Глава VII . Русско-кавказская война и выселение адыгов.

Как уже говорилось выше, появление в Кавказском регионе Московского государства (позднее - Российская империя) относится к XVI в. С тех пор, как выразился генерал Р.А. Фадеев[74], «мысль о владычестве на Кавказе стала наследственной в русской истории» (125, с. 201).

Россию интересовали торговые транскавказские пути, связывавшие Северный Кавказ с Закавказьем и Передней Азией и далее с Востоком и Индией.

В XVI в. в борьбу за экономическое и политическое влияние на Кавказе и в Закавказье вступили две региональные супердержавы - Османская и Сефевидская империи. В результате османско-персидских войн Закавказье было поделено на сферы влияния.

Однако Восточная Грузия вплоть до конца XVIII в. сохраняла свою самостоятельность. Включение её территории в состав России оставалось единственной реальной возможностью для приобретения ею стратегического плацдарма в Закавказье, необходимого в дальнейшей борьбе за восточные торговые рынки. В России понимали, что «истерзанная Грузия приняла бы всякое покровительство, менее охотно», чем её, «но всё-таки приняла бы, ей было не до разборчивости» (125, с. 104).

В 1801 г. Восточная Грузия (Картлийско-Кахетинское царство) была присоединена к Российской империи[75]. Однако, новые владения России были отрезаны от её южных рубежей Кавказским перешейком. Для того, чтобы удержать Грузию, нужно было завоевать Кавказ. Именно «географическое положение Кавказского перешейка придаёт этой стране господствующее, всемирное значение, политическое и торговое», - писал генерал Фадеев. Он же откровенно заявил, что «интерес России на Кавказе выходил за пределы этой страны... Кавказская армия держит в своих руках ключ от Востока» (126, с. 7). Исходя из этого, завоевание Кавказа, по его мнению, должно было стать всего лишь «эпизодом истории России» (126, с. 2).

Таким образом, кавказская проблема выступала для России составной частью так называемого «Восточного вопроса», в контексте которого первоочередное значение для России (а также для Англии и Франции) приобретало установление контроля над южно-черноморскими проливами. Объективно, господство в Черноморском бассейне принадлежало той стране, которая их контролировала.

Соперничать с названными государствами Россия могла лишь став Черноморской морской державой. Обладание Кавказом, и прежде всего Черкесией, помогло бы ей решить эту задачу. В случае успеха, как пишет, Фадеев, значение Кавказа для России «ещё бы удвоилось».

В связи с обострением «Восточного вопроса» Россия переходит к активной политике в отношении Черкесии. «Западные горы должно покорить безотлагательно, не щадя для того никаких жертв», - писал генерал Фадеев (126, с. 89).

В XIX в. Черкесия являлась ареной столкновения внешнеполитических интересов России, Англии, Франции и Турции. Продвижение России на Кавказ более всего беспокоило Англию, которая видела в этом прежде всего угрозу своим колониальным интересам в Индии. Её давнюю соперницу Францию также не устраивало появление ещё одного претендента на «индийский пирог». В контексте этого, так называемого «Восточного вопроса» между Англией и Францией шла упорная борьба за влияние на Османскую империю, контролировавшую южно-черноморские проливы. Однако позиции Англии были здесь более прочными, чем у Франции. Ту же задачу решала Россия в период русско-турецких войн.

Сама Черкесия привлекала торгово-промышленные круги Англии как перспективный источник сырья и рынок сбыта собственных товаров. Через лоббирующих их интересы членов английского парламента, прессу купцы и предприниматели осуществляли давление на правительство с целью признания независимости Черкесии и неправомерности притязании России на неё. Они выступали за оказание адыгам дипломатической и военной помощи в борьбе с Россией. Их эмиссары, прибывавшие в Черкесию, от имени правительства и английской короны обещали горцам в случае продолжения сопротивления всяческую помощь. Однако, как говорят факты, никакой реально значимой помощи от Англии адыги так и не получили.

Официальные английские власти проводили в отношении Черкесии двуличную политику: с одной стороны, они признали русско-черкесскую войну внутренним делом России (ратификация Адрианопольского договора 1829 г.), с другой - провоцировали продолжение этой войны обещаниями военной помощи горцам, избегая при этом перерастание дипломатической войны с Россией в вооружённый конфликт. Истинной же целью английского правительства было создание из Черкесии так называемой «буферной зоны», призванной сдерживать продвижение России к югу.

