Проблемы выбора стратегии развития российской экономики в условиях глобализации

 

 

Применительно к сегодняшней России приведённое нами определение конкурентоспособности, во-первых, заставляет согласиться с низкими оценками наличия этого качества у нашей страны по существующим методикам расчёта его, а во-вторых, признать степень отрицательности указанных оценок недостаточными. Причём недостаточности именно в сторону необходимости усиления отмеченной отрицательности.

Низкие оценки конкурентоспособности российской экономики характерны не только для группы исследователей МЭФ, примечательно, что в 2000 году эксперты ИМЭМО РАН также проводили аналогичное исследование, выявившее те же результаты, что и у западных коллег (См. более подробно: 94). Понятно, что в условиях глобального экономического кризиса факторы, способствующие повышению конкурентоспособности российской экономики, будут нивелированы. Так, применявшийся для характеристики периода 2000-2008 годов фактор «макроэкономическая стабильность, обеспеченная высокими ценами на нефть», уже сейчас, на первом этапе кризиса, исчерпал свои возможности. Невысокие цены на нефть привели к резкому сокращению доходов бюджета, вместе с тем неуемные траты правительства, которое за «тучные годы» разучилось экономить, привело к возникновению дефицита федерального бюджета и перспективе внешних заимствований.

Другой фактор, поддерживающий конкурентоспособность российской экономики, по мнению экспертов МЭФ, - большой потребительский рынок - также в условиях кризиса не может играть большой роли. Ведь в условиях, когда уже к весне 2009 года каждый десятый в России потерял работу, и при отсутствии дешевых потребительских кредитов можно смело утверждать, что эра потребительского бума, по крайне мере, на обозримый период окончена. Таким образом, российская экономика сталкивается не только с последствиями мировой экономической катастрофы, вызовами глобализации, но и снижающейся конкурентоспособностью национальной экономики.

В настоящий момент практически все участники развернувшейся в российском обществе дискуссии согласны с тем, что основными целями социально-экономического развития нашей страны являются обеспечение высокого качества жизни на основе инновационного прорыва, восстановление высокого престижа России в мире. В общем плане эти цели сформулированы к настоящему времени и в соответствующих директивных документах государственных органов. Проблема в том, что на практике их реализация, по существу, так и не наступает, а среди «советчиков» властям всё ещё заметна роль либералов-неоклассиков, которые и создавали такую проблемную ситуацию для социально-экономического состояния страны.

Российское правительство на практике осуществляет так называемый «проектный подход» пытаясь реформировать экономику «сверху», реализуя национальные проекты, федеральные целевые программы и создавая государственные корпорации. Однако, как справедливо отмечают многие эксперты, формирование и реализация стратегий модернизации «сверху», базирующихся, казалось бы, на стимулировании экономического роста, сталкиваются со значительными трудностями. И немудрено: ведь всё это – «косметический ремонт» в рамках неоклассического подхода с упованием в значительной степени на рыночное саморегулирование и игнорированием таких, например, глубинных политэкономических проблем, как реформирование отношений собственности как фактор стимулирования социально-экономического развития.

В основе практически всех разработок долгосрочной стратегии России лежит так называемый сценарный или проектный подход, который предполагает составление той или иной модели развития страны, включающей параметры экономической политики, настройку этой модели по реальным данным, разработку прогноза экзогенных параметров и, наконец, вариацию переменных политики. Варианты прогноза вместе с вариантами политики и результатами соответствующих расчетов и называют сценариями или проектами.

Главная проблема в том, что, выдвигая, бесспорно, важные и правильные цели (например, модернизация экономики страны на основе инноваций), указанные документы не предусматривают достаточно действенных механизмов их достижения. Например, инновационный прорыв немыслим без общенародного единого порыва энтузиазма, который был, к примеру, в СССР в 1930-х годах, но в принципе невозможен в сегодняшней России, если сохранится децильный коэффициент в 17: не «смотрится» единый порыв нищего и Дерипаски на общем инновационном пути. А вот уменьшение-то децильного коэффициента и не вытекает из указанных документов, поскольку не предусмотрено в них предлагаемых многими экспертами мер по реформированию отношений собственности в таком направлении, которое создавало бы условия для стимулирования всего населения на инновационный порыв, а значит, и прорыв. Это главное.

