Depeche Mode «Sweetest Perfection»

 

Как и предполагал Гарри, после квиддича Джинни и Рон с Памелой собрались в доме на площади Гриммо. Заслышав от дверей смех и возбужденные голоса, Гарри с Гермионой переглянулись.

 

— Рон привел девушку, если что, — прошептал Гарри, — сделай вид, что расстроена.

 

Гермиона невольно хихикнула и благодарно сжала его руку. Войдя в гостиную, они попали под перекрестный огонь трех пар глаз: суровых — Джинни, обиженных — Рона и любопытных — белокурой девушки, сидящей на подлокотнике Ронова кресла. Поймав взгляд Гермионы, Рон обвил талию девушки рукой и вызывающе задрал нос. Гермиона еле заметно усмехнулась и, кивнув парочке, подошла к Джинни, обнимая ее.

 

— Прости, солнышко, — это все из-за меня, — она виновато заглянула в лицо подруги. Джинни старалась сохранить холодную неприступность, но не выдержала:

 

— Что-нибудь случилось? — и, понизив голос, добавила: — Вы поссорились?..

 

Как хорошо, что Джинни умеет сама придумывать ответы на только что заданные вопросы, подумала Гермиона — в который раз, и сделала печальное лицо.

 

— Ну...

 

— Так, все — все потом, тебе надо отдохнуть и отвлечься! — Джинни решительно взяла ее за локоть и развернула к гостям. Гарри пробрался на кресло позади них и оттуда приветственно махнул Рону и его подружке.

 

— Гермиона, Гарри, это — Памела Купер, — маневр жениха не остался незамеченным для Джинни: похоже, Гарри она видела и затылком. — Памела работает с Роном, в отделе журналистики, — по безупречно доброжелательному голосу подруги Гермиона поняла, что новая подружка брата ей не по душе.

 

— Привет, Памела, — жизнерадостно скалясь в сердечной улыбке, прощебетала Гермиона, прикидывая: долго ли продержится ее платье, прежде чем на нем задымятся дыры, прожженные взглядом Рона. Смазливым личиком и блондинистыми кудрями Памела напомнила ей Лаванду Браун, и Гермиона для поддержания разговора вежливо спросила:

 

— А вы тоже учились в Хогвартсе?

 

Повисла пауза, и сияющая улыбка Памелы слегка увяла. Джинни юбилейным голосом произнесла:

 

— Памела — сквиб, — и сердечно улыбнулась той, как лучшей подруге. Рон покраснел, одарив Джинни мрачным взглядом. Гермиона по примеру Джинни улыбнулась еще шире, гадая, не лопнет ли кожа у нее на лице, если светский разговор продолжится в том же духе. К счастью, Джинни свернула неловкую ситуацию, обратившись к Гермионе:

 

— Мы собирались пить чай, ты будешь? Или кофе?

 

— Да нет, чай — отличная мысль. Я тебе помогу, — Гермиона подмигнула Джинни, и обе скрылись в направлении кухни, оставив Рона ближе знакомить Памелу с Гарри. Деликатно набросив на дверь Заглушающие чары, Джинни издала звук, похожий на всхлип, взглянула на Гермиону, и обе расхохотались.

 

— Джинни... ну зачем ты так... — задыхаясь и держась за живот, выговорила Гермиона.

 

— О, жаль, вас не было на квиддиче, — Джинни утерла выступившие слезы и палочкой зажгла огонь под закопченным чайником. — Ты ведь еще с ней и словом не перекинулась. Даже завидую: у тебя все впереди... — Джинни притворно вздохнула, и Гермиона снова рассмеялась — от выражения ее лица.

 

— Да мне повезло, надо думать... Ну, а... Рон? — нерешительно спросила она, глядя в спину Джинни — та сосредоточенно бросала в заварочный чайник травы из разномастных баночек.

 

— А что — Рон?

 

— Ну... наверное, рад? — неуверенно спросила Гермиона, отводя глаза. Кто знает — может, Джинни не только Гарри затылком видит. Маленький рыжий Грюм.

