Глава 9. Определение собственности

 

"Теологическая любовь к дефинициям", по выражению Ф. Броделя, которая вовсе не чужда и юристам, отводит самое уважаемое место в исследовании определению понятия (дефиниции). Поискам этого определения нередко предшествуют подразумеваемые упреки или даже прямые сетования в адрес позитивного права, не озаботившегося достаточно исчерпывающими легальными дефинициями.

Г.Ф. Шершеневич по этому поводу замечал: "Наш законодатель определяет право собственности", хотя "такие определения бесполезны в законодательстве" <1>. То же говорит и Т. Оноре: "Определения собственности, содержащиеся в кодексах, - обычно плохие проводники" <2>. Трудно, однако, сказать, насколько полезны дефиниции и в науке; во всяком случае, как можно заметить, Г.Ф. Шершеневич ими не увлекался.

--------------------------------

<1> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М.: Спарк, 1995. С. 16.

<2> Honore T. Making Law Bind. Essays Legal and Philosophical. Oxford: Clarendon Press, 1987. P. 163.

 

Э. Кассирер заметил, что "подлинное и по-настоящему продуктивное объяснение понятия" осуществляется не абстрагированием, не выделением признаков, а показывает становление, возникновение: оно "не только показывает "что есть это целое, но и почему оно есть. Подлинная генетическая дефиниция позволяет нам заглянуть в структуру сложного целого". Дефиниция должна быть не описательной, а каузальной" <1>. Выше я пытался показать суть собственности через ее генезис, становление, полагая, что это будет более полезным, чем конструирование дефиниции.

--------------------------------

<1> Кассирер Э. Философия Просвещения / Пер. с нем. М., 2004. С. 279. "Мы понимаем только то, чему даем возможность возникнуть. Понятие о нестановящемся бытии нам не дано. Там, где человек действительно стремится к познанию, он должен образовать само познаваемое (выделено мной. - К.С.)" (Там же. С. 280).

 

В этом генезисе, создающем структуру собственности, свернута ее социальность. Через противопоставление своих и чужих, между которыми лежит непреодолимая грань, через присвоение и отталкивание, пересечение этой границы с чужими устанавливается личность в богатстве ее качеств и функций, которые воплощены в связывающих ее с другими лицами вещах и невозможны без этих вещей.

Власть над своими вещами, которая в каждый момент обеспечена силой, сначала собственной, затем совместно организованной, осуществляемая постоянно и активно, создает социальность, ценность лица. Признание этой ценности и признание власти выражаются через исключительность воли лица, не допускающей никакой иной власти и никакой иной воли. Это развитие, завершенное в идее верховной власти над вещью, и составляет понятие собственности, которое невозможно описать через его признаки, но которое следует понимать через развитие, совпадающее в основных чертах со становлением человека.

Из известных нам легальных определений собственности формулировка из Свода законов Российской империи внешне наиболее близка к описанию историческому, к описанию частной истории вещи: "Кто, быв первым приобретателем имущества, по законному укреплению его в частную принадлежность, получил власть, в порядке, гражданскими законами установленном, исключительно и независимо от лица постороннего владеть, пользоваться и распоряжаться им вечно и потомственно, доколе не передаст этой власти другому, или кому власть эта от первого ее приобретателя дошла непосредственно или через последующие законные передачи и укрепления, тот имеет на это имущество право собственности".

Здесь описан частный генезис субъективного права собственности, а не понятия собственности вообще, которое эта дефиниция мудро уклонилась определять, сославшись лишь на порядок, законами установленный, и тем самым сделав еще одну историческую отсылку, снова частную - к установлению (которое лишь по названию напоминает о становлении) права. Мы получаем две частные истории: сначала историю установления права, предполагающую последовательность некоторых конкретных фактов, подлежащих в случае спора доказыванию, а затем - историю установленного права, предполагающего его невозмутимое и ненарушаемое существование. Хотя сама длительность такого невозмущаемого бытия и не имеет решающего значения, как это было присуще usus auctoritas, сама логика упрочения права временем и последующими передачами <1>, пожалуй, не чужда этой дефиниции. Но если отбросить эту отсылку ко времени и к частному становлению, то мы не получим никакого иного понимания, кроме того, что собственность есть власть, что является, пожалуй, провозглашением тождества и наперед очерчивает возможности легальной дефиниции.

