Откуда это побуждение обладать?

 

Дождь шел в течение нескольких дней, и надеж­ды на его прекращение не было. Холмы и горы были окутаны черными тучами, а зеленый берег по ту сторону озера был скрыт густым туманом. Всюду были лужи, и дождь проникал через полуоткрытые окна автомобиля. Оставляя озеро позади и уходя серпантином в горы, дорога проходила мимо множества небольших городов и деревушек, а затем под­нималась по склону горы. Спустя некоторое время дождь прекратился. Мы поднимались выше, уже начали показываться зас­неженные пики гор, искрясь под лучами утреннего солнца. Автомобиль остановился, и дальше мы по­шли пешком по тропинке, которая удаляясь от до­роги, вывела нас среди деревьев в открытые луга. Воздух был чистым и холодным, было здесь удиви­тельно тихо. Не было ни людей, ни пасущихся ко­ров со звоном колокольчиков. Тропинка была влаж­ной, а сосна переливалась каплями прошедшего недавно дождя. Подойдя к краю утеса, мы увидели далеко внизу ручей, текущий от отдаленных ледни­ков. Он питался несколькими водопадами, но их шум не достигал этого далекого местечка, и стояла пол­ная тишина.

Мы тоже не могли нарушить ее. Это была чару­ющая тишина. Ваш ум больше не продолжал свое бесконечное блуждание. Его внешнее движение ос­тановилось, и он отправился в путешествие к боль­шим высотам и удивительным глубинам. Но вско­ре даже это путешествие прекратилось, и не было ни внешнего, ни внутреннего движения ума. Он был полностью спокоен, но все же движение было. Движение, совершенно не связанное с уходом и приходом ума, движение, которое не имело причи­ны, цели, центра. Это было движение в пределах ума, сквозь ум и за пределы ума. Ум мог следовать за всеми его действиями, даже запутанными и изощренными, но он был неспособен следовать за этим другим движением, которое не происходило из него самого.

Так что ум был спокоен. Его не заставили быть спокойным, его спокойствие не было организован­ным и не было вызвано каким-то желанием быть спокойным. Он был просто спокоен, и, от такого спокойствия, происходило бесконечное движение. Ум никогда не мог схватить его и поместить среди вос­поминаний, он бы сделал так, если бы мог, но не мог узнать это движение. Уму оно было незнакомо, поскольку он никогда не знал его, поэтому и был спокоен, а бесконечное движение происходило вне пределов воспоминания.

Теперь солнце было позади далеких пиков, ко­торые снова закрылись облаками.

«Я ожидал этого разговора много дней, и сейчас, когда я здесь, не знаю с чего начать».

Это был молодой человек, довольно высокий и худой, но держался с достоинством. Он сказал, что окончил колледж, но не был прилежным сту­дентом, едва выдержал экзамен. И только благо­даря тому, что отец тянул его за уши, он сумел получить перспективную работу, но и трудился без желания. Его совершенно не волновали события происходящие в мире. Он был женат и имел ма­ленького сына — довольно хороший ребенок и уди­вительно умный, — добавил он, учитывая посред­ственность родителей. Но когда мальчик вырастет, он, вероятно, станет таким же, как остальная часть мира, преследуя успех и власть, если к тому вре­мени мир все еще останется.

«Как видите, я могу достаточно свободно разго­варивать о многих вещах, но то, о чем я действи­тельно хочу поговорить, кажется очень сложным и трудным. Я никогда прежде не говорил о своей про­блеме с кем-либо, даже с женой, и предполагаю, что это делает наш разговор трудным. Но если вы наберетесь терпения, я постараюсь объяснить».

Он сделал паузу на несколько мгновений, а за­тем продолжил.

«Я единственный сын, причем довольно изба­лованный. Хотя я увлекаюсь литературой и хотел бы писать, у меня нет ни дара, ни возможности. Я не глуп и мог бы достичь кое-чего в жизни, но меня беспокоит снедающая меня проблема: я хочу беспредельно обладать людьми. Я стремлюсь не просто к обладанию, а к полному доминированию. Я не могу выносить, когда присутствует хоть ка­кая-то свобода для человека, которым я обладаю. Я наблюдал за другими, и, хотя они также власт­ны, все это настолько ревностно, без какой-либо реальной интенсивности. Общество с его поняти­ем о хороших манерах удерживает их в пределах рамок. Но у меня нет никаких рамок, я просто обладаю, без любых качественных прилагатель­ных. Не думаю, что кому-то известно то, через какие агонии я прохожу, каким пыткам подверга­юсь. Это не просто ревность, это буквально адс­кий огонь. Чего-то ведь должно хватать, хотя пока ничего не хватает. Внешне я умею контролиро­вать себя, и, вероятно, кажусь вполне нормаль­ным, но внутри я бушую. Пожалуйста, не поду майте, что я преувеличиваю, мне только жаль, что это не так».