А уж во вторую очередь можно обратить внимание и на формальные недостатки программных документов государства. Например, отметить проблему, заключающуюся в том, что точность сценарных расчетов при горизонте в десять и более лет оставляет желать лучшего. Отчасти из-за неразвитости прикладного макроэкономического моделирования в России, отчасти из-за низкого качества статистики. Усугубляет ситуацию непредсказуемость в принципе цен на нефть и сильной зависимости российской экономики от этого фактора. Кроме того, необходимо отметить, что составители подобных сценариев нередко ограничиваются только лишь «экспертными оценками» разработанных проектов. Но поскольку процедуры экспертизы не определяются сколько-нибудь детально, отдача от подобной оценки близка нулю. Ну и не будем забывать, что большинство разработчиков, включая российское правительство, ограничивается тремя-четырьмя сценариями развития событий, отбрасывая в сторону множество других факторов и переменных.

Приведём лишь один пример, демонстрирующий слабость разработки сценарных подходов модернизации экономики. Так, недавно группа известных российских экономистов, объединившихся под брендом «СИГМА», предложила подход к институциональной модернизации российской экономики, основанный на заключении «контракта» между государством и группами общества, коалициями, заинтересованными в защите прав и свобод граждан, гарантиях прав собственности, развитии конкуренции (Цит. по: 144).

Авторы рассматривают четыре «альтернативных варианта стратегических решений»: «Рантье», «Мобилизация», «Инерция» и «Модернизация». Так, стратегия «Рантье» «сводится к централизации и перераспределению ренты от природных ресурсов через государственный бюджет...»(85). «Мобилизация» «сводится к масштабному перераспределению государством и концентрации государственных ресурсов на отобранных приоритетных направлениях». Она «предполагает минимальные усилия по учету интересов граждан» и «государственно-частное партнерство в форме полупринудительной ориентации частного бизнеса на достижение сформулированных государством приоритетов» (См.: там же). Стратегия «Инерция» основана на приоритете стабильности над развитием, на «избегании радикальных экономических изменений и социальных инноваций» (См.: там же).

При этом, экономисты «СИГМЫ» сравнивают «Модернизацию» с «немодернизационными» стратегиями «Рантье» и «Инерция», которым, как и «Мобилизации», по определению присущи такие недостатки, что любая мало-мальски разумная альтернатива окажется лучше. Разумеется, столь плохих стратегий никто не предлагает. Смысл их рассмотрения состоит, видимо, в указании на возможные опасности реального развития. Однако при этом исчезает основное содержание сценарного подхода, который предполагает отбор и сопоставление наиболее перспективных, реальных вариантов.

В описании стратегии «Мобилизации» содержится неявная и отчасти справедливая критика проектов модернизации сверху, опирающихся на неоклассическую концепцию конкурентоспособности и развитие приоритетных отраслей. Не без оснований утверждается, что они связаны с серьезным риском неверного выбора приоритетов и ведут к «анклавной модернизации» и «чрезмерным расходам на отражение внешних угроз» (См.: 85).

Обратимся теперь к стратегии «Модернизация». Авторы пишут: «Суть стратегии заключается в проведении в течение периода в 7-8 лет комплексной стратегической подготовки предпосылок модернизации всей экономики, сочетающейся с модернизацией тех секторов, где страна уже обладает конкурентными преимуществами, позволяющими таким отраслям быть в числе мировых лидеров. Для этого необходимо формирование институциональных механизмов, превращающих творчество и инновации в главный и единственный инструмент конкурентной борьбы» (85).

