Деконструкция как децентрация.

Деконструкция направлена прежде всего против принципа "центрации", пронизывающего бук­вально все сферы умственной деятельности современного европей­ского человека. "Центр" организует "структурность структуры". Но, по Деррида, "центр" — «не объективное свойство структуры, а фикция, постулированная наблюдателем, результат его "силы желания" или "ницшеанской воли к власти"» [189, с. 111]. Всевозможные виды "центризмов" обобщены Деррида в понятии "логоцентризм". Логоцентризм, по Деррида, — "не только способ помещения логоса и его переводов (разума, дискурса и т. д.) в центре всего, но и способ оп­ределения логоса в качестве центрирующей, собирающей силы. Versammlung, так интерпретирует Хайдеггер все это, и в особенности logos, legein, — как то, что собирает и кладет пределы рассеиванию; это способ соединения и собирания всего. Способ европейский..." [128, с. 171]. Считая, что логоцентризм* навязывает свою "идеологию" (собственный смысл), подавляет иные типы познания ста­новящегося мира, философ предпринимает попытку избавить "опыт мысли" от господствующей модели. Децентрация, рассеивание "твердых" смыслов, и становится у него одним из основных понятий деконструктивизма, важнейшая цель которого — демистификация фантомов, внедряемых посредством языка.

Децентрация осуществляется в основном в двух аспектах: "децентрирования субъекта" и "децентрирования дискурса", что имеет следствием деиерархизацию и релятивизацию отношений в бинарных оппозициях "язык—речь", "речь—письмо", "означаемое—означающее", "текст—контекст", "природное—культурное", "мужское—женское" и т. д. (т. е. ведет к преодолению жесткой смысловой однозначности текста).

Деррида стремится "выйти за рамки классической философии, "начать все сначала" в ситуации утраты ясности, смысла, понимания, заново, незапрограммированно погрузиться в стихию текста. Этому служит тонкий, изощренный анализ словесной вязи, кружева слов в разнообразных контекстах, выявляющий спонтанные смещения смыс­ла, ведущие к рассеиванию оригинального текста. Текст теряет нача­ло и конец и превращается в дерево, лишенное ствола и корня, со­стоящее из одних ветвей. Цитатное письмо в сочетании с симптоматическим чтением, локальным микроанализом текстов позво-

* В "феминистской критике", возникшей в рамках деконструктивизма, концепция логоцентризма Деррида «была пересмотрена как отражение сугубо мужского, патри­архального начала и получила определение "фаллогоцентризма"» [183, с. 37]. Фал-логоцентризм — синоним мужского шовинизма/авторитаризма в культуре.

ляет сосредоточить внимание на основных темах грамматологии — дисцип­лины, обобщающей принципы деконструкции: знаке, письме, речи, тексте, контексте, чтении, различении, метафоре, бессознательном и др. Деконст­рукцию логоцентризма Деррида начинает с деконструкции знака, затраги­вающей краеугольные камни метафизики" [283, с. 20]*.

Деконструкция знака.

Согласно традиционной теории языка, реальность репрезентируется сознанию посредством языковых обо­значений, и именно означаемое позволяет языку воспроизводить ре­альность объективно; означающее же — как вторичная, производная от смысла инстанция — из этого процесса исключается.

Возникшие в недрах структурно-семиотического комплекса языко­вые концепции сознания и бессознательного Деррида преобразовы­вает в духе постструктурализма, рассматривающего язык не в качест­ве нейтрального посредника между реальностью и мышлением, а как образование, имманентное реальности.

Уже в лингвоцентрической теории Лакана язык называет не вещь, а ее значение, знак. Значение же отсылает лишь к другому значению, а не вещи, знак — к другому знаку. «Таким образом, "язык — это не совокуп­ность почек и ростков, выбрасываемых каждой вещью. Слово — не го­ловка спаржи, торчащая из вещи. Язык — это сеть, покрывающая сово­купность вещей, действительность в целом. Он вписывает реальность в план символического"» [283, с. 56]. В отличие от репрезентативной теории, где означаемое господствует над означающим, у Лакана оз­начающее, сопрягаемое с символическим, господствует над означае­мым, сопрягаемым с воображаемым.

Деррида идет по пути не символизации, а семиотизации и текстуализации.

Вслед за Лаканом Деррида отказывается от теории знака, пред­полагающей неразрывное единство означаемого (понятия) и озна­чающего (акустического образа слова). Но в отличие от Лакана он стремится деиерархизировать отношения в бинарной оппозиции "означаемое—означающее", ни то, ни другое не наделяя привилеги­рованным положением и тем самым лишая центрирующей роли.

Знак у Деррида соотносится не с вещью, которую замещает, и не с воображаемым, а с языком как системой априорно существующих различий.