Что вызывает у нас желание обладать не только людьми, но и вещами, и идеями? Зачем это побуж­дение иметь, со всей его борьбой и болью? И когда мы действительно обладаем, это не решает пробле­му, а лишь порождает другие. Позвольте спросить, вы знаете, почему хотите обладать, и что означает обладание?

«Обладание собственностью отличается от об­ладания людьми. Пока наше нынешнее прави­тельство действует, будет разрешено личное вла­дение собственностью, не слишком много, конеч­но, но по крайней мере несколько акров, дом или два, и так далее. Вы можете принимать меры, чтобы охранять вашу собственность, держать ее на свое имя. Но с людьми по-другому. Вы не мо­жете их закрепить или запереть. Рано или по­здно они выскальзывают из ваших рук, а затем начинается пытка».

Но откуда это побуждение обладать? И что мы подразумеваем под обладанием? В обладании, в чув­стве, что вы имеете, присутствует гордость, некото­рое ощущение власти и престижа, верно? Есть удо­вольствие от осознания, что это что-то является ва­шим: будь то дом, кусок ткани или редкая картина. Обладание способностью, талантом, возможностью достигать и признание, которое это приносит, — также придает вам ощущение важности, безопас­ную перспективу на жизнь. Пока люди обеспокое­ны, обладать и быть обладаемым — это часто вза имно удовлетворяющие отношения. Имеется также обладание с точки зрения верований, идей, идеоло­гий, не так ли?

«Разве мы не входим в слишком широкую об­ласть?»

Но владение подразумевает все это. Вы можете хотеть обладать людьми, другой может обладать це­лым рядом идей, в то время как кто-то еще может быть удовлетворен, имея несколько акров земли. Но как бы сильно объекты не варьировались, всякое владение, по существу, одинаковое, и каждый бу­дет защищать то, что он имеет, или в самом отказе будет обладать чем-то еще на другом уровне. Эко­номическая революция может ограничить или от­менить владение частной собственностью, но быть свободным от психологической собственности лю­дей или идей — это совершенно другой вопрос. Вы можете избавиться от одной специфической идео­логии, но скоро найдете другую. Вы должны обла­дать любой ценой. А теперь, существует ли момент, когда ум не обладает или не обладаем? И почему хочется обладать?

«Я предполагаю, что при обладании чувствуешь себя сильным, в безопасности, и, конечно, всегда присутствует удовлетворяющее удовольствие в чув­стве собственности, как вы говорите. Я хочу обла­дать людьми по нескольким причинам. С одной сто­роны, ощущение власти над другим придает мне чувство важности. При обладании также имеется ощущение благосостояния, чувствуешь себя комфор­тно и в безопасности».

И все же при этом всем есть конфликт и печаль. Вы хотите продолжить получать удовольствие от об­ладания и избегаете боли из-за него. А так можно делать?

«Вероятно, нет, но я продолжаю пробовать. Я качусь на стимулирующей волне обладания, пре­красно зная, что случится, и когда происходит па­дение, как это всегда и происходит, я поднимаюсь и сажусь на следующую волну».

Тогда у вас нет никакой проблемы, не так ли?

«Я хочу, чтобы эта пытка закончилась. Дей­ствительно невозможно обладать полностью и на­всегда?»

Это кажется невозможным в отношении собствен­ности и идей, и не намного ли это более невозмож­но в отношении людей? Собственность, идеологии и устоявшиеся традиции статичны, фиксированы, и их можно защищать в течение длительных перио­дов времени через законодательство и различные формы сопротивления, но с людьми все не так. Люди живые, как и вы, они тоже хотят доминировать, обладать или быть обладаемыми. Несмотря на ко­дексы морали и санкции общества, люди выскаль­зывают из-под одного образца обладания в другой. Не бывает такой вещи, как полное обладание чем-нибудь в любое время. Любовь никогда не является обладанием или привязанностью.

«Тогда, что я должен сделать? Я могу освобо­диться от этого страдания?»

Конечно можете, но это совершенно другое. Вы осознаете, что обладаете, но когда-либо осознаете момент, когда ум не обладает, не обладаем? Мы обладаем, потому что в нас самих мы ничто, а в обладании мы чувствуем, что кем-то стали. Когда мы называем себя американцами, немцами, русски­ми, индусами или кем угодно, ярлык придает нам ощущение важности, потому-то и защищаем его с мечом и хитрым умом. Мы ничто, кроме того, чем мы обладаем: ярлыком, счетом в банке, идеологией, человеком, — и это отождествление порождает враж­ду и бесконечную борьбу.