Сроки достижения целей, указываемые «СИГМОЙ», кажутся нам нереалистичными. По мнению авторов программы, в течение 15-20 лет Россия должна занять «позиции мирового интеллектуального и культурного лидера… обеспечивая высокий уровень и качество жизни всего населения» (85). Такая амбициозная цель представляется трудно реализуемой в столь сжатые сроки без учёта высказанного нами замечания о необходимости пересмотра отношений собственности в сторону стимулирования всеобщего инновационного порыва и прорыва. Требуется ведь именно прорыв: сегодняшний российский уровень душевого ВВП достигнут Великобританией и Францией уже около 40 лет назад, а США - примерно 50 лет назад (См.:144). Речь идет о том, что мы должны превысить их уровень, причём будущий, - за 15-20 лет.

Даже сверхуспешная Япония не смогла добиться такого результата. За 25-30 лет она догнала передовые страны Европы, но не США по душевому ВВП, но интеллектуальным лидером так и не стала. Необходимо признать, что Россия – развивающаяся экономика. Наш ВВП на душу населения составляет около 30% американского, в 2,5 - 3 раза меньше, чем у ведущих европейских стран. Преодолеть такое отставание за 15-20 лет «косметическими мерами» невозможно. Отметим, что «СИГМА» все же более реалистична, чем российское правительство: в выступлениях наших ведущих политиков решить аналогичные задачи предполагается за 13 лет.

Правда, если меры принимать не косметические, а предусматривающие качественно иные, глубинные, сущностные преобразования собственности, то арифметически невозможное становится возможным социально-экономически. Это доказал опыт СССР 1930-х годов, это успешно доказывает сегодняшний Китай. Таким образом, проблема разработки адекватной стратегии развития российской экономики стоит очень остро, в связи с чем возникает речь о концептуальных приоритетах, на которые следует ориентироваться в первую очередь.

При формировании стратегии обычно обращаются к той или иной теории, как правило, «всеобщей». Одной из таких теорий является политическая экономия, которая, как известно, является наукой об объективных экономических законах развития общества, а значит, на наш взгляд, определима как наука об экономном, исключающем потери, ведении хозяйства в масштабе государства (а учитывая нарастающую глобализацию, то и в масштабе всей цивилизации) в соответствии с принятым или достигнутым способом производства и его объективными законами.

Соответственно в политэкономии социальная сторона социально-экономических явлений и процессов находит отражение в категории «прибавочной стоимости», которая создается, распределяется и присваивается различными по социальному положению слоями населения (классами). Политэкономия - монистическая теория и рассматривает социально-экономические явления со стороны труда (исторически «вечного», ибо нетрудовое производство невозможно).

Между тем другое направление экономической науки ("экономикс") рассматривает экономические отношения со стороны денег (исторически «временных»), в связи с чем порождает множество «частных», перманентно сменяющих друг друга теорий, которые, естественно, непригодны для формирования стратегии - плана длительного (во времени) развития. Так как в политэкономии во главе угла стоит «труд» - природное свойство человека, а в «экономикс» - «деньги», т.е. конкретно-историческая форма стоимостей, создаваемых трудом, то о синтезе политэкономической теории и «экономикс» на сущностно-содержательном уровне говорить не приходится. Впрочем, нет и необходимости такого синтеза - в силу различного предназначения этих теорий.

Вместе с тем следует признать, что политическая экономия сама по себе не может служить стратегией непосредственного управления хозяйственной деятельностью. Как следует из ее определения, она формирует идеальные ориентиры, движение к которым означает стратегический прогресс национальной экономики. Задачей же «экономикс» (в части нормативной экономикс) может на определённом этапе и в определённых условиях выступать изыскание конкретных путей, способов и методов приближения к идеалу.

Повышение производительности труда в экономике происходит посредством внедрения новшеств, предлагаемых наукой в сферу производства и превращающихся, таким образом, в инновации. В результате этого происходит вытеснение рабочей силы из сферы производства в сферу науки и услуг. Соотношение этих сфер постепенно изменяется с уменьшением отношения переменного и постоянного капиталов, задействованных в сфере производства: чем меньше данное отношение, тем больше производительность труда в сфере производства и тем больше относительные величины сфер услуг, науки и НТП в целом по сравнению со сферой производства. Фондовооруженность труда, за счет чего достигается высокая производительность его, в сфере производства также закономерно выше, чем в других сферах. Таким образом, без производства сфера услуг не может иметь места, и ее объем определяется производительностью труда, а величина последней растет за счет создания, внедрения и освоения в производстве инноваций, то есть за счет научно-технического прогресса (НТП).

