Площадь. Трубы. Входят Цезарь , Антоний , который должен участвовать в беге; Кальпурния , Порция , Деций , Цицерон , Брут , Кассий и Каска ; за ними большая толпа , и среди нее прорицатель .

 

Цезарь

Кальпурния!

 

Каска

Молчанье! Цезарь говорит.

Музыка смолкает.

 

Цезарь

Кальпурния!

 

Кальпурния

Мой господин!

 

Цезарь

Когда начнет Антоний бег священный, Встань прямо на пути его. — Антоний!

 

Антоний

Великий Цезарь?

 

Цезарь

Не позабудь коснуться в быстром беге Кальпурнии; ведь старцы говорят, Что от священного прикосновенья Бесплодие проходит.

 

Антоний

Не забуду. Исполню все, что Цезарь повелит.

 

Цезарь

Ступайте и свершите все обряды.

Музыка.

 

Прорицатель

Цезарь!

 

Цезарь

Кто звал меня?

 

Каска

Эй, тише! Замолчите, музыканты!

Музыка смолкает.

 

Цезарь

Кто из толпы сейчас ко мне взывал? Пронзительнее музыки чей голос Звал — «Цезарь!» Говори же: Цезарь внемлет.

 

Прорицатель

Остерегись ид мартовских.

 

Цезарь

Кто он?

 

Брут

Пророчит он тебе об идах марта.

 

Цезарь

Пусть выйдет он. Хочу его я видеть.

 

Каска

Выдь из толпы, пред Цезарем предстань.

 

Цезарь

Что ты сказал сейчас мне? Повтори.

 

Прорицатель

Остерегись ид марта.

 

Цезарь

Он бредит. Что с ним говорить. Идемте.

Трубный сигнал. Все, кроме Брута и Кассия, уходят.

 

Кассий

Пойдешь ли ты на празднество смотреть?

 

Брут

Нет.

 

Кассий

Прошу, иди.

 

Брут

Я не любитель игр, и нет во мне Той живости, как у Антония. Но не хочу мешать твоим желаньям И ухожу.

 

Кассий

Брут, с некоторых пор я замечаю, Что нет в твоих глазах той доброты И той любви, в которых я нуждаюсь. В узде суровой, как чужого, держишь Ты друга, что тебя так любит.

 

Брут

Кассий, Ошибся ты. Коль взор мой омрачен, То видимую скорбь я обращаю Лишь к самому себе. Я раздираем С недавних пор разладом разных чувств И мыслей, относящихся к себе. От них угрюмей я и в обращенье; Пусть не печалятся мои друзья — В число их, Кассий, входишь также ты, — К ним невниманье вызвано лишь тем, Что бедный Брут в войне с самим собой Забыл выказывать любовь к другим.

 

Кассий

Так, значит, я твоих не понял чувств; Поэтому в груди я затаил Немало дум, внимания достойных. Свое лицо ты можешь, Брут, увидеть?

 

Брут

Нет, Кассий; ведь себя мы можем видеть Лишь в отражении, в других предметах.

 

Кассий

То правда. И сожаления достойно, Брут, Что не имеешь ты зеркал, в которых Ты мог бы доблесть скрытую свою И тень свою увидеть. Ведь я слышал, Что многие из самых лучших римлян (Не Цезарь славный), говоря о Бруте, Вздыхая под ярмом порабощенья, Желали бы, чтоб Брут открыл глаза.

 

Брут

В опасности меня ты вовлекаешь. Ты хочешь, чтобы я искал в себе То, чего нет во мне.

 

Кассий

Поэтому, Брут, выслушай меня: И так как ты себя увидеть можешь Лишь в отраженье, то я, как стекло, Смиренно покажу тебе твой лик, Какого ты пока еще не знаешь. Во мне не сомневайся, милый Брут: Я не болтун и не унижу дружбы, Случайному знакомству расточая Слова любви; вот если б ты узнал, Что льщу я людям, обнимаю их, А после поношу; что на пирах Всем пьяницам я открываю тайны, Тогда ты мог бы мне не доверять.

Трубы и крики.

 

Брут

Что там за крик? Боюсь я, что народ Избрал его в цари.

 

Кассий

А, ты боишься? Так, значит, этого ты не желаешь.

Брут

Нет, Кассий, хоть его я и люблю. Но для чего меня ты держишь здесь? И что такое сообщить мне хочешь? Коль это благу общему полезно, Поставь передо мной и честь и смерть, И на обеих я взгляну спокойно. 5 Богам известен выбор мой: так сильно Я честь люблю, что смерть мне не страшна.

