Глава VI. Происховдение, расселение и численность шапсугов в первой половине XIX В.

Шапсуги в первой половине XIX в. были самой многочисленной из всех адыгских этнических групп. Они имеют два самоназвания: адигэ (общее для всех адыгов) и шапсыгъ - субэтническое или племенное (по терминологии литературы прошлого столетия).

Принято считать, что в письменных источниках шапсуги впервые названы турецкими хрониками 1720-х гг. В тексте одной из них речь идет о крымском мурзе Джан-Тимуре, бежавшем из Крыма и прожившем среди «абаза-шапсугов» три года (89, с.47).

В русских документах упоминание шапсугов (в форме шапсо, сапсых) относится к 1743, 1747-1748 гг., а натухайцев - к 1788 г. (натхукаши).

Документ 1743 г. содержит запись показаний трёх северокавказских владетелей, сделанных ими в коллегии иностранных дел. «Народ Шапсо, соседственный с Абазе, - сообщает источник, - имеет особливый язык и такое же правление. А дорога к ним простирается через Кубанское владение Темиргой» (Цит. по: 68, с. 28). Известно, что темиргойцы жили на р. Белой, по верховьям которой шёл перевальный путь на побережье, в долину р. Шахе. По мнению Н.Г. Волковой, анализ текста позволяет сделать вывод о том, что в документе говорится о причерноморских шапсугах.

В западноевропейской литературе первой половины XVIII в., за исключением К. Пейсонеля, это племя не упоминается. Значительно чаще этническое имя шапсугов встречается в источниках второй половины XVIII в.

Естественно, что столь поздняя первоначальная фиксация источниками этнонима шапсуги (1725 г.) не означает, что его возникновение в среде народа относится к тому же времени. В связи с этим представляет интерес мнение кавказоведа А.В. Гадло, который считает, что более раннее упоминание шапсугов содержится в сочинении византийского императора Константина Багрянородного (X в.). В своём труде «Об управлении государством» он зафиксировал на побережье Чёрного моря зихское селение-общину Сапакси (Шапакси) (107, с. 26). Л.И. Лавров, Н.Г. Волкова, ссылаясь на другие сведения этого же источника, считают, что зихи Багрянородного говорили на адыгском языке (13, с. 38; 26, с. 21-22). 

По поводу происхождения (этимологии) этнонима шапсуги в специальной литературе разногласий практически нет. Исследователи склоняются к тому, что своим возникновением имя народа обязано названию реки (современная р. Шапсухо) в Туапсинском районе. О возможной связи этнического имени с гидронимом, по мнению этнографа И.Х. Калмыкова, говорит наличие в термине шапсуги компонента «псы» («вода»). Он делит слово «шапсыгъу» (на родном языке) на составные части: ша-псы-гъу. Первая часть «ша» является названием реки, вторая – «псы» - «вода», «река». Третья часть слова – «гъу» значит «около», «вблизи».

Если допустить, считает исследователь, что слово «гъу» возникло в результате озвончения начального согласного звука «хъу» то этимология слова «шапсуги» будет такой: ша-псы-хъуэ (Шапсухо) - долина реки Ша. И.Х. Калмыков полагает, что термин «шапсуги» является самым древним среди названий всех других адыгских этнических групп, за исключением общего самоназвания «адыге». В пользу этого говорит, по его мнению, многосложность термина и его топонимическое значение (108, с.24-25).

О происхождении шапсугов рассказывает народное предание, известное в нескольких вариантах. Два из них были зафиксированы у кубанских шапсугов Хан-Гиреем и Г.В. Новицким в первой половине XIX в. Свою версию народного предания поведали Л.И. Лаврову причерноморские шапсуги во время экспедиции 1930 г.

В предании, записанном Хан-Гиреем, говорится, что некий аравитянин с несколькими семьями переселился в Крым, где все они некоторое время проживали по соседству с кабардинцами. Затем аравитяне и кабардинцы решили поселиться на Кавказе. Достигнув р. Шхагуаша (Белой), аравитяне отделились от кабардинцев и в составе пяти родов, во главе с кабардинцем Абатом перешли на побережье Чёрного моря, в урочище Тххопс[66]. Здесь пришедшие разделились на две части: три рода - Кобле, Схопте и Севотох под началом Абата водворились на р. Шапсхо, от названия которой и получили своё имя - шапсуги.

Другие аравитяне в составе двух родов поселились в соседстве с первыми и так как род Натхо был многочисленнее другого, то селение, в котором оба рода проживали, получило название Натхо-куадже. Общее же название шапсугов и натухайцев, по Хан-Гирею, - Агучипс[67] (95, с. 192-193).