--------------------------------

<1> Применительно к ритуалу традиции и ритуалу передачи вообще мы можем говорить о противостоянии ритуала юридической энтропии, размывающей определенность права, об эффекте подтверждения и укрепления (не в смысле совершения крепости, как она понималась русским правом, а в более широком, хотя связь понятий совершенно закономерна). Подробнее эта тема развивается в главе о передаче права собственности.

 

Наряду с легальными постоянно предпринимаются попытки и иных "научных" определений, которые, насколько известно, не пытаются охватить генезис, стать дефинициями каузальными (да это едва ли и возможно).

В попытках определить собственность через состояние присвоенности, неявно включающее лицо (через морфему "сво"), можно почувствовать трудное пробивание к идее персонификации этого понятия, которое было бы, вероятно, облегчено, если бы эта постановка была осознана хотя бы путем ссылки на архаичный синкретизм, как это делалось, например, романистами.

Взгляды Гегеля на собственность и договор позволяют говорить об их связи, взаимопереходе в известном смысле, следовательно, о тождестве (впрочем, начинает Гегель все же с собственности), однако требования построения системы права заставляют назвать первым право, каким и является собственность, хотя бы с точки зрения порядка перечисления.

Но главенство собственности состоит не в том, что право первое или даже первенствующее, а в том, что именно собственность, как это показано выше, является наиболее полным воплощением личности в вещи.

Качества главного, основного в системе права предопределяют подходы к его пониманию. Неизбежно при этом обнаружение некоторой простоты определений собственности, даже бедности. Нужно отметить, что такая простота совершенно неизбежна, поскольку речь идет о главной, центральной категории права, от которой так или иначе производятся другие правовые отношения. Если, следуя Аристотелю, принять собственность за некоторую сущность, то "сущность по природе первичнее отношения, последнее походит на отросток, на вторичное свойство сущего".

Отделить все эти иные отношения - это значит определить их, ограничить. Всякое определение - это ограничение. (Определить - это значит положить предел, границу, т.е. ограничить, точно так же латинский синоним - дефиниция (definitio) буквально переводится как ограничение, установление границ.) О собственности поэтому можно сказать лишь то, что это наиболее полное, неограниченное право, право вообще, тогда все другие вещные права образуются ограничением права собственности <1>. Но если ограничение достигается определениями, то наиболее неограниченное право наименее определенно. Его сила именно в отсутствии определений, в возможностях, в способности в качестве правового первоначала развернуться в любом направлении и наполниться любым содержанием <2>.

--------------------------------

<1> С технической (но не с исторической) точки зрения буквально так образуются лишь вещные права (права на чужие вещи). А обязательственные права в силу дуализма гражданского права, о котором уже говорилось, могут рассматриваться как производные от собственности только опосредованно.

В то же время "в странах англосаксонской системы права традиционно преобладает другая точка зрения, согласно которой и вещные, и обязательственные права рассматриваются как разновидности права собственности или как различные права собственности, даже если это принадлежащие разным лицам частичные права на один объект. В последние годы эта точка зрения получает широкое распространение и в странах континентальной системы права (в ФРГ, Франции, Италии и др.)" (Лазар Я. Собственность в буржуазной правовой теории. М., 1985. С. 37).

<2> По этой логике некоторые исследователи, видимо, не удовлетворившись малым числом вещных исков, причисляют к формам защиты собственности также и деликтные требования либо даже распространяют защиту собственности на прочие обязательственно-правовые иски. Известно, что и требования из недействительной сделки некоторыми авторами квалифицируются как форма защиты собственности.

 

То, что самое сильное право имеет самые малые определения, не должно, следовательно, нас пугать. Напротив, когда собственность определяют чересчур многословно, то это, скорее всего, означает попытки ее ограничения.

