Об излишних попечениях вообще, как не соответствующих духу иночества

Ищите прежде Царствия Божия и правды Его,

и сия вся (все остальное) приложатся вам (Мф. 6, 33)

Кажется, довольно я говорила тебе о греховности и суетно­сти излишних попечений инокини о внешнем самоукрашении и наряд­ности. Теперь хочу сказать несколько слов о том же по отношению к уб­ранству иноческих келий и к неумеренности в пище и питии.

Все это не только не способствует духовному преуспеянию, но и, на­против, разнеживает чувственность плотского человека.

Излишеством называется все то, что не составляет существенной не­обходимости в жизни, а служит лишь к удовлетворению прихоти. Если и в светской среде излишество не считается плодом благоразумия, то может ли оно быть похвально в жизни иноков, по самому призванию своему отвергших не только лишнее, но и необходимое, чтобы могли они вместе с Апостолами дерзновенно сказать Господу: «Се мы оставихом вся и по Тебе идохом» (Лк. 18, 28). Служить же вместе и Богу, и суе­те греховной нельзя, как сказал Господь: «Никтоже может двемагосподиномаработати» (Мф. 6, 24); в таком случае придется необходимо от­дать преимущество одному из них: «или единаго возлюбит, а о другом вознерадит» (Лк. 16, 13).

Как можешь ты всей душой отдаться Богу, если еще не искоренилось из сердца твоего мирское пожелание и суетность?

Как будешь искать ты «единаго на потребу», если все еще «печешися и молвиши о многом» (Л к. 10, 41) ненужном, стороннем, чуждом для сердца, любящего единого Господа?

И что прельщает вас, бедные инокини?! Красивая обстановка ваших маленьких, смиренных келий, присутствие в них пустых безделушек, картинок?..

Все это ласкает ваше внимание, отвлекая его от заботы об украшении внутренней клети души, которая должна быть достойным жилищем ва­шего Небесного Жениха, Или вы не знаете и не помышляете, что Жених этот, восхотевший уневестить Себе души ваши, для чего и призвал Он вас в лик иночествующих, всегда стоит при дверях вашей душевной кле­ти, желая посетить вас и пребывать с вами, как говорит Он в Открове­нии святого Иоанна Богослова: «Се стою при дверех и толку (то есть стучусь): аще кто услышит глас мой и отверзет двери, вниду к нему и ве­черяю с ним, и той со Мною» (Откр. 3, 20). А отдавшись попечению о суетных и мирских делах, которым посвящено все ваше внимание, скоро ли вы услышите толкущего в дверь сердца вашего Господа, да и услыши­те ли еще, будучи заняты посторонними делами! Оскорбленный нераде­нием вашим, Господь не отвратил бы от вас пресветлого лица Своего и, удаляясь от неотверстых для Него дверей сердца вашего, не произнес бы страшного приговора: «се оставляется вам дом ваш пуст; отселе не имате Мене видети» (Мф. 23, 38-39).

Да хранит тебя Господь, сестра, от таких пагубных последствий мало­душия, суетности помыслов и многопопечительности о пустяках и ме­лочах, несвойственных твоему призванию. «Не умом дети бывайте, — пишет Апостол, — а злобою младенствуйте» (1 Кор. 14, 20). Не говори в оправдание свое, что вся эта ваша мелочность — невинная, безгрешная забава юности; не безгрешна она уже потому, что не соответствует идее иночества; не безгрешна и потому, что отвлекает ум от Бога; может ли умное око твое, будучи подернуто завесою суеты и рассеянности, созер­цать свет Божий. В осуетившемся уме не могут обитать высокие мысли, как и в мелочном сердце — глубокие чувства. Келья или комната есть домашнее местопребывание человека; обстановка ее должна необходи­мо соответствовать потребностям служения и занятий хозяина. Келья инока или инокини есть место их домашних подвигов, молитв, воздер­жания, ночного бодрствования и т. п. Кельи древних иноков и инокинь устраивались преимущественно в пещерах, подземельях, в горах, как пе­речисляет Апостол: «в пустынях скитающеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных, лишени, скорбяще, озлоблени» (Евр. 11, 37-38). Ныне же иноки не довольствуются без сравнения более удобным внеш­ним положением своих келий, но и с великим старанием искажают их внутреннюю обстановку, делая из них уже не «кельи», а просто краси­вые комнатки, возбуждающие скорее соблазн, чем назидание. Всякий, входящий в келью инокини, ожидает встретить в ней и обстановку ино­ческую, то есть святые иконы, книги, простую мебель и т. п., но вместо сего взор его встречает нередко далеко не последнее убранство, мягкую, а иногда и роскошную мебель, картины, зеркала и все то же, что привык он видеть и в мирских жилищах. Какое же впечатление он вынесет из этой кельи? не явный ли соблазн вместо пользы, — смущение вместо умиротворения? «Но горе тому, имже соблазн приходит», — говорит Господь; лучше потонуть в пучине морской, чем соблазнить ближнего (Мф. 18, 7). Вот как велик в очах человеколюбия Божия грех соблазна, и как велика ответственность за него! А мы и не думаем об этом и не ви­дим греха там, где он есть, или, вернее сказать, не хотим видеть его, по­тому что он нам нравится и нам не хочется расстаться с ним.