По версии народного предания, сообщённой информаторами Г.В. Новицкого, шапсуги получили свое имя от родоначальника Шапсуга и его потомков Кобле, Схапеше, Гоаго[68] и Соатох, «фамилии которых, - подчёркивает Новицкий, - и до сих пор существуют между ними». Натухайцы же, как пишет он, «произошли от братьев Натхо, Хетахо и Гуаие» (99).

Информаторы Г.В. Новицкого не выделяли роды Гоаго и Гуайе как более поздние в составе шапсугов и натухайцев. Из этого, по мнению В.К. Гарданова, видимо следует сделать вывод, что в первой половине XIX в. большинство соплеменников рассматривали указанные роды уже как коренные отрасли шапсугов и натухайцев.

Об аравийском (арнаутском) происхождении шапсугов говорится и в народном предании, записанном Л.И. Лавровым в Причерноморской Шапсугии. Шапсугские старики рассказывали ему, что шапсуги вместе с абадзехами, натухайцами и убыхами составляли некогда одно племя. Их общие предки жили в арнаутском царстве, существовавшем где-то в Месопотамии или Аравии. У царя арнаутов было два сына. Однажды, играя, один царевич нечаянно выбил другому глаз. Закон требовал мщения: око за око, поэтому провинившийся царевич со своими спутниками сели на корабли и по морю добрались до того места, где теперь находится Анапа. Это случилось 7700 лет тому назад, говорится в предании.

Спустя какое-то время прибывшие перешли на северные склоны Большого Кавказского хребта и остановились в местности, расположенной между горами Фишт и Шугус, а затем окончательно поселились в местности Тубы (верховья р. Белой), по соседству с жившими там уже кабардинцами.

Долгое время все они жили мирно, но затем «кабардинцы, махошевцы и другие нагайцы» (так у Лаврова) решили вытеснить аравитян, однако были последними побеждены.

Долго еще оставались потомки аравитян в Тубах, но скученность населения заставила их расселиться. Три брата - Шапсуг, Абадзех и Убых, забрав свои семьи, разошлись в разные стороны: Абадзех пошел на север, Убых - на юг, а старший брат Шапсуг - на запад. От потомков этих трёх братьев и произошли племена шапсугов, абадзехов и убыхов. Через некоторое время, говорится в легенде, от шапсугов отделился со своей семьёй один человек по имени Натхо, давший начало племен натухайцев, наиболее близких родственников шапсугов.

В легенде, сообщенной шапсугскими стариками, аравитяне-тубинцы (будущие шапсуги, абадзехи, убыхи) представляются настоящими адыгами в отличие от кабардинцев, темиргойцев, бесленейцев, махошей и других.

Последние не по праву, как утверждается в легенде, присвоили себе имя адыгов, являясь, якобы, на самом деле «нагайскими» племенами (110, с. 127-128).

Причина противопоставления одной группы адыгов другой кроется, как принято считать, в социальных противоречиях, имевших место в адыгском обществе XVIII в.

Известно, что в XVIII - первой половине XIX в. шапсуги, абадзехи и натухайцы в отличие от остальных адыгских этнических групп имели особое общественное управление, которое в литературе прошлого получило название «демократического» (народного). На территории названных племён князья и дворяне были лишены властных прав и особых привилегий. Различия в общественном устройстве «демократов» - шапсугов и так называемых «аристократических» племён, управлявшихся князьями (кабардинцы, бесленейцы, др.), были настолько глубокими, считает Л.И. Лавров, что породили версию об их совершенно отличном происхождении.

Шапсугские информаторы Л.И. Лаврова (1930 г.) отрицали своё генетическое родство не только с вышеперечисленными адыгскими субэтносами, но и с племенем гуайе. Однако литературные источники первой половины XIX в. не отличали последних от шапсугов ни социальным устройством, ни культурой и языком.

Во время пребывания Л.И. Лаврова в причерноморской Шапсугии оставалось несколько семей гуайе, носивших фамилию Коблевых, которую их предки приняли еще в XIX в.

В то же время информаторы Лаврова не делали никаких различий между шапсугами и хакучами, признавая их более мелким отростком шапсугов.

В современной отечественной исторической науке по вопросу формирования шапсугов высказано несколько точек зрения:

1. Основу шапсугов составило абазинское население побережья, которое в результате ассимиляции сменило родной язык на адыгский. 

2. Шапсуги стали известны благодаря значительным этническим и социальным изменениям в адыгском обществе XVII - XVIII вв. В результате этих процессов произошло возвышение шапсугов и натухайцев, покрывших своим именем известные раннее этнические названия жане, хегаков, других.