Таким образом, адыги оказались втянутыми в политическую игру крупнейших мировых держав XIX в., каждая из которых преследуя свои корыстные цели, тщательно, на протяжении всей войны, разыгрывала «черкесскую карту».

До 1950 г. борьба горцев Кавказа и адыгов, в частности, с царской Россией в XIX в. признавалась исторической наукой прогрессивным, национально-освободительным движением. Еще в 1942 г. газета «Правда» писала: «... Враг не знает, что Кавказ был всегда страной сильных и смелых народов, что здесь в борьбе за независимость народы рождали бесстрашных бойцов, джигитов, что трусость слыла всегда здесь позорным преступлением» (127, с. 194). Во время Великой Отечественной воины на собранные жителями Дагестана средства была построена танковая колонна, названная именем Шамиля - руководителя национально-освободительного движения горцев Чечни и Дагестана в XIX в. Однако в 1944 г. чеченцы, ингуши, карачаевцы и балкарцы были заклеймены предателями и врагами советской власти и высланы в Казахстан и Среднюю Азию.

В целях оправдания своей антинародной политики, партийное и советское руководство прибегло к посредничеству историков, которые должны были доказать, что эти народы всегда (со времён русско-кавказской войны) относились враждебно к России, а, следовательно, «наказаны» по заслугам. Эту задачу должно было выполнить собранное в мае 1944 г. под эгидой ЦК ВКП(б) совещание советских историков. На нём академик Е.В. Тарле, профессор С.К. Бушуев, поэт и публицист Х.Г. Аджемян предприняли попытку оправдать политику России на Кавказе в XIX в., придать движению народов Чечни и Дагестана реакционный характер, очернить его руководителя Шамиля, представив последнего агентом Турции и Англии. Благодаря научному отпору А.М. Панкратовой, М.В. Нечкиной и других учёных-историков, их натиск не увенчался успехом. Однако 14 мая 1950г. И. Сталин публично одобрил тезис о реакционном, националистическом и агентурном характере освободительного движения северокавказских горцев, находившимся, якобы, на «службе у английского капитализма и турецкого султана» (127, с. 195). Тезис поддержал и развил в своей статье «К вопросу о характере движения мюридизма и Шамиля», опубликованной в июне того же года в журнале «Большевик», М.Д. Багиров; он был признан президиумом АН СССР.

В поддержку так называемой «концепции» Багирова выступили историки Н. Смирнов, А.В. Фадеев, О.К. Бушуев и другие, отстаивавшие версию об агентурном происхождении движения и личной ответственности его руководителей за выселение горцев; были организованы соответствующие выступления в региональной печати.

Багировская теория господствовала в отечественной исторической науке до марта 1956 г.

Именно в марте этого года в журнале «Вопросы истории» появилась статья преподавателя кафедры истории СССР Московского университета А.М. Пикмана «О борьбе кавказских горцев с царскими колонизаторами», за которую ему тут же навесили ярлык ревизиониста. Выступление историка явилось первым шагом на пути, хочется верить, окончательной реабилитации движения горцев Северного Кавказа и Шамиля, в частности. Наступившее потепление идеологического климата в стране вызвало отход названных выше и других учёных от багировской «концепции». Научная сессия Дагестанского филиала АН СССР, а затем и Всесоюзное совещание историков (1956 г.) определили движение горцев сугубо как антиколониальное, национально-освободительное.

Между тем с утверждением в официальной исторической науке (середина 1950-х тт.) тезиса о «добровольном вхождении» адыгов и других северокавказских народов в XVI в. в состав России, назревала новая ревизия оценки Кавказской войны. С появлением этой «концепции» прежняя точка зрения о присоединении Кавказа к России в XIX в. насильственным путём, в результате длительной войны вошла с ней в противоречие.

Совместить несовместимое взялся М.М. Блиев. В 1970 г. он выдвинул свою схему периодизации русско-кавказских отношений. Согласно ей, их первым этапом было установление русско-кавказских связей и присоединение Кавказа к России (50-е гг. XVI в. - начало XIX в.), вторым - утверждение на Кавказе царского военно-административного аппарата, развертывание освободительной борьбы горцев как протеста против его жестоких методов (1813-1864 гг.) (129, с. 44-56).

Понимая уязвимость концепции «добровольного присоединения», М.М. Блиев дополнил приведенную схему тезисом о «завершении присоединения Северо-Западного Кавказа к России в 1829 г.», когда был подписан Адрианопольский договор между Россией и Османской империей.