Невоздержные в убранстве и украшении наших жилищ, невоздерж­ные в украшении самих себя излишними нарядами и прикрасами, мы также невоздержны и в пище, и питии. Разве когда-нибудь удовлетво­ряетесь вы, сестра, предлагаемою вам трапезою? Не всегда ли вы осуж­даете ее, ропщете, ищете дополнить ее своими приправами, лакомства­ми и, что всего хуже, не считаете это грехом! Если бы вы не легкомыс­ленно, а поглубже вдумались в этот вопрос, то, конечно, поняли бы свое заблуждение. Ведь вас, живущих в женских обителях, не десятки, а сот­ни сестер; чтобы удовлетворить вас ежедневно два раза не одним толь­ко хлебом, а и пищею, хотя бы и суровою, но все же свежею и здоровою, потребно немало средств; но об этом вы никогда не рассуждаете, потому что привыкли только требовать пищи, а не добывать ее своим трудом, как добывают иные труженики — миряне, дорожащие каждым куском хлеба, снедаемым ими «в поте лица своего» (Быт. 3, 19), а не за готовой трапезой. К тому же, скажите: разве для вкушения нежной и лакомой пищи пришли вы в обитель? Не на пост ли и на воздержание шли вы? Взгляните опять на иноков древних времен; они в меру вкушали хлеба, а иные питались одними кореньями; они едва утоляли свою жажду од­ною водой, а у вас чаям и самоварчикам границ нет, конца нет! Когда вступали вы в обитель, то на слова принимавшей вас матушки игуме­нии, что иноческая жизнь должна быть полна лишений и скорбей, вы, не обинуясь, отвечали, что смело идете на эти лишения, что добровольно желаете нести их ради угождения Господу, а что оказалось на деле?! Как скоро попрано чистое чувство усердия к Господу!

Вспомни же, сестра, первые дни твоего вступления в обитель, когда сердце твое горело любовию ко Христу и готово было не только на вся­кое лишение, но и на самую нищету радиЕго. Ты хотела быть Мариею, приседящей у ног Иисусовых и слышащей слово Его, слово о едином на потребу, слово сладчайшее «паче меда и млека», а сделалась многомяту­щейся Марфою, пекущейся и молвящей о мнозей службе, но о службе не для угождения Господу, о чем заботилась Марфа, а для угождения се­бе самой, своим прихотям, своим излишним пожеланиям. Вернись, се­стра, к ногам Иисусовым! О, как хорошо возле них! Как сладка божест­венная речь Его о том, сколь «блаженны слышащие слово Божие и хра­нящие его» (Лк. 11, 28); о том, что в «дому Отца Его обители многи» (Ин. 14, 2) и что Он Сам уготовит там место любящим Его, и когда «приидет паки, поймет их с собою, да, идеже есть Он, ту и слуги Его бу­дут» (Ин. 14, 3); о том, что «любящие Его и соблюдающие заповеди Его возлюблены будут Им (Ин. 14, 21) и Отцем Его Небесным, и что Он со Отцем Своим приидет к ним в сердца и обитель в них сотворит» (Ин. 14, 23). Как отрадно и утешительно Божественное обетование Его, что «всяк, иже оставит дом, или родители, или братию, или сестры», или что-либо, «царствия ради Божия, прииметмножицею во время сие, и в век грядущий живот вечный наследует» (Лк. 18, 29-30). Если бы чаще ты стала вспоминать эти пресладкие обетования и вдумываться в си­лу их, то не стала бы прельщаться никакою суетою и пустотою житей­скою, «вся бы вменила уметы (то есть в ничто), да Христа единаго при-обрящеши» (Флп. 3, 8). Да наполнит же Он Собою твое сердце отныне и навеки!

