Некоторые теоретические предположения

Из этих ограничений на комбинаторную случайность логически вытекают некоторые общие положения отно­сительно способов взаимосвязи компонентов системы действия. В отличие от изложенной системы координат эти положения являются теоретическими положения­ми или теоремами. Мы не уверены в том, что все те поло­жения, которые могут быть выведены из логической структуры системы, разработаны исчерпывающим обра­зом даже на таком достаточно высоком уровне абстрак­тности. Но следующие положения, по-видимому, обла­дают наибольшей важностью.

1. Природа иерархии контроля, нисходящая (на рис. 2) от культурного референта до физического (вни­зу), указывает на то, что структура систем действия представлена как состоящая из образцов нормативной культуры. Способы дифференциации типов систем дей­ствия предполагают, следовательно, что эти образцы должны пониматься как интернализированные личностями и поведенческими организмами, а также институциона­лизированные в социальных и культурных системах.

2. Из первого положения плюс рассмотрение системы действия через призму множества функциональных требований следует, что нормативная культура, конституирующая ее структуру, должна быть дифференцирована относительно этих функциональных требований. Эти дифференцированные части должны быть затем интегрированы в соответствии с четырьмя стандартами, зафиксированными в ячейках I на рис. 1, а действие, ориентированное на эти четыре стандарта, должно быть соответствующим образом сбалансировано, чтобы система оставалась стабильной. Другими словами, процесс в данной системе, для того чтобы быть совместимым с условиями стабильности, должен в определенной степени
удовлетворять правилам нормативного порядка, которые, в свою очередь, дифференцированны и интегрированны.

3. Для осуществления этого «согласия» с требованиями нормативного порядка «дистанция» между структурой действующей единицы и нормативными требованиями к ее действию, обусловленными функциональными требованиями системы, не должна быть слишком большой. Отсюда следует, что структура единиц действия (которые являются объектами друг для друга), а также нормы должны инкорпорировать в себя соответствующие элементы системы нормативной культуры, включая интернализацию «систем социальных объектов» в личность
и институционализацию культурно-нормативных систем в социальных системах.

4. Порядку, как он сформулирован в иерархии контроля, и месту нормативной культуры в системах действия соответствует переменная временного порядка, обусловленная функциональными требованиями системы. Нормативному приоритету целей соответствует временной приоритет средств; целевое состояние может быть реально достигнуто только тогда, когда предпосылки консуматорного целевого состояния будут установлены в должном временном порядке. Как на рис. 1, так и на рис. 2 рассмотрение процесса идет поэтому с временной точки зрения, двигаясь слева направо в направлении «реализа­ции»

5. Можно сформулировать «закон инерции»: изменение в скорости или направлении процесса является следствием нарушения отношений между актором (или действующей системой) и ее ситуацией (или значениями объектов). Если эта система отношений полностью стабильна, то в этом случае не существует процесса, проблематичного для теории действия. Каков бы ни был его источник, такое нарушение всегда будет выступать в форме «напряжения» или затруднения при достижении ценностных (желаемых) состояний, целей. С этой точки зрения может быть различено два основных типа процессов:

а) процессы «деятельности >>. Это такие процессы, посредством которых нарушение элиминируется или адекватно уменьшается благодаря адаптивным механизмам, оставляя неизменными интегративные стандарты — наиболее непосредственно уязвимые аспекты структуры системы. Процесс может быть адаптивным как в пассивном, так и в активном смысле, т.е. он может совершаться
как путем «приспособления» к изменениям требований, предъявляемых средой, так и путем достижения «господства» над ними. Основная парадигма процессов этого типа — это схема средства—цель. На рис. 1 этот процесс изображен направлением по часовой стрелке относительно целевого фокуса от А к G.

б) процессы «обучения», или структурного изменения в системе. Каков бы ни был источник нарушения, последнее распространяется на сами интегративные стандарты и включает сдвиги в их символизации и ка­тегоризации, а также в их приоритетности друг относительно друга. В то время как цели в процессах деятельности являются заданными, в процессах обучения они переопределяются. Направленность таких процессов относительно фокуса целей противоположна, следовательно, движению часовой стрелки от I к G на рис. 1.