«Мне все это достаточно хорошо известно, но вы сказали кое-что, что задело струнку моей души. Я когда-либо осознаю момент, когда ум не обладает, не обладаем? Не думаю, что я осознаю».

Ум может прекратить обладать или быть обладаемым, обладать прошлым и быть обладаемым бу­дущим? Может он быть свободен как от влияние пережитого, так и побуждения пережить?

«Это когда-либо возможно?»

Вам придется выяснить, полностью осознать пути вашего собственного ума. Вы знаете истину об об­ладании, о печали из-за него и удовольствии, но вы остановились там и пробуете преодолеть одно дру­гим. Вы не знаете момента, когда ум не обладает, не обладаем, когда он полностью свободен от того, что было, и от желания стать. Исследовать это и самому обнаружить суть этой свободы — вот фак­тор освобождения, а не желание быть свободным.

«Я способен на такое трудное исследование и об­наружение? В некотором роде, да. Я был хитер и целеустремлен в обладании, с той же самой энергией я могу теперь начинать исследовать свободу ума. Я хотел бы возвратиться, если можно, после того, как я поэкспериментирую с этим».

 

 

Желание и боль противоречия

 

Два человека были заняты рытьем длинной, уз­кой могилы. Это был рыхлая песчаная почва, с при­месью небольшого количества глины, и копание да­валось легко. Теперь они подравнивали углы моги­лы и придавали ей опрятный вид. Несколько пальм нависали над могилой, и на них были большие связки золотистых кокосовых орехов. На мужчинах были только набедренные повязки, их голые тела блесте­ли в лучах раннего утреннего солнца. Легкая почва была все еще влажной из-за недавних дождей, и листья деревьев, потревоженные нежным ветерком, искрились в ясном утреннем воздухе. Это был чу­десный день, и поскольку солнце только что пока­залось над верхушками деревьев, еще не было слиш­ком жарко. Море казалось бледно-синим и очень спокойным, а белые волны лениво накатывались на берег. В небе не было ни облачка, и убывающая луна еще находилась посередине неба. Трава ярко зеленела, повсюду летали птицы, перекликаясь раз­ными голосами. На земле царило великое умирот­ворение.

Поперек узкой траншеи мужчины поместили две длинных доски и поперек них положили канат. Их яркие набедренные повязки и темные, загорелые тела

придали жизнь пустой могиле, затем они ушли, и земля быстро высыхала на солнце. Это было боль­шое кладбище, без особого порядка, но ухоженное. Ряды белых надгробий с выгравированными имена­ми на них, потускнели из-за обильных дождей. Два садовника работали на кладбище целый день: поли­вая, подрезая, сажая и пропалывая. Один был вы­соким, а другой — низкорослым и полным. За ис­ключением набедренной повязки, и повязки на го­ловах, предохраняющей от палящего солнца, — на них ничего не было. Их кожа была почти черной. В дождливые дни, набедренная повязка также была единственным предметом одежды, и дожди смыва­ли загар с тел. Высокий поливал кустарник, кото­рый он только что посадил. Из большого, круглого, глиняного горшка с узким горлом он расплескивал воду на листья и цветы. Горшок блестел на солнце, как и мускулы его смуглого тела, передвигающего­ся с непринужденностью, и в том, как он стоял, было изящество и достоинство. За ним было приятно на­блюдать. Тени были длинными в утреннем солнце.

Внимание — странная вещь. Мы никогда не смотрим без призмы слов, объяснений и предубеж­дений, мы никогда не слушаем без суждения, срав­нения и воспоминания. Сам факт, присвоения на­звания цветку или птице является отвлечением. Ум никогда не спокоен, чтобы смотреть, слушать. В тот момент, когда он смотрит, он отключен в его беспокойных блужданиях, в самом акте слушания присутствует интерпретация, воспоминание, удо­вольствие, а внимание отсутствует. Ум может быть поглощен вещью, которую видит, или тем, что слу­шает, как ребенок игрушкой, но это не внимание. Не является вниманием концентрация, так как кон­центрация — это способ исключения и сопротив­ления. Внимание есть только тогда, когда ум не поглощен внутренней или внешней идеей или объектом. Внимание — это полное добро.