3. Шапсуги обитали в горах Северо-Западного Кавказа, долгое время были неизвестны и в источниках начала XVIII в. именовались «вольными черкасами».

Практически все источники и исследователи подчёркивают родственные связи шапсугов с натухайцами. В литературных источниках первой половины XIX в. присутствуют выражения «шапсугские натухайцы», «натухайцы те же шапсуги».

Наибольшее распространение получила первая версия, которую в 1946 г. выдвинул и в последующих своих работах подтвердил Л.И. Лавров[69]. Он считал, что на побережье имел место длительный процесс «сокращения численности абазин из-за многовековой ассимиляции их адыгами». Это означало, по Лаврову, что «ряд адыгейских «племён» (шапсуги, абадзехи, бжедуги) были прежде абазинами и говорили на абазинском языке». (13, с. 41).

В качестве доказательств своей точки зрения Л. Лавров выдвигает свидетельства ряда литературных источников прошлого, в том числе Эвлии Челеби, в 1641 г. путешествовавшего по Черноморскому побережью Кавказа. Известно, что Эвлия-эфенди не называет в перечне местных племён ни шапсугов, ни натухайцев. В то же время он относительно много пишет о «боздуках», которых принято считать предками бжедугов. Эвлия говорит как о бжедугах-абазе, живших на побережье где-то северо-западнее Сочи, вблизи современной р. Шахе, так и о бжедугах-черкесах, обитавших на северных склонах Кавказского хребта.

По его информации последние прежде также жили на побережье, но потом крымский хан Менгли-Гирей (вторая половина XV - начало XVI в.) взял «боздуков» в свой астраханский поход, по окончании которого они осели среди адыгов с северной стороны гор. «Боздуки» Челеби, как и население побережья, известного у него под именем «Садаша» или «Сад-ша» (горные окрестности современного Сочи) были двуязычными: они хорошо говорили «абзинским и адыгским языками» (111, с. 176).

Границей между абазой и адыгами на побережье турецкий путешественник называет Кютасси (отождествляется обычно с мысом Кодош близ Туапсе). За ним, на восток, в дне пути Эвлия помещает адыгов-жане («шаны») (111, с. 178). В окрестностях Анапы обитали адыги-шефаки (хегаки) (111, с. 181).

Для обоснования абазинского происхождения шапсугов привлекаются и другие исторические сведения, в частности упоминание на побережье абазы-шапсугов источников 1725 г. (см. выше).

В защиту своей точки зрения Л.И. Лавров использует сведения некоторых авторов прошлого, деливших адыгов на две группы: группу «абадзе» (абадзехи, шапсуги, натухайцы) и группу «адыге» (темиргойцы, хатукайцы, бесленейцы, кабардинцы)[70]. Л.И. Лавров считает, что такое разделение отражает прежде всего различия этнического порядка. Однако большинство исследователей видели в основе деления адыгов на адыге и абадзе различия социального характера (см. выше).

Н.Г. Волкова считает вполне возможным согласиться с тем, что основу племени шапсугов составило абазское (абазинское) население, жившее к юго-востоку от Анапы. Территория шапсугов, по её мнению, видимо была пограничной с адыгами-хегаками (шефаки Эвлии), обитавшими вокруг Анапы. «Именно здесь, - считает Н.Г. Волкова, - происходило постепенное размывание абазинского этноса путем языковой ассимиляции абазин адыгами» (26, с. 37).

Вторая и третья точки зрения, принадлежащие Е.П. Алексеевой и Е.Н. Кушевой соответственно, не разработаны в научном отношении.

Литературные источники приводят крайне противоречивые сведения о численности шапсугов в первой половине XIX в.: от 56 000 у Г.В. Новицкого (1829 г.) до 300 000 человек у того же Новицкого в 1830 г. В этот диапазон укладываются все прочие данные: 77 400 человек (Хан-Гирей), 160 000 человек (К.Ф. Сталь), 200 000 (Дюбуа де Монпере, И.Ф. Бларамберг), 210 000 (И. Кох). Ф.Ф. Торнау в число шапсугов (до 300 000 человек) включает и натухайцев, которых он называет теми же шапсугами. У Т. Лапинского (конец 1850-х гг.) шапсуги вместе с натухайцами насчитывали 470 000 чел.

Авторы прошлого, за исключением К.Ф. Сталя, не выделяют из общего числа шапсугов жителей Малого Шапсуга. По Сталю, в приморской Шапсугии проживало 15 000 семей общей численностью до 60 000 человек, т.е. в среднем 4 человека на двор (автор отождествляет понятия двор и семья) (112, с. 94-95).

