И преподавании экономической теории?

Как уже отмечалось, в современном мире экономическая мысль развивается в рамках двух основных направлений. Первым и наиболее распространенным (мэйнстрим) среди них выступает неоклассическое направление, которое включает монетаризм, правое кейнсианство (неоклассический синтез), теорию рациональных ожиданий, экономику предложения и т.д. Оно берет свое начало в теориях предельной полезности и совершенной конкуренции, разработанных Л. Вальрасом, К. Менгером, Дж. Джевонсом, а позднее развитых и модернизированных А. Маршаллом. Современная форма придана этим идеям М. Фридманом, П. Самуэльсоном, Дж. Хиксом и многими другими выдающимися экономистами. Второе – постклассическое -направление включаетпосткейнсианство, неомарксизм и радикальную экономику, левый институционализм и отчасти французский дирижизм. Оно берет свое начало в трудовой теории стоимости А. Смита, Д. Рикардо, К. Маркса. Позднее оно развито и модернизированы М. Калецким, Дж. Кейнсом, П. Сраффой, Дж. Робинсон и многими другими выдающими фигурами.

Исходным ядром для обоих направлений, а, следовательно, для всей экономической теории была и остается теория стоимости, хотя и по-разному толкуемая. Первое направление под стоимостью (ценностью) понимает предельную полезность товара (услуги), а представители второго направления с разными оговорками и уточнениями так или иначе примыкают к классической трактовке стоимости как определяемой общественно-необходимыми затратами труда. Однако, независимо от различий во взглядах и трактовках, для обоих направлений науки характерно глубокое проникновение в механизмы функционирования современного капитализма.

Наиболее влиятельным в мире, как отмечалось, является первое направление. Отсюда его признание в качестве мэйнстрима. Поэтому в России, так же, как во многих других странах рыночные реформы проводились по проектам, разработанным на основе этой теории, что создало в мире уникальную ситуацию.

Впервые в человеческой истории появился опыт создания капитализма по заранее составленным чертежам. Это дает возможность экспериментальным путем определить научную ценность ортодоксальной экономической теории, по проекту которой он создается. Никогда ранее ничего подобного не было. Капитализм до сих пор возникал естественно-историческим путем, что использовала либеральная теория, доказывая его соответствие разуму и человеческой природе. Так, по крайней мере, объяснялся факт достижения «золотым миллиардом» высот технического и экономического прогресса. «Посмотрите на нынешнюю компьютерную промышленность США, - говорится в известном учебнике по экономикс у П. Самуэльсона и В. Нордхаус, - где даже энтузиасты с трудом могут освоиться с потоком новейших машинных конфигураций и пакетов программного обеспечения. Почему предпринимательский дух процветает здесь, а не в России, на родине многих великих ученых, инженеров и математиков? Одна из причин заключается в том, что в Силиконовой долине господствует свободный исследовательский дух в сочетании со стремлением к получению прибыли, тогда как в Москве царила мертвящая атмосфера центрального планирования» (Самуэльсон и Нордхаус,. 1997, с.573).

Именно такой подход был взят за основу при осуществлении рыночных реформ в постсоветских государствах. Если мы откажемся от «мертвящей атмосферы центрального планирования» и примем западные рыночные ценности, в частности «стремление к получению прибыли», уверяли нас, то и Россия также быстро поднимется на тот же уровень процветания. Для этого надо только вместо планового хозяйства и государственной собственности ввести частную собственность и свободу рыночного предпринимательства: «Просто найдите необходимую страницу у Адама Смита, - советовали нам западные эксперты, - и позвольте “невидимой руке” рынка осуществить за вас приватизацию» (Адамс и Брок, 1994, с. 125). Таким образом, говорили нам, будет введен автоматически действующий рыночный механизм саморегулирования экономики, который обладает чудодейственным свойством конкурентным путем выделять самых эффективных предпринимателей, отдает имеющиеся ресурсы в их умелые руки и обеспечивает наиболее результативное их использование. Только частная собственность, говорили нам, «направляет ресурсы общества в руки тех, кто лучше всего знает, как их использовать» (там же, с.118).