Таким образом, по Блиеву, никакой Кавказской войны не было. В XIX в. политика России на Кавказе была направлена на создание структур власти на принадлежавших ей с XVI в. землях. Адрианопольский договор, предлагал считать Блиев, лишь подтвердил и оформил право России на Кавказ. Боевые действия русской армии на Кавказе трактуются им как вынужденная мера, обратиться к которой её заставило вооруженное сопротивление её давних подданных.

Теория Блиева приобрела статус официальной, «единственно верной» точки зрения на события XIX в. Ею руководствовались и авторы соответствующих разделов изданной в 1988 г. АН СССР «Истории народов Северного Кавказа».

Действия России после 1829 г. представлены в этом издании составной частью её внутренней политики, а не относившимися к сфере внешнеполитической деятельности. Авторы считают, что Черкесия не являлась субъектом международных отношений и не имела права на проведение самостоятельной внешней политики. Отсюда, любая помощь воюющей за независимость Черкесии со стороны других государств, в том числе моральная поддержка общественного мнения Европы, расценивается ими (вслед за царским правительством) как вмешательство во внутренние дела России. Эта циничная, иначе не назовешь, «теория» построена на игнорировании или грубом искажении исторических фактов, не укладывающихся в данную схему.

В связи с вышесказанным становится понятным табу, наложенное «идеологическим начальством» на использование в исторической литературе недавних лет при характеристике взаимоотношений между Россией и народами Кавказа в XIX в. не только термина «русско-кавказская» война, но и вообще понятия «война». Этой установке следует упомянутое академическое издание, в котором термин «война» употребляется лишь однажды и в форме «так называемая Кавказская война» (105, с. 49). Однако эта точка зрения в связи с её абсурдностью, уже давно не является объектом научных дискуссий.

Вместе с тем, теория М.М. Блиева и его единомышленников до сих пор в исторической науке официально, на академическом уровне не опровергнута, как, собственно, и концепция о «добровольном вхождении».

С этим обстоятельством непосредственно связано сохранение негласного запрета на употребление, в том числе в официальных средствах массовой информации (по крайней мере за пределами национальных республик) терминов «русско-кавказская» и «русско-черкесская» война. Причем «рекомендации» избегать подобных формулировок объясняются исходя из ложных представлений об этике межнациональных отношений.

В официальном кавказоведении начало русско-кавказской войны относят к 1816-1818 гг., ко времени назначения командующим Отдельным Грузинским корпусом[76] (1817 г.) генерала А.П. Ермолова. Между тем известно, что и ранее этого времени Россия вела военные действия на Кавказе. Приход Ермолова лишь активизировал войну и ужесточил формы и методы её ведения. Он придал войне чётко выраженный захватнический характер или, говоря словами его современника генерала Фадеева, Ермолов начал «наступательную войну против горцев» (126, с. 19). По мнению того же Фадеева, «начало Кавказской войны (на Западном Кавказе - автор) по времени совпадает с первым годом текущего (19-го - автор) столетия, когда Россия приняла под свою власть Грузинское царство», т.е. с 1801 г. (126, с. 1). «Это событие, - пишет он, - определило новые отношения государства к полудиким племенам Кавказа: из заграничных и чуждых нам они сделались внутренними и Россия должна была подчинить их своей власти. Отсюда возникла многолетняя и кровавая борьба» (126, с. 1).

Казачий историк Ф.А. Щербина считает, что на Западном Кавказе война началась в 1800 г., со времени первого карательного похода черноморских казаков во главе с атаманом Ф.Я. Бурсаком за Кубань (102, сс. 74, 152). До этого, пишет Щербина, «у черноморцев с черкесами войны не было», хотя взаимные набеги с целью захвата скота, другого имущества, пленных были нередки. Однако казакам было запрещено правительством, преследуя горцев, переходить Кубань. Атаман Бурсак активно добивался разрешения на карательные экспедиции. Весной 1800 г. Павел I разрешил «учинить оным горским народам (адыгам - автор) репресалий в наказание их дерзости» (102, с. 152). Получив разрешение на ведение военных действий на территории адыгов, он, как говорит Щербина, начал «организованную борьбу между казаками и черкесами». Бурсак предпринял ряд походов (1800, 1802, 1807, 1810, 1811 гг.) в земли бжедугов, натухайцев, шапсугов, абадзехов. (102, с. 75). Казаки сжигали аулы, посевы, угоняли скот, уводили жителей. Так «началась русско-черкесская война, длившаяся 65 лет”, - пишет Ф.А. Щербина (102, с. 152).