Эта цифра ниже самой минимальнои численности общеадыгского двора, составляющей (у Хан-Гирея) 5-6 человек в том числе ниже той, которую установил для него сам автор (от 6 до 8 чел.).

Впрочем, Сталь в своих подсчётах вполне сознательно исходил из самых минимальных предположений о численности отдельных адыгских этнических групп, допуская при этом изменение её в сторону увеличения, даже весьма значительного.

В первой половине XIX в. шапсуги были самым многочисленным субэтническим подразделением адыгов. Они жили как на северных, так и на южных склонах Большого Кавказского хребта. Источники отмечают, что большая часть шапсугов проживала в бассейне р. Кубани, занимая территорию между реками Адагум на западе и Афипс на востоке, т.е. в Большом шапсуге.

Причерноморские шапсуги населяли пространство между реками Джубга или Пшад на северо-западе и рекой Шахе на юго-востоке, где их аулы были смешаны с убыхскими. На северо-запад от шапсугов проживали натухайцы. Граница с ними была довольно условной, так как шапсуги жили с натухайцами смешано вплоть до Суджукской бухты.

Для причерноморских шапсугов было характерно расселение по долинам рек, ущельям, склонам гор на всем пространстве между Большим Кавказским хребтом и берегом моря.

Все русские и другие иностранные источники первой половины XIX в. отмечали, что земли причерноморских горцев были густо заселены и прекрасно обработаны.

Так, английский офицер Стюарт, проехавший в 1836 г. по побережью от Адлера до Анапы, пишет: «Плодородные земли на каждом шагу возбуждали наш восторг, и мы должны были удивляться населённости края и множеству селений» (113, с. 27). Большим и многонаселённым округом он называет Джубгу. На пространстве от Хизе (часть общины или округа Вардане) до Джубги по свидетельству Стюарта селения находились «по большей части около получаса или более от взморья» (113, с. 7, 24).

Русский офицер (имя неизвестно) - участник одного из первых военных походов в Западную Черкесию (1837 г.) отметил в своём дневнике большую заселённость долины р. Пшад, недалеко от моря. «...Здесь пропасть аулов», - пишет он (35, с. 65-66).

Примерно в то же время (1837-1839 гг.) среди адыгов жил англичанин Джемс Белл. В своём дневнике он отмечает, что повсюду, где ему приходилось бывать, он видел многочисленные аулы, «расположенные друг от друга менее, чем на пушечный выстрел». Белл пишет, что особенно густое население было в причерноморских районах Шапсугии и Натухая, где большинство речных долин были буквально переполнены жителями и обработаны до вершин их водораздельных гребней. Так, долина реки Шахе у него – «широкая, плодородная и населённая» (42, с. 122, 188), долина реки Пшад «и три четверти большинства холмов обработаны, что говорит, что страна густо населена» (42, с. 92). Даже «узкая долина реки Зубеш (ручей северо-западнее р. Шахе - автор)... кажется очень плодородной и хорошо обработанной» (42, с. 38).

Многочисленные аулы, «белые домики которых виднелись среди цветущих фруктовых деревьев», он фиксирует в долине реки Чемитоквадже (42, с. 122). Вообще, как пишет Белл, «на расстоянии часа езды от Вайи (Псезуапе - автор) на север и на юг холмы покрыты возделанными полями» (42, с. 121).

Обширной, плодородной и заселённой называет Белл долину реки Туапсе. Он, в частности, указывает, что «недалеко от крепости, на возвышенности находился аул человека по имени «Мели Гош»». А вообще «в долине находилось много покинутых аулов», - пишет Белл (42, с. 125).

Среди аулов Шапсугии Белл называет также «аул Макупсе», который был расположен среди хлебных полей и группы деревьев «на покатой возвышенности, которая одним своим склоном направляется к морю» (42, с. 222). Автор не преминул отметить тот факт, что «благодаря береговой войне все жилища лежат в некотором отдалении от моря» (114, с. 74).

Некоторые данные о расселении шапсугов в прошлом имеются и в дневнике военных действий Даховского отряда, прошедшего в марте 1864 года с огнём и мечом по земле причерноморских адыгов и убыхов. «... от берега вёрст на 11 по Псезуапе, Аше, Туапсе... гнездилась основная масса населения горского. В котловинах, где сливались притоки, перед выходом рек в упомянутые теснины, можно сказать, был аул на ауле». То же отмечено по рекам Дедеркой, Макопсе, Шепси и другим. Но, как указывает автор статьи «Даховский отряд на южном склоне гор», здесь аулов было меньше, зато почти все большие. Большой аул был отмечен на реке Годлик, близ моря. В статье подчеркивается, что на пространстве между береговым хребтом и морем аулы встречались везде, где горы дальше отступали от моря (115, с. 287).