Знаменитая дефиниция французского Гражданского кодекса уже упоминалась: "Собственность есть право пользоваться и распоряжаться вещами наиболее абсолютным образом с тем, чтобы пользование не являлось таким, которое запрещено законами или регламентами" (ст. 544 ФГК). Если согласиться с А.А. Рубановым в том, что указание на пользование и распоряжение отражало лишь политическую конъюнктуру, а не суть собственности, то остается только определение собственности как наиболее абсолютного права на вещь.

Германское гражданское уложение гласит: "Собственник вещи может, насколько тому не препятствует закон или права третьих лиц, обращаться с вещью по своему усмотрению и исключать других от всякого воздействия на нее" (§ 903 ГГУ) <1>.

--------------------------------

<1> Известны дебаты в рейхстаге по поводу собственности при принятии ГГУ. Представитель католического центра протестовал против "ложного, не германского" понимания собственности, утверждая, что "мы не знаем в германском праве подобного абсолютного понятия собственности: оно привнесено из римского права. Юридическое понятие собственности следует формулировать уже. Тот, кому дана собственность, не может распоряжаться ею по своему произволу или усмотрению". А авторы проекта - известные юристы заявляли: "Это не римское изобретение, но то понятие собственности, которое лежит в основе всякого права... никакое другое понятие собственности вообще невозможно". "Свобода собственности необходима для всех нас. Вся наша общественная и нравственная свобода, которой мы обладаем как индивиды, самое драгоценное благо, которое мы все имеем, становится для нас единственно возможным благодаря праву свободной частной собственности" (цит. по: Савельев В.А. Германское гражданское уложение. М.: Изд-во ВЮЗИ, 1983. С. 42 - 43).

 

Японская доктрина определяет право собственности как полное господство над вещью <1>.

--------------------------------

<1> Вагацума Сакаэ, Ариидзуми Тору. Гражданское право Японии: В 2 кн. М.: Прогресс, 1983. Кн. 1. С. 163.

 

Оноре, начиная анализ права собственности, который завершился концепцией "пучка прав" (лишь внешне сходной с понятием триады), говорил о "лице, обладающем наибольшим правом на вещь, признанным в любой развитой правовой системе" <1>.

--------------------------------

<1> Пеннер Дж.И. Указ. соч. С. 122.

 

Везде в развитом праве мы найдем весьма простые легальные понятия собственности <1>. Но это, повторюсь, никак не означает неразвитости, слабости самого права собственности. Видимо, в понятие собственности следует включить и ряд ее свойств <2>.

--------------------------------

<1> Если коснуться наших традиций, то есть смысл напомнить, что Д.И. Мейер определял право собственности как "полнейшее, сравнительно с другими правами, господство лица над вещью" (Мейер Д.И. Русское гражданское право. Ч. 2. С. 5). И.Н. Трепицын говорил, что "это право всегда и везде совершенно одинаково является высшей властью распоряжения и господства над вещами" (Трепицын И.Н. Приобретение движимостей в собственность от лиц, не имеющих права на их отчуждение. Варшава, 1907. С. 502). В этом суждении подчеркивается, кроме прочего, неуместность национальных особенностей при определении собственности.

Интересно, что сформулированное полтора века спустя как универсальное - автор не ограничивает себя какой-либо национальной системой права - понимание собственности звучит почти точно так же: "Будет только правильно, если мы возьмем как определяющую черту собственника ту, что это - лицо, имеющее наилучшее возможное притязание на вещь" (Honore T. Making Law Bind. Essays Legal and Philosophical. P. 187).

А.В. Венедиктов определял право собственности как право "использовать вещь своей властью и в своем интересе". У него же мы найдем и определение собственности как "права всеобъемлющего, высшего, наиболее полного, абсолютного, неограниченного, исключительного господства над вещью", в котором эмпирическое перечисление свойств перерастает уже в обобщение.

