Воссоединение с покинутым ребенком

 

Психологи неоднократно отмечали то влияние, которое раннее детство оказывает на стадию первой взрослости. Однако при этом они зачастую не рассматривали детские переживания в качестве потенциального источника исцеления человека, переживающего кризис среднего возраста.

Внутри у нас находится не одинокий покинутый ребенок, испытывающий страдания, страх, созависимость и отчуждение, а целое детское сообщество, настоящий детский сад, включая веселого клоуна, художника, бунтаря и спонтанного ребенка. По сути, все эти детские лики подверглись отвержению или подавлению. Поэтому терапия получает новый позитивный импульс от восстановления ощущений детства. В этом можно увидеть одно из подтверждений слов Иисуса: для того, чтобы войти в Царство Небесное, необходимо снова стать ребенком.

Можно не сомневаться, что нам придется иметь дело со своим нарциссическим ребенком, своим ревнивым ребенком и своим капризным ребенком, чье существование часто проявляется в душевном смятении и полной растерянности. Но часто мы просто забываем о свободе, поразительной наивности и даже о наслаждении, которые ощущает человек в беззаботный период своей жизни. Одно из самых тяжелых переживаний среднего возраста – ощущение безрадостности и тщетности всех усилий, которое создает повседневная рутина. И, откровенно говоря, тот свободный ребенок, который живет внутри каждого из нас, редко встречает теплый прием в офисе и, возможно, даже в браке.

Поэтому, прежде всего, если мы приняли решение исцелиться самостоятельно, то должны задаться вопросом, чего хочет наш спонтанный, здоровый ребенок. Для некоторых из нас подобная встреча со своим свободным ребенком пройдет гладко, для других – потребует тяжелой работы, в зависимости от того, как глубоко окажется погребена эта отринутая сущность. Переживая кризис среднего возраста, Юнг приходил на берег Цюрихского озера и играл, как ребенок. Он строил песчаные замки и пещеры и раскладывал камни в виде фигурок людей и животных, имеющих самые причудливые формы, побуждая свой глубокий интеллект и интуицию вступать в контакт с самыми затаенными уголками своей души[104]. Своим соседям Юнг мог бы показаться сумасшедшим, но он знал, что когда люди оказываются в затруднительном положении, им следует искать спасения у себя внутри. Не имея возможности достучаться до своего свободного ребенка сознательно, человек станет пробиваться к нему бессознательно, зачастую круша все на своем пути. Есть разница между по-детски искренним человеком, установившим контакт со своим внутренним ребенком, и впадшим в детство, неразвитым, незрелым человеком.

Достигнув среднего возраста, мы, наконец, должны спросить этого внутреннего ребенка, чего ему не хватает, в чем он нуждается. Процесс формирования эго-структуры на стадии первой взрослости оставил за кормой «естественный» взгляд на мир, а вместе с ним – и многие наши способности, таланты, интересы и проявления энтузиазма. Поощряется узкая специализация – не только на работе, но и в личных отношениях. Оставшийся в прошлом талант может помочь нам исцелиться, если прорвется из глубины на поверхность и найдет себе применение. Если представить себе самость в образе калейдоскопа, малейший поворот которого ведет к смене узора, то мы способны прожить лишь небольшую часть из всех возможных узоров, коих может быть великое множество. Подобная незавершенность является частью трагедии существования, но чем больше разнообразие жизни, тем богаче она становится.

Мы уже отмечали, как часто в среднем возрасте на пути бурного потока чувств возникает преграда в виде депрессии или скуки. Это на самом деле говорит о том, что наш психофизиологический субстрат имеет слишком узкие проводящие каналы, которые легко могут забиться и утратить проходимость. Где возможна игра, там есть жизненная сила. Почему в кинофильмах так много романтических сцен, в которых влюбленные, словно дети, раскачиваются на качелях в парке или барахтаются в пене прибоя? В таком стереотипном поведении тоже есть своя истина. Мотивация зарождающихся романтических отношений лежит в потребности восстановить связь со своим свободным внутренним ребенком.

В процессе перехода через Перевал появляется возможность задать встречный вопрос: «Что могло бы ублажить моего внутреннего ребенка?» Вернитесь в прошлое и возьмите уроки музыки или изобразительного искусства: на ваши таланты наложено проклятье, поэтому снова научитесь играть. Мой друг, который много беседовал с пенсионерами, однажды сказал, что ни разу не слышал от них пожелания больше работать. Мы можем выполнять свои социальные обязанности и на работе, и в отношениях с людьми, но при этом у нас должно оставаться время на своего покинутого ребенка.