В соответствии с этой, широко пропагандируемой во всем мире сказкой неоклассической ортодоксии МВФ, Мировой банк и другие международные организации разработали и предложили пришедшим к власти после развала СССР политическим силам бывших советских республик план перехода к рыночной экономике. Этот проект не только разрабатывался, но и претворялся в жизнь повсюду под руководством западных специалистов и в соответствии с постулатами упомянутой ортодоксии. Причем наиболее компетентные российские специалисты к разработке и осуществлению процесса допущены не были, что было сделано отнюдь не бескорыстно. Об этом говорит тот факт, что против некоторых американских советников в США заведены уголовные дела за то, что во время своей «консультативной деятельности» в России они незаконно присвоили миллионные средства из американских фондов. Сколько им досталось из российского приватизированного имущества, остается неизвестным. То, что уголовные дела были возбуждены в США, а не в России приоткрывает не только криминальную подоплеку проводившихся реформ, но проливает свет на причину того, почему квалифицированные эксперты стран проведения реформ были отстранены от участия в этом деле.

С этой целью был изобретен и пущен в ход миф не только об абсолютной порочности советского опыта, но и о якобы полной несостоятельности советской теоретической мысли. К сожалению, доля правды в этом была. Советская мысль во многих отношениях действительно отставала от западной, и мы ниже остановимся на причинах этого отставания. Но если бы подлинная причина очередного «призвания варягов» была в этом, то как во главе реформирования оказались отечественные специалисты средней руки, чьи имена в науке звучали весьма скромно? Не в идеологической ли покладистости по отношению к новым хозяевам страны заключалась их «научная» ценность?

Действительные причины отстранения квалифицированных российских специалистов от реформирования экономики, как видно, состояли в другом. Во-первых, они заключались в том, что приоткрыло американское правосудие и тщательно обходит (за единичными исключениями) российская фемида: труднее было бы скрыть темные дела, которыми сопровождались реформы, незаконное присвоение проектантами и реформаторами в свою личную собственность приватизированных активов. Во-вторых, было бы затруднено, - а, может, и просто невозможно - принятие тех некомпетентных и корыстных решений, которые противоречили коренным интересам страны и народа и которые так губительно сказались на результатах реформ.

Одновременно с этим, в целях придания грабительским реформам подобия научной обоснованности, была развернута компания по дискредитации советской теоретической мысли и замене ее неоклассической ортодоксией. Так, советская политическая экономия без разбора того, что в ней было положительного и отрицательного, была объявлена шарлатанством и ее преподавание было отменено. Вместо нее, тоже по рекомендации международных организаций, повсеместно было введено преподавание воспевающих рыночную систему курсов экономикса, микро- и макроэкономики.

Как уже сказано, не приходится отрицать, что советская экономическая мысль страдала существенными недостатками. Она формировалась в условиях нашей международной изоляции, а потому была лишена благотворного воздействия достижений западной экономической мысли. Ввиду этого она отставала от современного уровня. Но причина, на наш взгляд, состояла не в том, что она обладала меньшим научным потенциалом, чем обогнавшие ее направления теоретической мысли, а в ее монопольном положении в советском обществе. В качестве составной части марксизма она была объявлена «единственно верным» учением, а потому альтернативные ей концепции к преподаванию не допускались. В силу отсутствия атмосферы здоровой конкуренции, а не своей исходной порочности советский марксизм окостенел и отстал от требований времени.

Поэтому, если бы неоклассическая теория пришла к нам в качестве равноправной альтернативы марксистской политической экономии, то это было бы как раз то, что нам было необходимо. Объективность требует признания, что при всей спорности многих неоклассических постулатов западные учебники написаны на более высоком аналитическом и методическом уровне. Поэтому они могли внести в нашу среду не только критический дух, но и позволили бы посмотреть на изучаемые проблемы и их преподавание с позиций более высоких, мировых критериев. При всех условиях мы могли бы воспринять ее несомненный научный компонент. Мы имеем в виду разграничение, проводимое одним из известных на Западе методологов Имре Лакотошем между мировоззренческим ядром (core assumptions) и защитным поясом (protective belts) в научной теории. (Лакотос, 2003; Ананьин, 2005). Под первым он понимает ее аксиоматику, исходные постулаты, жестко соответствующие идеологическим установкам; под вторым – прикладные модели, позволяющие анализировать конкретные процессы и придающие теории реализм. Последние не обязательно строго соответствуют мировоззренческому ядру, часто ему даже противоречат. Этим аппаратом вполне могут пользоваться и представители других направлений.

