Третий рассказ от 29 июля 2015 года. Выпуск 3 август/сентябрь

КАК УЛЫБКА...
Энгин Акьюрек

Пронзительно звонил телефон, и мне почудилось, что эти звуки выедают меня изнутри, как постельные клопы, я не чувствовал рук, а тело крепилось к шее гвоздями, будто собранное из деревянных брусков.
Хоть мои ладони и вспотели, я барабанил кончиками пальцев по шее, как обычно делают, когда собираются солгать. Этим жестом я словно поддавался лжи, из-за которой чувствовал себя деревянной заготовкой для плотника.
Понимая, через что мне предстоит пройти, и что этого не избежать, я чувствовал все большую симпатию к Пиноккио, зато ругал, на чем свет стоит, его создателя. Он просто обязан был найти способ как-то решить эту проблему с носом. Я размышлял о том, каковы признаки лжи в реальной жизни, а не в сказке. Я так усиленно думал об этом, что ответил на телефонный звонок только после двенадцати вызовов «без ответа», прервав тем самым мелодию звонка, превратившую мое тело в деревянную болванку в мастерской плотника.
Это был Хакан – мой старый друг, который все еще остается моим другом и будет моим другом при любых обстоятельствах в будущем.
Я слушал Хакана, делая долгие паузы в разговоре, ведь я уже наизусть знал, что он хотел мне сказать. Близкого друга можно понять даже по паузам в разговоре; это как старый пиджак – никогда не знаешь, где и когда он расползется по швам. Я знал, что меня ждет, поэтому репетировал, как буду ему лгать, и меня нисколько не раздражало слушать снова и снова то, о чем я уже и так знал. Мой мозг постепенно превращался в театральные подмостки, однако левое полушарие оказалось бездарным актером. Его роль ему совершенно не удалась.
Хакан был влюблен в Аслы, с которой и меня связывала очень крепкая дружба. Мы с Хаканом были очень близкими друзьями, и, как я уже говорил, я знал всю эту историю от начала до конца. Сегодня Хакан намеревался сделать решительный шаг, будто готовился сыграть «финальный эпизод сезона» – признание в любви, на которое он все никак не мог решиться раньше. Аслы собиралась уезжать, и я не могу сказать определенно, почему – потому ли, что ей не хотелось становиться «местоимением второго лица единственного числа» в запоздалом признании в любви, или потому, что влюбленные взгляды Хакана так и не смогли сложиться в ее глазах в «романтическое шоу теней» в форме красных сердечек. Аслы готовилась к отъезду и все твердила: «Я уезжаю туда учиться», что выглядело, как очень удачный предлог для ее решения уйти. Вынося мне мозг, Хакан спрашивал: «Брат, разве здесь нет университетов?» Его резкий голос словно пронзал наковальню и стремечко в моем внутреннем ухе, практически вызвав у меня глухоту второй степени. Как и все влюбленные, он обожал местные университеты. Ожидая, когда его раздражение пойдет на убыль, я произнес «Хммм» тем самым тоном, который предназначен специально для влюбленных. Звуча в унисон с сердцебиением Хакана, это «Хммм» стало самым волшебным словом в мире. «Брат, давай поужинаем сегодня: ты, я и Аслы?» Хакан задавал мне вопросы, ответы на которые я уже знал. Вспомнив творца Пиноккио, я ответил «Хорошо», и мой нос при этом не вызвал никаких ассоциаций сексуального плана. Хакан говорил мне, что он намерен за ужином признаться в любви, что он подаст мне знак выйти в туалет, пнув меня под столом, и обещал, что успеет закончить все это до того, как услышит звук сливного бачка. Батарея моего телефона почти полностью разрядилась, а я все повторял «Хм», но на этот раз это было сказано с одной «м», и я чувствовал себя быком на рынке, которого готовят на убой на Курбан-Байрам. Жаль что у меня не было такого зеркала, в котором отражалась бы моя роль в этом "ужине на троих".
