IV. Сионизм против иудаизма — завоевание «этнического пространства»

Вот мировой закон: если появляется черта, или кто-нибудь проводит черту, разделяющую государство нации и ее родину, у этой черты одна судьба — испариться.

Менахем Бегин, 1948

Значение победы [в войне 1967 года] не только в том, что она вернула евреям древнейшие и высочайшие святыни нации, более всех других запечатленные в ее памяти и в глубинах ее истории. Ее значение в том, что она де-факто стерла различие между государством Израиль и страной Израиля.

Натан Альтерман. Рядом с несравненной реальностью, 1967

Британские протестанты читали Ветхий Завет свободно, не будучи связанными обязательными интерпретациями, так что их контакт с божеством всегда оставался практически непосредственным. Талмудические евреи, напротив, относились с величайшим опасением к свободному прочтению Книги книг, записанной, согласно их верованиям, под диктовку самого Бога. Милленаристская христианская идеология не создавала никаких теологических помех эмиграции евреев в Святую землю и ее колонизации. Напротив, в рамках этой идеологии прибытие сюда евреев — неизбежное предварительное условие (prerequisite) будущего спасения. С раввинистическими евреями дело обстояло совершенно иначе — как в Средние века, так и в сравнительно недавно начавшееся чрезвычайно динамичное Новое время. С их точки зрения, «собирание» евреев — как живых, так и мертвых еврейских душ — возможно лишь с наступлением избавления. Таким образом, дистанция между евангелизмом и сионизмом была, во многих аспектах, куда меньшей, чем глубокие метафизические и ментальные разногласия между историческим иудаизмом и еврейским национализмом[420].

В 1648 году, за год до того, как двое уже упомянутых в этой книге баптистов, Иоанна и Эвенэзер Картрайты, обратились к лондонскому революционному правительству с идеей посадить евреев на корабли и отправить их в Святую землю, Саббатай (Шабтай) Цви, еврейский мудрец из Измира, решил, что он — мессия, избавитель Израиля. Можно предположить, что он остался бы безвестным сумасшедшим, одним из многих ненормальных, мечтавших о мессианской судьбе, если бы не страшная травма, постигшая как раз в это время евреев Восточной Европы. Кровавая резня, устроенная Богданом Хмельницким, православным казаком, в ходе восстания против польской католической знати, погрузила многие еврейские общины в состояние мистического ужаса и сделала их восприимчивыми к вестям о близящемся избавлении. Следует помнить также, что 1648 год христианской эры, 408 год шестого тысячелетия по еврейскому летосчислению, давно считался — согласно известным каббалистическим выкладкам — годом прихода избавителя.

Саббатианство распространилось среди еврейских религиозных общин как огонь в сухой траве и завоевало множество сторонников. Лишь после того, как Саббатай Цви в 1666 году принял ислам, основанное им экстатическое движение пошло на спад. Тем не менее последствия мессианской волны еще долго сотрясали еврейский религиозный мир. Активные саббатианские группы действовали и в следующем, XVIII веке. Чтобы защититься от них, еврейские общинные институты создали мощные — основанные на неимоверных осторожности и подозрительности — духовные и организационные оборонительные редуты для защиты от неконтролируемых приступов жажды [немедленного] избавления.

Саббатианство не было протосионистским движением, тем более, движением национальным, хотя некоторые из сионистских историографов многократно пытались представить его таковым. Саббатай Цви стремился не столько оторвать евреев от их родных мест и собрать в Сионе[421], сколько установить всемирную духовную власть[422]. Однако многие раввины опасались, что саббатианство может побудить евреев направиться в Иерусалим, впасть в грех «подталкивания конца»[423]и таким образом разрушить и без того хрупкое равновесие еврейского существования в разных странах мира. Активно развернувшаяся с конца XVIII века социально-экономическая модернизация, сотрясавшая традиционные, сложившиеся за много столетий формы общинной жизни, также внесла немалый вклад в начавшийся в основных раввинистических центрах процесс устрожения принципов религиозной веры. Раввины более чем когда-либо остерегались эсхатологических соблазнов, адепты которых сулили еврейскому народу скорое избавление. Даже хасидское движение XVIII века, при всей своей небывалой спонтанности, склонности к лурианской каббале и преклонении перед идеей личного избавления, обычно остерегалось соблазнов, распространявшихся провозвестниками коллективного избавления и скорого конца времен[424].