Без заимствования тех или иных выводов, полученных в рамках развития классической, в том числе марксистской, политэкономии, не обходится, на наш взгляд. ни одна разработка конкретной экономической стратегии, поскольку предполагается, что залогом стабильного и бескризисного развития экономики является ее сбалансированность.

В своих схемах воспроизводства К. Маркс показал, что при отклонениях от сбалансированного состояния капитал и прибавочная стоимость растут различными темпами. Отсюда впоследствии был поставлен вопрос о том, при каких соотношениях достижима максимизация функции общественного благосостояния. Окончательного ответа нет, но считается желательным избегать в целом по народному хозяйству чрезмерного роста органического строения капитала и таким образом противодействовать негативной тенденции снижения нормы прибыли (эндогенного источника развития) с ростом органического строения капитала.

В политэкономической теории условия равновесия иллюстрируются с использованием широко известной схемы воспроизводства с накоплением половины прибавочной стоимости (т) и направлением ее на пропорциональный рост переменного (v) и постоянного капиталов (с). Эта схема предполагает деление общественного производства на две неравные (асимметричные) части: I подразделение - производство средств производства; II подразделение - производство предметов потребления. В этой модели состояние равновесия обеспечивается посредством сбалансированного, т.е. равного обмена между I и II подразделениями в виде IIс = I(v+m). Сформулированные условия являются, в сущности, классическими.

Элементы, участвующие в этом эндогенном обмене, совмещены во времени, а остальные разнесены во времени и образуют асимметрию, которая необходима для развития. Накопление половины прибавочной стоимости (закон капиталистического накопления), которая равна переменному капиталу (закон прибавочной стоимости), и направление ее на пропорциональный рост постоянного и переменного капиталов приводит к тому, что на начало следующего года весь капитал как сумма (v+c), переменный капитал и национальный доход как сумма (v+m) увеличиваются на 10%. Привлекательность такого одинакового роста состоит в исключении противоречия между интересами собственников капиталов, менеджеров (так как оплата их труда зачастую связана с прибавочной стоимостью или прибылью) и государства (так как его цель - экономический рост и обеспечение роста конечного потребления, которое пропорционально росту национального дохода). Условиями подобного роста являются прирост населения и числа рабочих мест, а также исключение потерь, т.е. отсутствие отклонений в соотношениях v:с = 1:4, v:m = 1:1, с:(v+m) = 2:1, I:II = 2: 1, накопление половины прибавочной стоимости и направление ее на пропорциональный рост v и с.

При этом накопление половины прибавочной стоимости дает 10%-ный рост. Эта предельность экономического роста устанавливается самим капиталистическим способом производства и его абсолютными законами прибавочной стоимости и накопления.

Принято различать статическое и динамическое развитие. Первое связывается с ростом населения, второе - с научно-техническим прогрессом. Разумеется, что и статическое, и динамическое развитие должны осуществляться без нарушения равновесия. Это возможно, если элементы системы, обеспечивающие равновесие, будут совмещены во времени, а элементы, обеспечивающие развитие - разнесены вдоль вектора времени. Так как нас интересует последовательность «наука - производство - обмен – потребление», то соответственно должны быть установлены рациональные пропорции и соотношения.

В теориях экономического роста, как правило, используется та или иная модификация производственной функции. В политэкономической модели сбалансированности существует взаимосвязь в виде (v*с)[1/2] = v+m, которую мы называем «всеобщей» (политэкономической) формой производственной функции. Соответственно симметрии и асимметрии в сферах производства и науки (при дополнении или развитии схемы сбалансированности) выстраиваются таким образом, чтобы не нарушалась эта взаимосвязь и в то же время эффективность системы «наука – производство» была бы достаточной для удовлетворения «асимметрии предпочтений» сторон, которые обеспечивают финансовыми ресурсами эту систему.