Письмо девятое

О празднословии и пересудах

Глаголю же вам, яко всяко слово праздное, еже аще рекутчеловецы, воздадят о нем слово в день судный (Мф. 12,36)

Ты жалуешься, сестра, на постигающие тебя искушения, происходящие, по словам твоим, от каких-то недоразумений, недовер­чивости и неосторожности в разговорах. Вот последняя-то, думаю, и есть действительная и главная причина всех ваших искушений и ис­точник всякого зла. По этому-то поводу я хочу написать тебе несколько слов о вреде так обычного между вами празднословия и пересудов, чего вы и сами не замечаете, говоря слишком много, без разбора, нужное оно или ненужное, полезное или вредное, лишь бы что-нибудь поговорить, словно боитесь молчания, между тем как оно-то и есть первая обязан­ность инокини, главное условие ее преуспеяния и украшение всей ее жизни.

Глубоко укоренилась в людях страсть ко празднословию, то есть к пустым, ненужным разговорам, и сделалась между ними излюблен­ным препровождением времени. Будто мы не знаем и не верим, что празднословие есть грех, и грех тяжелый, как порождающий собою мно­жество других грехов: споры, распри, пересуды, злословие, осуждение, клеветы и т. п. Да и все разновидные неурядицы человеческой жизни, коими она переполнена, все возмущения внутреннего покоя души, все это имеет своим источником одно и то же празднословие, так вкравше­еся во всю обыденную жизнь, как будто составляет безусловную ее при­надлежность и потребность. Если какой грех или какая страсть умеют облекаться в благовидную форму, то это именно — празднословие.

Под предлогом побеседовать, потолковать о каком-либо деле и, начав, действительно, с него, незаметно переходим к вовсе ненужному, пусто­му и греховному разговору. Болезнь эта, как укоренившаяся зараза, не­легко поддается излечению. Она проникла во все слои как общественной, так и частной жизни; ей работает всякий возраст и пол, всякое со­словие и положение в свете, не миновала она и иноческих обителей.

Один глубоко мыслящий, современный нам пастырь пишет об этом, между прочим: «Как легкомысленно, как небрежно обходимся мы со своими словами, коими должны бы весьма дорожить, как великим даром Божиим! Между тем, что у нас пользуется меньшим уважением, как не слово? Что у нас изменчивее, как не слово? Что мы поминутно бросаем, подобно грязи, как не слово? О, христианин! Дорожи твоим словом и будь внимателен к нему!» В словах наших, к коим мы относимся так невнимательно, так безрассудно, заключается или оправдание наше, или осуждение, как говорит нам Сам Господь наш Иисус Христос: «От словес своих оправдишися, и от словес своих осудишися; глаголю бо вам, яко всяко слово праздное, еже аще рекутчеловецы, воздадут о нем слово в день судный». Если и одно слово праздное, то есть пустое, ненужное, подлежит ответу в день судный, то какому же осуждению и наказанию подлежим мы, непрестанно и неустанно празднословящие, не стесняясь ни местом, ни временем, ни присутствием посторонних, которых, может быть, и помимо их воли делаем соучастниками наших пустых бесед, и та­ким образом вовлекая их во грех, подлежим двойному осуждению — и за празднословие, и за соблазн, ибо «горе тому, имже соблазн приходит». Не рассуждаем мы об этом, не заботимся нисколько! Природную способ­ность нашу — говорить — мы извратили в ее назначении. Она дана нам, прежде всего, для того, чтобы славословить Творца нашего, благодарить и прославлять словом, как свойственно словесной твари, если и бессло­весная природа прославляет Его своим величием и гармонией, нимало не уклоняясь от определенных ей Творцом законов: «Небеса поведают славу Божию, творение же рук Его возвещает твердь».

