Совет по национальной стратегии

СОВЕТ ПО НАЦИОНАЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ

 

АЛЬТЕРНАТИВЫ РОССИЙСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ

Аналитический доклад, выполненный по заказу

РИО - Центр

Д.э.н. Дискин И.Е.

Москва, 2007

ОГЛАВЛЕНИЕ.

Введение. 3.

Российская модернизация: теоретические подходы и анализ специфики. 11.

Теории модернизации и смежные направления. 11.

Социальная трансформация: модернизационная рамка. 29.

Модернизационные парадигмы. 48.

Российская модель модернизации. 63.

Смена модернизационной парадигмы. 87.

Глобальные и внутренние вызовы, противоречия

Модернизации. 87.

Трансформационная эволюция и «новая Россия». 111.

Исчерпанность традиционной парадигмы российской модернизации. 133.

Национально-демократическая модернизация: сущность и противоречия. 142.

Задачи национально – демократической модернизации. 151.

Характер переходного периода. 151.

Макросоциальные и государственные ориентиры. 163.

3.3. Экономические требования. 175.

Заключение. 187.

Библиография. 195.

Введение.

Сегодня вопрос о новом модернизационном проекте для России перемещается все ближе к центру национальной повестки дня. Предметом обсуждения становится уже не столько настоятельность такого проекта, сколько его цели и возможные альтернативы, основания стратегии такого модернизационного проекта. Это обусловлено целым рядом факторов.

Во-первых, началось доктринальное самообоснование российского политического класса. Завершение восстановительного периода требует от российского политического класса выработки сколько-нибудь внятной, содержательной (т.е. выходящей за рамки примитивного утилитаризма) стратегии, легитимирующей его претензии на власть. Исторические обстоятельства существенно ограничили многообразие идеологических доктрин, которые могли бы использоваться в этих целях. В силу этого предпринимается попытка использовать концепцию модернизации как идеологически нейтральную, способную стать основой для широкого общеэлитного консенсуса.

Во-вторых, «непереваренное прошлое». «Похмелье» от результатов первого этапа реформ, использовавших идеи модернизации самым пошлым образом, в виде прямого переноса существующих на Западе институтов, вне анализа исторического и проблемного поля, причин успешного их функционирования «по основному месту жительства», в иных социальных обстоятельствах, заставляет искать лекарство, осмысливать историю болезни. Такое осмысление в принципе способно предотвратить влезание в новые социально-политические «буераки». Хотя это, как показывает опыт «монетизации льгот» и проведения муниципальной реформы, не всегда удается. История учит лишь способных учеников.

Эхо прошлого, memento mori все больше звенит набатом в головах у политиков, задумывающихся о своем политическом будущем. Не обходят схожие заботы и исследователей, для которых не идеологическая ангажированность и сервильность, а адекватное осмысление реальности является основой миссии. В этой связи возникает серьезный теоретический импульс разобраться в «степени вины» действующей модернизационной парадигмы.

В-третьих, дают о себе знать все более грозные вызовы будущего. Трансграничное геополитическое и цивилизационное положение России, ее контроль над целым рядом ресурсов, борьба за которые, по мнению большинства экспертов, составит существо политики первой трети XXI века (речь идет не только о т.н. «петрополитике») превращают нашу страну в объект самого серьезного давления. И дело, при наличии хоть какой-либо слабости, не ограничится soft power. Уже сегодня видно возрождение всех калькуляций холодной войны. Необходимо теоретическое основание стратегии наращивания российской мощи, прежде всего, в ее социально-политическом и экономическом измерениях.

Одновременно имеются существенные внутренние императивы развития. Огромный разрыв между сформированными у большинства населения представлениями о «нормальном» образе жизни, с одной стороны, и реальной социально-экономической ситуаций, с другой, будет оставаться мощным дестабилизирующим фактором. История знает много примеров как из мифологизированных воспоминаний о «золотом веке» рождались социальные потрясения, рушившие плоды упорного труда ряда поколений.