 

— Ты собиралась помочь? Подбери, пожалуйста, одинаковые чашки. Не ударим в грязь лицом перед почетной гостьей.

 

— Джин... — Гермиона поднялась со стула и обняла подругу за плечи. Та порывисто повернулась к ней с пучком ромашки в руках.

 

— Ты его видела? Выглядит он счастливым?

 

Гермиона смутилась и села на место, беспомощно глядя на Джинни. Та сразу смягчилась:

 

— Извини, не хотела быть резкой. Гермиона, ты знаешь: я на твоей стороне, — ромашка полетела в заварочный чайник, на плите закипела вода. — Но будем объективны: где он найдет такую, как ты?.. Даже если найдет — он все еще тебя любит,— Джинни вытащила из шкафчика одну за другой четыре одинаковых красных чашки, в раздумьях уставилась на пятую — зеленую — и махнула рукой. — Будет твоя: ты у нас сегодня зеленая, — она улыбнулась Гермионе и разлила чай. Гермиона сняла со стены поднос и переставила на него чашки, добавив вазочку с печеньем и джем.

 

— Ну, вот я и помогла, — она посмотрела на Джинни. — Кикимера на нас нет. Снимай чары, пойдем развлекать нашу гостью, а то еще сбежит.

 

— Размечталась, — иронически отозвалась Джинни, закатывая глаза, открыла дверь и забрала у Гермионы поднос.

 

 

Вечер в доме номер двенадцать складывался странно. Джинни была до слащавости обходительна с подружкой брата — та, впрочем, принимала это за чистую монету, щебеча как райская птичка. Щебетание это сверлило в мозгу Гермионы маленькие дырочки, вызывая в памяти дурацкое «Бон-Бон» Лаванды Браун.

«Интересно, он этих девиц специально по цветам подбирает, или случайно выходит?..» — скучающе размышляла она, наблюдая за героическими попытками Рона вести себя непринужденно*. Попытки с треском проваливались: Памела была безнадежна.

 

«Херми-анна, а почему у вас такое странное имя?» И это даже не вопрос-победитель викторины под названием «Памела Купер в гостях у сказки». Вот когда она, хлопая голубыми глазами, незамутненными мыслью, спросила: правда ли Гарри с Гермионой — брат и сестра... Рон попытался было провалиться сквозь землю, но потерпел неудачу. Гарри поперхнулся чаем и долго кашлял, после чего объяснил Памеле, что это не так, чем вызвал легкую досаду Гермионы. У нее был наготове другой ответ для этой куклы.

 

«Конечно, Пэм, дорогая. Гарри мой двоюродный брат, и фамилия моя — Дурсль, а живу я под псевдонимом. Псев-до-ним — ненастоящее имя, сообразила? А Волдеморт (слышала о нем? Тоже странное имя) — наш общий свихнувшийся дядюшка, который скончался от пневмонии прошлым летом...»

Памела бы поверила. Слушала бы, открыв рот. Гермиона вздохнула и принялась намазывать джем на печенье.

 

 

Гарри чувствовал себя виноватым. Ведь он так и не поговорил с Гермионой тогда — наутро после вечера, когда она появилась из камина с сумасшедшими глазами, бормоча о Британской библиотеке. А ведь собирался, и кто знает — может, не случилось бы того, что случилось. А теперь... Теперь в ее глазах поселилась какая-то обреченность. Как ни странно, Гарри вспомнил крестного: у того в глазах жило похожее выражение — оттого, что он не находил своего места в жизни после Азкабана, не видел себя в ней и словно несся к концу на своем мотоцикле. Сравнение Гарри совсем не понравилось, но он здраво рассудил, что Гермиона и Сириус, мягко говоря, разные люди с разной судьбой. И даже если это не временное помешательство, на что он искренне надеялся, все равно — не конец света. В масштабах Магической войны, к примеру, невесело усмехнулся он, вообще ерунда. Закинув руки за голову, Гарри вытянулся в кресле и заставил себя вслушаться в бессмысленный щебет Роновой подружки. И угораздило же Рона из всех девиц, претендующих на его внимание, выбрать вот эту безголовую куколку. Красотка, спору нет, а что сквиб — ее саму, похоже, не особенно беспокоит. Но настолько недалекой девице никаких перспектив у Рона не светило, и это Гарри расстраивало. Конечно он не рассчитывал, что первую же после Гермионы подругу Рон немедля поведет под венец, но так хотелось... Однако жизнь неизбежно вносит коррективы в мечты. По результатам последней ее правки неглупая подруга появилась у Гермионы, а сквиб — ну хоть не парень! — у Рона. Что бы он ни думал о перевернувшемся мире, догадки подтвердились.

