Назначение и первые шаги Когда 17 февраля 1943 г. меня вызвали к телефону для разговора суправлением личного состава сухопутных войск, я не имел никакогопредставления о том, что меня ожидает. За несколько недель до этогоразговора я после своего выздоровления как-то посетил начальника управленияличного состава генерала Бодевина Кейтеля, чтобы ознакомиться с общейобстановкой и различными изменениями в штатах. По его словам, нечего было идумать о какой-нибудь должности. И вот теперь генерал Линнарц, помощникКейтеля, сообщает мне, что я должен немедленно направиться в Винницу кфюреру. Хотя он и не мог ничего сообщить о цели этого вызова, я понимал, чтотолько большая нужда заставила Гитлера сделать этот шаг. Катастрофа подСталинградом, неслыханная капитуляция целой армии на огромном фронте,тяжелые потери, вызванные этим национальным несчастьем, а также тяжелоепоражение наших союзников, которые не могли \391\ своими небольшими силамиудержать фланги, примыкавшие к 6-й армии, - все это привело к тяжеломукризису. Боевой дух армии и народа сильно понизился. К военной катастрофе присоединились также внешнеполитические ивнутриполитические промахи. Западные державы, высадив десант в Африке, добились крупных успехов.Все возрастающее значение этого театра военных действии стало очевиднымпосле совещания Рузвельта и Черчилля, которое проходило с 14 по 24 января1943 г. в Касабланке. Важнейшим итогом этой конференции явилось решение о требованиибезоговорочной капитуляции держав оси. Это наглое требование было встреченогерманским народом и особенно армией сильным возмущением. Отныне каждомусолдату стало совершенно ясно, что наши противники преисполнены страстьюуничтожить германский народ, что их борьба направляется не только противГитлера и так называемого нацизма, как они тогда утверждали спропагандистской целью, но и против деловых, а потому и неприятныхпромышленных конкурентов. Долгое время потом хвастались своими деяниями эти рачители уничтоженияиз Касабланки. 5 января 1945 г. Уинстон Черчилль говорил в палате общин: "Только после обстоятельного, всесторонне продуманного, разумного изрелого взвешивания всех фактов, от которых зависят наша жизнь и нашасвобода, президент США решил с полного моего согласия, как уполномоченноговоенного кабинета, настроить конференцию в Касабланке на полную ибезоговорочную капитуляцию всех наших врагов. То, что мы непреклоннонастаиваем на безоговорочной капитуляции, не означает, что мы будемиспользовать наше победоносное оружие для несправедливого и жестокогообращения с народами"[37]. Еще раньше, 14 декабря 1944 г., Уинстон Черчилль \392\ обещал отдатьПольше Восточную Пруссию, за исключением Кенигсберга (Калининград), которыйдолжен был отойти русским; он обещал полякам Данциг (Гданьск) и 200 мильпобережья Балтийского моря; он гарантировал им свободу "расширения своихграниц на западе за счет германской территории". Он заявил буквальноследующее: "С востока на запад или на север будут переселены миллионы людей;немцев выгоним или, как это предлагается, проведем тотальное изгнание немцевиз областей, которые должна получить Польша на западе и на севере.Нежелательно иметь смешанное население". Разве такое отношение к населению Восточной Германии не было жестоким?Разве оно не было несправедливым? Очевидно, палата общин не разделялаединодушно мнения Черчилля, ибо 18 января 1945 г. ему снова пришлосьзащищать свою точку зрения: "Какова должна быть наша позиция в обращении с коварным врагом, скоторым мы имеем дело? Должна быть безоговорочная капитуляция или мы должнызаключить с врагом перемирие, дав тем самым ему возможность развязать черезнесколько лет новую войну? Принцип безоговорочной капитуляции былпровозглашен президентом Соединенных Штатов и мною в Касабланке, и я взял насебя обязательство везде придерживаться этого принципа. Я уверен, что мыпоступили правильно, как бы много ни оставалось тогда неясных вопросов,сейчас уже разрешенных в нашу пользу. Должны ли мы, следовательно, теперьизменить то заявление, которое мы сделали, когда были слабыми, изменитьсегодня, когда мы так окрепли? Для меня ясно, что у нас нет никакихоснований отходить от принципа безусловной капитуляции. Нет никакихоснований вступать с Германией или Японией в какие-либо переговоры,ограничивающие безусловную капитуляцию..."[38]. \393\ Уинстон Черчилль сегодня уже не так твердо уверен, что тогда онпоступал правильно. Как он, так и Бевин явно отошли от прошлого требования.Им хотелось бы изменить, например, решения Ялтинской конференции,проходившей в феврале 1945 г., где было провозглашено: "Мы не ставим себецелью уничтожение германского народа, но только после искоренения нацизма имилитаризма будет существовать надежда на порядочную жизнь немцев и на местоих в содружестве наций"[39]. Существует ли теперь надежда? Разумеется,существует. В нейтральных странах уже в феврале 1943 г., т. е. в тот период,который я описываю, яснее западных держав представляли себе будущее развитиеевропейских проблем. 