<2> Эти свойства характеризуют также и другие вещные права, поскольку это не входит в противоречие с их смыслом.

 

Исключительность означает, что никакое иное лицо не может иметь на ту же вещь того же права - права собственности. Собственник всегда отстраняет всех других от собственности на данную вещь <1>.

--------------------------------

<1> А.В. Венедиктов приводит мнение Шлоссмана, считавшего, что исключительность проявляется как неограниченность определенной целью (см.: Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. Л., 1948. С. 299).

 

Исключительность характеризует самую суть собственности. Легче всего понять это фундаментальное качество, если вспомнить, что право собственности, как мы уже говорили, раскрывается через договор, в котором стороны взаимно признают друг друга собственниками, причем это признание наперед в нем содержится. Лицо должно сначала признать другое лицо собственником, чтобы затем присвоить путем обмена его вещь. Если потом окажется, что это другое лицо было не вполне собственником, т.е. имелись и другие собственники на ту же вещь (что означает отсутствие исключительности) <1>, то, значит, и у приобретателя не возникло полного права на вещь, оно не окончательно, неполноценно. Тогда, очевидно, исключается следующий акт товарного обмена. Но при таких условиях невозможен нормальный оборот. Поэтому в интересах оборота - установление безусловной исключительности, избавляющей стороны от сомнений по поводу полноты и окончательности возникающих у них прав на вещи.

--------------------------------

<1> Здесь, конечно, не имеется в виду ситуация общей собственности, когда применительно к обмену предполагается общее (солидарное) волеизъявление.

 

Имея в виду исключительность, следует ожидать, что известная неопределенность понятия собственности в римском праве должна была привести к соответствующим последствиям и в праве договорном.

Действительно, применительно к основному договору - купле-продаже было "достаточным, чтобы вещь перешла в состав имущества покупателя. Нет необходимости устанавливать какое-либо право на купленную вещь, необходимо только предоставление пользования правом". Оспаривая уместность в современном законодательстве этого положения римского права, отстаиваемого Виндшейдом, Г.Ф. Шершеневич критикует его именно с позиций интересов оборота, подчеркивая, что "обмен допустим при условии, что каждая сторона предоставляет другой возможность полного распоряжения вещами" <1>.

--------------------------------

<1> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 318.

Действующий ГК РФ вполне согласен с этими взглядами Г.Ф. Шершеневича. Тем не менее окончательно истребить следы первородной относительности в передаваемом по купле-продаже праве на вещь все же, на мой взгляд, не удалось.

 

Происхождение исключительности из оборота позволяет понять, почему кризисы исключительности (расщепленная собственность, право оперативного управления в административно-распределительной системе и др.) всегда связаны с ограничениями товарности.

Абсолютный характер права собственности означает, что это право защищается в отношении всех иных лиц, которые должны воздерживаться от любых нарушений этого права <1>. Как мы уже говорили, это качество защиты производно от древней самозащиты владения и в данной формулировке в большей степени относится именно к владению.

--------------------------------

<1> Возможность защиты вещного права от любого третьего лица означает и обратное: способность быть нарушенным всяким третьим лицом, отмечает В.К. Райхер. (Райхер В.К. Абсолютные и относительные права (К проблеме деления хозяйственных прав) // Известия экономич. ф-та Ленингр. политех. ин-та. Вып. 1 (XXV). Л., 1928. С. 275). На самом деле здесь выявляется не столько свойство вещного права, сколько тесная связь вещного права с владением. Объектом нарушения является владение как материальное явление. Именно материальные проявления прав и обнаруживают уязвимость, доступность вмешательству со стороны третьих лиц. Например, пока заключен договор перевозки, он еще выражается только в идеальных правах/обязанностях и не может быть нарушен третьими лицами; но когда уже начата погрузка, третьи лица могут вмешаться в этот процесс, так возникает нарушение права третьими лицами (этот аспект будет подробнее рассматриваться в главе о владении).