6. Стабилизация на длительное время достигается при условии, что система действия устанавливает общую адаптивную связь со своим окружением, относительно независимую от партикуляризма специфических состо­яний целей. Для того чтобы сохранить свой нормативный контроль в условиях изменчивости окружения, она дол­жна установить селективное отношение к этому окруже­нию. Существует два основных аспекта такого адаптив­ного отношения:

а) уровень абстрактности символической или «лингвистической» организации ориентации на системы объектов среды (чем выше уровень общности, тем больше адекватность адаптации);

б) способы, которыми устанавливается граница системы по линии включения-исключения объектов в соответствии с их значениями. Последнее синонимично поня­
тию «контроля» в соответствующих аспектах. Контроль, таким образом, может рассматриваться как активный аспект понятия адаптации. Генерализация заключается здесь в том, что только контролируемые элементы могут быть включены в систему. Критерий для включения в организованную систему действия представлен в теории действия, вариант известного «принципа естественного отбора». Это фундаментальное обобщение относительно всех живыхсистем, и особо важное значение оно имеет для систем действия, поскольку они представляют собой более высокий уровень этих живых систем¹³.

¹³ Эти положения представляют собой дальнейшую разработку ряда «за­конов» систем действия, временно установленных Парсонсом, Бейлзом и Шилзом в главе 3 указанной работы.

Заключительные замечания

В целом все вышеизложенное представляет собой концептуальную схему — систему отсчета, теорию. Она ни в коем случае не рассчитана на эмпирическое приме­нение. Дубин, однако, говорит о важности эмпирической верификации этих понятий и их перспективности в этом отношении. В изложенном выше нет никаких основании для такого подхода, с чем я полностью согласен. Но читатель не должен заблуждаться, предполагая, что наше изложение имело в виду достижение именно этой цели. Конечно, кое-какой вклад на различных уровнях в этом направлении сделан в моих собственных работах, а так­же в работах моих сотрудников и многих других, прежде всего благодаря кодификации различных объектов эмпи­рического материала, а также концептуальным схемам, с помощью которых этот материал анализировался¹⁴.

¹⁴ Например, работа Бейлза по малым группам; работа о структуре семьи и социализации, включающая соотнесение с психоаналитической теорией: Parsons Т., Bales R. et al. Family, Socialization and Interaction Process, Glencoe, 111., Free Press, 1955; соотнесение с экономической теорией в работе: Parsons, Smelser, op, cit., с определенными проблемами экономического развития — в указанной книге Смелсера; соотнесение с теорией обучения, проведен­ное Олдсом, с анализом поведения на выборах: Parsons T. Voting and the Equilibrium of the American Political System (American Voting Behavieour. E. Burdick, A. Brodbeck eds. Glencoe, 111., Free Press, 1958, p. 80120; отношение к различным аспектам психологической теории — в книге под редакцией Коха; и последние очерки, опубликованные Парсонсом в книге «Structure and Process in Modern Societies» (Glencoe, 111., Free Press, 1960) с богатой библиографией по данному вопросу.

 

Следует помнить, что шесть положений, выдвинутых выше, изложены на довольно высоком уровне абстрак­ции, с намерением охватить все виды систем действия. Поэтому маловероятно, чтобы эти положения могли быть эмпирически верифицированы на обычных операциональ­ных уровнях. Для такой верификации требуется конкре­тизация — перевод понятий на более низкие уровни, на­пример, применительно к условиям, характерным для малых экспериментальных групп как подтипа социальной системы. Только в той мере, в которой кодификацией вскрывается явное единообразие сходных характеристик многих различных типов операционально изучаемых си­стем, эти абстрактные теоремы имеют шансы приблизить­ся к строгой эмпирической верификации.