Сюда же следует отнести притязания наиболее активной части населения, прежде всего, молодежи. Императив активной части молодежи недискутабелен. Либо им дадут возможность принять участие в захватывающем приключении - в созидании «новой России», где их ждет подлинный успех, либо good buy Russia (как в прямом, так и в переносном смысле).

Должен повторить свой ранее высказанный тезис: либо Россия будет великой, либо ее не будет вовсе (в качестве значимого геополитического и социально-политического субъекта). Но величие России сегодня – это уже не только и не столько ее силовое могущество, но эффективная экономика, процветание народа, возможности развития для всех и для каждого.

Также следует учитывать и внешнеполитическую проекцию российского модернизационного проекта. Сегодня одним из серьезных инструментов soft power становятся концепции модернизации, развития в целом, претендующие на универсальность или, по меньшей мере, на широкое распространение/1/. Притязания на роль одного из глобальных игроков неосновательны без выдвижения собственной модели модернизации, без демонстрации успеха в реализации соответствующего проекта. Американский и китайский проекты «на столе». Европа явно стремится выдвинуть свой. А что Россия?

Обсуждая проблему модернизации России, следует сразу же объясниться по поводу постмодерных искусов. «Продвинутые» интеллектуалы морщит носы: «зачем обсуждать проблемы модернизации в эпоху постмодерна».

Но, во-первых, реально идущие процессы многомерной глобализации явно в родстве с предшествующими модернизационными представлениями. Налицо та же явная ориентация на рационализм и эффективность, жесткая, даже чересчур, приверженность избранным ценностным ориентирам. Стратегии преобразований, проводимые в странах, показывающих высокие темпы развития, явно основываются на модернизационных представлениях. Игнорировать этот факт ради следования философской моде, по меньшей мере, недальновидно.

Во-вторых, дискурс постмодерной критики идеи модерна как такового, как показывает анализ, все же локализован в кругах гуманитарной элиты. Эти идеи оказывают достаточно мало влияния на практику социального, экономического и политического функционирования в мире. Напротив, те круги, которые определяют логику мирового развития, руководствуются жесткой рациональной, если не эгоистической логикой. Там же, где постмодернисты обретают влияние на реальные процессы, там немедленно возникают серьезные потрясения.

В-третьих, даже если постмодернисты правы относительно заката эпохи модерна, то все же нужен очень серьезный анализ того насколько этот «закат» актуален для современной России с ее довольно специфическими проблемами, сильно отличными от предположительно «постмодерного» Запада. Тот факт, что мы живем в одном физическом времени, вовсе не означает, что мы живем с ним и в одном социокультурном и социополитическом временах и пространствах, т.е. вовлечены в решение одних и тех же проблем исторического развития. Именно общность переживаемых проблем определяет принадлежность к тому или иному культурному и социально-политическому пространству. Более того, именно выявление соответствующих различий в этих «временах» и «пространствах» позволит многое понять в актуальных проблемах российской модернизации.

Нам крайне необходим свежий взгляд на теорию модернизации через ее проекцию на актуальные проблемы отечественного развития. Прежде всего, нужно развеять многие мифы, порожденные тем, что исходные представления об этой теории сложились нашей стране в период борьбы с ней, как с «идеологическим оружием империализма». В результате этого, в период «смены вех», когда без разбора многое приветствовалось лишь потому, что оно же ранее отвергалось по идеологическим соображениям, теория модернизации стала рассматриваться в качестве единственно верной. При этом даже не сама теория модернизации в ее современном виде, а ее мифологизированное отображение, собранное из эклектических осколков позиций ее ныне забытых эпигонов. В то же время нам нужен содержательный анализ, а не новая идеологизированная версия происхождения этой теории/2/.