 

Если говорить о собственности (в отличие от владения), то скорее следует понимать под абсолютностью признание всеми иными лицами данного лица в качестве собственника. В этом понимании собственность очень близко соприкасается с некоторыми неимущественными правами, наибольшая ценность которых состоит именно во всеобщем их признании (авторство и т.п.). На этой почве возникла концепция так называемой интеллектуальной собственности.

Здесь часто различают негативный и позитивный аспект. Негативный означает устранение всех прочих лиц от вещи и соответственно защиту от всех этих лиц, а позитивный - возможность реализации прав на вещь без участия всех иных лиц.

Очевидна связь исключительности с абсолютностью, так что их можно рассматривать как две стороны одного качества.

В качестве проявлений этих качеств для вещных прав вообще называют права следования и преимущества. Право следования означает, что вещное право следует за вещью при всех ее переходах от одного лица к другому. Право преимущества состоит в том, что при коллизии вещных и обязательственных прав преимущество отдается вещным правам (поэтому в первую очередь право собственности может называться сильным правом). Право преимущества наглядно обнаруживается, например, в ситуации банкротства.

Полнота господства собственника над вещью означает возможность совершать с вещью любые действия. Полнота (plena in re potestas, полное право на вещь) в наибольшей степени отражает свободу собственности, как и свободу собственника. Классическое право собственности простирается вплоть до ius abutendi, до права уничтожения вещи собственником. Как Гегель для характеристики свободы воли постоянно ссылается на свободу самоубийства как доказательство свободы существования, так и возможность уничтожения вещи служит доказательством (конечно, при этом никто не говорит о хозяйственной практике) свободы, полноты собственности.

Вводимые из соображений публичного интереса ограничения собственности не означают уменьшения полного господства, охватывающего вещь целиком <1>.

--------------------------------

<1> Сальковский К. Основы системы и истории римского гражданского права. Киев, 1910. С. 210. Аналогичен смысл и замечания А.В. Венедиктова по поводу пользования (usufructus): "...ограничение в праве распоряжения имуществом вообще не является формальным препятствием к признанию за управомоченным права собственности" (Венедиктов А.В. Правовая природа государственных предприятий. Л., 1928. С. 99).

 

Полнота собственности означает, что ее содержание, в отличие от других вещных прав, не может быть исчерпанным перечислением возможных правомочий или их "сгустков", о чем уже говорилось применительно к проблеме триады. Полнота собственности также вводит презумпцию всех правомочий в лице собственника <1>.

--------------------------------

<1> Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. С. 273.

 

Эластичность собственности (ius recadentiae) означает восстановление права собственности в полном объеме после отпадения любых ограничений собственности (залога, ареста и др.) <1>.

--------------------------------

<1> Д.М. Генкин замечал по этому поводу, что эластичность присуща всякому праву (Генкин Д.М. Право собственности в СССР. С. 49 - 50). Правда, большого распространения этот взгляд не получил.

 

Здесь проявляется верховенство собственности перед любым другим правом, неспособность какого бы то ни было права поглотить право собственности окончательно и навсегда.

Можно также указать на бессрочность собственности, отличающую это право от других. Бессрочность, конечно, никак не связана с вещами, а отражает именно качества лица. Внешним признаком свободы лица является отсутствие преград и во времени, и в пространстве. Лицо признается свободным, суверенным повсеместно и всегда. Поэтому и воплощенная в вещи свобода лица, т.е. собственность, действует без границ во времени и в пространстве <1>.

--------------------------------

<1> Отказ в защите права по причинам процессуального или политического характера не означает пресечения самого права собственности, а различного рода конфискации, национализации, иные массовые "экспроприации" являются произволом, лежат за пределами права и поэтому также не могут быть способами прекращения права собственности как неправовые, даже если они будут узаконены. В правовом смысле такого рода изъятия можно приравнять к хищению (furtum), а это означает неисправимую порочность основания приобретения и отсутствие полноценного права собственности у новых обладателей.