 

Кассий

В тебе я эту доблесть знаю, Брут, Она знакома мне, как облик твой, И я о чести буду говорить. Не знаю я, как ты и как другие Об этой жизни думают, но я И не могу, и не желаю жить Склоняясь в страхе перед мне подобным. Родились мы свободными, как Цезарь; И вскормлены, как он; и оба можем, Как он, переносить зимою стужу. Однажды в бурный и ненастный день, Когда Тибр гневно бился в берегах, Сказал мне Цезарь: "Можешь ли ты, Кассий, За мною броситься в поток ревущий И переплыть туда?" Услышав это, Я в воду бросился, как был, в одежде, Зовя его, и он поплыл за мной. Поток ревел, но, напрягая мышцы, Его мы рассекали, разбивая, И, с ним борясь, упорно плыли к цели. Но не доплыли мы еще, как Цезарь Мне крикнул: «Кассий, помоги, тону». Как славный предок наш Эней из Трои Анхиза вынес на своих плечах, Так вынес я из волн ревущих Тибра Измученного Цезаря; и вот Теперь он бог, а с ним в сравненье Кассий Ничтожество, и должен он склоняться, Когда ему кивнет небрежно Цезарь. В Испании болел он лихорадкой. Когда был приступ у него, я видел, Как он дрожал. Да, этот бог дрожал. С трусливых губ его сбежала краска, И взор, что держит в страхе целый мир, Утратил блеск. Я слышал, как стонал он. Да, тот, чьи речи римляне должны Записывать потомкам в назиданье, Увы, кричал, как девочка больная: «Подай мне пить, Титиний!» — Как же может, О боги, человек настолько слабый Величественным миром управлять И пальму первенства нести?

Крики. Трубы.

 

Брут

Опять они кричат! Я думаю, то знаки одобренья, И почестями вновь осыпан Цезарь.

 

Кассий

Он, человек, шагнул над тесным миром, Возвысясь, как Колосс; а мы, людишки, Снуем у ног его и смотрим — где бы Найти себе бесславную могилу. Порой своей судьбою люди правят. Не звезды, милый Брут, а сами мы Виновны в том, что сделались рабами. Брут и Цезарь! Чем Цезарь отличается от Брута? Чем это имя громче твоего? Их рядом напиши, — твое не хуже. Произнеси их, — оба так же звучны. И вес их одинаков, и в заклятье «Брут» так же духа вызовет, как «Цезарь». Клянусь я именами всех богов, Какою пищей вскормлен Цезарь наш, Что вырос так высоко? Жалкий век! Рим, ты утратил благородство крови. В какой же век с великого потопа Ты славился одним лишь человеком? Кто слышал, чтоб в обширных стенах Рима Один лишь признан был достойным мужем? И это прежний Рим необозримый, Когда в нем место лишь для одного! Мы от своих отцов не раз слыхали, Что Брут — не ты, а славный предок твой — Сумел бы от тирана Рим спасти, Будь тот тиран сам дьявол.

 

Брут

Уверен я в твоей любви и знаю, К чему ты хочешь побудить меня. Что думаю о нынешних делах, Я расскажу тебе потом: сейчас же, Во имя нашей дружбы, я прошу, Не растравляй меня. Все, что еще добавишь, Я выслушаю. Мы отыщем время, Чтобы продолжить этот разговор. А до тех пор, отважный друг, запомни: Брут предпочтет быть жителем деревни, Чем выдавать себя за сына Рима Под тем ярмом, которое на нас Накладывает время.

 

Кассий

Я рад, что слабые мои слова Такую искру высекли из Брута.

Брут

Окончен бег, и Цезарь к нам идет.

Входит Цезарь и его свита.

Кассий

Когда пойдут, тронь Каску за рукав, И он с обычной едкостью расскажет, Что важного произошло сегодня.

 

Брут

Так сделаю, но, Кассий, посмотри — У Цезаря на лбу пылает гнев, Все, как побитые, за ним идут; Кальпурния бледна; у Цицерона Глаза, как у хорька, налиты кровью. Таким он в Капитолии бывает, Когда сенаторы с ним несогласны.

 

Кассий

Нам Каска объяснит, что там случилось.

 

Цезарь

Антоний!

Антоний

Цезарь?

 

Цезарь

Хочу я видеть в свите только тучных, Прилизанных и крепко спящих ночью. А Кассий тощ, в глазах холодный блеск. Он много думает, такой опасен.

 

Антоний

Не бойся, Цезарь; не опасен он; Он благороден и благонамерен.

 

Цезарь

Он слишком тощ! Его я не боюсь: Но если бы я страху был подвержен, То никого бы так не избегал, Как Кассия. Ведь он читает много И любит наблюдать, насквозь он видит Дела людские; он не любит игр И музыки, не то что ты, Антоний. Смеется редко, если ж и смеется, То словно над самим собой с презреньем За то, что не сумел сдержать улыбку. Такие люди вечно недовольны, Когда другой их в чем-то превосходит, Поэтому они весьма опасны. Я говорю, чего бояться надо, Но сам я не боюсь: на то я Цезарь. Стань справа, я на это ухо глух, Откройся, что ты думаешь о нем.