Также нам действительно нужен свежий взгляд на собственные проблемы, который возникает при «просеивании» этих проблем через упорядоченное «сито» теоретического анализа. Это хороший предохранитель от столь частого и столь дорого стоящего нашей стране стратегического легкомыслия. Но это «сито» надо выбирать под «муку», под характер проблем, стоящих перед нашей страной. При этом оно все же должно оставаться «ситом», отделяющим качественную муку обоснованных суждений от всяческой идеологизированной и, просто, дилетантской шелухи.

Для этого нам не следует дожидаться результатов длительной и мало подъемной попытки модернизации теории модернизации. Нам нужна более посильная, но крайне актуальная работа по использованию достижений этой теории для выстраивания национальной стратегии модернизации.

Прежде всего, необходимо выявить проблемы, актуальные для нашей страны, и сопоставить их с теми, которые уже обсуждались в рамках теории модернизации. Это позволит использовать предлагаемые рекомендации и оценить предупреждения теории, вникнуть в уроки уже реализованных модернизационных проектов.

Многие «ловушки» и «провалы» прежних реформ были обусловлены, прежде всего, слабым проникновением в подлинное существо проблем, стоявших перед соответствующими странами. Проще говоря, начинали лечить не реальные болезни, а те напасти, которые должна была переживать страна в соответствии с представлениями доминирующей в то время модернизаторской доктрины. Антидоктринерская прививка крайне полезна при обсуждении проблематики отечественного развития.

Также полезно в явном виде прописать специфику развития России в терминах теории модернизации, встроив тем самым ее в общий контекст соответствующего анализа. Это, безусловно, повысит предсказательные возможности нашего теоретизирования, т.к. за долгие годы развития теории и практики модернизации и, шире, анализа проблем развития и причин неразвитости, накопился большой эмпирический материал, позволяющий заранее предвидеть многие грядущие проблемы. Однако не следует и переоценивать результаты такого теоретизирования. Теория – инструмент анализа, а не священная доктрина, избавляющая от решений и ответственности.

Учитывая роль модернизационной парадигмы в выстраивании национальных и интернациональных стратегий развития, представляется крайне настоятельным провести переосмысление развития самой теории модернизации. Научный анализ процессов, относимых большинством исследователей к корпусу «модернизационных», ведет свою генеалогию от работ Макса Вебера/3/. Слово же «модернизация» как термин было введено в употребление лишь в 1950-х годах. «С тех пор оно характеризует теоретический подход, который, перенимая постановку вопроса у Макса Вебера, разрабатывает ее научными и теоретическими средствами социально функционализма. Понятие модернизации относится к целой связке кумулятивных и взаимно усиливающихся процессов: к формированию капитала и мобилизации ресурсов; к развитию производительных сил и повышению продуктивности труда; к осуществлению центральной политической власти и формированию национальных идентичностей; к расширению политических прав участия; развитию городских форм жизни, формального школьного образования; к секуляризации ценностей и норм и.т.д.»/4/.

За прошедшие полвека в рамках теории модернизации и в смежных дисциплинах наработан большой корпус исследований, который должен быть осмыслен в довольно специфической проекции проблем российской модернизации. Попытки обойти эту задачу столь частыми ссылками на универсальную значимость концепции «догоняющей модернизации» не являются, по меньшей мере, полностью основательны. В рамках самой современной теории модернизации очень актуальна критика «догоняющей модернизации» как линейной конструкции, предполагающей гонку «за лидером» по уже проложенной траектории развития. Эта критика, по меньшей мере, должна быть учтена при выработке российского модернизационного проекта.

В этой же связи требует анализа позиция многих российских практиков бизнеса, да и государственного аппарата: «от добра добра не ищут. Давайте не изобретать велосипед и использовать уже опробованные методы и инструменты». Безусловно, если велосипед изобретен, его изобретать не нужно. Но дьявол скрывается в деталях. Если меняется профиль и качество дороги, то нужно, по крайней мере, оценить, какой велосипед лучше к ней приспособлен.

В этой связи необходимо проанализировать взаимосвязи общих принципов современной теории модернизации и специфических социальных, культурных и политических особенностей развития нашей страны. Представляется, что выстраивание соответствующих коррелятов позволит продвинуть дальнейшую позитивную дискуссию.