 

Страстная жизнь

 

Когда Джозефа Кэмпбелла спрашивали о том, как следует жить, он любил повторять: «Следуйте за своим счастьем»[105]. Он понимал, что большую часть времени мы живем под диктатом родителей и своей культуры, теряя в процессе жизни лучшие черты собственной индивидуальности. Некоторые из нас, слыша про «счастье», недоумевают, считая, что речь идет о нарциссизме или о каком-то фантастическом путешествии, наподобие космического полета. Я понимаю слова Кэмпбелла иначе: по-моему, речь здесь идет о душевном странствии, включающем все необходимые для этого страдания и жертвы. Я склонен несколько перефразировать мысль Кэмпбелла и выразить ее так: «Следуйте своей страсти».

Страсть – это то, что подпитывает нас, и, как и наше профессиональное призвание, она – скорее веление, чем выбор. Скульптору Генри Муру, которому исполнилось девяносто лет, задали вопрос, как ему удается по-прежнему вести столь разнообразную и насыщенную жизнь, на что тот ответил, что внутри него живет такая сильная страсть, которая никогда не истощается[106]. По той же причине Йетс продолжал писать стихи, находясь уже на смертном одре. В стихотворении, написанном незадолго перед смертью, он назвал себя «старым диким шутником»[107]. А греческий писатель Казандзакис дал такой совет: «Не оставляйте смерти ничего, за исключением горстки костей»[108]. Я цитирую здесь писателей и поэтов не только потому, что они оставили свои мысли на бумаге, но прежде всего потому, что художник все время горит в огне своего творчества. Каждый человек, который пытался всерьез заниматься творчеством, знает, насколько тяжел этот труд, с какими страданиями он сопряжен и, вместе с тем, какое ощущение удовлетворения приносит и сам творческий процесс, и его завершение.

В среднем возрасте для нас открывается возможность найти предмет своих страстных устремлений. Возникает неумолимое желание найти то, что погружает нас в глубины жизни и нашей природы, и этот поиск вызывает болезненные переживания, которые способствуют нашей трансформации.

Подобно людям, верующим в переселение душ, мы можем вернуться из подобных поисков обновленными и получить новый шанс реализовать свои возможности, но все равно это уже будет совершенно иная жизнь, не та, что до этого. Наше призвание заключается в том, чтобы прожить свою жизнь максимально полно. Мы не должны приближать смерть и, беспомощно запинаясь и стыдясь, хныкать о невозвратном прошлом. Если мы родились, чтобы реализовать себя как полноценную личность, то надо твердо сказать: это время пришло.

Чтобы найти свою страсть и отдаться ей, незачем срываться с насиженного места, как, например, поступил Гоген, переехавший на Таити, ибо есть понятие долга, есть люди, чья жизнь в той или иной мере зависит от наших решений, а также и другие аргументы за то, чтобы не отказываться от принятых на себя моральных обязательств. И все же мы обязаны жить своей страстью, как бы ни казалась нам наша жизнь банальной и временной, с надеждой, что в один прекрасный день все станет абсолютно ясным, а выбор – чрезвычайно легким. Жизнь редко бывает простой и ясной; столь же нелегким оказывается и выбор, который предопределяет и преобразует нашу жизнь.

Страх погрузиться в собственные глубины – это наш враг. Мы волнуемся, что нам чего-то не разрешат? В среднем возрасте все разрешения отменяются, в них больше нет необходимости. Врагом является только страх и ничто иное. Но если нас пугают собственные глубины, возможные проявления страсти, то тогда нам в еще большей степени следует бояться своей непрожитой жизни.

Вот некоторые важные аксиомы:

1. Жизнь без страсти – это жизнь без глубины.

2. Страсть, хотя она и представляет опасность для порядка, предсказуемости, а иногда и душевного здоровья, свидетельствует о наличии жизненной силы.

3. Нельзя приблизиться к богам, к архетипическим глубинам, не рискуя с головой окунуться в бесконечность жизни, ибо таковы пожелания богов и веления страсти.

4. Поиск новых страстных увлечений и занятие интересным и приятным для себя делом способствуют процессу индивидуации.

Когда мы приходим к осознанию всей необъятности нашей жизни и выбираемся за пределы детских и этноцентрических границ, мы должны сказать «да» своему душевному странствию и поставить на карту все. Рильке написал стихотворение под названием «Архаический торс Аполлона», в котором рассказчик исследует каждую трещинку и каждый изгиб рельефа искусно обработанного камня. А затем он вдруг понимает, что он сам стал предметом «изучения» со стороны скульптуры. Поэма заканчивается неожиданным резким приказом: «Сумей и ты себя пересоздать!»[109] Я понимаю это так: когда человек сталкивается с предметом, рожденным истинно творческим, дерзким воображением, он не может притворяться бессознательным. От него в равной мере требуется широта души и дерзость поступков. Следуя своей страсти, которая проникает в нас так глубоко, что причиняет одновременно боль и радость, человек ускоряет процесс индивидуации, извлекая из глубин свои скрытые возможности. Как и в случае выбора работы по призванию, Эго не принимает на себя никакой ответственности; оно может либо отойти в сторону, либо дать свое согласие. «Это не моя, а Твоя воля». Жизнь со страстью приносит человеку обновление, когда старая жизнь зачерствела. Жить со страстью – это единственный способ полюбить жизнь.