Дан нам дар слова еще и для того, чтобы мы понимали друг друга, не инстинктивно, как бессловесные животные, а разумно, словесно излагая свои понятия, кои обильно и ясно открывает нам наш богопросвещаемый разум, этот источник мысли и слова, чтобы могли вести разумные взаимные братские собеседования о предметах обыденной жизни, к ее упорядочению, во взаимное назидание и пользование, в поддержание и утешение друг друга и т. п., а не для того, чтобы пустословили, суди­ли, злословили, судили и осуждали ближних, произнося на них свои приговоры, как немилосердые судьи и истязатели, а не как братья, такие же слабые и грешные, как и они, если еще и не хуже их. «Безответен еси, о человече, всяк судяй, — говорит Апостол, — имжебо судом судиши друга, себе осуждавши: таяждеботворишисудяй. Помышлявши ли сие, о человече, судяй таковая творящим и сам творя таяжде, яко ты избежиши суда Божия?» (Рим. 2, 1-3). «Осуждающий брата своего, — говорит другой Апостол, — осуждает закон; если же ты закон осуждаешь, то ты не исполнитель закона, а судья» (Иак. 4, 11). И какое великое зло про­исходит от пустых и праздных бесед и пересудов; иногда одно легко­мысленно сказанное слово производит целую бурю неприятностей и на­полняет негодованием и ненавистию сердце того, к кому оно относится, так что и незлонамеренное слово, которое мы считаем за ничто, порож­дает смертный грех, подобно тому, как малая искра нередко переходит в сильное пламя, пожигающее целые селения. «Мал — огнь, и коль вели­ки вещи сожигает»,— говорит апостол Иаков. — «Такожде и язык — мал уд есть, а вельми хвалится» (Иак. 3, 5); он есть огонь, скопище неправ­ды, он заражает все тело, воспаляет круг (круговорот) жизни, сам буду­чи воспаляем от геенны (Иак. 3, 6, 7). Язык — неукротимое зло, испол­ненное смертоносного яда. Им благословляем Бога, им же и проклина­ем человека, сотворенного по образу Божию. Из тех же уст исходит и благословение, и проклятие. Не должно, братие мои, сим такобыти! Течет ли из одного отверстия источника и сладкая, и горькая вода? (Иак. 3, 8-11).— Если кто мудр и умен,— докажи это самым делом, доб­рым поведением, а не осуждением других. Если же в сердце (твоем) есть горькая зависть и сварливость, не хвались и не лги на истину (то есть не считай себя мудрым). Это не есть мудрость, сходящая свыше, а — зем­ная и бесовская, ибо где зависть и распри, там нестроение и всякое зло» (Иак. 3, 13-16). Вот какой вред всех наших пустословии и пересудов. И если не свойственны они и вообще христианам, то не тем ли менее простительно инокиням, добровольно отрекшимся мира со всеми его мирскими греховными обычаями, уединившимися в своих монастыр­ских затворах, для более беспрепятственного внимания своему спасе­нию. Враг всеобщего спасения, зная немощь человеческую, при всей го­товности к богоугождению, все же склонную к исканию себе послабле­ния и утешения, не замедлил и тут всеять свои плевелы среди пшеницы Божией. Вы, инокини, с уходом вашим из мира, оставили и все его уте­шения и наслаждения, позволительные людям светским.

Единственное утешение для вас составляют ваше общение и беседы друг с другом. Начальницы ваши как благоразумные и добрые руково­дительницы не стесняют вас, не возбраняют вам этих невинных соутешений, вам дозволяется и посещать друг друга, и в свободное время про­гуливаться вместе, да и на общественных монастырских послушаниях, где вы собираетесь, можете беспрепятственно беседовать друг с другом; но вы злоупотребляете этой свободою; не извлекая из нее пользы и ис­тинного, духовного утешения, а напротив — вред, споры, пересуды и не­согласия, от которых, как от искры, возгорается сильное пламя, пожи­гающее все ваши монашеские труды и подвиги, таким образом вы утра­чиваете и спасение свое. Или не знаете вы изречений апостольских: «Кийждо нас о себе слово даст Богу» (Рим. 14, 12), «готову сущему судити» (1 Пет. 4, 5). О, если бы собирались вы между собою, как древние инокини для духовного назидания, для взаимного научения, беседовали бы не о посторонних вещах и делах, вас не касающихся, а о том, как кто из вас «содевает свое спасение», как и какое несет келейное правило, ка­кие предпринимает подвиги, и таким образом назидали бы и поддержи­вали одна другую на скользком пути вашем, простирая друг другу руку помощи, и сбылись бы на вас слова Премудрого: «брат братом подкреп­ляем, яко град тверд». И было бы собрание ваше подобно собранию Ан­гелов, у которых, несмотря на множество, у всех одна общая святая во­ля, одно стремление, — как бы исполнить волю Творца. О, сестра, неда­ром и наш иноческий чин называется чином ангельским!.. Ведь и мы все, собравшиеся во святой обители во имя Господа, имеем одну и ту же волю, одно общее всем нам стремление,— «еже какоугодити Господу» (1 Кор. 7,32); нет у нас земных уз, привязывающих нас к миру, нет забот и попечений житейских, опутывающих наши крылья для полета к Не­бесному Жениху нашему! Мы свободны, как птицы небесные, «кои не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а Отец ваш Небесный питает их» (Мф. 6, 26). Будем же помнить наше равноангельское призвание, и «достойно ходите звания нашего, в нежезванибыхом, со всяким сми­ренномудрием и кротостию, с долготерпением, терпяще друг другу любовию, тщащеся блюсти единение духа в союзе мира» (Еф. 4, 1-3), как поучает святой Апостол.

Письмо десятое