21 февраля 1943 г. глава испанского государства Франконаправил английскому послу сэру Самуэлю Гоуэру ноту, в которой говорилось: "Если не изменится в корне ход войны, то русские армии проникнут вглубьтерритории Германии. Разве такие события в случае, если они произойдут, неявляются угрозой для Европы, особенно Англии? Коммунистическая Германияпередала бы России свои военные секреты и военную промышленность. Немецкиетехники и специалисты дали бы России возможность превратиться в гигантскуюимперию, простирающуюся от Атлантического до Тихого океана[40]. Я спрашиваю себя: есть ли в Центральной Европе, на этом пестром ковренеобъединенных рас и наций, обнищавших и обескровленных войной, такая сила,\394\ которая смогла бы противопоставить себя стремлениям Сталина? Такойсилы нет. Мы можем быть уверены, что все эти страны рано или поздно попадутпод господство коммунизма. Поэтому мы считаем обстановку чрезвычайносерьезной и просим английский народ тщательно взвесить положение. ЕслиРоссия получит разрешение на оккупацию Германии, никто уже не будет тогдаспособен остановить дальнейшее продвижение Советов. Если Германия перестанет существовать, мы должны ее создать вновь.Верить, что ее место может быть занято федерацией латышей, поляков, чехов ирумын, смешно. Такой союз государств быстро подпадет под русскоегосподство"[41]. Сэр Самуэль Гоуэр 25 февраля 1943 г., как мы предполагаем, ответил попоручению и с разрешения своего правительства: "Теорию, что Россия послевойны создаст угрозу Европе, я не могу признать. Также я отклоняю мысль, чтоРоссия после окончания боевых действий может начать против Западной Европыполитическую кампанию. Вы констатируете, что коммунизм представляетнаибольшую опасность для нашего континента и что победа русскихспособствовала бы триумфу коммунизма во всей Европе. Мы придерживаемсясовершенно другого мнения. Разве может после войны какая-нибудь нация,полностью опираясь на свои собственные силы, подчинить Европу? Россия будетзанята своим восстановлением, причем в большей степени она зависит от помощиСоединенных Штатов и Великобритании. Россия не занимает ведущего положения вборьбе за победу. Военные усилия совершенно одинаковы, и победу союзникиодержат совместно. После окончания войны крупные американские и английскиеармии оккупируют континент. Они будут состоять из первоклассных солдат, онине будут потрепаны и истощены, как русские части. \395\ Я отважусь предсказать, что англичане будут самой мощной военной силойна континенте. Влияние Англии на Европу будет таким же сильным, каким онобыло в дни поражения Наполеона. Наше влияние, подкрепляемое военной мощью,будет чувствовать вся Европа, и мы будем принимать участие в еевосстановлении". Вот что сказал сэр Самуэль, представитель Великобритании в нейтральнойИспании Франко. Это звучало очень самоуверенно. Гитлер в своей инстинктивнойнеприязни к дипломатическим переговорам точно определил, что он не сможетдоговориться с западными державами. Его судьба, так же как и судьбагерманского народа, находилась на острие меча. Во внутриполитической жизни отставка Редера и Шахта вызвала новоеобострение. Казалось, государственный строй дал первую трещину. Под впечатлением этих событий 18 февраля 1943 г. я поехал на поезде всопровождении обер-лейтенанта Бэке в Растенбург (Растенборк, ВосточнаяПруссия), чтобы оттуда на самолете вылететь в ставку. В поезде я встретилгенерала Кемпффа, моего старого коллегу по бронетанковым войскам. От него яузнал некоторые подробности хода операций за прошедший год. В Рас-тенбурге(Растенборк) меня встретил адъютант Кейтеля майор Вейс, который тоже не могточно сообщить, зачем меня вызывает фюрер. С Кемпффом и с моим старымколлегой по инспекции автомобильных войск и по службе во 2-й танковойдивизии в довоенное время Шарлем де Больеном я вылетел в Винницу. 19 февраляво второй половине дня мы прибыли в Винницу и разместились в военнойгостинице "Егерхое". Утром 20 февраля прибыл шеф-адъютант Гитлера генерал Шмундт. Началасьобстоятельная беседа о намерениях Гитлера и о возможностях их осуществления.