Очевидно, в целях полной объективности следует отделять апологетическую аксиоматику неоклассики от используемых этой школой методов конкретного анализа, выполняющих служебную функцию. Мы здесь рассматриваем концептуальную суть рыночной ортодоксии, лежащую в основе российских реформ, а ее математический и графический аппарат затрагиваем лишь в той мере, в какой он заслоняет реальную картину действительности, прежде всего российской.

За свою неспособность отвечать на проблемы современного экономического развития экономикс подвергается фундаментальной критике на Западе. К сожалению, эта критика до нас не доходит и во внимание не принимается. Между тем она представляет для нас первостепенный интерес. Так, в свое время, знаменитый Т. Веблен (1857-1929) опубликовал работу под названием «Почему экономикс не эволюционная наука?». Этот же вопрос поставил и известный американский экономист А. Эйхнер (1937 –1986): «Неоклассическая теория, против которой столь резко возражал Веблен, продолжает господствовать. С тех пор она была дополнена кейнсианской макроэкономикой (весьма отличной от собственных воззрений Кейнса), и вытекающей из такого соединения “неоклассический синтез” значительно усовершенствован переводом на язык математики, предпринятым Хиксом и Самуэльсоном. Однако Веблену и сегодня не составило бы большого труда обнажить подлинную суть этой теории. По большому счету, это вся та же теоретическая конструкция, которая господствовала в его время, хотя и несколько приглаженная» (Эйхнер,2004, с.341).

Теорию, о которой писали Т. Веблен и А. Эйхнер К. Маркс, в свое время называл «вульгарной», т.е. ненаучной, считая причиной этого ее апологетический характер. В самом деле, система понятий, предопределенной целью которой является оправдание социальных и экономических позиций господствующего класса, не может быть научной по определению. Именно этим грешит современное экономическое образование, доминирующее и в мире, и в России. По этому поводу А. Эйхнер пишет: «Экономикс как самостоятельная дисциплина включает в качестве главного содержания концепцию – ту самую неоклассическую ортодоксию, раскритикованную Вебленом, - которая не находит подтверждения в реальности. Действительно, данная теория – не более чем надуманный набор утверждений, основанных на метафизических и, следовательно, ненаучных аксиомах. Неудивительно, что государственная политика, следуя подобной теории, просто обречена на неудачу» (там же, с.342).

Современная российская действительность явилась убедительным подтверждением верности данного утверждения, чему и будет посвящено наше дальнейшее изложение. Пока же отметим, что неоклассическая теория, будучи теоретической основой российских реформ и содержания многочисленных переводных учебников, пришла к нам не в качестве концептуальной альтернативы того, что у нас было, а опять как безальтернативное «единственно верное» учение, по сравнению с которым все остальные ничего не стоят. В срочном порядке, в пределах нескольких, а то и двух-трех месяцев из тех, кто раньше преподавал марксистскую политическую экономию была подготовлена армада специалистов, которые, превратившись из «Павла в Савла», и стали преподавать экономикс.