Не следует предполагать, что такая конкретизация может быть достигнута при помощи «здравого смысла», она требует тщательного специального анализа путем целой серии последовательных приближений. Однако я убежден, что теория действия в своем настоящем состо­янии обеспечивает способы для успешного проведения такой конкретизации, а также для обобщения от более низких уровней единообразия к более высоким его уров­ням. Вероятно, наиболее широкие возможности для это­го открывает представление обо всех системах действия, как систематически связанных с другими системами по линии система—подсистема. Основные типы систем, обо­значенные здесь как организмы, личности, социальные системы и культурные системы, должны рассматривать­ся как иодсистемы общей категории «система действия». Каждая из них в свою очередь дифференцируется далее на подсистемы различных уровней разработки. Любая подсистема сочленена с другими подсистемами посред­ством определяемых категорий взаимообмена на входах-выходах процессами, которые в достаточно хорошо дифференцированных подсистемах опосредуются меха­низмами символического типа, такими, которые рассмат­ривались выше.

Во многих отношениях эта возможность иметь дело с многоплановостью системных связей и соблюдать стро­гие разграничения и взаимосвязи между ними открывает богатейшие возможности теоретического анализа разра­ботанной Дубиным модели № 2. «Плоское» представле­ние о единственной системе отношений, которое долж­но приниматься или отвергаться по принципу «все или ничего», не подходит для анализа сложных эмпиричес­ких проблем, поскольку не позволяет преодолеть те ог­ромные трудности, которые встают на пути исследова­ния человеческого действия.

1960

Новые тенденции в структурно-функциональной теории*

 

* Parsons Т. Recent trends in structural-functional theory// Fact and Theory in Social Science. E.W. Count and G.T. Bowles eds., N.Y., 1964, pp. 140-157. Редактор перевода — А.Г. Здравомыслов

 

Структурно-функциональную теорию можно рас­сматривать не столько как школу или тип теории в обыч­ном смысле этого слова, сколько как некоторый этап бо­лее общего развития теоретической мысли в социальных науках. Мне кажется, что этот этап характеризуется прежде всего тем, что становится особенно важным по­нятием системы. В то же время этот этап воплощает в себе интерес к системам, которые характеризуются именно стремлением подойти как можно ближе к значительным эмпирическим обобщениям и проблемам, хотя одновре­менно становится очевидным, что эти две цели при ны­нешнем уровне знания несовместимы с требованиями, предъявляемыми к идеальной теоретической системе — такой дедуктивной системе высказываний, где все эмпи­рические положения должны быть строго выводимы из небольшого числа основных посылок.

С точки зрения такой широкой концепции, я пола­гаю, можно наметить две принципальные особенности структурно-функциональной теории в социологии, кото­рые отличают ее, например, от такой теории в биологии, ^откуда эта модель в значительной степени была заимствована. Можно сказать, что эти особенности сводятся к двум основным содержательным категориям, которые следует использовать при интерпретации социального действия в том виде, в каком эта проблема прежде всего сформулирована М. Вебером в его методологических ра­ботах. Первая особенность состоит в отнесении действия к культурному содержанию с присущими ему комплек­сами символически значимых стандартов, которые обла­дают нормативным значением для актора, т.е. многооб­разными способами, определяющими то, что он должен делать, и дифференцирующими в определенной степени данные способы действия. Другая особенность состоит в рассмотрении психологической мотивации актора с точ­ки зрения удовлетворения или неудовлетворения его ин­тересов. Эти интересы сталкиваются в отношениях между акторами, связанными как с нормативными культурны­ми компонентами системы, так и с внешней, т.е. выходя­щей за сферу действия, средой.

По-видимому, можно утверждать, что этот тип тео­рии выкристаллизовался в Соединенных Штатах в 30-е годы. Это произошло главным образом в результате син­теза трех традиций: английской социальной антрополо­гии, в которой Малиновский и Радклифф-Браун, при всем их отличии друг от друга, были наиболее важными фигу­рами; а также учений Эмиля Дюркгейма и Макса Вебера. Влияние теории Дюркгейма — Радклифф-Брауна, веро­ятно, было наиболее существенным для понятий функ­ции и системы, а влияние Вебера — для аналитического метода в рамках данной конструкции. Можно заметить, что эти два элемента, отмеченные Вебером, создали ис­ходные предпосылки для определения взаимоотношений между социальными и культурными системами, с одной стороны, и психологическими или личностными система­ми — с другой.