Он был мужчиной средних лет, почти лысый, с ясными, внимательными глазами. Трудная жизнь, которая была полна волнений и тревог наложила отпечаток на его лицо — оно было испещрено мор­щинами. Отец нескольких детей, объяснил, что его жена умерла во время рождения последнего ребен­ка, и теперь они жили с какими-то родственниками. Хотя он все еще работал, его жалованье было ма­леньким, и было трудно сводить концы с концами, но, так или иначе, они жили без особой нужды. Старший сын зарабатывал себе на жизнь сам, а вто­рой ходил в колледж. Сам он был из семьи, которая имела строгие традиции многих столетий, и это вос­питание теперь очень пригодилось ему. Но у следу­ющего поколения, кажется, все будет по-другому, мир изменялся быстро, и старые традиции руши­лись. В любом случае, жизнь продолжалась, и было бесполезно ворчать. Он пришел не для того, чтобы говорить о своей семье или будущем, а о самом себе.

«С тех пор, как я себя помню, кажется, что живу в состоянии противоречия. Я всегда имел идеалы и всегда был далек от них. С самых ранних лет я чув­ствовал тягу к монашеской жизни, жизни в одиночестве и медитации, а закончилось все семейной жизнью. Я когда-то думал, что хотел быть ученым, но вместо этого выполнял монотонную работу в офи­се. Вся моя жизнь была рядом контрастов, и даже сейчас я в самой гуще внутренних противоречий, которые очень беспокоят меня, поскольку я хочу быть в мире с самим собой, но, кажется, не спосо­бен гармонизировать эти противоречивые желания. Что мне делать?»

Естественно, никогда не может быть гармонии или объединения противопоставленных желаний. Вы можете гармонизировать ненависть и любовь? Можно ли когда-либо соединить амбицию и жела­ние мира? Разве они не всегда будут противореча­щими?

«Но нельзя ли конфликтующие желания взять под контроль? Разве эти дикие лошади не могут быть приручены?»

Вы пробовали, не так ли?

«Да, много лет».

И вам удалось?

«Нет, но это оттого, что я не должным образом дисциплинировал желание, недостаточно усердно старался. Ошибка не в дисциплине, а в том, кто терпит неудачу в дисциплинировании».

Не является ли это самодисциплинирование же­лания, породителем противоречия? Дисциплиниро­вать означает сопротивляться, подавлять, а не яв­ляется ли сопротивление или подавление способом конфликта? Когда вы дисциплинируете желание, кто этот «вы», осуществляющий дисциплинирование?

«Это высшее "я"».

Действительно? Или это просто одна часть ума, пытающаяся доминировать над другой, одно жела­ние, подавляющее другое? Это подавление одной части ума с помощью другой, которую вы называе­те «высшим "я"», может только привести к проти­воречию. Всякое сопротивление влечет за собой борь­бу. Как бы сильно одно желание ни подавляло или дисциплинировало другое, это так называемое бо­лее высокое желание порождает другие, которые вскоре восстают. Желания умножаются, не бывает только одно желание. Разве вы не заметили этого?

«Да, я заметил, что при дисциплинировании од­ного специфического желания рядом с ним возни­кает другое. Вам приходится удовлетворять их одно за другим».

И таким образом тратят всю жизнь, преследуя и сдерживая одно желание за другим, только чтобы в конце обнаружить, что желание все еще остается. Воля — это желание, и она тиранически может до­минировать над всеми другими желаниями, но то, что побеждено, нужно побеждать снова и снова. Воля может стать привычкой, и ум, который функциони­рует по привычной колее, является механическим, мертвым.

«Я не уверен, что понимаю все тонкие моменты того, что вы объяснили, но я осознаю запутанность и противоречия желания. Если бы во мне было толь­ко одно противоречие, я мог бы покончить с его борьбой, но их несколько. Как мне добиться успо­коения?» Понимать — это одно, а желать успокоения — это другое. С пониманием действительно приходит успокоение, но просто желание быть спокойным только усиливает желание, которое является источ­ником всего конфликта. Сильное, доминирующее желание никогда не приносит успокоения, а лишь строит стену заключения вокруг себя.

«Тогда, как выбраться из этой сети внутренне противоречивых желаний?»

Действительно ли «как» является исследованием или требованием метода, с помощью которого мож­но положить конец противоречию?

«Возможно, я прошу метод. Но разве только не через терпеливую и суровую практику надлежаще­го метода можно покончить с борьбой?»

Опять же, любой метод подразумевает усилие контролировать, подавлять или сдерживать жела­ние, и при этом усилии создается сопротивление в различных формах, скрытых или грубых. Это по­добно проживанию в узком проходе, который зак­рывает от вас необъятность жизни.