Если представить динамическое развитие системы воспроизводства, состоящего не из двух, а из трех подразделений (первого, второго и научного), то при отмеченных ранее соотношениях можно прийти к следующим выводам. По мере исчерпания возможностей и необходимости статического развития (из-за прекращения роста экономически активного населения или вытеснения его из сферы производства в связи с повышением производительности труда в этой сфере) оно замещается динамическим развитием, которое обеспечивается научным подразделением. Формирование этого подразделения осуществляется при направлении на НТП все большей доли из накапливаемой половины прибавочной стоимости и формированием за счет этого потенциала научного подразделения общественного производства в такой пропорции к I и II подразделениям, что оно получает возможность развиваться, так сказать, на собственной основе. Но темпы роста соответствующих возможностей с течением времени будут замедляться, и, следовательно, полное замещение материального производства научным бесконечно удалено во времени.

При достижении научным подразделением соразмерности с I и II подразделениями, к примеру, на уровне не меньше половины II подразделения оно будет иметь те же производственные отношения, что позволит ему заказывать исследования и разработки для совершенствования своих производительных сил и соответственно производить материальные элементы, которые необходимы для такого совершенствования. Таким образом, фондовооруженность труда во всех трех подразделениях окажется одинаковой.

В научной литературе имеются оценки усредненной длительности жизненного цикла новой техники. Так, В. А. Покровский приводит следующие данные по СССР в 1970-1980 гг.: фундаментальные исследования - 5 лет; прикладные - 4,1; разработка - 4,2; опытное производство - 5,5; серийное производство - 8,5 лет. Он же приводит и данные о структуре затрат на науку в СССР в среднем в 1970-1980 гг.: фундаментальные исследования - 9%, прикладные - 28, разработки - 63%. С учетом расходов на внедрение новой техники структура затрат была следующей: фундаментальные исследования - 5%, прикладные - 18, разработки - 56, внедрение - 21% (См.:143, с. 50, 93).

С учетом динамики в развитых странах можно принять поправку в сторону сокращения времени на указанных стадиях цикла. На наш взгляд, оптимальная длительность фундаментального исследования составляет 3 года, прикладного - 3, разработки - 3, внедрения - 3, освоения - 3, производства - 9 лет. При этом выполнение работ стадий внедрения и освоения совмещены во времени, а суммарная длительность трех стадий науки равна длительности стадии производства.

В условиях преобладания экономических отношений объемы финансирования науки определяются ростом производительности труда в сфере производства, что связано с расходами на внедрение и освоение инноваций. Тенденция опережающего роста расходов на науку по сравнению с ростом национального дохода не может быть постоянной: по мере исчерпания возможностей статического развития более быстрыми темпами начинают расти расходы на внедрение и освоение новшеств.

Обратим внимание на то, что в период формирования научного подразделения, соразмерного по масштабам с I и II подразделениями общественного воспроизводства, происходит увеличение доли реализуемых и экономически эффективных проектов, а также относительное увеличение расходов на их внедрение и соответственно на освоение сферой производства. Иначе говоря, тенденция роста научного подразделения обусловливает приближение к равенству количества фундаментальных исследований, прикладных исследований и разработок, а их пропорций - к соотношению 1:2:4, а расходов на внедрение и освоение разработок - 8 и 16, что обеспечивает тенденцию роста доли эффективных разработок и соответствует условию минимизации потерь.