Для подобной работы сложились серьезные предпосылки. В нашей стране за последние годы было выполнено значительное количество очень фундированных работ, как собственно по проблеме модернизации России, так и в смежных областях, таких как теория трансформации, теория развития, социология развития, экономическая социология. Здесь, прежде всего, имеются в виду работы А. Ахиезера/5/, А. Вишневского/6/, Т. Заславской/7/, Ю. Левады/8/, А. Панарина/9/, В. Радаева/10/, Е. Ясина/11/.

Однако, на пути столь необходимой плодотворной, взаимообогащающей дискуссии еще много барьеров. Так, по давно установившейся отечественной традиции, сильно отличающейся от практики Запада, в нашей науке полемика между сторонниками различных концепций ведется крайне редко. Еще реже стремление проникнуть в точку зрения оппонента. Часто остаются без внимания несущие конструкции авторской концепции, которые как раз и требуют понимающего анализа. В этой связи автор считает необходимым представить свое видение типологического места ряда работ российских исследователей в общих рамках теории модернизации с тем, чтобы таким образом стимулировать диалог по ключевым проблемам российской модернизации.

Фокусом усилий автора является обоснование тезиса, что многие проблемы нашего развития проистекают из недостаточного понимания характера того модернизационного проекта, который реализуется в современной России. Более того, важно осознать, что этот проект парадигмально связан с большинством предшествующих отечественных модернизационных проектов. Читателю предлагается аналитическая конструкция, направленная на парадигмальное различение модернизационных проектов. Эти проекты характеризуются их отношением к предшествующему развитию. Принципиально важна степень опоры таких проектов на разного рода идеологические доктрины или, напротив, на многомерную практику реальной жизни.

В центре обсуждения смена модернизационной парадигмы, в рамках которой в течение длительного времени развивалась Россия, переход к новой «органичной» модели модернизации, соответствующей кардинальным социальным переменам, произошедшим в нашей стране за предшествующие десятилетия.

В Докладе представлены задачи новой модели отечественной модернизации, отвечающей как вызовам, стоящим перед нашей страной, так и социальным предпосылкам ее развития. Здесь анализируются изменения в характере этого развития, требования к государственным институтам, обусловленные как спецификой отечественного социального функционирования, так и задачами модернизационного прорыва.

Значительное место в работе занимает анализ взаимосвязи процессов социальной трансформации и модернизационных проектов. Это связано с тем, что многие процессы, задающие рамки модернизационных проектов, носят макросоциальный характер и обладают очень длительными трендами, которые, в свою очередь, серьезно ограничивают «коридоры возможностей» развития. Анализ этих «коридоров» занимает существенное место в Докладе.

Но, одновременно, инерция сложившихся тенденций развития порождает очень серьезные противоречия в экономике, политике и социальной жизни нашей страны. Собственно, модернизационный проект и нужен тогда, когда инерционный сценарий чреват серьезными угрозами.

Именно эти тенденции и противоречия, возможности их разрешения и коррекции порождают подлинные альтернативы российской модернизации. Важно оценить последствия реализации каждой из этих альтернатив и сопоставить их с теми вызовами, которые брошены современной России. Стоит задача продемонстрировать читателю взаимосвязь различных модернизационных парадигм, соответствующих стратегий развития нашей страны с возможностями адекватного ответа на глобальные и внутренние вызовы.

Выбор между альтернативами не предопределен. Более того, поворот к наиболее привлекательной стратегии модернизации потребует мобилизации социальных и политических усилий активной части общества.

Но шанс все же есть. В большой мере он зависит от позиции политического класса страны. Она же в свою очередь, хочется на это надеяться, хоть в какой-то степени зависит от понимания этим классом сущности происходящего, понимания «что ныне лежит на весах». Даже сугубо прагматические, более того, своекорыстные интересы этого класса все жестче сопряжены с выстраиванием реалистичного российского модернизационного проекта, укладывающегося в довольно узкий «коридор возможностей», заданный нашей предшествующей историей и, особенно предшествующими десятилетиями.