 

С прекращением лица, с его смертью прекращается и право собственности. В то время, когда, как мы верим, определяется будущее души человека, его имущество пребывает в смутном состоянии наследственной массы, которую с полным основанием можно сравнить с аристотелевской косной и бесформенной неодушевленной материей. Возникновение права собственности у правопреемников здесь происходит сначала, с вложением в имущество воли новых собственников, выраженной в акте вступления в наследство.

Ограничением бессрочности нельзя считать ни истечение исковой давности, ни завладение по давности, поскольку эти сроки текут после оставления вещи собственником, а сам срок права собственности никак не может быть ограничен.

Весьма характерным для всех вещных прав качеством является то, что в отличие от обязательственных, вещными правами признаются только те, которые прямо признаны законом (замкнутый круг вещных прав, numerus clausus). Это обстоятельство можно понять.

Вообще говоря, причиной разомкнутости круга обязательств, как и причиной возможности появления не указанных в законе сделок, является не просто свобода воли, а именно свобода самообязывания собственной волей. Иными словами, если сторона в договоре готова ограничить, обязать себя определенным образом, то такое ограничение имеет силу, поскольку не затрагивает публичный порядок. Напротив, любое обременение других лиц, если они не изъявили на то воли, будет заведомо ничтожным <1>.

--------------------------------

<1> Этот важнейший принцип создает весь механизм правопреемства, о чем пойдет речь дальше.

 

Вещные права имеют абсолютное действие, т.е. известным образом ограничивают всех прочих лиц. Поэтому они не могут быть установлены по соглашению двух, трех или иного определенного числа сторон. Лишь все общество в целом, выступая как законодатель, может создавать ограничения для себя. Следовательно, вещное право как особый вид прав может с формальной точки зрения устанавливаться лишь законом.

Нельзя не отметить и своеобразный способ развития вещных прав. При том, что они не демонстрируют заметной динамики и характеризуются несомненным консерватизмом, что можно в целом объяснить их архаикой, вовлечение новых отношений в сферу вещных прав происходит посредством изменения самого понятия вещи. Нужно сказать, что этот способ достаточно архаичен и известен из римского права.

Именно этим можно объяснить то, что для определения вещи как предмета собственности обычно избегают слишком определенных выражений.

Наше понимание собственности позволяет считать вещью, следуя римскому определению, все, что не является лицом (собственником), или все, что способно к обороту (что при достаточном развитии оборота - одно и то же).

Но даже такое предельно широкое понимание вещи кладет пределы возможной экспансии вещных прав.

Например, результаты творчества не могут быть вполне отделены от личности творца, с одной стороны, а с другой - не могут быть (отчасти и поэтому) и окончательно отчуждены, т.е. не способны к обороту в его обычном виде. Отсюда возникает проблема "интеллектуальной собственности", не имеющая удовлетворительного решения в рамках вещных прав <1>.

--------------------------------

<1> См.: Суханов Е.А. Лекции о праве собственности. М., 1991. С. 28 - 29. Эннекцерус считает, что права на нематериальные блага - произведения творчества не являются вещами (см.: Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. 1. Полутом 1. С. 268). Практически все другие "пограничные" проблемы собственности также связаны с интерпретацией объектов прав как вещей.

 

Хотя свое содержание собственность приобретает за пределами права, из свойств лица и потребностей оборота, по соображениям правопорядка она так или иначе ограничивается.

Иногда возможность ограничений собственности прямо упоминается в легальных дефинициях собственности. Такое указание необходимо, так как собственность является по существу правом неограниченным, полным. Вопрос о возможности ограничения собственности был весьма острым для тех систем права, которые некогда, в борьбе с феодальным укладом, строились на фундаменте неограниченной собственности. Затем эта конструкция неограниченного права собственности начинала размываться в пользу социальных обременений собственника. В отечественном праве ограничения собственности не ставились под сомнение; скорее практика произвольного и тотального вмешательства государства в частные отношения, нередко вполне феодальная по своим формам, напоминающая набеги опричников, и соответствующая идеология дарования собственности свыше все еще оставляют актуальной идею неограниченности и неприкосновенности права собственности.