Шмундт признался мне, что бронетанковые силы Германии вследствие всевозрастающего превосходства русских бронетанковых сил находятся в такомтяжелом \396\ положении, что больше уже никак нельзя отказываться от ихобновления. Мнения генерального штаба и министерства вооружения ибоеприпасов по этому вопросу сильно расходятся, бронетанковые войска вышли углавного командования из доверия, а напряженная обстановка настойчивотребовала поставить во главе этого рода войск энергичное и компетентноекомандование. Поэтому-де Гитлер решил поручить мне контроль надбронетанковыми войсками и желал бы узнать на этот счет мое мнение. Я ответилШмундту, что, принимая во внимание тяжелое положение моего народа и моегорода войск, я готов последовать призыву Гитлера. Но я мог развернутьуспешную деятельность только при определенных предпосылках; они нужны былимне тем более, что я только что перенес тяжелую болезнь и не хотел тратитьсвои силы в служебных конфликтах, в которые раньше меня неоднократновтягивали. Следовательно, я должен был требовать, чтобы я подчинялся неначальнику генерального штаба сухопутных войск и не командующему армиейрезерва, а непосредственно Гитлеру. Далее я должен оказывать влияние наразработку различных образцов материальной части танков, которой занимаютсяуправление вооружения и министр вооружения и боеприпасов, так как без такоговлияния восстановить боевую мощь этого рода войск немыслимо. Наконец, ядолжен иметь такое же влияние на организацию и обучение бронетанковых войск,военно-воздушных сил и войск СС, как и на организацию и обучение сухопутныхвойск в целом. Разумеется также, что все бронетанковые дивизии резервасухопутных войск, все соответствующие школы должны подчиняться мне. Я попросил Шмундта сообщить фюреру эту программу и в случае, если онабудет одобрена, назначить меня на прием к Гитлеру. В противном случае лучшеотказаться от использования меня на этой должности и отослать обратно вБерлин. Моя беседа со Шмундтом длилась два часа. \397\ Вскоре после прибытия Шмундта в ставку фюрера последовал телефонныйвызов; меня назначали на доклад к Гитлеру.в 15 час. 15 мин. Я был принятточно в указанное время. Сначала Гитлер беседовал со мной в присутствииШмундта, но вскоре мы остались с фюрером в его рабочем кабинете с глазу наглаз. После мрачного 20 декабря 1941 г. я не видел Гитлера. Он оченьпостарел за прошедшие 14 месяцев. Его манера держать себя не была уже такойуверенной, какой была раньше; речь казалась медлительной, левая рукадрожала. На его письменном столе лежали мои книги. Свою беседу он началсловами: "В 1941 г. наши пути разошлись. В то время между нами имели местонедоразумения, о чем я очень сожалею. Вы мне нужны". Я ответил, что готовработать, если он сможет создать мне условия для плодотворной деятельности.Гитлер сообщил мне, что он намеревается назначить меня генерал-инспекторомбронетанковых войск. Шмундт, продолжал он, сообщил уже о моем мнении поэтому вопросу. Он, фюрер, одобряет его и просит меня разработать на этойоснове инструкцию и представить ее. Он заметил, что еще раз прочел все моидовоенные труды о бронетанковых войсках и убедился, что я уже в то времяправильно предвидел ход развития. Гитлер сказал, что я должен отнынепретворять свои идеи на практике. Затем Гитлер начал говорить о современном военном положении. Он ясноотдавал себе отчет в той неудаче, которая постигла нас в военном,политическом и моральном отношении в связи с поражением под Сталинградом ипоследующим отступлением немецких войск на Восточном фронте. Гитлер выразил(конечно, это была только его точка зрения) решимость устоять перед ударамипротивника, а затем восстановить положение. Эта первая встреча с Гитлеромзакончилась после 45-минутной деловой беседы примерно в 16 час. От Гитлера я направился к начальнику генерального штаба генералуЦейтцлеру, чтобы получить информацию об обстановке на фронтах. Вечер япровел \398\ в обществе генерала Кестринга, бывшего военного атташе вМоскве, фон Прина, коменданта Винницы, и Бушенхагена, командира 15-йпехотной дивизии. Со всеми этими генералами я был хорошо знаком. После моегодолгого отсутствия их сообщения были полезны для меня. То, что сообщил Приноб управлении германскими властями оккупированной территорией, было весьманерадостно. Методы управления немцев, особенно методы германскогорейхскомиссара Коха, превратили украинцев из друзей немцев в их врагов. Ксожалению, военные инстанции не могли бороться с теми махинациями, которыепроводились по линии партийной и административной без участия военных и, какправило, без их ведома и против их воли. До нас доходили лишь слухи оразличных злоупотреблениях. День 21 февраля я использовал для беседы с Иодлем, Цейтцлером, Шмундтоми адъютантом Гитлера полковником Энгелем, с которыми я поделился основнымипринципами моей новой инструкции. 22 февраля я вылетел в Растенбург (Растенборк), чтобы там вместе сфельдмаршалом Кейтелем, который тогда не находился в ставке фюрера вВиннице, подготовить инструкцию. Туда же 23 февраля прибыл и командующийармией резерва генерал-полковник Фромм. Инструкция была составлена черезнесколько дней; 28 февраля она была одобрена и подписана Гитлером. Так какона имела для моей деятельности в последующие годы принципиальное значение,я привожу ее текст.
2017-06-09
293