Следует ясно отдавать себе отчет, что реалистичный модернизационный проект может многое скорректировать и перенаправить. Но он не может и, главное, не должен стремиться пересоздать нашу страну по принципу «нарисуем, будем жить». Так уже пробовали, заплатили и не раз дорогую цену, хватит.

Реализм модернизационного проекта может держаться на социальной поддержке и на критике тех слоев и групп населения, которые и способны и заинтересованы в рациональной оценке практики социальной, политической и хозяйственной жизни страны. В этой связи в Докладе значительное внимание уделяется тем кардинальным, в строгом смысле историческим макросоциальным изменениям, произошедшим в России за несколько предшествующих десятилетий. Показывается, что впервые в истории нашей страны сложились массовые слои и группы населения, основывающие свою социальную практику на индивидуальных ценностях и рациональном выборе – по существу «новая Россия». Показывается, что ценности и представления этих групп с необходимостью должны стать ориентирами нового модернизационного проекта – национально-демократической модернизации.

В Докладе обсуждаются сущность, принципы и задачи национально-демократической модернизации, ее социальные, государственные и экономические компоненты. Этот анализ не претендует на целостную модернизационную стратегию России. Разработка такой стратегии – задача, требующая длительных масштабных коллективных усилий. Примерный анализ отдельных, но очень значимых задач имеет своей целью показать практическую применимость сделанных в работе теоретических выводов.

В целом, цель данного доклада – убедить читателя, что в России «Модерн - незавершенный проект»/12/. Его ждет захватывающее будущее.

 

* * *

Хотелось бы поблагодарить всех участников обсуждений на различных стадиях подготовки данного Доклада и, прежде всего, моих друзей и коллег – членов Совета по национальной стратегии, неизменная благожелательность которых в большой мере стимулировала мои усилия. Критические замечания и соображения, высказанные в ходе обсуждения, по мере сил и возможностей нашли свое отражение в представляемом тексте.

Также особая благодарность РИО Центру, без побудительного стимула и участия которого эта многолетняя работа не получила бы своего завершения.

___________________________________

Литература:

/ 1 / Frencis Fukuyama. After the Neocons. Pp.114-154.

/2/ Крейг Калхун. Теории модернизации и глобализации: кто и зачем их придумывал. //Русские чтения. Выпуск 3. М. 2006.Сс.8-25.

/3/ М. Вебер. Протестантская этика и дух капитализма. М. Вебер. Избранные произведения. М.1990.

/4/ Хабермас, Ю. Философский дискурс о модерне. М. 2003.С.8.

/5/ Ахиезер А.С. Хозяйственно-экономические реформы в России: как приблизиться к пониманию их природы? Pro et Contra. Лето 1999. Три века отечественных реформ. Сс.41-66. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. В 3-х томах. М.1991.

/6/ Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М. 1999.

/7/ Заславская Т.И. Современное российское общество. Социальный механизм трансформации. М. 2004.

/8/ Левада Ю.А. От мнений к пониманию. М. 2003

/9/ Панарин А.С. Россия в цивилизационном процессе.- М.: ИФ РАН, 1995. - 261 с.

/10/ Радаев В.В. Экономическая социология. М.1997.

/11/ Ясин Е.Г. Модернизация экономики и система ценностей. М. 2003.

/12/Хабермас, Ю. Философский дискурс о модерне. М. 2003.С.5.

Модернизационные парадигмы.

Приведенные доктринальные установки, связанные с основными современными течениями политической мысли, позволяют прояснить возможные кардинальные различия во взглядах на сущность проблем трансформационных преобразований. Обращение к этим доктринальным установка позволяет также оценить роль и возможности социальных институтов в разрешении социокультурных трансформационных напряжений.