В 2000 г. объем финансирования НИОКР из корпоративного сектора экономики США составил 181 млрд. долл., то есть около 68% НИОКР обеспечивается корпорациями. Вместе с тем в 1998 г. 100 крупнейших американских компаний профинансировали НИОКР в объеме 98,9 млрд. долл., выделяя на эти цели около 53% своей прибыли. Такая степень капитализации прибыли через финансирование НИОКР объясняется тем, что рентабельность производства с использованием инноваций, по оценкам, в 2 раза выше рентабельности традиционного производства, что обеспечивается «эксплуатацией» мелких компаний и стран третьего мира (которые практически не финансируют НИОКР) крупными компаниями и развитыми странами. Объем финансирования НИОКР из корпоративного сектора дополняется объемом финансирования из государственного сектора. При этом последний примерно равен половине изымаемой у предприятий государством прибыли. Эта зависимость вполне закономерна, так как НТП обеспечивает более высокую отдачу вложений.

Ситуация же в области НТП в российской экономике характеризуется следующими данными. В 2000 г. ВВП составил 7063,4 млрд. руб., валовое накопление основного капитала - 1293,8 млрд. руб., ввод в действие основных фондов - 777,3 млрд. руб. Численность занятых в экономике - 64,3 млн. чел. и практически не растет, а денежные доходы населения - 3814,6 млрд. руб., что составляет около 54% ВВП. Валовое накопление капитала (18,3% ВВП) формально можно считать приемлемым, как и ввод в действие основных фондов. Однако необходимо выяснить происхождение техники, которая приобретается предприятиями: если она в основном иностранного происхождения, то Россия становится страной, эксплуатируемой развитыми странами.

В 2000 г. через налог на прибыль в консолидированный бюджет поступило 398,8 млрд. руб. (в федеральный - 178,0 и бюджеты субъектов - 220,8). Если государством у предприятий изымается 1/3 прибыли и оно направило бы половину на финансирование НТП, т. е. около 200 млрд. руб., то предприятия соответственно направили бы на НТП около 400 млрд. руб. Однако финансирование науки из федерального бюджета в 2000 г. составило лишь 17.1 млрд. руб., а внутренние затраты на исследования и разработки - 76,7 млрд. руб. (в том числе по государственному сектору - 18,7 млрд. руб.).

Отсюда видно, что финансирование науки государством не достигает не только половины изымаемой у предприятий прибыли, но и 1/3 общих затрат на науку. Предприятия же предпочитают финансировать ближние по времени экономической отдачи стадии НТП. В итоге в 2000 г. соотношение расходов на фундаментальные исследования, прикладные исследования и разработки было не 1:2:4, а 1:1,2: 5,25.

Такое отклонение целиком обусловливается нерациональностью экономической стратегии государства. Как считает Дж. Стиглиц, в России в результате реализации рекомендаций «Вашингтонского консенсуса» создался «эрзац-капитализм», «капиталистическая система для избранных», и «по уровню неравенства сегодняшняя Россия сравнима с самыми худшими в мире латиноамериканскими обществами, унаследовавшими полуфеодальную систему» (Цит. по: 138).

Итак, опираясь на положения классической политэкономии, мы показали, что неотъемлемым условием преодоления отсталости российской экономики и повышения ее конкурентоспособности является ускоренное внедрение инноваций и развитие наукоемкого производства. После того, как концептуально способ повышения конкурентоспособности установлен, обратимся к «экономикс» за некоторыми конкретными рецептами реализации данной цели.

В этой связи представляет интерес, по нашему мнению. серия работ Р. Хаусманна, в которой он с соавторами изучает влияние экспорта на развитие экономик быстрорастущих стран(6). В своей работе он доказывает, что диверсификация экспортоориентированных экономик редко осуществляется путем перемещения вверх по вертикальным производственным цепочкам. То есть если страна специализируется на производстве тканей, то неверно будет думать, что естественным направлением диверсификации экономики для нее будет производство одежды. На практике производством ткани и одежды занимаются совершенно разные экономики, страны. По мнению Хаусманна, диверсификация экономик происходит в направлении тех товаров, которые предъявляют похожие требования к используемым ресурсам и оборудованию, человеческому капиталу и институциональной среде. Таким образом, если страна производит настольные компьютеры, то она в дальнейшем благодаря специализации сможет освоить и производство ноутбуков и сотовых телефонов.