 

Восприятие означаемого объекта требует, согласно Деррида, ло­гики его различения с уже известным. "Смысл слов не в них, а между

* "ЗНАК — материальный объект, выступающий как представитель другого объек­та, свойства или отношения и несущий определенную информацию. Различаются языковые и неязыковые знаки, а среди последних — копии, признаки и символы" [391, с. 27].

Знак — "это интерсубъективный посредник, структур-медиатор в обществе"

[392, с. 187].

ними, и язык — всего лишь система различий, отсылаемых всеми эле­ментами друг к другу, и нет возможности остановиться на одном из них. Слово-ключ не существует, так же как и центр. Тогда-то, в отсут­ствие центра или источника, язык вторгается в область универсальной проблематики, все становится речью, т. е. системой, в которой цен­тральное обозначение никогда в абсолютном смысле не присутствует вне системы. Отсутствие трансцендентного обозначаемого расширя­ет до бесконечности поле и игру значений" [410, с. 11]. В ряде случаев возможно говорить об отложенном означаемом, например, когда речь идет о литературе. "Ведь художественная литература — все-таки подобие, simulacrum. Когда читаешь художественные тексты, имеешь дело с чрезвычайно сложной референцией, многослойной, перегруженной", — напоминает философ [123, с. 76]. Отсюда — ис­пользование им понятия "différence" как принципа смыслоразличения. Оно синтезирует "стремление установить различие (différence) и в то же время отложить, отсрочить его (différer)" [283, с. 23]. Оппозицион­ное различие (différence) уступает место различению (différance), инаковости.

Постструктурализм имеет дело со "следами". "Эти следы суть не что иное, как отпечатки тех смысловых контекстов, в которых побыва­ло "общенародное" слово прежде, чем попало в наше распоряже­ние" [218, с. 14].

 

Знак у Деррида "не связывает материальный мир вещей и иде­альный мир слов, практику и теорию. Означающее может отсылать лишь к другому означающему, играющему, таким образом, роль оз­начаемого. Разница между чувственным означаемым и интеллигибель­ным означающим исчезает, и в результате этой "трансцендентальной контрабанды" знак становится чувственно-интеллигибельным. Возни­кают не смыслы, но эффекты, грань между знаком и мыслью стирает­ся" [283, с. 20-21]*.

 

Деконструкция понятия знака соединяется у Деррида с деконст­рукцией принципа линейности в сочетаемости знаков, выявлением нелинейного типа их связей.

Деконструкция оппозиции "речь—письмо".

В противовес тра­диции, отдававшей приоритет устной речи как естественной, первич­ной перед письмом, считавшимся вторичным, лишь передающим речь (знаком знака), отдаленным от источника истины, Деррида деконст­руирует оппозицию "речь—письмо". Основные функции языка у него принимает на себя как раз репрессированное, по представлениям

" Интеллигибельный (лат. intelligibilis — постигаемый, мыслимый):

1. Сверхчувственный, постигаемый только разумом.

2. Вымышленный, нереальный, сверхъестественный" [404, с. 116].

философа, письмо (не звуковой язык, а письменные тексты), хотя Дер­рида отвергает не только лого-фоноцентризм*, но и графоцентризм **.

В европейской метафизике, утверждает философ, бытие "как "трансцендентальное означаемое" выражается в голосе. Детермина­ция истории бытия создается за счет устранения означающего как тела, материи, внешних по отношению к голосу, логосу. Видимость истории бытия создается за счет чистой самоаффекции, где субъект движется от себя к себе, отказываясь заимствовать извне "своего собственного" какие-то внешние обозначения. Субъект изнутри себя продуцирует порядок означающих. Этот опыт самоаффекции и обес­печивает идеальность как условие идеи истины, что и составляет опыт бытия" [204, с. 387].

Согласно Деррида, коммуникативные свойства письменных знаков превосходят речевые и без такой пространственно-временной записи, как письмо, объективация смысла соответствует интенции говорящего субъекта. Главное, по Деррида, что позволяет считать объект идеаль­ным, — это его бесконечная повторяемость, вне зависимости от кон­текста. Такую возможность, считает философ, предоставляет письмо, через которое мы в отсутствие эмпирического субъекта способны воспроизводить первоначальный смысл, повторять его неограничен­ное число раз, вникая в него все более глубоко и беспристрастно.

Однако в отличие от графемики*** и графологии**** письмо у Деррида представляет собой "более чем графематический вариант фонетического языка" [202, с. 365]. Философ обнаруживает фундаментальный уровень бытования письма и речи, снимающий их проти­востояние, — архиписьмо*****, которое управляет всеми знаковыми системами, в том числе устной речью, создавая коммуникативное по­ле. Внимание Деррида перемещается со структуры на структуриро­вание, "с самих смыслонесущих элементов на их связи, на переходы между ними, на движение в сети этих переходов", ибо он приходит к выводу, что только "уникальное местоположение в топологической системе этих связей, только движение по этой сети придает каждому элементу-"означающему" его означаемое, его смысл" [407, с. 41, 36].