 

Посиделки, как ни странно, снова затянулись дотемна. То ли Гарри с Гермионой были слишком утомлены и заняты своими мыслями, чтобы раздражаться. То ли Рон устал краснеть и, махнув рукой на непобедимую тупость подружки, целиком ушел в красочный рассказ о квиддичном матче. То ли Памела наконец исчерпала свой небогатый словарный запас и примолкла, ловя каждое слово обожаемого Ронни — молчание, кстати, ей очень шло. Так или иначе, вечер не превратился ни в кошмар, ни в фарс, а стал таким, каким и задумывался: теплым и домашним. И все же к полуночи, когда все по очереди начали зевать, Гермиона забеспокоилась: филин. Усталость как рукой сняло, и она, нервно взглянув на Гарри, стала прощаться. Извинившись и пожелав всей компании спокойной ночи, Гермиона выскользнула из гостиной и поднялась к себе. Филин ждал на подоконнике.

«Истинный британец», — улыбнулась Гермиона, впуская почтальона. Развернув записку, она пробежала ее глазами и в недоумении посмотрела на филина, будто ожидая пояснений. Тот в ответ уставился на нее круглыми глазами и нетерпеливо ухнул. Гермиона еще раз изучила пергамент и ощутила раздражение, смешанное с восхищением: вот такое странное сочетание, а что поделаешь — Малфой!

 

«Тебе что-нибудь известно о Кольце Желанной Встречи??

Д.М.»

 

«Д.М. — будто можно предположить иное!» — Гермиона бросила пергамент на стол и в раздражении заходила по комнате. Филин следил за ней немигающими глазами, сидя на спинке стула. Если Драко Малфою угодно использовать ее этой ночью как справочник, ему придется подождать как минимум до утра.

 

— Извини, красавец, ответа не будет! — она повернулась к филину и развела руками. Тот склонил голову набок и мигнул блестящими глазами. — Хотя... Раз ты настаиваешь... — Гермиона присела к столу, перевернула записку Малфоя и настрочила на обороте несколько слов, едва не прорвав пергамент.

 

— Каков... вопрос, таков... ответ, — процедила она, привязывая пергамент к мохнатой черной лапе. Филин снова ухнул — на этот раз довольно — и сорвался в темноту. Гермиона проводила его взглядом, добрела до кровати и рухнула на нее, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Она злилась. Она скучала — отчаянно. Сон не шел, а мысли, как зачарованные, крутились вокруг сказанного ею сегодня «да». Да — своему слетевшему с катушек сердцу. Да — зверьку, под сердцем поселившемуся и грызущему ее сейчас изнутри. Кажется, у этого зверька белый мех и длинный, острый нос...

 

 

Единственное окно Малфой-мэнора озарял мятущийся, неверный свет. Горели свечи в спальне Малфоя, горел уголек тлеющей сигареты, горели светлые глаза, всматриваясь в темноту, куда утекал неспешно сизый дымок. Портрет молчал — изредка, однако, вздыхая, но Драко не обращал на него внимания: он ждал. Наконец в темном небе замаячила еще одна — маленькая — темнота, обретающая очертания птицы, и спустя минуту филин опустился ему на руку. Драко погладил иссиня-черные перья — птица довольно ухнула, почти мурлыкнула. Малфой улыбнулся и отвязал пергамент. Узнав собственный почерк, он в недоумении нахмурился, перевернул записку и поднял брови.