Данная статья состоит из двух примерно равных ча­стей. В первой части я дам обзор того, что, по моему мне­нию, является основными чертами структурно-функци­ональной традиции в социологической теории, а также остановлюсь на некоторых идеях, вытекающих из этой традиции, которые особенно важны для будущего раз­вития. Вторая часть будет посвящена весьма схематичес­кому обзору некоторых основных направлений американ­ской социологической мысли, включающих не только теорию, как таковую, но и типы эмпирического исследо­вания. Я намереваюсь показать, что эти основные направ­ления соответствуют содержательным формам развития теоретического анализа, для которого стадия структур­но-функциональной теории является началом, открыва­ющим путь для анализа более развернутого и сложного типа.

I

Одна из самых трудных проблем социологической теории заключается в том, чтобы из множества типов описания социальных явлений, существующих на уровне здравого смысла, понимаемого настолько широко, что в него включается и право, — отобрать и упорядочить эти описания с точки зрения их специфических интересов.

Простейший случай использования понятия струк­туры состоит в описании аспектов системы, которые для определенной цели могут рассматриваться как данные таким образом, что описание их может касаться лишь определения свойств, имеющих значение для их отноше­ния с иными связанными с ними элементами. Осущест­вление структурного анализа в этом смысле может пока­заться настолько простым, что было бы незаконно называть его теоретическим анализом в каком бы то ни было смысле. Это заставляет в рамках любой системати­ческой конструкции ставить вопрос о месте любого опи­сываемого явления в более широкой системе. Основная предпосылка этого направления заключается в предпо­ложении, что явления находятся в состоянии своего рода систематической взаимозависимости друг с другом, хотя конкретный вид этой связи остается в высшей степени проблематичным.

Именно с этой точки зрения становится ясно, на­сколько важно понятие структуры. Структура — поня­тие общее, разумеется, для всех эмпирических наук и означает некоторый аспект системы, который обладает относительной устойчивостью. Примером этому может служить анатомическая структура.

Возможно, что именно понятие функции внутри и для социальной системы оказало величайшую услугу со­циологической науке в качестве искомого критерия уме­стности и значимости указанного процесса отбора и упо­рядочения. С таким мнением я не могу не согласиться. Прежде всего, выбор из бесконечного разнообразия тех свойств, которые могут считаться важными, не может быть проведен на основе здравого смысла, а требует тео­ретических критериев. Так, на первых этапах становле­ния механики не было очевидным, что масса тела, а не его плотность имеет специфическое теоретическое значение. Подобно этому, в современной социологии строгое раз­личие между ролью — участием индивида в социальном взаимодействии — и характеристикой его личности, не­зависимой от ролевой структуры, стало общим местом. Тем не менее, история социальной мысли красноречиво свидетельствует о том, что для последовательного про­ведения этого различения недостаточно было лишь здра­вого смысла.

Те же соображения относятся и к установлению свя­зей между компонентами некоторой социальной систе­мы на чисто структурном уровне. Это видно на примере различений между универсалистическим и партикуляри-стическим способами упорядочивания отношений меж­ду структурными единицами в социальной системе (эти термины, хотя и в несколько ином смысле, употреблял Макс Вебер). Так, структура родства рассматривается в подавляющем большинстве случаев в понятиях партику­ляризма, в то время как распределение статусов, опреде­ляемое успехами в деятельности, как, например, в школь­ной системе, — в понятиях универсализма.