Используя данные о товарной структуре экспорта стран мира Р. Хаусманн и Б. Клингер вывели показатель, измеряющий расстояние между экспортируемыми товарами. Он рассчитывается как обратная величина к вероятности того, что страна экспортирует один товар при условии, что она экспортирует другой. Изучение поля таких товаров позволяет выделить несколько крупных товарных групп, в рамках которых товары расположены близко друг к другу, и значит, диверсификация от одного товара к другому может происходить сравнительно легко. Это группы электронных товаров, тканей, одежды, и продукции промышленности. Остальные товары расположены на сравнительно далеком расстоянии друг от друга, и естественным образом диверсифицировать экономику, специализирующуюся на их экспорте будет сложно. Важнейшее место среди таких секторов занимают природные ресурсы и сельскохозяйственная продукция.

Подобная модель объясняет успех азиатских стран в последние десятилетия, которые смогли найти свою специализацию в достаточно плотном с точки зрения расстояния между товарами кластере электронных товаров, и впоследствии они лишь расширяли свою специализацию и диверсификацию.

Но вернемся в экономике России. Как пишет Е. Ясин, группа под руководством Р. Хаусманна и независимо от него группа экспертов из ЦЭФИР рассчитали расстояния между товарами экспортной специализации России (См.:214). Результаты расчетов оказались одинаковыми. Как показывает анализ, российский экспорт находится на периферии поля товаров, и расстояния до ближайших товаров от существующей экспортной корзины очень велики (См.: там же).

Таким образом, можно сделать неутешительный вывод о том, что естественная или «органическая» диверсификация российской экономики невозможна. То есть при сложившейся структуре экономики необходимо искать инструменты стимулирования инвестиций в производство не только ближайших товаров, но и находящихся в тех кластерах, где затем легко можно будет осуществить «органическую» диверсификацию. Подобные инвестиции сопряжены со значительными рисками, поскольку высока вероятность низкой отдачи от капитала особенно в краткосрочном периоде времени. Следовательно, необходимо государственное вмешательство, направленное на преодоление однобокой экспортной специализации российской экономики.

На практике пути государственной интервенции в экономику с целью повышения ее конкурентоспособности располагаются между двумя типами политики – промышленной и конкурентной. Так называемая неоклассическая парадигма рассматривает эти два направления экономической политики как взаимоисключающие. Однако как современный экономический анализ, так и мировая практика государственного регулирования подводят к другому выводу: достижение целей устойчивого экономического роста, основанного на инновациях, как правило, невозможно без использования обеих форм экономической политики и соответствующих им инструментов.

И промышленная, и конкурентная политика имеют общую цель - обеспечение устойчивого экономического роста и повышение благосостояния населения, если исходить из допущения о том, что государство стремится к максимизации общественной полезности. Различие между промышленной и конкурентной политикой кроется в средствах, используемых для ускорения темпов и повышения устойчивости экономического развития. Основным методом реализации промышленной политики служит предоставление ограниченному числу агентов национальной экономики дополнительных ресурсов, преференций, которые могут быть использованы для инвестиций. С этой точки зрения комплекс мер, направленных на изъятие части рентного дохода из добывающих отраслей посредством налогообложения и перераспределение этих средств через бюджет в другие отрасли экономики на основе того или иного критерия (например, принадлежность к «инновационной экономике»), может рассматриваться как типичный пример промышленной политики.

Выбор в пользу подобной промышленной политики или отказ от нее - одна из главных проблем, стоящих перед российским правительством. Альтернативой промышленной политике в форме перераспределения рентных доходов является развитие финансовой и рыночной инфраструктуры экономики, улучшение инвестиционного климата, стимулирование развития обрабатывающих отраслей промышленности. Оба варианта сопряжены со специфическими проблемами и рисками и характеризуются различной эффективностью в зависимости от временного горизонта. Перераспределение ресурсов из добывающих отраслей в обрабатывающие может послужить основой для резкого ускорения экономического роста, но одновременно связано с рисками, характерными для активной промышленной политики в целом. Кроме того, такая стратегия может служить базой экономического роста исключительно в краткосрочном периоде.

