него установки, т. е. готовности человека воспринимать мир определенным образом, действовать в том или ином направлении. Активность при этом выступает как направляемая установкой и благодаря установке как устойчивая к возмущающим воздействиям среды. Вместе с тем объективно в психологической интерпретации феномена установки содержится и другой план, определяющийся необходимостью ответа на вопрос о происхождении («порождении») установки. Этот аспект проблемы разработан значительно меньше, чем первый.

Основатель теории установки Д. Н. Узнадзе, подчеркивая зависимость направленности поведения от установки, призывал к изучению генезиса последней, и этим — к изучению активности как первичной. Этот призыв не ослаблен, а, наоборот, усилен временем. Трудность, однако, заключается в недостаточности простого постулирования активности как исходного условия для развития психики. Поэтому некоторые современные исследователи в области теории деятельности (А. Г. Асмолов, 1974, 1976), видя в установке механизм стабилизации деятельности, подчеркивают, что установка является моментом, внутренне включенным в саму деятельность, и именно в этом качестве трактуют установку как порождаемую дея- тельностью. Это положение представляется нам особенно важным для понимания связи активности и установки. При исследовании предметной деятельности субъекта открывается возможность специального разграничения двух слоев движения, представленных в деятельности: один из них структурирован наличными установками, другой первоначально представляет собой совокупность предметно- неоформленных моментов движения, которые как бызаполняют «просвет» между акту- ально действующими установками и выходящими за их рамки предметными условиями деятельности. Именно этот, обладающий особой пластичностью слой движения (активность) как бы отливается в форму новых установок субъекта.

Быть может, сейчас более, чем когда-либо, раскрывают свой конструктивный смысл для разработки проблемы активности теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна. Ему принадлежит заслуга четкой постановки проблемы соотношения

«внешнего» и «внутреннего», что сыграло важную роль в формировании

психологической мысли. Выдвинутый С. Л. Рубинштейном принцип, согласно которому внешние воздействия вызывают эффект, лишь преломляясь сквозь внутренние условия, противостоял как представлениям о фатальной предоп- ределенности активности со стороны внешних воздействий, так и истолкованию активности как особой силы, не зависящей от взаимодействия субъекта с предметной средой. С данным принципом тесно связаны представления о направленности личности (понятие, которое вошло в обиход научной психологии после опубликования «Основ общей психологии» в 1940 г.), идея пассивно- активного характера потребности человека. Еще ближе к обсуждаемой проблеме стоит положение, рассмотренное в последних работах С. Л. Рубинштейна, о выходе личности за рамки ситуации, который мыслился в форме разрешения субъектом проблемной ситуации.

Особый подход к проблеме соотношения «внешнего» и «внутреннего» утверждается в работах А. Н. Леонтьева. В книге «Деятельность. Сознание. Личность» предложена, по существу, формула активности: «Внутренне (субъект) воздействует через внешнее и этим само себя изменяет». Потребовалось введение категории деятельности в психологию и вычленение в деятельности особых ее единиц, чтобы подготовить почву для постановки вопроса о тех внутренних моментах движения де- ятельности, которые характеризуют постоянно происходящие переходы и трансформации единиц деятельности и сознания.

Деятельность, сознание, отражение, установка, значимость, отношения и т. п.

— все это категории и понятия, принявшие в свой состав идею активности. Позволим себе высказать мнение, что сама их привлекательность для психологов и, следовательно, жизнеспособность была вызвана этим союзом. Но в нем активность как бы утратила часть собственной энергии жизни. Ушло таинство особого рода причинности, — присущее ей одной, активности, положение «между»: детерминацией со стороны событий прошлого (стимул) и образами потребного будущего (цель).

Отрицая стимул-реактивную схему интерпретации поведения и сознания, мы привычно обращаемся к телеологическим схемам, возможность которых сохраняется даже в таких концептуальных альтернативах, как «пристрастность психического отражения», «первичная установка» и др. Преодоление парадигмы детерминации Прошлым составило целую эпоху становления психологической мысли в мире.

В 70-е гг., на «старте» разработки проблемы активности в нашей стране, интерес исследователей к категории активности был обусловлен, помимо собственно научных

«импульсов», неприятием некоторых тенденций в общественной жизни, заключал в себе аргументы против: «полного единомыслия» в сфере идеологии; представлений о возможности вывести цели бытия каждого отдельного человека из «правильно осмысленных» целей общественной жизни; постоянно декларируемой гармонии личных и общественных интересов и т. д.