Это разрешение, как правило, связано с институциональным или социокультурным «шоком», позволяющим изменить сложившееся в предшествующий период пространство представлений, иерархию их ценностей. Выше мы уже отмечали, что одним из средств такого шока, служащего исходной социокультурной предпосылкой модернизационного проекта, является «игра на понижение», фиксация тотальной неразвитости страны-объекта модернизационного проекта. Вполне возможно, что без этого невозможно обеспечить социальную поддержку преобразований, готовность общества принять издержки (зачастую сильно недооцененные) грядущих реформ.

Социокультурный шок, в общем случае, связан с «вбрасыванием» и, соответственно, восприятием ценностей, радикально отличающихся от тех, на которые прежде ориентировалось общество. Ситуация почти библейская: «сжигают кумиры, коим поклонялись, поклоняются тем, что сжигали». В результате разом отвергнута вся институциональная среда, покоившаяся на прежнем ценностном фундаменте.

Институциональный шок является результатом введения формальных институтов, адаптация к которым требует радикального изменения ценностных оснований социальной деятельности населения. Примером могут служить экономические реформы в России, начатые в 1992 году.

Субъект-контекстуальные отношения в рамках трансформационных изменений, а также модернизационных проектов уже рассматривались выше в различных теоретических сценариях модернизации. Среди них много волюнтаристских концепций, полагающих, что субъект преобразований (вождь, харизматический лидер и т.п.) обладает почти безграничными возможностями. Эти конструкции, характерны, прежде всего, для эпохи Просвещения, в которых культурный герой-реформатор, просвещенный монарх сметает все преграды на своем пути. Эти конструкции до крайности романтизируют процесс трансформации. В них акцент делается на социальных средствах введения институциональных преобразований и инструментах поддержания функционирования социальных институтов.

Иной точки зрения придерживаются теории, акцентирующие внимание на соответствии социальных интенций вводимым институциональным преобразованиям. Так, в марксистском, историко-материалистическом подходе эта проблема рассматривается под углом роли личности в истории. Здесь роль личности - субъекта трансформации существенно ограничена интересами наиболее влиятельных слоев и групп населения, прежде всего правящего класса (см., например, К.Маркс. «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»). Во многом схожей позиции придерживается современная теория элит, которая полагает, что “элиты могут лишь то, что им позволяют делать внеэлитные группы”\1\.

В этом смысле соотношение контекстуальных и субъектных диспозиций, проще говоря, реакция общества на воздействие субъекта перемен может быть рассмотрено как системообразующее. Теоретическая гипотеза автора, примыкающего к современной теории элит, состоит в том, что соотношение субъектных и контекстуальных диспозиций является ключевой характеристикой трансформационных процессов, предопределяющей как их процессуальное измерение, так и результаты преобразований.

Эта многомерная диспозиция может быть линеаризована и введена в виде оппозиции: “вмененный” - “востребованный”. Выше мы уже рассматривали теоретические подходы «зависимого развития», в которых обсуждается результаты использования “навязанных” моделей в развивающихся странах. Однако, понятие “навязанный”, как представляется, связано со слишком сильной модальностью, которая является лишь частным случаем более общей категории “вменения”. Также, категория “вменения” больше соответствует методологической позиции предлагаемого исследования.

При таком понимании модернизация предстает частным случаем трансформационных преобразований, связанным с наличием сильного субъектного воздействия на ход социальных процессов. Ее основной, охарактеризованный выше признак – формирование институтов, рассматриваемых лидерами преобразований в качестве «современных» (в традиционно-нормативном или уже новом понимании). При этом, как это видно из введенного выше различения «вменение» – «востребованность», эти лидеры зачастую не различают истоки собственных представлений о такой «модерности». «Модерными» представляются как институты, используемые «передовыми» странами, так и действительно «современные» институты. Институты, соответствующие собственному социально-историческому времени этих стран, наиболее полно отвечающие требованиям сложившейся ситуации, способные решить наличные социальные проблемы.