Всякие ограничения права собственности неизбежно порождают весьма острые коллизии. Не может быть ограничений без нежелательных последствий в принципе, ибо ограничение собственности - это ограничение свободы, автономии, самодеятельности лица, которые сами по себе - единственный источник благосостояния человека. Поэтому проблема ограничения собственности - это проблема выбора менее худшего, выбора из двух зол. Обоснованием ограничения не может быть простое указание на противоречие права собственности иному праву или интересу. Такое противоречие можно обнаружить всегда. Обычно собственность как частное право ограничивают именно из публичных интересов. Публичный интерес при этом не лучше, не "прогрессивнее" частного, как это было принято утверждать, а обычно более важен чисто количественно, как сумма частных интересов.

В принципе возможны несколько способов ограничения права собственности.

Техническое ограничение - это прямое изъятие из права собственности конкретных возможностей, ущемление полноты права собственности (мы уже отмечали, что при этом другие свойства собственности - абсолютность, исключительность, бессрочность и др. - не затрагиваются). Раньше, например, право собственности на жилой дом ограничивалось сразу по ряду параметров: ограничивались количество домов в собственности лица, их размер, право на отчуждение. Что касается других объектов недвижимости, то они вообще не могли стать предметами собственности в силу таких же прямых запретов.

Общегосударственные, режимные ограничения предполагают ограничения прав лица, его свободы. Например, запрет на судебную (исковую) защиту многих прав, ограничения свободы передвижения и т.д. Несвободное лицо не может иметь полноценного права собственности.

Экономические ограничения приводят к свертыванию товарного обмена, переходу к различным формам прямого принуждения в сфере производства. Это всегда влечет размывание, ослабление собственности, ее редукцию, возрождение примитивных форм (например, захвата, массовых хищений, с одной стороны, и "наделения", распределения как главного способа приобретения вещей - с другой), т.е., по существу, утрату собственности.

В нашем недавнем прошлом все три способа ограничения собственности имели самое широкое распространение.

Сегодня проблема состоит в овладении исключительно техническими способами ограничения собственности. Основные сферы здесь - земельная собственность, производство, жилищная сфера, т.е., по существу, все важнейшие отношения.

Выше упоминалась сентенция Яволена: "Всякая дефиниция в гражданском праве опасна, ибо мало такого, что не могло бы быть опровергнуто".

Германские юристы единодушно подчеркивают, что выработка определений - дело, опасное для законодателя. Ведь "определения часто бывают неверными вследствие трудности найти подходящее выражение" <1>.

--------------------------------

<1> Савельев В.А. Германское гражданское уложение. М., 1983. С. 20.

 

Английские юристы выражаются еще сильнее: "История права - это не логика, а опыт" <1>, и подчеркивают стремление "избегать обобщений" <2>.

--------------------------------

<1> Чешир Дж., Норт П. Международное частное право. М.: Прогресс, 1982. С. 331.

<2> Дженкс Э. Свод английского гражданского права. Общая часть. Обязательственное право. М.: Юриздат, 1940. С. 6. Это характерное качество английской юриспруденции "избегать обобщений" следует, видимо, отнести на счет общего установления, вытекающего из протестантского сознания и состоящего в том, что "посредством эмпирического исследования установленных Богом законов природы можно приблизиться к пониманию смысла мироздания, а философская спекуляция уводит от него" (Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. М., 1990. С. 239). Такой подход исключал общие юридические определения (т.е. юридическую спекуляцию) (при возникновении иных ассоциаций следует иметь в виду, что "спекулятивная философия есть попытка создать связную логичную и необходимую систему общих идей") (Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М.: Прогресс, 1990. С. 272), а отдавал приоритет сугубо эмпирическим наблюдениям, так что обобщение, даже основанное на одних фактах, воспринималось в английском праве с настороженностью.