Если исходить из понимания "мышления и культуры как процесса бесконечного замещения знаков, их постоянного перекодирования", то архиписьмо — "движущий импульс этого процесса, непрестанное

* Смысл здесь "и есть голос" (см: [204, с. 387]).

** Графоцентризм — традиция, отдававшая приоритет письму перед ре­чью, основанная на догматической вере в письменные источники (схоластике).

*** Графемика — научная дисциплина, исследующая систему письма как ав­тономного образования.

**** Графология — научная дисциплина, исследующая письмо как автоном­ную семиотическую систему (безотносительно к речи).

***** Архиписьмо — в переводе И. П. Ильина, Т. X. Керимова, археписьмо - в переводе О. Б. Вайнштейн.

порождение значимых различий, тот электроток, что бежит по цепи замкнутых друг на друга культурных знаков" [68, с. 65]. Архиписьмо закрепляет "вариативность языковых элементов, их знаковую игру завуалированных различий, смещений, следов" [283, с. 21—22]. В какой-то точке данной системы игра значений приобретает самоценность, означаемое нельзя подставить на место означающего, оно отложено на будущее, значения ветвятся, множатся, вибрируют. Это истина вет­вится бесконечным множеством смыслов по всем направлениям в "пространственном-становлении-времени", пульсирует, затягивает все дальше и глубже, оказывается бездонной.

Текст Деррида.

Сложноорганизованное многосмысловое гете­рогенное образование, возникающее "в развертывании и во взаимо­действии разнородных семиотических пространств и структур" как "практика означивания в чистом становлении" [201, с. 228] и способ­ное генерировать новые смыслы, получает у Деррида наименование текста.

Дерридианскому тексту присущи внутренняя неоднородность, много­язычие, открытость, множественность, интертекстуальность*. Он произво­дится из других текстов, по отношению к другим текстам, которые, в свою очередь, также являются отношениями.

Текст не имеет границ; связи смыслонесущих элементов в нем нели­нейны.

«"Работа" Т<екста> совершается в сфере означающего. Порождение означающего может происходить вечно посредством множественного смещения, взаимоналожения, варьирования элементов» [392, с. 532].

Текст, по Деррида, — не объект, а карта, "имеющая свои дороги и их невидимые ответвления, подземные пути и так далее", или "хартия в смысле конституционном" [128, с. 181]: мир "конституи­руется" как текст.

Философ отказывается от интерпретации текста как сугубо лин­гвистического феномена ("в смысле устной или письменной речи"), распространяет понятие текста и на неязыковые семиотические объ­екты, на весь мир, рассматриваемый в категориях текста и, таким образом, "текстуализируемый". "Каждая реальность является тексто­вой по своей структуре, — замечает Т. X. Керимов, — поскольку вос­принимается, переживается как система различий в смысле постоянных отсылок к чему-то другому" [203, с. 374]. В интервью с О. Б. Вайн-

* "Термин И<нтертекстуальность> введен Ю. Кристевой под влиянием М. Бахти­на, который описывал литературный текст как полифоническую структуру. Буквально И<нтертекстуальность> означает включение одного текста в другой. Для Кристевой текст представляет собой переплетение текстов и кодов, трансформацию других ко­дов. И<нтертекстуальность> размывает границы текста, в результате чего текст лиша­ется законченности, закрытости" [201, с. 228].

штейн Деррида сказал: "Для меня текст безграничен. Это абсолютная тотальность. "Нет ничего вне текста": это означает, что текст — не просто речевой акт. Допустим, этот стол для меня — текст. То, как я воспринимаю этот стол — долингвистическое восприятие, — уже само по себе для меня текст" [123, с. 74]. Для Деррида не существует ни­чего вне текста.

Деконструкция, по словам Деррида, в основном и нацелена на преодоление представления о тексте как сугубо лингвистическом фе­номене, на преодоление риторического подхода. "Моей задачей, — говорит философ, — было не только разомкнуть лингвистические гра­ницы текста, но и аналогичным образом вывести риторические конст­рукции за пределы риторической традиции или философской тради­ции" [123, с. 74]. Деррида хотел показать, что базовые философские понятия имеют риторическую, литературную подкладку и что любое понятие риторики (метафора, метонимия и т. д.) основано на некото­рых метафизических допущениях. Поэтому в рамках узкого понимания текста (как лингвистического феномена) все должно подвергаться ри­торическому анализу, но одновременно надо держать в уме и декон­структивные вопросы-сомнения относительно авторитетности данной риторики и ее инструментов.

Изменение Деррида понятия "текст" разрушает оппозицию "текст—контекст". "Открытость не только текста, но и контекста, впи­санного в бесконечное множество других, более широких контекстов, стирает разницу между текстом и контекстом, языком и метаязыком. Это не означает их превращения в единый гомогенный текст: тексты имманентно гетерогенны..." [283, с. 23].