Генерал В.А. Потто относит начало русско-кавказской войны к 1763 г. и связывает её с закладкой крепости Моздок и учреждением военной линии от Кизляра до Моздока[77]. Именно тогда, по его мнению, был заложен «краеугольный камень завоевания Кавказа» (129, с. 61).

Итак, военные действия русских войск против Западной Черкесии начались с самого начала XIX в. В первой четверти этого столетия в землю адыгов с карательными и грабительскими целями ходил также атаман Черноморского казачьего войска генерал М.Г. Власов. Так, например, в 1822 г. он предпринял поход за Кубань «для наказания непокорных горцев». Во время одного этого похода было сожжено 17 адыгских аулов и уведено несколько тысяч голов скота. По словам современника, Власов «действия свои начал... переправами через Кубань на земли черкесские, где он вырубал леса, сжигал засеянные ими поля и, наконец, нападая на аулы их, предавал все истреблению» (Цит. по: 130, с. 111).

В 1825 г. в Закубанье вторгся отряд войск во главе с генералом А.А. Вельяминовым. Этот человек был известен у адыгов под именем «генерал-плижер» (красный или рыжий генерал). В Закубанской Черкесии им пугали детей. В народной песне того времени, в частности, говорилось: «Дети, не играйте шашкою, не обнажайте блестящей полосы, не накликайте беды на головы ваших отцов и матерей: генерал-плижер близко. Он все видит, все знает. Увидит шашку наголо и будет беда» (38, с. 88).

В период русско-турецкой войны 1828-1829 гг. восточный берег Чёрного моря был одним из театров военных действий. Здесь было несколько турецких крепостей[78], из которых самой значимой была Анапа, считавшаяся «ключом азиатских берегов Чёрного моря». Признавая турецкого султана главой мусульманской религии, адыги, однако, не допускали вмешательства Порты в свои внутренние дела, поэтому власть её не распространялась за пределы крепости Анапа.

В 1828 г. русские войска окружили с моря Анапу. Её осада продолжалась более двух месяцев. Турция, считая Дунайский театр решающим в этой войне, не уделяла должного внимания кавказским событиям. Не рассчитывая силами гарнизона удержать крепость, турецкое правительство обратилось за помощью к адыгам. Из местного населения было сформировано несколько отрядов, которые, правда, покинули Анапу ещё до сдачи её русским.

Поражение турок в Анапе поставило адыгов в сложное положение. Необходимо было определить тактику своих дальнейших действий, тем более что вскоре после занятия Анапы, командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал Г.А. Эмануэль в своем воззвании потребовал от горцев полной и безусловной покорности, в противном случае он грозил прибегнуть к военной силе.

На проходившем на реке Иль народном собрании, где присутствовала тысяча делегатов, было принято решение отправить делегацию в Трабзон, к бывшему коменданту Анапы для выяснения реального положения Турции в войне. В то же время собрание постановило обратиться к русскому командованию за Кубань с предложением установить мирные отношения. В качестве гарантии со своей стороны адыги обещали дать присягу не нарушать установившиеся границы и выдать аманатов. 10 августа 1828 г. адыгские депутаты прибыли для переговоров. Однако предложенные условия не устраивали военное командование: оно настаивало на их полном подчинении. Когда же адыги ответили отказом, генерал Эмануэль направил в Черкесию карательный отряд, разоривший 6 натухайских аулов. Такой же участи подверглись и аулы закубанских шапсугов. Сам генерал, переправившись с отрядом через Кубань, сжёг 210 селений, уничтожил запасы хлеба и захватил большое количество скота (131, с. 73).

Потеряв Анапу, Турция продолжала удерживать другие свои крепости на Черноморском побережье. Готовясь к новой кампании против России, турки рассчитывали на помощь адыгов, но те не откликнулись на их призывы. Так в Бжедугии, одному из посланцев турецкого генерала ответили, что если пославший его паша имеет какое-то к ним дело, то пусть бы прибыл «в их владения сам. Они же к нему ехать никакой надобности не имеют» (Цит. по: 132, с. 174)

В мае 1829 г. начались русско-турецкие мирные переговоры. Русская делегация требовала передачи крепостей Анапы и Поти, а также Ахалкалаки и Ахалциха и выплаты контрибуции. Русское военное командование заявило, что «требуемые места, особенно Анапа, представляют исключительную важность для России не как территориальное увеличение[79], а как гарантия безопасности и будущего спокойствия всех пограничных провинций России, особенно азиатского побережья Черного моря» (Цит. по: 132, с. 175).