Разумеется, за такое короткое время серьезной теорией овладеть невозможно. В результате вместо настоящих «знатоков» мы имеем ее механических «ретрансляторов», наспех обученных определенному набору постулатов и их математико-графическому выражению. Настоящих знаний такие учителя иметь и дать не могут. Приводимые подобными специалистами формулы и графики большей частью столь абстрактны, что их связь с экономической реальностью студенту остается непонятной. Так, например, учащиеся обычно лучше всего осваивают образование цены товара через функции спроса и предложения. Но от этого абстрактного графика нет перехода к реальной российской ситуации, где цены диктуются сверху монополиями к их собственной выгоде, а потребители вынуждены их принимать. Или возьмем даваемое в курсе микроэкономики объяснение достижение фирмой равновесного состояния. Мы оставляем в стороне критику нереальности самого постулата - допущения о свободном замещении труда и капитала, а исходим из того, как проблема освещается в учебниках. Максимизируя свою прибыль, капиталист приобретает и комбинирует факторы производства (труд и капитал) в таком сочетании, чтобы максимальный объем выпуска (кривая изокванты) достигался при минимальном уровне издержек (кривой изокосты). Точка касания этих двух кривых считается точкой равновесия, потому что только в ней реализуется цель получения фирмой максимума прибыли.

Многие авторы (см., например, Эйхнер, 2004, с.346-347) считают такую абстракцию крайне искусственной, ибо максимизация прибыли рассматривается как результат более сложной сети взаимоотношений. Что касается российских фирм, то знакомый с их практикой специалист может только посмеяться над таким объяснением. Как мы покажем в параграфе 8 с опорой на современные исследования, фирмы получают свои доходы в основном в виде инсайдерской ренты, которая ничего общего не имеет с тем, чему обучают российского студента неоклассические учебники. Так чему мы учим нашу молодежь?

Переход к преподаванию экономической теории по программе и учебникам мэйнстрима питался надеждой, что благодаря этому российский студент приобретет такие знания, которые позволят ему стать специалистом другого, более высокого уровня, что положительно скажется на результатах российской экономики. Ревностные старатели такого рода перестройки преподавания неизменно подчеркивали связь успехов западных стран с неоклассической экономической теорией. Именно потому, говорили они, что Запад руководствуется самой лучшей теорией, он достиг таких успехов и нам тоже надо ее принять на свое вооружение и ей обучать нашу молодежь.

Так было сделано, но результаты получились другие. Качество подготовки экономистов в годы реформ, по моим наблюдениям, не улучшилось, а, скорее, ухудшилось. Как много лет имеющий дело с аспирантским контингентом, - сначала в МГУ, затем в Академии общественных наук, а теперь в Российской академии наук - могу свидетельствовать резкое снижение знаний у тех, кто приходит учиться в аспирантуру. Что касается тех экономистов, которые уходят на работу в различные отрасли народного хозяйства, то воздействие их якобы улучшенных знаний на экономику также незаметно. Похоже на то, что замена классической политической экономии безальтернативным преподаванием неоклассической теории в курсе экономикс себя не оправдала.

При всех своих недостатках политическая экономия социализма была посвящена нашим проблемам и худо - бедно их освещала. О принятом нами теперь на вооружение мэйнстриме этого сказать нельзя. Он далек от нашей реальности. Многие из содержащихся в учебниках экономикс постулатов, формул и графиков, как мы подробнее покажем ниже, либо не имеют связи с российской действительностью, либо просто противоречат ей. Тем не менее, их безальтернативное господство является состоявшимся фактом.

Более чем десятилетнее преподавание экономических знаний в российских учебных заведениях, на наш взгляд, не принесло ожидавшегося улучшения. Причина этого в том, что эта теория, как мы постараемся показать ниже, не обладает теми достоинствами, которые ей приписывают.

Очевидно, из-за того, что успехи российской экономики не состоялись, а ее кризис затягивается на неопределенное время, во многих вузах наряду с экономикс введено преподавание особого курса «переходной экономики», а в некоторых случаях подобный раздел включен в соответствующие учебники. При этом обычно не замечают, что такой курс не совместим с логикой концепции рыночного саморегулирования, которая не предполагает ничего другого кроме свободного частного предпринимательства. Поэтому из неоклассических теоретиков никогда никто ни о чем подобном не говорил, ничего нет об этом и в западных учебниках. Надобность в подобном курсе могла возникнуть только у нас в качестве дополнения к экономикс, поскольку последний далек от наших проблем.