«Вы, кажется, совсем против дисциплины».

Я только указываю на то, что дисциплинирован­ный, созданный по шаблону ум, — это не свобод­ный ум. С пониманием желания дисциплина теряет свою важность. Понимание желания имеет гораздо большее значение, чем дисциплина, которая явля­ется простым соответствием образцу.

«Если не должно быть никакой дисциплины, то как уму освободиться от желания, которое привно­сит все эти противоречия?»

 

 

Время, привычка и идеалы

 

Прошли сильные дожди, и вода в реке поднялась очень высоко. Она выходила из берегов, и некото­рые из деревень затопило. Поля оказались под во­дой, и рогатый скот нужно было увести к более вы­соким пастбищам. Еще немного — она затопит мост, и тогда действительно будут неприятности.

Но когда вода в реке уже достигала опасной точ­ки, дожди прекратились, и уровень воды начал по­нижаться. Немногие обезьяны, спасавшиеся на де­ревьях, были изолированы, и им пришлось оставаться там в течение дня или около того.

Однажды рано утром, когда вода спала, мы от­правились в путь по открытой местности, которая была плоской почти до подножия гор. Дорога шла мимо деревни, и ферм, оборудованных современ­ными машинами. Весна была в полном разгаре, и вдоль дороги цвели фруктовые деревья. Стояла ти­шина и только наш автомобиль гулом своего двига­теля нарушал ее.

Ум молчит только при изобилии энергии, когда есть то внимание, в котором прекращается все про­тиворечие, натяжение желания в различных направ­лениях. Борьба желания за то, чтобы быть тихим, не приводит к тишине. Тишину не купить через какую-нибудь форму принуждения, это не награда за по­давление или за избавление. Но ум, который не мол­чит, никогда не свободен, а небеса открыты лишь только для тихого ума. Благодать, которую ищет ум, не найти благодаря его поиску, и при этом она не скрыта в вере. Только тихий ум может получить то благословение, которое не дано церкви или вере. Для того, чтобы ум был тихим, все его противоречащие углы должны соединиться вместе и быть сплавлен­ными воедино в пламени понимания. Тихий ум — это не размышляющий ум. Чтобы размышлять, дол­жен быть наблюдатель и наблюдаемое, переживаю­щий с грузом прошлого. Всякое желание — это противоречие, поскольку каждый центр желания оппо­зиционно настроен в отношении другого центра. Спокойствие всего ума — это медитация. «Меня всегда интересовали религиозные вопро­сы, — сказал он, — и рано утром, прежде, чем вста­ют дети и начинается домашняя суматоха, я прово­жу значительный период времени в практике меди­тации. Я считаю медитацию очень полезной для получения контроля над умом и культивирования некоторых необходимых добродетелей. Я услышал несколько дней назад вашу беседу о медитации, но поскольку плохо знаком с вашим учением, то не совсем способен понять. Но не об этом я хочу пого­ворить. Я пришел, чтобы говорить о времени, как о средстве для осознания наивысшего. Насколько я вижу, время необходимо для культивирования тех качеств и чувствительности ума, которые являются необходимыми, для достижения просвещения. Это так, не правда ли?»

Если вы начинаете с утверждения определенных вещей, тогда возможно ли отыскать истину вопроса? Не мешают ли умозаключения ясности мысли?

«Я всегда принимал как должное, что время необходимо для достижения освобождения. Это имен но то, что утверждает большинство религиозных книг, и я никогда не подвергал это сомнению. Из этого следует вывод, что иногда люди осознают воз­величенное состояние мгновенно, но лишь немно­гие. Я согласен с вами, что ясное мышление воз­можно только тогда, когда ум свободен».

И освободиться от них чрезвычайно трудно, верно?

Теперь, что мы подразумеваем под временем? Су­ществует время по часам, время как прошлое, на­стоящее и будущее. Существует время как память, как расстояние при путешествии, и время как дос­тижение, процесс становления кем-то. Все это то, что мы подразумеваем под временем. И возможно ли, чтобы ум был свободен от времени, вышел за пределы его ограничений? Давайте начнем с хроно­логического времени. Можно ли быть свободным от времени в фактическом, хронологическом смысле?

«Нет, если хотите успеть на поезд! Чтобы быть нормально действующим в этом мире и поддержи­вать некоторый порядок, необходимо хронологичес­кое время».

Тогда есть время как память, привычка, тради­ция и время как усилие, чтобы достичь, выполнить, стать. Очевидно, требуется время, для изучения про­фессии или приобретения навыков. Но необходимо ли время для осознания наивысшего?