В качестве важного источника представлений о «модерности» уместно еще раз указать на либерализм, изначально лежавший в основе модернизационных представлений, для которого характерен принципиальный внеисторизм. «Во все времена либералы отличались одной особенностью: всю предшествующую историю они считали плодом ошибок и заблуждений, тогда как свой приход отождествляли с «веком Разума» и даже с «концом истории»/2/.

Т.е. термин «модернизация», в его традиционной трактовке, не столько специфицирует трансформационную модель, сколько указывает на ориентир этих преобразований – сокращение разрыва в уровне развития с наиболее развитыми странами.

При анализе оппозиции “вменение” - “востребованность”, позволяющей лучше прояснить содержание модернизации, крайне важно прояснить причины, обусловливающие выбор конкретной модернизационной модели. Прежде всего, этот выбор связан с исходной оценкой субъектом модернизации макросоциального контекста институциональных преобразований. В этом смысле само понятие “модернизация” (осовременивание) в его исходной трактовке, как это было показано выше, всегда несет в себе следы нормативной установки. При отсутствии такой нормы как трансформационного ориентира вряд ли имеет смысл использовать понятие «модернизация». Другой вопрос, как формируется этот нормативный ориентир: из какого-то заимствованного образца или из конструирования этого образца, исходя из проблемной ситуации своей страны с учетом специфики ее развития.

Это позволяет еще уточнить понятие «модернизация». «Модернизация» - специфический случай трансформационных процессов, когда субъекты институциональных преобразований ориентируются на некие избранные или сконструированные нормативные образцы. Такое понятие включает в себя оба подхода к выбору нормативного образца: как доктринально-заимствованного, так и проблемно-конструктивного.

Радикальное несоответствие между высокозначимой нормой, с одной стороны, и реальным состоянием общества, его ожиданиями, с другой, могло приводить к выводу о том, что такое общество недостойно того, чтобы потенциальный лидер, модернизационный субъект считался с ожиданиями этого общества, его готовностью к переменам. Примером такого подхода являлись не только культуртрегерские действия колониальных властей европейских держав в Африке и Азии, но и аналогичные по своей сущности реформы Петра I. Следует отметить, что и в реформаторских устремлениях эпохи Просвещения ясно просматривались установки “вменения” пассивному обществу институциональных установлений, основанных на доктринальных построениях. Недаром их важнейшим субъектным элементом выступал просвещенный абсолютный монарх, который только и мог, по представлениям авторов соответствующих трансформационных конструкций, обеспечить воплощение в жизнь благодетельных преобразований вопреки сопротивлению косного общества.

Для отрицания субъекта трансформации права реально существующего общества – объекта предстоящих реформ на диалог необходимо, чтобы этот субъект ощущал себя культурно выведенным за границы этого общества. Грубо говоря, модернизационные элиты должны ощущать себя в чужой, дикарской покоренной стране.

Напротив, “востребованность” возникает из представлений о том, что общество является достойным партнером модернизационного субъекта, заслуживает диалога.

Если в случае «вмененной» модели модернизации общество априорно рассматривается как косное и пассивное, то “востребованность” предполагает наличие в обществе элементов, готовых воспринять определенные институциональные изменения. Это положение сильно дифференцирует макросоциальный контекст в зависимости от доминирующих моделей осознания реальности и, соответственно, требуемых механизмов регулирования.

“Востребованность”, предполагает наличие макросоциального контекста, в котором имеются существенные слои и группы, проблематизирующие свое социальное положение, готовые оценивать соответствие предлагаемых преобразований своим интересам или, по меньшей мере, сформированным (зачастую мифологизированным или идеологически переформатированным) ожиданиям. Т.е. «востребованность» - продукт рационализации, рефлексии социально-экономических и политических интересов соответствующих групп.

Таким образом, «вменение» продукт модернизационных интенций узких элитных или идеологических групп, рассчитывающих опереться на ресурсы власти. «Востребованность», напротив, результат некоторого, относительно широкого консенсуса, по меньшей мере, элит и поддерживающих их групп, а зачастую и более широкого круга социальных сил.