Уже отмечалось, что именно понятие функции, вклю­чающее в себя, конечно, систематическую классифика­цию функций различного типа, составляет исходное те­оретическое основание для структурного анализа даже на этом элементарном уровне. Вопрос о роли структурного компонента в функционировании системы всегда косвенно, если не прямо, является вопросом о вероятных последствиях определенных изменений в функциониро­вании данной системы, которые будут представлять со­бою следствие определенных же изменений в его струк­туре. Конечно, теоретическое определение отношений между этими двумя рядами изменений предполагает, с одной стороны, систематически упорядоченную класси­фикацию структурных типов, где различаются каждый компонент и каждая категория отношений между ними. С другой стороны, установление отношений между из­менениями и их последствиями требует эмпирического доказательства этого взаимоотношения на достаточно большом количестве случаев.

Этот «простой» уровень теоретического анализа, таким образом, предполагает определенную структуру проблем, которые являются весьма перспективными. Су­ществует, по крайней мере, три органических области структурного обобщения, которые присущи этому уров­ню. Первая — это обобщение взаимосвязей структурных компонентов в частных типах социальных систем, степе­ни жестокости и гибкости таких отношений и пределов совместимости различных компонентов в одной и той же системе. Вторая область — это проблема сравнительной типологии социальных систем и, следовательно, пробле­ма степени изменчивости, вариабельности систем в целом, а не их частей. Как показал Вебер, логика доказательства причинных зависимостей в социальных процессах осно­вывается на систематической сравнительной типологии. Наконец, существует проблема генетических отношений между структурными типами. Структурные изменения потенциально присущи всем социальным системам. По­этому вопрос о том, какие структуры и при каких усло­виях могут измениться в некоторые другие структуры, является неотъемлемым вопросом, внутренне присущим структурному анализу. По моему убеждению, без функ­циональных оснований невозможно осуществить концеп­туальный анализ проблем в любом из этих или во всех трех направлениях. Более того, я убежден, что однажды

вступив на путь функционального анализа, мы не можем остановиться до тех пор, пока не получим вполне удовлетворительных структурных обобщений, относящихся (о всем трем вышеназванным теоретическим областям. Это приводит к рассмотрению важнейшего вопроса об отношении между структурой и процессом. При условии того, что мы строго придерживаемся одного и того же уровня структурной концептуализации, что в свою очередь предполагает последовательное применение ряда теоретических положений, характеризующих систему и функцию, можно сказать, что единственный тип эмпирического обобщения, который может быть обоснован чисто структурным анализом, является корреляционным и вероятностным.

Ценность подобного обобщения не следует пре­уменьшать. Но для большинства наук анализ осуществляется на двух уровнях — как, например, в механике, где, с одной стороны, анализируются свойства и размещения тел, а с другой стороны, рассматриваются их движения; в биологии мы имеем уровни анатомии и физиологии.

Двумя соответствующими уровнями в науках о действии, включающих социологию, как мне кажется, являются, с одной стороны, уровень структуры, состоящей 43 системы институционализированных и интернализированных культурных стандартов, которые, используя знаменитое выражение У. Томаса, «определяют ситуа­цию» действия и, с другой стороны, уровень «интеракциональных», или целенаправленных и мотивированных действий лиц, в том числе в некоторых случаях и коллективов. По Веберу, «физиология» социальных систем состоит из мотивации поступков членов данных систем, постановки целей выбора средств, экспрессивной симво­лизации и т.п. Для того чтобы такое действие можно было проанализировать с помощью рассматриваемой нами теории, оно должно быть «осмысленным» в двойном пла­не: в плане культурной символизации и психологической мотивации. Но для того чтобы данное действие было и социологически значимым, необходимо, чтобы оно имело отношение к некоторой структурной схеме, выраженной с помощью функциональных понятий и характери­зующей одну или несколько социальных систем. Это оз­начает, что должны быть рассмотрены явным образом последствия для системы как таковой различных возмож­ных типов осмысленных действий элементов данной сис­темы.

Отношения между этими теоретически существенны­ми элементами при анализе процесса должны быть уста­новлены при помощи специфического социологического сочленения культурных категорий значения и психоло­гических категорий мотивации, сочленения, которое вы­текает из концепции институционализированных ценно­стей и норм, с одной стороны, и ролей и общностей — с другой, как первичных структурных компонентов соци­альных систем, внутри которых может анализироваться значимое мотивированное действие.