 

«Почему бы тебе не порыться в собственной библиотеке, Малфой, если среди ночи терзают столь неотложные вопросы?

Г.Г.»

 

Драко закусил губу, чтобы не рассмеяться, хотя был немало раздосадован. Девчонка, обиженная девчонка. Внешне такая сильная, такая ранимая внутри. Как в школе. Как все. И все же — особенная, и в этом тоже — как все. Досада развеялась, как дым от потушенной только что сигареты, осталась насмешливая нежность. Малфой терпеливо достал чистый пергамент и застыл, ухмыляясь неожиданной мысли. Спустя несколько минут не успевший отдохнуть филин снова снялся с места и исчез в темноте, унося свиток потяжелее прежнего.

 

 

«О, Герми, детка! Я страшно соскучилась, ведь мы не виделись целую вечность — уже несколько часов!.. Дорогая, я безумно скучаю, это был такой прекрасный, восхитительный день!.. Я бесконечно благодарна тебе, солнышко, за праздник, в который ты превратила мой скромный день рождения. Целую тебя тысячу раз! Навеки твоя, Кэссиди Кларк.

P.S. Горячий привет душке Поттеру — он просто прелесть!

P.P.S. Оскар тоже передает тебе привет, Герми, дорогая! Чао!

P.P.P.S. Грейнджер, если предыдущее письмо было недостаточно длинным, это не значит, что мне плевать на тебя и проведенный с тобой день — а именно об этом ты подумала. Поэтому — нет. Не плевать, не забыл, не бесчувственное бревно. Если не убедил — перечитай сначала. Вопрос, заданный ранее, действительно важен для меня. Библиотека, кстати, изрядно прорежена: все более или менее стоящие фолианты пополнили архивы Министерства. А в публичную библиотеку мне записываться не случалось — за исключением Хогвартской, разумеется.

И к кому мне обращаться, позволь спросить, как не к Гермионе Грейнджер — покорительнице древних фолиантов и мужских сердец?..

Надеюсь, я прощен?

В смиренном трепете ожидаю ответа.

Д.М.»

 

Гермиона несколько мгновений пялилась на тонкие, витиеватые строчки, украшенные вензелями и завитушками, потом упала на кровать, зарылась лицом в подушку и зашлась в беззвучном хохоте. Невозможный, невыносимый, непредсказуемый — Малфой, василиск его дери!.. Незаурядный, неповторимый... необходимый. Да, необходимый. Она не могла — и не хотела — обходиться без него. Он стал частью ее жизни — частью ее самой. На оборотной стороне луны, где она жила последние недели, все было иначе: небо и земля поменялись местами, прошлое не стоило ржавого кната, а за настоящее было не жаль всех галлеонов мира.

Филин невозмутимо таращил на Гермиону круглые глаза: будто наблюдал женские истерики в ответ на письма хозяина каждый божий день. Успокоившись, Гермиона покачала головой, словно изумляясь самой себе, взяла перо и написала короткий ответ, отпустив наконец своего безмолвного свидетеля.

«Малфой... — прошептала она, глядя вслед улетающей птице. — Малфой.»

 

Окно спальни Драко все светилось во мраке летней ночи — одиноким маяком.

Малфой сидел на подоконнике и, расправив на согнутом колене пергамент, читал ответ на свое покаянное послание. С лугов доносился слаженный стрекот цикад, пахло свежестью и почему-то костром. Он больше всего в году любил лето, может, потому что родился в его начале. Аккуратно сложив перечитанное письмо, Драко прищурился на половинку луны, что бесстыдно заглядывала в окно, и усмехнулся.

«Как все... как все».