 

В конце концов такое лапидарное определение, как отношение к вещи как к своей, при всей кажущейся ненаучности оказывается довольно глубоким, если учесть, что "своей" можно считать вещь, если понимать ее как пространственное расширение личности, ее потенциала. Именно это качество принципиально отсутствует у обладателей всех других прав на вещь: они ни в каком случае не относятся к чужой вещи как к атрибуту, продолжению собственной личности. Именно здесь главным образом и заключена причина того удручающего сторонников "триады" обстоятельства, что внешним образом владение и пользование собственника и несобственника ничем не отличаются, а внутренних отличий у этих правомочий быть не может в силу их сугубо внешней, материальной сути. Остается тогда только апеллировать к "решающему" значению распоряжения, сводя тем самым все богатство собственности лишь к меновой, торговой функции.

Поэтому здесь не ставится цель дать универсальное определение собственности. Все, что написано выше, служило тому, чтобы читатель попытался самостоятельно сориентироваться и, если не избавился от "теологической любви к дефинициям", мог сформулировать собственную.

Наша задача состоит в том, чтобы насущные проблемы собственности решались лучше, чем это было до сих пор, а для этого нужно больше думать, больше сомневаться. Отсутствие легальной дефиниции и ее краткость как раз и способствуют этому.

Если же считать, что определение должно работать, т.е. служить средством для строения логических рассуждений, дающих полезный результат, то нужно сравнить практическую эффективность традиционного для советской литературы определения собственности, в котором дается, с одной стороны, указание на подчинение права "экономическим отношениям собственности", а с другой - поминается триада правомочий.

Если делать из этого логические выводы, то первый будет состоять в том, что право лишено собственной логики и любое утверждение может быть отвергнуто лишь отсылкой к социально-экономическим потребностям. Кстати, так нередко и делалось, да делается и сейчас. Но всем хорошо известны разрушительные последствия такого рассуждения не только для права, но и для социально-экономических нужд нашей страны. Что касается логики триады, то, как об этом говорилось выше, собственность утрачивает свои качества и становится тождественной любому обязательственному праву, в котором без труда можно обнаружить триаду по частям или целиком, как, скажем, у доверительного управляющего. Логическая ценность такого средства, конечно, ничтожна.

Обратимся теперь к той дефиниции, которая определяет собственность как наиболее полное право.

Здесь мы получаем по правилам формальной логики сразу несколько немаловажных выводов, которые, в свою очередь, могут служить и на самом деле служат опорами при решении юридических задач и теоретического, и особенно практического свойства.

Первым выводом является тот, что собственников не может быть более одного, так как в противном случае имеющееся у них право не могло бы быть наиболее полным из всех существующих прав на ту же вещь.

Другой вывод состоит в том, что любое имеющееся право на вещь может и должно быть соотнесено с правами на ту же вещь <1> иных лиц. Следовательно, таких прав может быть достаточно много, а стало быть, все они, кроме самой собственности, неисключительны. Все эти права находятся в известной иерархии по отношению к праву собственности, которое выступает как высшее. Соответственно, любое право на вещь имеет свое основание в воле собственника. Само по себе выявление природы права на вещь состоит в выявлении отношений субъекта этого права с собственником.

--------------------------------

<1> В буквальном смысле это выражение корректно для соотнесения владельческих прав. Только эти права, поскольку они, конечно, права (в системе ГК РФ для владения более применим термин "владельческая позиция"), относятся к вещи; в иных случаях права на вещь - это обязательственные права требования к собственнику или законному владельцу. Но если воспользоваться примененным Оноре оборотом "лучшее притязание", понимая под этим как обязательственное, так и иное требование к другой стороне спора о вещи, то термин "право на вещь" приобретет требуемую универсальность. Тогда "лучшее право на вещь", не предрешая даже вопроса о природе этого права, охватывает все возможные юридические конфликты по поводу вещи. Замечательно, что абсолютизация "лучшего права", превращение его в "самое лучшее" создает и качество абсолютного права.

 

Следующий из этого третий вывод, очевидно, сводится к тому, что утрата права собственником разрушает всю иерархию прав на вещь; все эти права также утрачивают основания. Необходимо установление права собственности, а затем в