Протест заключал в себе особую эстетику отрицания: личность как «специально человеческое образование... не может быть выведена из приспособительной деятельности», «созидание одно не знает границ...» (А. Н. Леонтьев); «психика — не административное учреждение» (В. П. Зинченко); ЖИЗНЬ человеческой культуры и человека в ней как «диалогика» (В. С. Библер); «Не человек принадлежит телу, а тело — человеку» (Г. С. Батищев); «Индивидом — рождаются, личностью — ста- новятся, индивидуальность — отстаивают» (А. Г. Асмолов). Формировался особый взгляд на человека как преодолевающего барьеры своей природной или социальной ограниченности существа.

Пафос отрицания, по существу, совпадал здесь с пафосом провозглашения Будущего, — в виде предмета стремлений, — детерминантой происходящего. Но нельзя обойти вопрос о природе самих этих стремлений: что они, по сути и откуда берутся?

Один из возможных путей исследования здесь заключается в том, чтобы адекватно осмыслить своеобразие того типа причинности, который скрывается за

феноменом активности человека. Речь идет об актуальной причинности, о детерми- нирующем значении момента в отличие от других форм детерминации, будь то детерминация со стороны прошлого (обычные причинноследственные отношения: действующая причинность) или со стороны возможного будущего (в виде целевой причинности). Корректную форму описания такого типа причинности мы встречаем у И. Канта в его представлениях о взаимодействии (или общении) субстанций. С этой точки зрения активность системы есть детерминированность тенденций ее изменения теми инновациями, которые возникают в ней актуально (здесь и теперь) — это детерминизм именно со стороны настоящего, а не прошлого (в виде следов пред- шествующих событий), или будущего (в виде модификации этих тенденций событиями, с которыми еще предстоит столкнуться).

Актуальная причинность может быть раскрыта на примерах таких психологических понятий, как «первичная установка» (Д. Н. Узнадзе),

«детерминирующая тенденция» (Н. Ах), « значимость » (Н. Ф. Добрынин),

«настроение» (В. М. Басов), «схема» (У. Найсер) и др. Особняком стоит понятие

«поля» К. Левина. Каждое из этих понятий фиксирует роль текущего момента в детерминации происходящего, однако специфика актуальной причинности видна еще в них неотчетливо: прошлое и будущее все еще властно заявляют о себе в смысловом контексте их использования. Некоторые из этих понятий, например, настроение, могут рассматриваться как посредники, промежуточные переменные в схеме стимул — реакция; другие —- обслуживают схемы (телеологической) причинности, выступая или инструментом для достижения цели (схема), или в качестве целевой ориентации (первичная установка, детерминирующая тенденция и т. п.) Таким образом, в идее актуальной причинности мы вновь оказываемся перед альтернативой: либо старая стимул-реактивная схема, обновленная промежуточными переменными, либо телеологическая парадигма, предлагающая нам только один способ видения актуальной детерминации — цель, выступающую в каждый момент в том или ином обличий (уже знакомый нам постулат сооб- разности). Левиновское понятие «поле» свободно от указанных ограничений.

Однако принцип «здесь и теперь» в интерпретации «сил», действующих на субъект, не объясняет рождения подлинно новых целей. Даже в тривиальных случаях дей- ствия в поле побуждений, связанных с хорошо известными предметами, определение цели — особый акт, поднимающийся над «полем», хотя и обусловленный им (так, рука, берущая вещь, не промахивается, не оказывается между предметами, хотя в той или иной степени привлекательными могут оказаться многие. Поведение в редких случаях представимо как движение согласно равнодействующей многих сил. Но признавая ограниченность принципа «поля» для понимания целеполагания, необходимо отметить продуктивность самой идеи «здесь и теперь» для причинного истолкования поведения, открывающей путь к преодолению телеологического подхода. Правда, эта возможность в должной мере не оценена в психологии, может быть, потому, что и сам К. Левин дал основания для отождествления результирующей многих валентностей с целью (и форме интенции, «квазипотребности»).

Причинность «здесь и теперь», принцип актуальной детерминации, содержит в себе, как мы считаем, возможность объяснить полагания таких целей, которые не предваряются ранее принятыми целями.

При обсуждении этой третьей возможности, указывающей самый корень активности целеполагания, необходимо дать обобщенное представление о цели, не сводя ее к

«образу необходимого» как предшествующему самому акту действования (хотя это и непросто в связи с общепринятым в психологии отождествлением цели с «моделью потребного будущего» (Н. А. Бернштейн).