«Мне кажется, что необходимо».

Что это, которое достигает, осознает?

«Я предполагаю, что это то, что вы называете

Что является связкой воспоминаний и ассоциа­ций как сознательных, так и неосознанных? Сущ­ность, которая наслаждается и страдает, практику­ет достоинства, приобретает знание, накапливает опыт, сущность, которая познала удовлетворение и расстройство и думает, что есть душа, Атман, выс­шее «я». Эта сущность, «я», эго, является продук­том времени. Сама ее суть — это время. Она дума­ет во времени, функционирует во времени и созда­ет себя во времени. «Я», которое является памятью, думает, что через время оно достигнет наивысшего. Но его «наивысшее» является тем, что оно само сформулировало, и поэтому также находится в пре­делах области времени, не так ли?

«Как вы это объясняете, то кажется, что прила­гающий усилия и цель, за которую он борется, оди­наковы в пределах сферы времени».

Через время вы можете достигать только того, что создало время. Мысль — это отклик памяти, и мысль может понимать только то, что она приду­мала.

«Вы говорите, сэр, что ум должен быть свободен от памяти и от желания достичь, осознать?»

Мы поговорим об этом позже. Если позволите, давайте подойдем к проблеме по-другому. Возьмите насилие, например, и идеал отказа от насилия. Ска­зано, что идеал отказа от насилия — это средство сдерживания насилия. Но так ли это? Скажем, я жесток, а мой идеал — не быть жестоким. Имеется интервал, промежуток между тем, кем я фактичес­ки являюсь, и тем; каким я должен быть, идеалом.

Чтобы покрыть это мешающее расстояние, требу­ется время. Идеал должен быть достигнут посте­пенно, и в течение этого интервала постепенного достижения я имею возможность баловаться удо­вольствием насилия. Идеал — это противополож­ность того, чем я являюсь, а все противоположнос­ти содержат в себе семена их собственных противо­положностей. Идеал — это проекция мысли, кото­рая является памятью, и осуществление идеала — это эгоцентричная деятельность, также как наси­лие. Об этом говорилось в течение столетий, и мы продолжаем повторять, что время необходимо для того, чтобы быть свободным от насилия. Но это про­стая привычка, и за ней нет никакой мудрости. Мы все еще жестоки. Так что время — не фактор осво­бождения, идеал отказа от насилия не освобождает от него ум. Неужели насилие не может просто пре­кратиться — не завтра или десять лет спустя?

«Вы имеете в виду мгновенно?»

Когда вы используете данное слово, разве вы все еще не мыслите или чувствуете понятиями време­ни? Может ли насилие прекратиться в какой-то дан­ный момент?

«А такое возможно?»

Только с пониманием времени. Мы привыкли к идеалам, мы имеем обыкновение сопротивляться, по­давлять, отбрасывать, заменять, все из перечислен­ного требует усилий и борьбы через время. Ум мыс­лит привычками, он обусловлен постепенностью и стал расценивать время как средство достижения свободы от насилия. С пониманием ошибочности всего процесса замечаешь суть насилия, и именно это фактор освобождения, а не идеал или время.

«Думаю, я понимаю то, о чем вы говорите, или, скорее, я чувствую истинность этого. Но не слиш­ком ли трудно освободить ум от привычки?»

Это трудно только тогда, когда вы боретесь с привычкой. Возьмем привычку к курению. Бороть­ся с такой привычкой означает придавать ей жизнь. Привычка механическая, и сопротивляться ей зна­чит лишь кормить механизм, придавать ему больше мощи. Но если вы рассмотрите ум и понаблюдаете за формированием его привычек, тогда с понима­нием более значимой проблемы, проблема помень­ше становится незначащей и отпадает.

«Почему ум формирует привычки?»

Осознайте пути вашего собственного ума, и вы обнаружите почему. Ум формирует привычки, что­бы быть в безопасности, быть защищенным, уве­ренным, безмятежным, чтобы иметь продолжение. Память — это привычка. Говорить на каком-то язы­ке — это процесс памяти, привычки, но то, что вы­ражается с помощью языка, ряд мыслей и чувств, также обычны, основаны на том, что вам сказали, на традиции и так далее. Ум перемещается от изве­стного к известному, от одной уверенности к дру­гой, так как нет свободы от известного.

Это возвращает нас к тому, с чего мы начали. Принято, что время необходимо для осознания наи­высшего. Но то, о чем может думать мысль, все еще в пределах области времени. Ум никоим образом не может сформулировать неизвестное. Он может размышлять о неизвестном, но его размышление — это не неизвестное.