В некотором смысле постоянное внимание к этому типу анализа мотивированного действия не является больше делом «структурно-функциональной» теории в простейшем смысле этого понятия. Я полагаю, что оно приводит к возникновению некоторого нового уровня анализа, на котором парными категориями являются не структура и функции, а структура и процесс.

Понятие функции становится тогда исходной точкой для формулировки проблем, которая оказывается общей для обоих подходов и которая связывает их с помощью того, что она устанавливает их значение для главного понятия — системы.

С точки зрения этих критериев, Макс Вебер не был таким представителем структурно-функциональной те­ории, какими были Дюркгейм или Радклифф-Браун. Од­нако он мыслил весьма похожими категориями, хотя не относил их непосредственно к понятию социальной сис­темы. Его интерес к мотивированному действию и близ­кому понятию процесса сделали его работы важным пе­реходным пунктом к социологии, ориентированной больше на понятие процесса. Четкие обоснования систематической концепции функционально упорядоченной и Дифференцированной системы, очерченной выше, сделали веберовский тип анализа более строгим и, следователь­но, более плодотворным, чем он был до него.

Рассмотрим теперь другой исключительно важный аспект этой теории, который хотя и связан с основными ее традициями, но вместе с тем выходит за ее пределы. Мы отмечали уже важность норм в определении ситуа­ции мотивированного и осмысленного действия. С одной стороны, Вебер с его акцентировкой культурных момен­тов, с другой — Дюркгейм с подчеркиванием роли соци­ального уровня пришли к важному понятию общезначи­мых нормативных элементов — убеждений и ценностей у Вебера и коллективного сознания у Дюркгейма. Отправ­ляясь от этих положений, они постепенно пришли к по­ниманию того, что процессы, названные мною процесса­ми институционализации и интериоризации (по отношению к личности индивида) этих нормативных эле­ментов, составляют главное в управлении действием в со­циальных системах, причем общая природа этих процес­сов стала значительно более понятной в последнее время.

Более ясное понимание пришло в основном из обла­стей, лежащих вне поведенческих наук, а именно — из анализа саморегулирующихся систем в биологии и из расчета и проектирования систем обработки информа­ции и автоматического регулирования в технике. Эта био­логическая модель восходит по меньшей мере к теории Клода Бернера о постоянстве внутренней среды организ­ма, как саморегулирующейся биологической единицы, получившей дальнейшее развитие в понятии гомеостазиса у Кэннона. В огромной степени это стимулировалось последними достижениями в области цитологии и био­химии в связи с новыми знаниями о механизме наслед­ственности видов и клеток, связанном с деятельностью сложных молекул ДНК и РНК. Воздействие техники, бе­зусловно, было связано с работами в области расчета коммуникационных систем, вычислительных машин и ав­томатики.

В результате этих достижений появилась новая пер­спектива, заключающаяся в том, что было понято значе­ние механизмов, ответственных за осуществление эталонов, «планов», которые, работая на низких уровнях энер­гии, контролируют системы с гораздо более высоким уровнем энергии. Стало ясно, что выходы таких систем аналогичны символам, несущим значения. Тем самым был установлен мост между теорией информации и лингвис­тикой. Благодаря этому был налажен контакт между ес­тественнонаучными понятиями и традиционными про­блемными областями наук, исследующих социальное поведение.

Исходя из этого, данную позицию можно определить следующим образом: социальное взаимодействие осуще­ствляется в большинстве случаев через языковую комму­никацию, и язык, наряду с другими символическими сред­ствами, составляет первичные механизмы контроля, связанные с механизмами мотивации, внутренне прису­щими личности. Эти мотивационные механизмы включе­ны в интенциальные лингвистические выражения, кото­рые в свою очередь в соединении ведут (через восприятие их значения) к действию.