В общем виде мы могли бы определить цель, исходя из категорий возможного и действительного. Цель есть образ возможного как прообраз действительного.

Возможное, применительно к индивиду, — это некоторое его состояние в будущем в

виде соотношения между его собственными свойствами и свойствами окружения (состояние). Опираясь на это общее определение, мы придерживаемся здесь весьма широкого представления о цели, включая сюда и мотивацию действия (она не может быть осмыслена иначе, как «внутренняя цель стремлений», согласно Хекхаузену); и цель как сознательно предвосхищаемый результат действия; и задачу как цель, выступающую в некотором контексте условий деятельности. Кроме того, необходимо допустить (а отказ от постулата сообразности вынуждает нас к этому), что существуют и особого рода цели, не выводимые из предшествующих (первоцели активности).

Существенно важный вопрос состоит, на наш взгляд, в том, чтобы понять сам источник рождения новой цели. Ведь прежде чем цель будет воплощена в действии, более того, прежде чем цель будет принята индивидом как следствие «опрозывания цели действием» (А. Н. Леонтьев), она должна быть вчерне представлена им (первоцель); но рождение первоцели само должно быть понято как детерминированное. И такая детерминанта есть. Мы полагаем, что это — переживание человеком возможности действия (состояние Я могу).

Возможности как таковые — еще не цели, но лишь условия их достижения и постановки. Но, будучи переживаемыми возможности непосредственно, то есть без содействия дополнительных стимулов, превращаются в движение мысли или по- ведения,—воплощаются в активности. Переживания — и в этом мы глубоко солидарны с В. К. Вилюнасом (1990) — образуют ту часть «образа мира» (А. Н. Леонтьев, С. Д. Смирнов), которая служит реальной детерминантой активности человека. Обратимся к опыту самоанализа и рассмотрим переживание Я могу. Мы увидим, что чувство возможного неудержимо в своих превращениях; оно как бы заряжено действием, производит его «из себя». И в той же мере переживание беспомощности (Я не могу!) как бы поглощает активность, делает человека беспомощным.

Актуальный детерминизм в форме переживания собственных возможностей действия как причины целеполагания объясняет выдвижение индивидом действительно новой цели, не выводимой из уже принятых целевых ориентации (будь то мотив, предшествующая цель, задача или фиксированная установка). В ином случае, идея активности как целеполагания либо просто повисает в воздухе (новая цель появляется, как кролик в шляпе у фокусника), либо не содержит в себе никакой новизны, как это иногда бывает, когда целевые ориентации одного уровня выводят из целевых ориентации другого.

Теперь можно вернуться к данному выше обещанию обсудить вопрос о соотношении «активности» и «деятельности». Этот вопрос —предмет оживленной дискуссии в философской литературе (Е. А. Ануфриев, А. Н. Илиади, Ю. Л. Воробьев, М. С. Каган, В. Ю. Сагатовский, Б. С. Украинцев, Л. В. Хоруц и др.). Сравнивая объем понятий «активность» и «деятельность», авторы приходят к контрастным решениям. Один полюс суждений: отождествление активности с самодвижением материи (в этом случае деятельность, разумеется, становится лишь частным проявлением активности). Другой полюс: интерпретация деятельности как

«субстанции» (и тогда активность фигурирует в качестве ее «модуса»).

Предлагая свое решение, я не сравниваю объемы обсуждаемых понятий. Мне представляется более продуктивным — установить отношения взаимопреемственности и взаимопроникновения между активностью и деятельностью.

Общее определение активности мы находим у И. Канта, в «Критике чистого разума». Активность определяется им как причинность причины (встречалась ли когда-нибудь читателю более лаконичная, исчерпывающая, интуитивно-достоверная дефиниция «активности»?). В психологическом плане активность может быть осмыслена как «причинность» индивида по отношению к осуществляемой им самим деятельности, — как ее «индивидная» образующая. Активность становится видимой в процессах инициации («запуска») деятельности, ее осуществления, контроля над

ее динамикой и др. К сфере проявлений активности относится, таким образом, совокупность обусловленных индивидом моментов движения деятельности.

Нет деятельности вне активности и активности вне деятельности. Формулируя это положение, подчеркнем, что последняя трактуется здесь в широком смысле. Под деятельностью подразумевается динамическая связь субъекта с объектами ок- ружающего мира, выступающая в виде необходимого и достаточного условия реализации жизненных отношений субъекта «молярная единица жизни» (А. Н. Леонтьев). Могут быть рассмотрены 3 рода соотношений активности и деятельности.