Сведения о расселении коренного населения побережья до окончания русско-кавказской войны содержатся также в русских источниках конца XIX в. Это в основном отчёты различных комиссий, составленные по результатам исследований побережья на предмет его экономического освоения. К числу таких источников принадлежат прежде всего: отчет комиссии И.С. Хатисова и А.Д. Ротильянца (1866 г.)[71], обзоры Черноморского побережья Кавказа А.В. Верещагина (1870-е- 1880-е гг.), отчёт правительственной комиссии под руководством горного инженера М.В. Сергеева, профессора А.И. Воейкова и Ф.И. Пастернацкого (1898 г.), а также данные агронома И. Клингена.

Важную информацию по исследуемому вопросу дает отчёт специальной экспедиции Министерства земледелия и госимуществ 1895-1896 гг. под руководством председателя комиссии по устройству побережья Н.С. Абазы. Экспедиция впервые произвела съёмку земель в сельскохозяйственном отношении на пространстве между Большим хребтом и берегом моря.

Комиссия 1866 г. должна была в конечном итоге определить участки земли для российских колонистов, поэтому в центре её внимания оказались земли, занятые до этого под аулы и поля.

По результатам экспедиции И.С. Хатисов и А.Д. Ротильянц составили подробный отчёт, в котором содержатся интересующие нас сведения.

Всё пространство между Большим Кавказским хребтом и берегом моря подразделяется в отчете на три яруса (террасы): нагорный, примыкающий к Большому хребту, средний и приморский. Экспедиция по возможности обследовала земельные угодья на всех трёх террасах в бассейнах рек Шахе, Псезуапе, Аше, другие более мелкие ущелья.

Несмотря на то, что к лету 1866 г., т.е. через два года после изгнания горцев, практически все бывшие аулы и сельско-хозяйственные участки заросли молодым лесом, у комиссии была возможность зафиксировать прежние места их расположения с достаточно высокой степенью достоверности. Основанием для соответствующих выводов комиссии явились засвидетельствованные ею следы бывших террасных полей, сады, виноградники, а также сохранившиеся во многих случаях остатки жилых и хозяйственных построек, кладбища. Ориентиром для комиссии служили поляны, заросшие древесным молодняком, т.е. бывшие поля, выгоны для скота, покосы. Все эти места получили в отчёте название «хлебородных», а значит годных к заселению.

Нагорная терраса. Комиссия пришла к выводу, что в этой полосе было мало мест для заселения и пахотных земель. Однако известно, что не все места обитания горцев были признаны ею удобными для новых поселенцев в связи со сложностью рельефа некоторых горных ущелий, и отдалённостью от берега моря. Хотя обычно на верхней или нагорной террасе члены экспедиции действительно отмечали большое количество многолетних деревьев, что указывало на отсутствие в таких местах аулищ.

В связи с этим комиссия обратила особое внимание на то, что нагорная полоса между реками Псезуапе и Туапсе хорошо расчищена и, «судя по истреблённому состоянию лесов и по числу пахотных полей…, население жило здесь повсеместно» (116, с. 127-128).

На указанном пространстве отмечалась большая заселённость в прошлом ущелья реки Хакучипс, правого притока реки Псезуапе. Комиссия увидела здесь «очень много хлебородных участков, засеянных кукурузой и гоми, оставшимися в горах хакучинцами» (116, с. 5 5). Следы бывших аулов были замечены на реке Гастогакей (правый приток реки Хакучипс) (116, с. 56).

В верховьях реки Шахе большие места для заселения имелись на месте бывшего Бабуковского аула, на плато при впадении реки Буюк в Шахе, а также по реке Ажу - также правому притоку реки Шахе. Здесь было отмечено много садов и пахотных мест (116, с. 124). То же комиссия наблюдала по ущелью реки Бзыч – левому притоку Шахе, служившему условной границей между нагорной и средней полосами в бассейне Шахе.

Нагорная полоса реки Аше также была покрыта хлебородными участками и фруктовыми деревьями, особенно по левому берегу реки; начиная с её правого притока - реки Загатляш, повсеместно встречались виноградные посадки (116, с. 63).