Влияние этой линии анализа на издавна существую­щие споры о соотнесении идеальных и реальных факто­ров в социальном процессе очевидно. Эта очень старая проблема, вероятно, ложна в том же смысле, в котором было ложно в биологии XIX века противоречие между сторонниками теории наследственности и сторонниками теории внешней среды. Совершенно ясно, что оба ряда факторов существенны для любого адекватного анализа процесса в социальных системах, в том числе и тех про­цессов, посредством которых одни структуры превраща­ются в другие. Однако это смелое утверждение, взятое в отрыве от других, не является особенно плодотворным. Необходимо установить позиции, с которых можно было бы судить более конкретно, что изменяется и как (т.е. посредством каких процессов) это происходит.

Я думаю, что ответы на вопросы что, должны быть изложены при помощи структурных категорий, выражен­ных в специфических теоретических понятиях. Для со­циальных систем такими понятиями будут роли индиви­дов, коллективов, установленные через их организацию и ассоциацию друг с другом, нормирование которых под­вергается дифференциации путем функциональных распределений ролей и вкладов коллективов в систему, а также всеобщими ценностями, с помощью которых определяется степень законности различных функций.

Эти категории структурных компонентов соци­альных систем располагаются в реверсивном и иерархи­ческом порядке осуществления контроля, который в то же время является позитивным порядком учета необхо­димых условий. Это значит, что определение интересов личностей на уровне ролей является утверждением об условиях, необходимых для создания эффективных кол­лективов на следующем, более высоком уровне. Опреде­ленные уровни удовлетворения интересов коллективов становятся необходимыми, но недостаточными условия­ми поддерлсания ряда норм, снимающих различия между типами коллективов, например, в таких областях, как институционализация авторитета или наследование и отчуждение прав собственности. Заинтересованность в поддержании норм в свою очередь становится условием возможности осуществления определенных ценностных категорий, как например, равенства возможностей.

То, что я назвал управлением, является побочным результатом такой иерархии, в которой интересы трак­туются как условия. Так, непосредственным ограничени­ем реализации первичных экономических интересов еди­ниц на ролевом уровне является организация коллектива (с аналитической точки зрения это — политика). Только в рамках такой организации могут быть обеспечены меж­личностные условия эффективной социальной произво­дительности. В этом смысле организация на коллектив­ном уровне управляет деятельностью единиц на ролевом уровне. Подобно этому эффективная деятельность кол­лективов более высокого уровня может быть обеспечена только тогда, когда интересы частных коллективов бу­дут отнесены к уровню нормативной системы более об­щей, чем интересы одного частного случая или частного типа такого коллектива. Законный порядок, который хотя и поддерживается часто одним коллективом — государством, во многих отношениях независим от исполнительной власти последнего и является прототипом та­кого нормативного порядка. Наконец, как ясно показал Вебер, посредством узаконивания авторитета и введения ценностей в более определенный культурный контекст ценности начинают осуществлять контроль над более низкими уровнями социальной структуры в том смысле, что действие, отрицающее их, порождает конфликты, парализующие действие до тех пор, пока не будут выра­ботаны альтернативные образцы ценностей.

Только что рассмотренные категории по преимуще­ству относятся к аналитическим. Любое из конкретно существующих обществ и любая их подсистема должны рассматриваться с двух сторон. Относительно каждой категории существует иерархия; например, ценности, принятые всем обществом, должны иметь приоритет пе­ред ценностями отдельных коллективов — семьи или фир­мы. Однако, объясняя относительность аналитического статуса этих категорий, можно сказать, что исходное со­отношение управляющих элементов в установленном здесь смысле является нормативным и культурным; тогда как то, что обуславливает «интересы», является мотивационным, хотя на уровне коллективов мы должны говорить о типи­ческих мотивах и типологизированном распределении их, а не о конкретных мотивах отдельных индивидов.