Активность как динамическая образующая деятельности. Рассматривая деятельность в ее становлении, мы с необходимостью должны признать существование таких изменений, вносимых субъектом в систему его отношений с миром, которые выступили бы в виде основы возникающей деятельности.

Особенность этих процессов заключается в том, что начало свое они берут в самом субъекте, порождены им, однако форма их всецело определяется независимыми от субъекта предметными отношениями. Активность раскрывается здесь как представленная в движении возможность деятельности. Обусловленное субъектом движение как бы впитывает в себя мир, приобретая формы предметной деятельности. Говоря о порождении психического образа, мы поясняли это на примере движения руки, копирующей форму предмета. Специальные исследования деятельности дают основания считать, что ее мотивы и цели первоначально также рождаются в результате «соприкосновения» живого человеческого движения и окружающих обстоятельств. Итак, активность — динамическая образующая деятельности в ходе становления ее основных структур.

Активность как динамическая сторона деятельности. Завершение процесса становления деятельности не означает ее эмансипации от активности. Последняя выступает теперь в двояком плане. Прежде всего — как то, в чем обнаруживает себя течение деятельности. В отличие от мотивационных, целевых, орудийных и других отношений, фиксирующих статическую («структурную)» сторону деятельности, активность характеризует ее динамическую сторону. Активность — движение, в котором реализуются указанные отношения.

Динамическая сторона деятельности (активность) не исчерпывается, однако, лишь процессами течения последней, т. е. такими процессами, в которых развертываются уже накопленные в опыте субъекта (или присвоенные им) структуры деятельности. К явлениям активности следует также отнести и то, что было обозначено А. Н. Леонтьевым как «внутрисистемные переходы» в деятельности («сдвиг мотива на цель», превращение исходной деятельности в действие, реализующее отношения более развитой формы деятельности, и т. п.). В этих переходах осуществляется развитие деятельности.

Активность как расширенное воспроизводство деятельности. В самом общем плане расширенное воспроизводство деятельности может быть определено как процесс обогащения мотивов, целей и средств исходной деятельности, а также психического образа, опосредствующего ее течение. Но что значит «обогащение мотивов, целей, средств и психического образа?»

Речь, очевидно, должна идти не о том, что мотивы, цели, средства и психический образ в системной организации развитой деятельности аналогичны (равносильны, равноценны) исходным мотиву, цели, средствам и психическому образу и попросту расширяют их спектр: развитие деятельности выражается в углублении ее мотивов, возвышении целей, улучшении используемых средств, совершенствовании психического образа. Новые и предшествующие моменты деятельности — несимметричны. Так, новый мотив деятельности как бы вырастает из предшествующего и содержит его в себе в виде необходимой, но не исчерпывающей его части. Следование новому мотиву предполагает реализацию субъектом предшествующего мотива, но вместе с тем удовлетворение потребности, первично инициировавшей поведение, не гарантирует еще возможности реализации

нового мотива, возникшего в деятельности. Достижение первоначально принятой цели необходимо, но еще недостаточно для достижения вновь поставленной цели. Решение исходной задачи с применением доказавших свою пригодность средств стимулирует постановку новой задачи, но само по себе еще не дает средств к решению этой задачи. Складывающийся психический образ ситуации не только содержит в себе тот образ, на базе которого регулировалась исходная деятельность, но и превосходит его.

Развитая форма деятельности, таким образом, не только предполагает (подразумевает) возможность реализации основных отношений исходной деятельности, но и означает порождение отношений, выходящих за рамки первоначальных. Новая деятельность содержит в себе исходную, но устраняет при- сущие ей ограничения и как бы поднимается над ней. Происходит то, что мы определяем как расширенное воспроизводство деятельности.

Процессы, осуществляющие расширенное воспроизводство деятельности, охватывают собой течение последней и характеризуют ее внутреннюю динамику. Поэтому-то и понимание активности как динамической стороны деятельности здесь не утрачивает своей силы, однако принимает новую форму. Зафиксируем ее в следующем определении: активность есть обусловленное индивидом расширенное воспроизводство деятельности.

И, наконец, активность на высшем ее уровне определяется нами как переход предшествующей формы деятельности в высшей точке ее развития к новой форме деятельности. Этот переход иногда выступает в виде «скачка», знаменующего собой становление существенно новой деятельности.