Средняя терраса. По свидетельству комиссии средняя полоса была плотно населена и обрабатывалась под посевы кукурузы и проса. В отчёте отмечается густая заселённость в прошлом долины реки Кичмай (правого притока реки Шахе), определённой границей между средней и приморской полосой в бассейне реки Шахе. Горные склоны реки Кичмай, особенно с правой стороны, были «почти сплошь покрыты хлебородными участками». Устьевая часть долины реки, говорится в отчёте, была занята «двумя горскими хуторами, уцелевшими до настоящего времени» (116, с. 53). Все горные склоны, наблюдаемые с верховьев Кичмая, носили на себе следы земледельческой деятельности» и повсюду выдавались остатки рассеянных горских жилищ» (116, с. 55).

Приморская полоса. Приморская полоса, по заключению комиссии, была бедна лесами, что говорило об активной хозяйственной деятельности населения в этом районе. Здесь было больше всего фруктовых садов. Места бывших аулов непосредственно в прибрежной полосе располагались в соответствии с её ландшафтом. Известно, что до прокладки берегового шоссе и проведения железной дороги, почти на всём протяжении берега моря (за исключением устьевой части рек) водораздельные хребты многочисленных рек оканчивались крутыми обрывами у самой воды. Путь вдоль моря на большом пространстве берега представлял собой тропинку у подножия скал, достигавших, к примеру, на участке от Вардане до Туапсе от 100 до 200 метров (117, с. 17). Лишь некоторые ущелья расширялись у своих устьев, образуя на небольшом пространстве плоский морской берег. Во время половодья реки заполняли собой все ущелья.

Однако именно приморская терраса имела наибольшее по сравнению с другими ландшафтными зонами население. В отчёте комиссии И. Серебрякова (1865 г.) отмечалось, что «значительная густота населения подтверждается следами аулов» (118, с. 8).

У морского берега шапсуги населяли все имевшиеся речные плато. Комиссия 1866 г. признавала, что именно в третьем, нижнем ярусе «находили более по сравнению с двумя верхними расчищенных полян. Здесь много остатков горских аулов, находимых во множестве по низовьям бассейнов рек» (116, с. 96), так как «лучшие террасы для культуры и жительства лежат недалеко от морского берега» (116, с. 100).

К примеру, в отчёте находим, что береговые склоны реки Шахе в её устьевой части, покрыты преимущественно мелким лиственным лесом (т.е. молодняком, затянувшим обрабатываемые в прошлом участки), попадались и «чистые» поляны, «вероятно места бывших горских саклей» (116, с. 50).

Следуя от устья Шахе вверх по её течению (правый берег) и обозревая приморскую полосу в бассейне этой реки, экспедиция зафиксировала повсеместные следы бывшей деятельности горцев. Так, участки земли у устьев мелких притоков были засажены виноградом, много было фруктовых деревьев. Склоны гор по обеим сторонам ущелья были «очень богаты хлебородными участками и горными пастбищами». Комиссия в своем отчёте отметила, что по склонам лесов почти не было, лишь поперек хребта в несколько этажей длинными рядами тянулись насаждения деревьев, игравших роль «живой изгороди» для укрепления почвы и преграды против разрушительного действия дождевых потоков, смывающих верхний слой почвы» (116, с. 52).

От поста Лазаревского до урочища Тхапс (Божья Вода) на протяжении 13 вёрст по реке Псезуапе отмечено, что «лесов по всей окрестности очень мало и горные склоны по преимуществу покрыты хлебородными участками» (116, с. 66). На левой стороне Псезуапе, напротив расположения роты 2-го линейного батальона, в 1866 г. жили 15 семей пленных хакучинцев (116, с. 65).

Богатые виноградники и сады комиссия наблюдала в местности Лиготх, в окрестностях современных аулов Лыготх, Калеж и Хаджико (116, с. 64).

Продвигаясь вдоль берега моря с юго-востока на северо-запад и осматривая ущелья рек Шахе и Псезуапе, комиссия нашла много подходящих для заселения мест, в частности в ущельях рек Шмито-куадж (Чемитоквадже), Чухукх и Годлик. Хотя сами ущелья были небольшими, склоны окаймляющих их гор имели пахотные поляны, были покрыты садами. Так, в отчёте имеется указание на то, что склоны ущелья Шмитокуадж на 3-й версте от моря покрыты богатыми полями и садами. По этому ущелью, по сведению комиссии, проходила вьючная тропа, связывавшая побережье с северным склоном Большого хребта, а именно через хребет Жемси (проходит в 5-6 верстах от моря между Шахе и Псезуапе) тропа поднималась к верховьям реки Псезуапе, а затем по реке Хакучипс выходила к Тубинскому (ныне Грачевскому) перевалу (116, с. 48).

Между реками Чухукх и Годлик до самого хребта Жемси все горные склоны были отмечены комиссией как хлебородные (116, с. 48). Также, по тем же признакам, были признаны удачными для поселения ущелье Цусхваж, и следующие за ним по направлению к Псезуапе три маленьких ущелья (116, с. 49).