Непосредственно на переговорах уполномоченный турецкого правительства настаивал на исключении из списка крепостей Анапы и Поти, но представитель России заявил, что в таком случае выплата контрибуции возрастет в два раза. Такими средствами Порта не располагала и была вынуждена уступить. На переговорах Россия устами своего посланника заявила о готовности сохранить мир на Кавказе. О том, что на самом деле она готовила народам Кавказа, пойдет речь ниже.

В окончательном варианте Адрианопольского договора, подписанного 14 сентября 1829 г., конкретно о передаче Анапы и Поти не говорилось. В нём не содержалось также упоминаний каких-либо других мест Черкесии. Статья 4 гласила: «..., а равно также как и весь берег Чёрного моря от устья Кубани до пристани св. Николая (южнее Поти - автор) включительно пребудут в вечном владении Российской империи» (73, с. 74).

Вскоре последовал победный манифест, в котором Николай, обратившись к россиянам, в частности сказал: «В эти дни сражений и славы мы не переставали, свободные от всякой жажды завоеваний, призывать Порту к восстановлению гармонии между обеими державами» (109, с. 256). Далее в манифесте заявлялось, что безопасность русских границ навсегда обеспечена, особенно со стороны Азии, присоединением Анапы, Поти, Ахалциха, Ахалкалаки» (109, с. 255).

По заявлению русского правительства Черкесия была передана ей Турцией на законных основаниях, как принадлежавшая последней по Константинопольскому мирному договору 1783 г. Однако в тексте этого договора, в его 3 статье по интересующему нас вопросу сказано лишь следующее: «... признавая реку Кубань, как границу, императорский двор России отказывается от всех нации, живущих по ту сторону названной реки, т.е. между рекою Кубань и Чёрным морем» (73, с. 54). Из контекста следует, что «отказывается» она в пользу Турции, под влиянием и покровительством которой они, якобы, находились.

Этим же договором Россия утверждает за Турцией право на Суджук-кале.

Девять лет спустя, в очередном русско-турецком мирном договоре (Ясский договор 1791 г.) появляется статья, из текста которой видно, что Россия буквально навязывает Османской империи Черкесию: «Блистательная Порта обязуется употребить все свои усилия на то, чтобы держать в строгом повиновении народы, ея подданных, живущих по левому берегу Кубани» (133, с. 44).

Таким образом, Россия последовательно, шаг за шагом готовила юридическую базу для включения Черкесии в состав своих владений.

С 1829 г. война России против Черкесии приняла легальный характер.

Сразу после окончания успешной для России войны (в 1829 г.), император Николай I обязал командующего Отдельным Кавказским корпусом графа И.Ф. Паскевича «воспользоваться сиими обстоятельствами, чтобы произвесть одновременный поиск про- тиву всех горских народов, завладеть важнейшими пунктами их земель, а в особенности низменностями оных, и таким образом, лишив горцев средств пропитания, принудить их к покорности» (Цит. по: 129, с. 54). Альтернатива кавказской политики Российской империи, говоря словами Николая I была таковой: «усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных» (Цит. по: 134, с. 59).

В 1830 г. русские войска заняли крепость Анапу. Вскоре большой отряд под командованием графа Паскевича переправился через Кубань и вторгся в землю шапсугов, которые оказали вооружённое сопротивление. Однако несколько аулов были отрядом уничтожены (135, с. 120).

Убедившись в серьезности намерений России относительно их страны, адыги направили делегацию к русскому военному командованию за Кубань с жалобами на нарушение войсками границ и за соответствующими разъяснениями. Им было заявлено, что адыгские земли и они сами переданы турецким султаном России и теперь они подданные русского царя[80]. Историк Щербина сообщает, что один из депутатов ответил на это: «Теперь я понимаю!» и, указывая на птичку, сидевшую высоко на дереве, иронически добавил: «Генерал! Я дарю тебе эту птичку - возьми её!» Разъясняя ответ адыга, автор пишет: «Черкесы были также свободны, как птицы небесные и не могли даже допустить мысли о своем подчинении кому бы то ни было». И заключает: «России предстояло ещё завоевать уступленные ей Турцией черкесские земли и их вольных обитателей» (102, с. 297).