Иными словами, волевое, административное перераспределение ресурсов из одной в отрасли в другую не гарантирует устойчивости экономического роста, поскольку само по себе не создает дополнительных стимулов для инвестиций. В свою очередь, как считают сторонники конкурентной политики, акцент на последовательном развитии рыночной инфраструктуры и налаживании инвестиционного климата сопряжен с меньшими рисками и характеризуется большей эффективностью в долгосрочном периоде, однако такая стратегия не может обеспечить радикального ускорения темпов экономического роста сразу.

Основным методом конкурентной, или антимонопольной, политики является обеспечение равных условий конкуренции, что создает стимулы для инвестиций и инноваций в различных формах (продуктовых, технологических, организационных и др.). По мнению А. Шаститко, с которым мы в данном случае солидаризуемся, конкурентной называется политика, направленная на поддержание и создание ситуации конкуренции на рынках посредством установления и обеспечения соблюдения правил, запрещающих (в том числе по определению или в зависимости от соотношения выгод и издержек) отдельные способы поведения на рынке. В отличие от других видов экономической политики запрещение конкретных способов поведения на рынке связывается с их отрицательным влиянием на условия конкуренции между участниками (См.:203).

Традиционно считается, что промышленная политика относится к активному (по определению) виду экономической политики, а конкурентная - является по преимуществу пассивной (защитной). Механизмом влияния промышленной политики на экономический рост служит повышение конкурентоспособности национальных производителей по сравнению с конкурентами из других стран. Механизм конкурентной политики состоит в предотвращении возникновения неоправданных конкурентных преимуществ (обычно ассоциируемых со злоупотреблением доминирующим положением, ограничивающим конкуренцию соглашениями и недобросовестной конкуренцией) отдельных компаний на внутреннем рынке. Противодействовать появлению неоправданных конкурентных преимуществ отдельных групп специальных интересов конкурентная политика в силу специфики используемых ею инструментов способна в меньшей степени, за исключением отдельных случаев, когда, например, группа влияния является единственной компанией, занимающей в данной отрасли (на рынке) доминирующее положение.

Вместе с тем сказанное вовсе не означает, что конкурентная политика (в отличие от антимонопольного регулирования) не может быть активной. Отметим, что государство обладает значительными возможностями в плане создания рынков и, соответственно, конкурентной ситуации на них. Данное обстоятельство особенно важно в странах, где осуществляются глубокие структурные преобразования. Недооценка активной роли конкурентной политики может привести не только к серьезным искажениям в системе стимулов хозяйствующих субъектов, но и к торможению развития отдельных отраслей и экономики в целом. С этой точки зрения основная задача конкурентной политики - защита и создание конкурентных механизмов там, где они обеспечивают более высокую эффективность использования ограниченных ресурсов.

В этой связи важно отметить, что реализация целей конкурентной политики может, с одной стороны, способствовать, а с другой, препятствовать достижению целей промышленной политики. Примером положительного влияния может служить широкомасштабная программа реструктуризации отраслей естественных монополий. Конкурентная политика, например, в телекоммуникационной отрасли дает возможность войти на рынки информационных технологий большому числу новых участников. Их вход сопровождается бурным развитием важнейшего компонента инфраструктуры экономики - систем связи и передачи информации, позволяющих значительно снизить трансакционные издержки в рамках различных форм координации действий экономических агентов. Конкуренция сопровождается активным внедрением инноваций, ростом предложения новых услуг, повышением качества традиционных услуг связи, появлением новых видов бизнеса. Таким образом, успешная реализация конкурентной политики создает условия для ускорения развития отраслей «инновационной экономики», что выступает важнейшим ориентиром промышленной политики многих стран мира, в том числе и России.

Одновременно телекоммуникационная отрасль может являться и примером того, как реализация промышленной политики способна служить достижению целей конкурентной политики. Инвестиции в инфраструктуру «новой экономики» содействуют расширению доступа граждан и фирм к средствам связи. Это, в свою очередь, приводит к позитивным побочны<