По дороге от Лазаревского поста к реке Аше комиссия осмотрела два прибрежных ущелья, следующих сразу за рекой Псезуапе. Всё пространство между ними найдено покрытым полями и садами. Здесь же, в 2-х верстах от моря отмечена ровная, очищенная от леса поляна в 100 десятин (116, с. 66).

Окрестные горы устья реки Аше (с правой стороны) частью были хлебородны, частью же покрыты небольшим дровяным лесом (116, с. 69).

Между рекой Неожиданной (название дано экспедицией) и рекой Мокупсе, над морским берегом, возвышалось плато, покрытое травой и фруктовыми деревьями. С восточной стороны плато сохранились остатки кукурузных полей (116, с. 70). Подобных хлебородных земель отмечено много, вплоть до ущелья Мокупсе. Правый берег Мокупсинского ущелья покрыт множеством фруктовых деревьев: слив, яблонь, персиков, груш; много имелось пахотных и прочих хозяйственных участков, мест для поселения. Дорога от Мокупсе до Туапсе была едва проходима для верховой лошади, так как скалы круто обрывались к морю.

В приморской полосе между реками Шахе и Аше комиссия выделила для поселения 18 тысяч десятин удобной земли, тогда как в том же бассейне, но в нагорной полосе - 5 тысяч (116, с. 68).

Аналогичных исследований пространства северо-западнее Туапсе комиссией не проводилось.

Путешествуя в 1870 и 1873 гг. по Черноморскому округу, А.В. Верещагин писал: «Было видно, что местность (побережье - автор) была заселена горцами в довольно значительной степени. Это заметно по священным рощам,... а также по расположению мест, где существовали аулы, с в которых многие сакли оставались ещё не тронутыми» (119, с. 97). Ему же принадлежит высказывание, что «в прибрежной полосе черкесские аулы встречаются почти повсеместно» (120, с. 24).

Агроном И. Клинген, публикуя в своей книге (1896 г.) большие выдержки из отчёта комиссии 1866 г., сообщает вместе с тем и о результатах собственного изучения территории Сочинского округа в хозяйственном отношении. Он считает, что «можно с уверенностью заключить, что горцы жили главным образом в приморской полосе, не далее 12-15 вёрст от моря» (121, с. 45).

Экспедиция 1895-1896 гг. произвела обследование земель на пространстве между Аше и Туапсе, т.е. части интересующей нас территории, выполнила их топографическую съёмку. Членом экспедиции, чиновником по особым поручениям Министерства земледелия, статским советником М.А. Краевским по итогам работы был подготовлен отчёт, носящий название «К вопросу о колонизации Черноморской губернии». Отдельный отчёт «Исследование бывших горских аулов составлен таксатором[72] Личкусом.

Исследования производились в средней и нагорной полосе бассейнов рек Шахе и Аше, а также в верхнем бассейне реки Псезуапе. Нижняя, приморская полоса не являлась объектом исследований.

В бассейне реки Шахе обследовалась полоса протяжённостью 44 версты (от истоков до границы приморской полосы, не доходя 6 вёрст до берега моря) при ширине в 19 верст.

В средней полосе (верхняя граница - хребет через реку Шахе, выше впадения в неё реки Бзыч) адыгские поселения располагались террасами по склону указанного хребта, по ущелью самой Шахе, по её правым притокам, включая Кичмай, а также по левым притокам - рекам Бзыч и Бзугу.

Территория адыгских поселений по правому берегу реки Бзыч и склонам упомянутого хребта, по сведениям Личкуса носила название «Чебухадж». Здесь он обнаружил одичавшие фруктовые деревья: черешню, грушу, яблоню, персик, в также виноград (122, с. 28). Ещё большую площадь занимали бывшие аульные места по левому склону реки Бзыч.

Площадь бывших поселений тянулась далее по левому склону реки Бзугу и реке Шахе до границы наделов существовавшего в то время аула Кичмай и носила название «Солох-аул» (122, с. 29).

По правой стороне ущелья реки Шахе, в средней полосе, места горских поселений располагались:

- против впадения реки Бзыч, по склону ущелья реки Шахе и по левому склону её притока - Безымянной речки, террасами. Указанные площади носили название «Аул Хичмиз».

- против впадения притока Бзугу, по берегу реки Шахе до ущелья её другого безымянного (у Личкуса) правого притока. Здесь поселения располагались широкой полосой и носили название «Иналике».

- ниже по Шахе, близ впадения в неё реки Кичмай, по пологому склону.