«Тогда возникает проблема, как осознать наи­высшее?»

Не с помощью какого-либо метода. Применять метод — значить искусственно создать еще один набор связанных временем воспоминаний, но осоз­нание возможно только тогда, когда ум больше не в неволе времени.

«Может ли ум освободить себя от им же самим созданной неволи? Необходимы ли внешние силы?»

Когда вы обращаетесь к внешним силам, вы сно­ва возвращаетесь к вашим условностям, и умозак­лючениям. Нас волнует лишь вопрос: «Может ли ум освободить себя от им же самим созданной нево­ли?» Все другие вопросы не относятся к делу и ме­шают уму уделять внимание данному вопросу. Нет никакого внимания, когда имеется повод, давление достичь, осознать. То есть когда ум стремится к ре­зультату, к цели. Ум обнаружит решение проблемы не через аргументы, мнения, убеждения или веру, а через сильное напряжение самого вопроса.

 

 

Природа желания

 

Это был спокойный вечер, но на озере было мно­го белых парусников. На далеком расстоянии зас­неженная горная вершина повисла, как если бы вре­менно отстраненная от небес. Вечерний бриз с севе­ро-востока еще не дул, но к северу на воде возникла рябь, и большее количество судов выходило в плаванье. Вода была очень синей, а небо было очень ясным. Это было широкое озеро, но в солнечные дни можно было видеть город на другой стороне. В этом небольшом заливе, изолированном и забытом, было очень умиротворенно, не было никаких тури­стов, и пароходы, которые ходили по озеру, никог­да не прибывали сюда. Поблизости была деревня рыбаков, и поскольку погода обещала быть ясной, маленькие лодки с фонарями занимались рыбной ловлей до поздней ночи. В очаровании вечера гото­вились сети и лодки. Долины были в глубокой тени, но горы все еще провожали солнце. Мы шли пешком некоторое время и сели у тро­пинки, так как он пришел, чтобы поговорить.

«Насколько я могу помнить, у меня был беско­нечный конфликт, главным образом внутри меня самого, хотя иногда он и проявляется внешне. Меня не очень-то волнует внешний конфликт, поскольку я научился приспосабливаться к обстоятельствам. Это приспосабливание все же было болезненно, по­скольку меня не просто убедить или довлеть надо мной. Жизнь была трудной, но я достаточно успе­шен, чтобы хорошо зарабатывать. Все это не про­блема для меня. Чего мне не удается понять, так это внутренний конфликт, который я не способен контролировать. Я часто просыпаюсь в середине ночи из-за страшных снов, и кажется, нет минуты покоя от моего конфликта. Он происходит даже во время ежедневных дел и часто разрастается при более близ­ких взаимоотношениях».

Что вы подразумеваете под конфликтом? Како­ва его природа?

«Внешне я довольно-таки деловой человек, и моя работа требует концентрации и внимание. Когда мой ум таким образом занят, мои внутренние конфлик­ты забываются, но как только появляется затишье в работе, я вновь оказываюсь в своих конфликтах. Эти конфликты имеют свойство изменяться и на различных уровнях. Я хочу добиться успеха в своей работе, быть на вершине своей профессии, иметь много денег и всего остального, и я знаю, что могу быть таким. На другом уровне, я осознаю глупость моей амбиции. Мне нравятся все хорошие вещи в этой жизни, и в противовес этому, я хочу вести про­стое, почти аскетическое существование. Я ненави­жу несколько человек, и все же я хочу забыть и простить. Я могу продолжать приводить вам при­меры, но уверен, что вы можете понять природу моих конфликтов. Инстинктивно я мирный чело­век, все же легко вхожу в ярость. Я очень здоров, что может быть неудачей, по крайней мере в моем случае. Внешне я создаю вид, будто спокоен и ста­билен, но я взволнован и сбит с толку моими внут­ренними конфликтами. Мне уже далеко за трид­цать, и я по-настоящему хочу прорваться сквозь неразбериху из-за собственных желаний. Понимае­те, другой моей трудностью является то, что я на­хожу почти невозможным с кем-либо поговорить об этом. Это первый раз за много лет, когда я немного открылся. Я не скрытен, но испытываю крайне не­приятное чувство, когда говорю обо мне самом, и так же я совершенно не могу поговорить с любым психологом. Зная все это, можете ли вы сказать мне, возможно ли для меня обрести некоторую внутрен­нюю ясность?»