Итак, активность в системной организации деятельности занимает различное место: 1. Активность — динамическая «образующая» деятельности (она обеспечивает опредмечивание потребностей, целеобразование, присвоение

«психологических орудий», формирование установок, становление психического образа и т. д.); 2. Активность — динамическая сторона деятельности (процессы осуществления деятельности и «внутрисистемные переходы» в ней — сдвиг мотива на цель и т. д.); 3. Активность — момент расширенного воспроизводства деятельности (ее мотивов, целей, средств, психического образа, опосредствующего течение деятельности) и — «скачка» к качественно иным формам деятельности.

Сказанное позволяет следующим образом охарактеризовать связь активности и деятельности в пределах единого определения. Активность есть совокупность обусловленных индивидом моментов движения, обеспечивающих становление, реализацию, развитие и видоизменение деятельности.

Условием определения понятия «активность» в более специальном значении является разграничение процессов реализации деятельности и процессов движения самой деятельности, ее самоизменения. К процессам осуществления деятельности относятся моменты движения, входящие в состав мотивационных, целевых «единиц» и операциональных образующих деятельности и переходов между ними. Собственно активность, в отличие от процессов осуществления деятельности, образуют моменты прогрессивного движения самой деятельности (ее становления, развития и видоизменения).

Моменты осуществления деятельности и моменты прогрессивного движения последней выступают как со стороны единого целого. Они группируются вокруг одного и того же предмета, который, согласно А. Н. Леонтьеву, является основной,

«конституирующей» характеристикой деятельности. «При этом предмет деятельности выступает двояко: первично — в своем независимом существовании как подчиняющий себе и преобразующий деятельность субъекта, вторично — как образ предмета, как продукт психического отражения его свой- ства, которое осуществляется в результате деятельности субъекта и иначе осуществиться не может». Заметим, что здесь в определении предметности деятельности особо выделен факт первоначальной независимости ее предмета от индивида, реализующего данную деятельность. Может быть, однако, выделен и другой полюс этой первоначальной независимости, а именно: автономия самого индивида от предмета его последующей деятельности. Ведь предмет этот возникает не «вдруг», а только как результат становления. Так, противостоящая индивиду

«вещь» еще не есть непосредственно предмет его деятельности. Ее превращение в

«предмет» опосредствовано особой активностью индивида, осуществляющей акт подобного «опредмечивания». Точно так же детерминирована самим индивидом динамика форм предметности (превращения предмета из внешней во внутреннюю детерминанту активности). И, наконец, видоизменение деятельности предполагает момент преодоления ее исходной предметности. Ведь деятельность рассматривается как развивающаяся, выходящая за свои собственные пределы. Но это преодоление не осуществляется автоматически, а требует борьбы с установками1, сложившимися в предшествующих предметных условиях. Все эти процессы могут быть объединены единым термином «целеполагание».

Целеполагание понимается здесь как формирование индивидом предметной основы необходимой ему деятельности: ее мотивов, целей, задач. Понятие

«целеполагание», как можно видеть, шире созвучного ему понятия

«целеобрачование». Последнее охватывает процессы постановки субъектом «целей» в обычном смысле этого слова — как осознанных ориентиров дальнейших действий, в то время как целеполагание будет означать для нас формирование исходной основы будущих проявлений активности, постоянное ядро в переходах: мотив — цель — задача. Соответственно вместо «целеполагания» мы иногда будем говорить о

«постановке субъектом цели». Но в контексте анализа движения деятельности это будет означать возникновение именно новой целевой перспективы у индивида.

Тогда деятельность можно определить как единство целенаправленной и целеполагающей активности человека, реализующей и развивающей систему его отношений к миру.

Целенаправленность — момент о с у щ е с т в л е н и я деятельности, целеполагание — момент д в и ж е н и я (собственной динамики) деятельности. Целеполагающая активность должна быть понята как внутренняя характеристика деятельности, как деятельность, выступающая в особом своем аспекте — со стороны собственного становления, развития, видоизменения. Мы называем такой аспект анализа диахроническим. Целенаправленность активности характеризует деятельность уже в другом аспекте ее анализа — синхроническом, а именно, в аспекте осуществления деятельности. Целенаправленная активность реализует наличную потребность индивида, в то время как целеполагающая активность порождает новую его потребность. Диахронический и синхронический ас- пекты рассмотрения деятельности, представленные процессами целеполагания и целеосуществления, равноправные, одинаково существенные определения деятельности. Они предполагают друг- друга и только в своем единстве характеризуют деятельность. Оба свойства (целеполагание и целенаправленность) не уступают друг другу по своей значимости в общей картине деятельности. С этих позиций попробуем вновь охарактеризовать деятельность, имея в виду обозначенную выше оппозицию обыденных и теоретико-методологических построений.