Остальная часть бывших аулов (у Личкуса) находилась ниже реки Кичмай, по течению реки Шахе, по обоим склонам следующего небольшого притока реки Шахе.

Нагорная полоса в бассейне реки Шахе по данным экспедиции резко отличалась от средней: ущелья более узкие, с более крутыми склонами. Площади бывших аулищ тянулись здесь по берегам Шахе, не высоко над рекою в той части, где она носит название Шахе-Гузай. Такой же характер имеет местность по правому склону реки Бзыч. Здесь комиссия также видела места бывших поселений.

Поселения располагались также на плоскогорье между притоками Буюк и Бушуйка (Беюк и Бушийу Личкуса). Эта местность носит название «Бабук-аул". Ниже Бабук-аула, по левому склону, невысоко над рекою Шахе Личкус отметил небольшие площадки аульных мест. Следы аулов зафиксированы экспедицией по левому склону реки Ажу - правого притока Шахе.

Во многих местах как средней, так и нагорной полосы Личкус отмечал места, заросшие молодым лиственным лесом, удобные для обработки, т.е. места бывших аулов. Некоторые из этих мест экспедиция предложила использовать под покосы или выгоны для скота, исключив их отвод под поселения. Большинство же аналогичных площадей экспедицию не заинтересовали.

В бассейне верховий реки Псезуапе была исследована часть нагорной полосы от урочища «Красное»[73] до истоков реки Псезуапе, называвшаяся горцами «Хаджуко».

Экспедиция осмотрела ущелье реки Хаджуко и её правого притока Гопс. Площади бывших аулов отмечены по обеим сторонам реки Хаджуко. Аульные места были видны по правому пологому склону реки Гопс, ниже впадения её в реку Хаджуко (122, с. 33-34).

В бассейне реки Аше в район обследования входила только нагорная полоса, так как средняя, по замечанию Личкуса, находилась в наделах жителей аула Красно-Александровского. В 1896 г. экспедиция работала на территории между Большим Кавказским хребтом, хребтом Нехетх, водоразделом реки Наужи и реки Тхаценако (хребет Пхазедак) и наделом названного аула.

Исследуемую часть площадей составляют ущелья рек Аше и её притоков: с правой стороны - Наужи, Кодо, Бекишей, а слевой - Загатляш.

На левом берегу реки Тхаценако сохранились еще в 1896 г. кое-где столбы бывших горских построек и несколько крупных дубов (как сказал проводник экспедиции - священных) (122, с. 35). Ниже, по левому склону ущелья, находились аульные места, шедшие узкой полосой, на которых экспедиция видела каменные заборы. Такие же, заселённые в прошлом места, зафиксированы при впадении правого притока реки Наужи, называвшегося также Наужи. По правому склону этого притока замечены небольшие площади бывших селении.

Аулы находились ниже и выше впадения указанного притока реки Наужи. Наиболее значительное по площади аульное место обнаружено выше впадения притока, по левому склону ущелья Наужи. Эта площадь, прерываясь рядом оврагов, соединялась с аулищем Каноко-чох (122, с. 36), что означает «место под покровительством Канока» (По преданию, Каноко носил фамилию Шхалахов. Он погиб от удара молнии и похоронен здесь же) (123, с. 53, 54).

По реке Бекишей, места бывших поселений обнаружены на её правом берегу, выше впадения в реку Аше.

По склонам ущелья реки Кодо, перед впадением её в Аше комиссия также отметила следы аулищ.

Аулища, заросшие молодым лиственным лесом, зафиксированы по левому склону реки Загатляш и по склону хребта Нехетх.

В заключении своего отчета, на основание обследования территории распространения и размера площадей бывших аулов и сельскохозяйственных угодий, Личкус делает вывод о том, что «в прежнее время, край был густо населён» (122, с. 48).

Согласно сведениям комиссии Пастернацкого, Воейкова и Сергеева, (1898 г.), «в третьей (приморской - автор) террасе имелось больше всего удобных мест для садов, винограда и т.д. В былое время у черкесов здесь и в средней полосе больше всего было пахотных полей, аулов и садов» (124, с. 126).

Источники говорят о том, что горские аулы располагались обычно на южных, юго-восточных и юго-западных склонах водоразделов. Адыги избегали селиться в низинах, сырых местах, в закрытых узких долинах, а также в низменной части приморских долин, где часто наблюдались морские туманы. Горцы предпочитали возвышенные поляны, плато, где был здоровый климат и где им не угрожали наводнения. Нижние части долин (устьевые) адыги использовали для возделывания однолетних сельскохозяйственных культур или под пастбища и сенокосы, соблюдая при этом особый режим труда.