 

Адыги отказались признать Адрианопольский договор и решили с оружием в руках отстаивать свою свободу и независимость. Однако борьба их проходила в очень сложных международных условиях, к тому же к этому времени они не были объединены в одно государство.

В ноябре 1830 г. шапсуги и натухайцы собрались на своё первое после заключения Адрианопольского договора народное собрание. На нём было принято решение сопротивляться завоеванию всеми возможными средствами. Одновременно собрание постановило отправить в Стамбул свою делегацию с целью добиваться отмены незаконной передачи Черкесии России. Главой делегации был выбран представитель натухайского аристократического рода Заноко Сефер-бей, который хорошо знал турецкий язык и считался влиятельным среди турок. Адыгская делегация была принята турецким правительством неофициально, скрытно от России. Депутатов всячески убеждали, что «уступка их страны явилась наказанием за их непослушание и упорство в неверии; если же теперь они будут стойко сражаться, сделаются хорошими мусульманами и признают падишаха господином,... то он не допустит того, чтобы хорошие мусульмане попали под власть гяуров» (94, с. 210). Делегатам были сделаны подарки, а один паша взял на себя отправку в Черкесию орудий и боевых припасов.

После отъезда депутатов, Сефер-бей остался в Стамбуле и вскоре по требованию русского правительства был задержан и интернирован в Базарджик, что близ Филиппополя.

Предложение военной помощи адыгам понравилось, но признание верховенства султана и принятие ислама их не устраивало. Вместе с тем они «мало боялись господства турок: мощь русских внушала им больше страха», поэтому посланцы с ходу не отвергли предложение Порты.

В конце 1830 г. в Черкесию прибыла обещанная турками помощь: 15 артиллерийских орудий и 300 бочек пороху. Одновременно приехали несколько унтер-офицеров для обучения адыгов обращению с пушками. Однако, по словам Т. Лапинского, «подарок этот был чисто турецкий: орудия старые, тяжелые, совершенно непригодные в Абазии (Черкесии - автор), у которых не хватало принадлежностей, а пороховые бочки оказались наполовину пустыми» (94, с. 210-211). Унтер-офицеры вскоре покинули Черкесию, не выполнив свою задачу.

В 1833 г. в Стамбул была отправлена новая делегация. Её целью было окончательное выяснение позиций Турции относительно помощи Черкесии. Во время пребывания в Стамбуле, депутаты были приняты английским консулом, который пообещал адыгам поддержку Англии в борьбе с Россией.

Русское военное командование понимало, что Адрианопольский договор «был только буквою, которой черкесские племена не хотели знать», поэтому «принудить их к покорности можно было одним оружием» (126, с. 41). С 1830 года начинается поступательное продвижение русских войск на адыгские земли.

В 1830 г. при министерстве иностранных дел России был создан так называемый «Особый комитет для устройства Закубанского края». Была выработана система внутреннего управления горцами с установлением в Черкесии российских законов и порядков, предполагавшая безусловное подчинение им адыгского населения. В апреле 1830 г. было установлено крейсерство вдоль Черноморского берега, утверждено возведение укреплений; комитет планировал прокладку береговой дороги от Анапы до Поти. Были намечены меры по пресечению распространения среди горцев ислама.

Эти меры явились составной частью плана покорения Черкесии, предложенного командующим Кавказским корпусом Паскевичем. Он, в частности, планировал «прекратить сношения черкесов с турками, возобновить и поддержать вражду между народом и дворянами немирных черкесов; избрать и устроить новый операционный базис для наступательных действии на пространстве между Черногорией и берегом моря». По предложению Паскевича «операционным базисом» («вместо Кубани») должна была служить дорога протяженностью 75 вёрст от Ольгинского укрепления на Кубани до Геленджика с построенными на ней небольшими укреплениями. Сооружение этой укрепленной линии должно было отрезать натухайцев от шапсугов.

Первыми планировалось покорить натухайцев. Та же самая так называемая Геленджикская кордонная линия, по мнению Паскевича, могла быть использована и для покорения шапсугов и «для дальнейшего очищения земель на юго-восток по обеим сторонам хребта» (136, с. 297).

В 1830-1831 гг. русскому командованию удалось лишь построить на побережье небольшие форты в Геленджике, Пицунде, Бомборах, обновить уже существовавшие укрепления Сухум-кале, Редут-кале, пост св. Николая, а также в Гаграх и Поти. Кроме того, была возобновлена и значительно усилена крепость в Анапе.