В этом смысле социально-исторический трансформационный процесс (в его «веберовской» модели) создает предпосылки для перехода от модернизации, способной опираться лишь на «вменение», к «востребованным» преобразованиям на основе последовательного расширения спектра целе-рациональных слоев и групп, которые, в свою очередь, и выступают социальной базой «востребованности».

Историческими примерами “вмененной” модели модернизации могут служить, как конструирование системы институтов США в ходе дискуссий отцов-основателей, так и реформы Петра Великого. Примерами “востребованных” модернизаций могут быть, как “Славная революция”, которая возвела Вильгельма Оранского на британский престол, так и великие Александровские реформы, подготовленные как духовными устремлениями передовой части российского общества, так и огромными моральными потрясениями в результате поражения в Крымской войне. Хотя, конечно, в этих реформах легко увидеть оба источника нормы: и заимствование и конструирование.

Национальное потрясение, осознание «отсталости» России обусловило высокую адаптационную готовность общества, на время блокировало консервативное сопротивление грядущим переменам. В этом смысле к востребованным реформам следует также отнести и Перестройку. Нарастающие экономические трудности и кризис политики М.С.Горбачева обусловили также востребованность экономических реформ начала 1992 года. Мера совпадения содержания этих реформ с ожиданиями, уровень рациональности в анализе проблем – отдельный вопрос.

Исторический опыт показывает, что «вменение» возможно лишь при условии некоторых предпосылок. Прежде всего, носители модернизационных преобразований должны ощущать себя некими «мессиями», несущими благо и свет своему народу. Да и «просвещаемый» народ должен чувствовать мессианский запал лидеров преобразований. Без соответствующего идеологического нарратива эта модель преобразований довольно быстро «выдыхается».

Соответствующую идеологическую компоненту можно увидеть и при реализации «востребованных» преобразований. Она, безусловно, облегчает консолидацию соответствующих групп, придает латентным рациональным ожиданиям ясные символические ориентиры позволяющие отграничивать сторонников преобразований от их оппонентов.

В целом для аналитического различения характера модернизационных проектов оппозиция «идеологический» - «рациональный» является достаточным коррелятом оппозиции «вмененный» - «востребованный». К этому следует добавить, что оппозиция «идеологический» - «рациональный» позволяет также лучше различать природу образца модернизационных преобразований. «Идеологически» сконструированные образцы обычно являются продуктом тривиализации религиозной или идейно-политической доктрины, а «рациональные» имеют своим источником проблемную ситуацию, в которой находится соответствующая страна.

Вполне очевидно, что речь идет об аналитическом различении, имеющем вполне определенные исследовательские задачи. Реальные модернизационные проекты, при преобладании одного из двух признаков, всегда имеют элементы другого.

Другим основанием для различения модернизационных моделей является соотношение между телеологическими или генетическими установками субъекта преобразований. Если общество предстает косным, пассивным объектом преобразований, который не способен на рациональную оценку этих преобразований, то главной проблемой является выбор соответствующей модели и средств, инструментов последовательного, а зачастую и жесткого их проведения в жизнь.

Если же общество воспринимается в роли партнера (пусть даже младшего, имеющего малый вес при выборе модели реформ), то гораздо более важную роль начинают играть проблемы социального генезиса, поддержания и развития реально существующих жизнеспособных институтов; взаимной адаптации институтов и моделей социального действия.

Все эти, выше введенные четыре различения, взятые попарно, позволяют выделить четыре принципиально различные модели модернизации - модернизационные парадигмы:

· идеолого-телеологическая;

· идеолого-генетическая;

· рационально-генетическая;

· рационально -телеологическая \3\.

Использование понятия парадигма опирается на исследовательскую традицию, в рамках которой «…сложные решения, особенно коллективные, могут опираться на более или менее взаимосвязанные системы верований, которые при желании можно обозначить как парадигмы, поскольку по своим функциям и природе они действительно близки к куновским парадигмам