Путем осуществления радикальных рыночных реформ, несмотря на ряд позитивных достижений, Россия не только не вступила на обещанный путь подъема, но, наоборот, оказалась у разбитого корыта. Не отвлекаясь на самостоятельное рассмотрение итогов этих реформ отметим то, что достигнуто позитивного: создана новая рыночная инфраструктура (акционерные компании, холдинги, финансово-промышленные группы, коммерческие банки, страховые общества, аудиторские, юридические, консальтинговые службы и т.д.), позволяющие российской экономике лучше адаптироваться к требованиям внутреннего и внешнего рынка. Несомненным шагом вперед является развитие сети оптовой и розничной торговли, направленной на более широкое удовлетворение потребностей людей. Возникло также немалое число частных собственников, ведущих доброкачественный бизнес. Тем не менее, основной итог реформ является резко негативным. «Со всей определенностью можно утверждать, - пишет исследователь этой проблемы Я. Дубенецкий, - что результаты реформ являются в целом сугубо негативными. Они не только не привели к созданию эффективной, конкурентной, социально ориентированной рыночной экономики и улучшению жизни населения (для чего, собственно, и предназначались реформы), но наоборот – отбросили страну назад на много десятилетий как по качеству жизни основной массы населения, так и состоянию экономики, а также по месту страны в мире». (Дубенецкий, 2005, с.18).

Такая негативная оценка российских реформ сегодня уже широко признана. Но она полностью относится также к той теории, на основе которой они проводились. Опыт почти полутора десятилетий развития России по неоклассической (монетаристской) модели рынка делает, по крайней мере сомнительной научную состоятельность ее основных положений и ставит нас пред необходимостью поиска альтернативной концепции. Такой нам представляется фундаментально разработанная на Западе постклассическая (чаще называемая посткейнсианской) экономическая теория.

Неоклассики исходят из внутренней устойчивости капитализма, его стремления к равновесию благодаря эффективной рыночной саморегуляции, в то время как постклассики исходят из противоположного тезиса внутренней неустойчивости капитализма и необходимости его регулирования путем воздействия на ценообразование, инвестиции, распределение доходов и, тем самым, на механизм экономического роста. Основной пафос этих идей состоит в необходимости подчинения «большого бизнеса» социальному контролю. Можно сказать, что отличительной чертой альтернативных неоклассике школ является отрицание механизма спонтанной рыночной саморегуляции, что и является логической основой обоснования планирования в условиях современной корпоративной экономики.

Если принять такой подход, то по иному встает вопрос о нашем собственном теоретическом наследии[1], которое почти полностью основано на классической традиции. Творчество большинства выдающихся русских экономистов (Н.Г. Чернышевского, М. И. Туган-Барановского, В.И. Ленина, Н. Д. Кондратьева, А. В. Чаянова и др.) является продолжением и развитием этой традиции, не говоря о большом количестве советских экономистов - как теоретиков, так и плановиков. Возьмем, к примеру, творчество Н.Д. Кондратьева. Какова ценность его трудов, не имеющих отношения к неоклассической традиции, если не в том, что они помогают решать наши современные проблемы? То же самое можно сказать о творческом наследии В.С. Немчинова, в котором содержится не имеющая аналогов в мировой экономической мысли интерпретация таблиц воспроизводства К. Маркса и плановой цены. На наш взгляд, они и сегодня представляют несомненную научную ценность для решения наших проблем. Если мы откажемся от этого и другого подобного, основанного на традициях классической политической экономии наследия, обобщающего наш оригинальный опыт, то мы даже для себя, не говоря об остальном мире, не представляем интереса и тогда не можем жаловаться на свою невостребованность.

В итоге можно сказать, что у нас есть два источника теоретического знания, которые дополняют друг друга: советское наследие уникально раскрывает содержание и методы народнохозяйственного планирования, но не располагает адекватной теорией современного капитализма; а западная альтернативная экономика дает уникальную картину последнего, но мало что знает о планировании. Органический синтез этих школ возможен потому, что и советская, и альтернативная западная экономические теории ведут свое начало от одного источника – классической политической экономии.