Предложения гр. Паскевича, а также командующего Кавказской линии (с 1831 г.) генерал-лейтенанта Вельяминова легли в основу колонизации Черкесии. В своей записке от 20 мая 1833 г. на имя командующего Кавказским корпусом генерала Г.В. Розена Вельяминов в частности писал: «... Опыт показал, что военные суда наши, крейсирующие около восточных берегов Черного моря, не в состоянии уследить и изловить турецкие суда, подвозящие горцам жизненные и военные припасы... Лучшее средство не допустить купцов до торговли с черкесами - постройка небольших крепостей во всех местах, где пристают турецкие суда. Отрезать же горцев от сношений с турками важно потому, что если от Кубани мы будем делать набеги на земли черкесов и истреблять ежегодно все их хлебные запасы, вытаптывать их поля и оттеснять их все дальше в горы, где у них мало пастбищ, то, не имея подвоза хлеба с моря, они изнемогут в несколько лет и подчинятся нам. Отнятые места следует заселять русскими станицами и деревнями, а в горах занять важные в стратегическом отношении пункты» (131, с. З0).

В 1834-1836 гг. была построена Геленджикская укрепленная линия: в 1834 г. сооружено Абинское укрепление на р. Абин, в 1835 г. - Николаевское (при впадении р. Адегой в р. Абин), в 1836 г. в юго-восточном углу Геленджикской бухты, при впадении р. Дооб в Черное море было построено укрепление Александрийское, позже названное Кабардинским.

В 1837 г. русский военный отряд под командованием генерала Вельяминова предпринял наступление от Кабардинского укрепления на юго-восток вдоль побережья Черного моря, дошел до устья р. Пшад и построил здесь Новотроицкое укрепление. Отсюда Вельяминов с отрядом перешел к устью р. Вулан (историческое название Чёпсин), где было построено Михайловское укрепление. В том же году была проведена морская десантная операция на мыс Адлер, где было заложено укрепление св. Духа.

Активизация Россией военных действий, сопровождавшаяся строительством укрепленных линий, требовала от «немирных» горцев выработки единой тактики отношений с русскими. Этот вопрос в 1830-х гг. неоднократно обсуждался на народных собраниях натухайцев, шапсугов, абадзехов и убыхов. Большое значение адыги придавали формированию международного общественного мнения вокруг «черкесского вопроса», политической и военной помощи европейских государств, прежде всего Англии и Франции. Определённые надежды на помощь существовали и в отношении Турции. В это время большим влиянием среди адыгов пользовался Заноко Сефер-бей, в руках которого сосредоточилась практически вся внешнеполитическая и дипломатическая деятельность Черкесии. Между Сефер-беем и адыгами существовала в этот период довольно интенсивная переписка.

Происходившее в феврале 1835 г. на р. Адагум народное собрание шапсугов и натухайцев приняло решение не покоряться русским. Собрание постановило, что весь народ должен дать присягу в соблюдении этого постановления. Нарушители присяги подвергались штрафу и наказанию. Было решено также призвать к совместным действиям против России абадзехов. В случае же отказа, заставить их силой. Адыги надеялись, что с помощью Англии и Турции они смогут остановить продвижение русских войск.

В июне 1836 г. произошло новое собрание шапсугов и натухайцев. Оно происходило в земле шапсугов в долине между реками Убин и Афипс, притоками Кубани. К этому времени шапсуги, натухайцы, абадзехи и другие адыгские этнические группы были связаны определенными союзными военно-политическими отношениями, которые Э. Спенсер характеризовал как «конфедеративные». Участник этого собрания, он стал свидетелем представления народу знамени «конфедеративных племён». Вот что он пишет по этому поводу: «... храбрый вождь Хирсис-Султан-оглу развернул прекрасное национальное знамя, которое он только что получил из Стамбула, отделанное прекрасными руками черкесской княжны, занимающей высокое положение в Турецкой империи. При виде долгожданного национального флага тысячи мечей взлетели в воздух и один всеобщий продолжительный возглас радости вырвался из необъятной толпы» (104, с. 50).

“Флаг независимости” был сделан из зеленого шелка, на кото-ром над тремя скрещенными острием вверх стрелами, расположены 12 звёзд. Все изображения были выполнены в традиционной технике золотого шитья.

Какое-то время это знамя, как свидетельствует Дж. Белл, «хранилось в ауле Махмет-эфенди, главного судьи» в 1837 г., по его же словам, обсуждался вопрос о поочередном пребывании знамени в «конфедеративных племенах» (114, с. 108).