Как это понимать в терминах старой дихотомии «иде­ального» и «реального»? Я думаю, что общий ответ на это уже существует. Он заключается в том, что в достаточно сложных системах это отношение осуществляется при помощи обобщенного набора средств, которые настоль­ко определенно являются средствами коммуникации, что их вполне можно трактовать как специализированные «языки управления». Наиболее известный из них и ме­нее всего понимаемый среди социологов — это феномен Денег. На мой взгляд, политическая власть, правильно понимаемая, является другим подобным механизмом и таковым же является «влияние общественного мнения».

Одна из функций этих средств состоит в том, чтобы контролировать ситуацию действия через институциональное определение «интересов», т.е. категорий целей которые могут преследоваться и достигаться при их помощи и тем самым определять границы, в которых действие может оставаться социально приемлемым. Например, в развитом рыночном хозяйстве широкое распро­странение «приобретательских» интересов законно достигается при помощи денег, т.е. контроля над товарами, услугами и некоторыми «неуловимыми» предметами потребления и факторами производства. И наоборот, существуют одинаково ориентированные или направленные виды действия, при помощи которых деньги могут быть приобретаемы посредством профессионального труда, продажи ценных товаров или сбора налогов правитель­ством. Конечно, оба явления подвергаются нормативно­му контролю, как формальному, так и неформальному, причем не только по поводу незаконного использования и приобретения денег, как, например, дача ложных све­дений о товарах, но и в таких ситуациях, где использова­ние денег строго запрещено, например, для обеспечения себя голосами на выборах.

Таким образом, деньги организуют широкое поле деятельности и отношений в обществе, включая контроль над физическими источниками и объектами использова­ния, выполняя тем самым первичную функцию общества как системы — экономическую, относящуюся к произ­водству и распределению общих возможностей или ис­точников для других функциональных потребностей. Цели единиц, насколько их можно определить с точки зрения экономического интереса, молено представить как относящиеся к экономической или производственной функции системы. И цели, и функция предварительно интегрированы ценностями, институционализированны­ми в этой системе и ее элементах, а также нормами, по­средством которых эти ценности проводятся в многооб­разных ситуациях.

В то же время деньги для других единиц структуры являются обобщенным средством осуществления инте­ресов данной единицы, которые в силу того, что средство обобщено, могут определяться как интерес в денежных ресурсах без спецификации детализированных подцелей и «желаний», стоящих за более общим интересом. Денеж­ный механизм, включающий институционально обосно­ванную норму, которой он подчинен, и сложный комп­лекс контекстов отношений или рынков, в которых он действует, может считаться одним, из наиболее важных механизмов, интегрирующих интересы единиц социаль­ной системы и ее нормативную структуру. Такая интег­рация, безусловно, подвержена различного рода напря­жениям, всегда не завершена, а в отдельных случаях может быть серьезно или даже полностью разрушена. Она также сложно включена во взаимодействие с други­ми факторами общей системы. Однако возникающие вследствие этого трудности не меняют того факта, что только через понимание таких механизмов можно в тер­минах процессов понять как, а не только структурное что этих «идеальных» и «реальных» факторов социальной системы, соотносящихся друг другом, включая помехи, которым подвержены их действия и, следовательно, ус­ловия эффективности их действия.

Мне хотелось бы, не обсуждая эту проблему в дета­лях, сказать, что политическая власть является таким же обобщенным механизмом, таким же языком управления, работающим в разных обществах аналогичными, хотя и не тождественными способами. В этом плане я представ­ляю себе власть не только как то, что характеризует пра­вительство, но и как то, что присуще всем организован­ным коллективам и частного, и общественного секторов. Власть связана с авторитетом подобно тому, как деньги — с собственностью как институтом. Власть является сред­ством, с помощью которого обобщенный авторитет ис­пользуется для усиления эффективности коллективного Действия. Действие власти принуждает соответствующих членов коллектива выполнять роль, цель которой состо­ит в необходимости осуществления коллективного дей­ствия.

Не вдаваясь в подробности природы власти в соци­альных системах, я хотел остановиться лишь на тех особенностях, которые являются характерными и для денежных систем. Узаконенные аспекты авторитета — как час­тного, так и публичного — и предлагаемые ограничения