Вместо попытки покончить с конфликтом, давай­те посмотрим, можем ли мы понять это скопление желаний. Наша проблема состоит в том, чтобы по­нять природу желания, а не просто, чтобы преодо­леть конфликт, поскольку именно желание вызыва­ет конфликт. Желание стимулируется ассоциацией и воспоминанием, память — это часть желания. Воспоминание о приятном и неприятном лелеет желание и разбивает его на противопоставленные и противоречащие желания. Ум отождествляет себя с приятным в противоположность неприятному, че­рез выбор боли и удовольствия ум разделяет жела­ние, подразделяя его на разные категории стремле­ний и ценностей.

«Хотя существует много противоречащих и про­тивопоставленных желаний, все желания — это одно целое. Так ли это?»

Это так, а разве нет? И, действительно, важно понять это, иначе конфликт между противостоящи­ми желаниями бесконечен. Двойственность жела­ния, которую породил ум, является иллюзией. Нет никакой двойственности в желании, а лишь различ­ные типы желания. Двойственность есть только меж­ду временем и вечностью. Наша задача в том, что­бы увидеть нереальность двойственности желания. Желание действительно делит себя на «хочу» и «не хочу», но предотвращение одного и преследования другого — это все еще желание. Нет никакого спа­сения от конфликта с помощью любой из противо­положностей желания, так как само желание по­рождает его собственную противоположность.

«Я довольно-таки неясно понимаю, что то, о чем вы говорите, — это факт, но факт в том, что я все еще разрываюсь между многочисленными желаниями».

Да, все желания являются одним и тем же, и мы не можем изменить этот факт, манипулировать им, чтобы он подходил для нашего удобства и удоволь­ствия, или же использовать его как инструмент для освобождения себя от конфликтов желания. Но если же мы поймем, что это истинно, тогда во власти этого будет освободить ум от порождения иллюзий. Так что нам надо осознать желание, распадающее­ся на отдельные и противоречивые части. Мы есть эти противопоставленные и противоречивые жела­ния, мы — целая связка из них, каждое тянет нас в разном направлении.

«Да, но что мы можем поделать с этим?»

Не поймав в первую очередь проблеск желания как единого явления, что бы мы делали или не де­лали, все будет иметь очень небольшое значение, поскольку желания только умножают желание, и ум оказывается в ловушке этого противоречия. Сво­бода от конфликта возникает только тогда, когда желание, которое составляет «я» с его воспомина­ниями и узнаваниями, приходит к концу.

«Когда вы говорите, что конфликт прекращает­ся только с прекращением желания, это подразуме­вает конец активной жизни».

Может, да, а, может, нет. Это глупо с нашей стороны размышлять относительно того, какой бу­дет жизнь без желания.

«Вы, конечно, не имеете в виду, что естествен­ные потребности должны прекратиться».

Естественные потребности принимают форму и разрастаются благодаря психологическим желани­ям, мы и говорим об этих желаниях.

«Можно ли глубже вникнуть в функционирова­ние этих внутренних стремлений?»

Желания являются и открытыми, и скрытыми, сознательными и тайными. Скрытые имеют на­много большее значение, чем явные, но мы не можем ознакомиться с более глубокими, если не понять и не приручить поверхностные. Не то, что­бы сознательные желания нужно подавлять, воз­величивать или придавать форму согласно любо­му образцу, но их необходимо наблюдать и усми­рять. С усмирением поверхностного возбуждения возникает возможность для более глубоких жела­ний, мотивов и намерений выплыть на поверх­ность.

«Как же утихомирить поверхностное возбужде­ние? Я понимаю важность того, что вы говорите, но я не совсем понимаю, как подойти к этой проблеме, как поэкспериментировать с ней».

Экспериментатор неотделим от того, с чем он экспериментирует. Нужно понять суть этого. Вы, экспериментирующий с вашими желаниями, не яв­ляетесь сущностью, отделенной от этих желаний, не так ли? «Я», которое говорит: «Я подавлю это желание и получу удовольствие от этого», само есть результат всякого желания, не так ли?

«Чувствую, что это так, но по-настоящему осоз­нать это, весьма другое дело».

Если, как только возникает любое желание, про­исходит понимание его сути, то наступает освобож­дение от иллюзии экспериментатора как отделен­ной сущности, не связанной с желанием. Пока «я» из кожи вон лезет, чтобы освободиться от желания, оно только лишь усиливает желание в другом на­правлении, таким образом увековечивая конфликт. Если происходит понимание этого факта от мгнове­ния до мгновения, воля надсмотрщика прекращает быть. И когда переживающий есть переживаемое, тогда вы обнаружите, что желанию с его многочис­ленными варьирующимися противоречиями прихо­дит конец.

«Пом