Следующее народное собрание шапсугов и натухайцев при участии представителей абадзехов, состоявшееся в мае 1837 г. на р. Адагум, постановило отправить посольство к генералу Вельяминову (в Геленджик) с требованием прекращения военных действий против них и с предложением начать мирные переговоры. Возвратившиеся послы привезли письмо от генерала, в котором тот, отвергая их предложения, в частности писал, «что если шапсуги и натухайцы не признают добровольно власть России, то их «аулы будут преданы огню и мечу», а «горы обращены в пыль»». «Сдавшись, - говорилось в письме, -вы сохраните за собой всё, что имеете, нет - всё будет у вас отобрано, даже ваше оружие и вы станете рабами». Подчёркивая безнадежность сопротивления, Вельяминов с вызовом заявлял: «Разве вы не знаете, что если бы падало небо, то Россия достаточно могущественна, чтобы поддержать его своими штыками?» (109, с. 208).

В ответном письме адыги повторили, что они хотят иметь добрососедские отношения с Россией, однако при условии, что построенные в их земле крепости будут снесены, а русские войска уйдут за Кубань. Подписавшие письмо подчеркивали, что они выражают не только свое мнение: «Мы объединились и пишем от имени всех» (109, с. 210).

Царское правительство игнорировало мирные предложения адыгов. Напротив, после приезда в сентябре 1837 г. в Геленджик императора Николая I и встречи его с генералом Вельяминовым, военные действия русских войск, в частности на побережье, активизировались.

В 1838 г. Черноморский флот высадил на восточный берег Черного моря четыре военно-морских десанта: 13 апреля - в устье р. Сочи, 12 мая - в устье р. Туапсе, 10 июля - в устье р. Шапсухо и 12 сентября на р. Цемес. Во всех десантах успех высадки обеспечивала непрерывная в течение всей операции артиллерийская поддержка со всех кораблей и высадочных средств. Черноморским флотом командовал адмирал М.П. Лазарев, сухопутными войсками - генерал Н.Н. Раевский.

В мае 1838 г. из русского лагеря на р. Сочи, убыхи получили письмо, в котором им предлагалось прекратить сопротивление, присягнуть на подданство русскому царю и подчиниться русским законам. Ведь «согласно Адрианопольскому договору, заклю-ченному русским правительством с Оттоманской империей», - говорилось в письме, - они «должны находиться под покровительством и в подчинении России».

В ответном письме убыхи писали, что они не признают права России на их землю и никогда не подчинятся ее власти. “Мы знаем, какая судьба ожидает нас и детей, если вы станете нашими хозяевами. Мы не верим ни вашим дарам, ни вашим словам... Мы прекрасно знаем, что вы тираны, мы знаем, как вы заставляете страдать казанских и других татар наших братьев по вере», - говорилось, в частности, в письме убыхов.

В добрые намерения русских, заявляли авторы письма, они поверят только тогда, когда русские крепости в Черкесии будут снесены, а войска уведены за Кубань. «Тогда, - пишут горцы, - ни один из нас не будет воевать с вами, и мы будем жить добрыми соседями» (109, с. 222). В противном случае они выражали готовность защищать свою свободу и строительство крепости их не пугало, как и вызывающий тон генеральского послания. «Может быть вы стали горды от того, что ваши рабы завладели для вас куском земли, которую может покрыть скатерть?» - спрашивали убыхи. Что касается попыток генерала «уничтожить доверие и посеять раздор» между ними, то, как заявляли авторы письма, сделать этого не удастся: «мы остаёмся объединёнными» (109, с. 219).

В обычной для русских военных начальников ультимативной форме выдержано и послание генерала Раевского к натухайцам (1838 г.): «Если, желая мира, вы дружески придете ко мне, то я вас приму с удовольствием, но если вы считаете, что война необходима, хотя я против неё, то вы сами раскаетесь и на вас падёт упрёк, так как исход войны будет ужасен для вас» (109, с. 230). Также вызывающе ведет себя Раевский на встрече с шапсугскими старшинами, прибывшими в лагерь русского отряда на р. Шапсухо (июль 1838 года). «Зачем вы не покоряетесь нашему великому государю, - спрашивает их генерал, - а заставляете нас проливать кровь напрасно?». Раевского, как и других русских генералов раздражало присутствие среди адыгов англичан: «Знаю, что у вас в горах скрывается англичанин Белл, мутит вас и обнадёживает помощью Англии, но верьте мне, что он вас обманывает, <