Я подумал обо всем – когда и где нам поужинать, и даже как точно мы разместимся за столом. Отправив кучу сообщений и получив отчеты о том, что они прочитаны, я так хорошо все организовал, что превзошел бы всех самых успешных устроителей подобных мероприятий. Наш круглый столик, за которым сидели мой друг, его любимая девушка, и я, был готов ко всему.
Я молчал. Хакан тоже не проронил ни слова. Он говорил сердцем, как и надлежит людям, страдающим от любовных мук. Аслы, как заправский туристический гид, рассказывала нам разные подробности о городе, в который она переезжает. Хакан вглядывался в стейк, как турист, который пытается отыскать в толпе своего соотечественника, потому что не знает иностранного языка. Часы тикали, наш разговор заходил все дальше, а Хакан был все молчаливее, будто он пришел сюда просто поужинать. Я дал ему пинка под столом. Аслы напротив становилась все разговорчивее.
Она рассказывала нам о том, что она будет делать на новом месте, каковы ее планы, описывая историю знаменитых крепостей Урарту так, как детям рассказывают об этом на восьми языках в музеях. И вот, упоминая о двух площадях и трех выставках, как бы между прочим, она сказала нам, что в ее жизни кто-то появился. Я продолжал тянуть свое «Хммм», а Хакан, который, видимо, не понял последнее предложение, будто Аслы сказала его по-китайски, отрезал ножом большой жирный кусок мяса и положил в рот. Мне понравилось говорить «Хммм». Я украдкой поглядывал на Хакана, как будто, страница за страницей, перечитывал сценарий, который я уже раньше читал. Все замерло. Все человечество замолчало, и звон столовых приборов превратился в биение сердца Хакана. Устав от того, что все, о чем я знал заранее, развивалось в совершенно не известном мне направлении, я тоже начал есть свой стейк и снова сказал «Хммм». Относилось ли это к стейку или ко всей нашей ситуации? «Хммм» становилось историей нашей жизни и этого вечера. Аслы рассказывала о человеке, в которого она влюбилась, и, практически сжигая своим дыханием Хакана, сообщила ему о том, что ее возлюбленный тоже едет с ней за границу.
Мы уже до мельчайших деталей запомнили лицо этого человека. Когда мы ели десерт, во рту ощущался привкус острой репы, и мы могли бы пойти и убить его. У Хакана было странное выражение лица, скорее оттого, что его сердцу было тяжело «переварить» услышанное, чем от обильной еды. Точнее, его лицо выглядело, как лик святого или, как лица бедных крестьян, благодарных судьбе за то, что им удалось мельком увидеть Хидра* (да покоится он с миром).
Когда официант принес счет, Хакан не позволил нам заплатить, похлопав нас по рукам, и оплатил его сам с лихорадочным безумием, присущим людям, которые страдают от мук любви. Полагая, что он несет на своих плечах всю боль и страдания человечества, он не показал ни тени сострадания к официанту и всему остальному. Все выглядело так, будто в тот момент понятие «всеобщий покой» было олицетворением этого стола. Выражение лица Хакана обеспокоило меня, и через визуальные образы я пытался восстановить в памяти сценарий, который я раньше читал. Когда нам подали чай, Хакан улыбнулся чаю, всем своим видом давая понять, что его волнует только этот чай. Он посмотрел на Аслы, считая, что звон от размешивания сахара в чашке был голосом его сердца. Мне не надо было знать, чем закончился сценарий. Когда я смотрел в лицо Хакана, я понял, что это было самое невинное состояние человека... Как улыбка.

(Хидр, Хидир, Хизр* – персонаж в исламе, праведник, учитель пророка Мусы (Моисея). Имя Хидра в Коране не упоминается, однако толкователи почти единодушно отождествляют его с «рабом Аллаха», неизвестным наставником Мусы, о котором повествует Священное Писание (Коран 18:60-82) (п.п.)