 

 

Утром воскресенья Гермиону никто не потревожил. Сквозь дремоту она слышала возню внизу, но Джинни не забежала, и Гермиона была уверена: это Гарри попросил ее не беспокоить.

Милый Гарри, верный, добрый друг. Он был для нее надежным якорем, не дающим бурным потокам унести ее к дракловой матери; пристанью, проверенной штормами и временем. Бедный Гарри — он, видимо, сам еще не знает, как смотреть ей в глаза: одной ночи мало, чтобы вчерашняя картина хоть как-то улеглась в голове. Она сама еще не знала — как, и была ему благодарна за эту передышку.

Неторопливо приведя себя в порядок, Гермиона выпила неизменный кофе, наслаждаясь терпкой горечью, дающей уму необходимую ясность, и задумчиво глядя в окно. Дождя не было, но в любой момент мог и пойти: серое небо обещало интригу. Верная вчерашнему обещанию, она собрала сумку и отправилась в библиотеку.

 

На опушке у Малфой-мэнора Гермиона появилась, почти не опоздав — в третьем часу пополудни. Малфой сидел у излюбленного дерева, держа в руках коричневый кожаный поводок. Рядом в траве резвился Оскар и время от времени недовольно тряс кудлатой башкой, пытаясь избавиться от ошейника. При появлении Гермионы Малфой поднялся на ноги и остался стоять, не сделав ни шагу навстречу. Она перевела глаза на щенка: вот уж кто был рад и бросился ей под ноги, путаясь в отпущенном поводке. Гермиона присела и ухватила Оскара за передние лапы.

 

— Привет, дружок! Ну как ты тут? Вижу — неплохо, — и маленький пес склонил голову набок, прислушиваясь к негромкой ласковой речи, а потом подпрыгнул и лизнул Гермиону в лицо, застав таки врасплох. Та фыркнула от неожиданности и засмеялась, тормоша лохматого проныру. В тот же момент ее руки накрыли жесткие ладони Малфоя: он неслышно подошел и опустился на колени позади, пока она здоровалась с Оскаром. И теперь прижимался к ее спине, зарываясь лицом в волосы. Гермиона задохнулась и прикрыла глаза.

 

— Оскар получил свою порцию внимания... а я — нет, — пробормотал он ей в шею, и по ее телу пробежала дрожь. Осев на траву, она запрокинула голову ему на плечо, и Малфой припал губами к нежной, натянувшейся на горле коже.

 

— Оскар, Драко, — выдохнула Гермиона, — убежит...

 

— А ты раскинь Защитные чары, — промурлыкал он ей в ухо, — поши-и-ире... раскинь... он и не убежит, — и освободил ей руки, заодно сняв с ее плеча сумку.

 

Гермиона, тяжело дыша, сверкнула на него глазами и вытащила палочку. В несколько взмахов обезопасив приличное для маленькой собаки — и двух немаленьких людей — пространство, она убрала палочку в сумку, бросила ее к кустам лещины и медленно повернулась к Малфою. Тот сидел на траве в полурасстегнутой рубашке и молча смотрел на нее — Мерлин, как он смотрел!.. Гермиона простила ему все и сразу, проклиная себя за бесхребетность и заходясь восторгом: он — её, и этот взгляд — для нее, и это тело — только для нее.

 

— Иди ко мне, — прошептал он, но Гермиона услышала, кажется, даже шуршание кожи, когда он по-кошачьи облизнулся. Она вся была — оголенный нерв, измученный скиталец в пустыне, жаждущий воды — или крови, все одно: лишь только утолить жажду.

 

А перед нею был родник — и она не могла больше ждать.

______________________________

 

* Гермиона имеет в виду фамилии девушек Рона: Браун (Brown) — коричневый и Купер (Cooper) — медный (англ.)

Глава 16. Désiré*. Твой сон — твои правила...

 

…У каждого под сердцем есть один счастливый час.

У каждого в душе надежно заперт свой скелет.

Каждому можно двигаться в Свет,

Но не тому, кто пропах безнадежностью…