 

Душевный омут

 

Цель индивидуации заключается вовсе не в торжестве Эго, а в достижении максимально возможной целостности. Несколько лет назад, во время утреннего семинара, я просто оцепенел, пораженный высказанным вслух замечанием: если мы будем жить довольно долго, нас покинут все, кого мы любим. Это утверждение можно продолжить: а если мы проживем не очень долго, то покинем их первыми.

Несмотря на эту железную логику, в реакции аудитории ощущался довольно слабый и скрытый внутренний протест. Разумеется, этот протест шел не от разума, а от внутреннего ребенка, который требует от Другого, чтобы тот постоянно был рядом. Потеря всего, что мы желаем, становится главным поражением Эго; так и крушение наших идеалов, относящихся к стадии первой взрослости, вопреки нашему желанию, подводит нас к Перевалу середины жизни. Одна из величайших иллюзий подобного типа состоит в предположении о существовании какого-то Конечного Пункта под названием Счастье – реального состояния, которого можно достичь, а затем постоянно в нем пребывать. К огромному сожалению, чаще всего нам выпадает участь быть затянутым в душевный омут, став жертвой его ужасных обитателей.

Обитателями этого омута являются одиночество, утрата, скорбь, сомнение, депрессия, отчаяние, вина и предательство. Это для начала. Но, к счастью, Эго не становится полновластным командиром, которым оно хотело бы быть. Психика способна к целеполаганию, которое существует вне сферы сознательного контроля, и наша задача состоит в том, чтобы пережить эти ужасные состояния и постичь их смысл. Например, скорбь – это повод признать значимость нашего прошлого опыта. Поскольку мы его пережили, то он не может быть полностью утрачен. Он запечатлевается у нас в крови и в памяти, чтобы помогать нам и направлять нашу жизнь. Или, например, сомнение. Говорят, что нужда – мать изобретательности, но не в меньшей степени ею является и сомнение. Сомнение может шокировать своей откровенностью, но именно сомнение приводит к открытию. Все великие достижения человеческого разума являлись результатом сомнений. Даже депрессия содержит полезное послание о том, что нечто жизненно важное находится в подавленном состоянии.

Вместо того чтобы убегать прочь от этого омута, следует погрузиться в него и увидеть, что ожидает нас на новой стадии жизни. Каждый такой заболоченный участок местности являет собой текущее психическое состояние, смысл которого можно постичь только в том случае, если хватит мужества преодолеть возникшую преграду. Когда корабль среднего возраста начинает бросать взад-вперед и затягивать в стремнину, следует спросить себя: «Что это значит для меня? Что говорит мне моя психика? И что мне с этим делать?»

Чтобы обратиться к своему эмоциональному состоянию и вступить с ним в прямой диалог, требуется немало мужества. Но именно в таком диалоге находится ключ к интеграции личности. Душевные омуты скрывают в своих глубинах и потайной смысл, и призыв к расширению сознания. Только приняв на себя серьезнейшую ответственность за свою жизнь, можно услышать этот призыв и понять глубинный смысл. И если мы это сделаем, ужас отступит перед натиском обретенного смысла, достоинства и возродившейся цели жизни.

 

Великая диалектика

 

Для описания диалога, который человек обязательно ведет с самим собой, Юнг использовал одно из составных немецких слов, Auseinandersetzung. В переводе с немецкого оно означает «замена одной вещи на другую», то есть является образным выражением для конфронтации, или диалектического противоречия. Это то, что присутствует, например, в отношениях между аналитиком и анализандом, а также внутри бессознательного у каждого из нас.

Как должен проходить такой диалог? Уже говорилось, что необходимо задавать обычные вопросы: «Кем являюсь я в данной ситуации, чьи голоса я слышу?», а также проводить ежедневные медитации и, возможно, применять более активную форму рефлексии, например, дневниковые записи.

В начале этой книги я предположил, что наше видение мира можно сравнить с взглядом через призму своего детства и своей культуры, через оптическое устройство, преломляющее свет и искажающее получаемое изображение. Накопленные в ходе жизни переживания интериоризируются, подкрепляются, расщепляются, а затем приобретают контроль над нашим настоящим, когда, в качестве комплексов, они вторгаются в сознание и подавляют его. Тогда мы неизбежно сталкиваемся со следующим вопросом: «Кто же я такой, если я – это не мое Эго и не мои комплексы?» Чтобы разрешить эту дилемму, мы должны погрузиться в великую диалектику. Отступая от оси Эго – Мир, которая доминирует в первой половине человеческой жизни, мы сталкиваемся с необходимостью вступления в диалог между Эго и самостью. Как мы уже видели, самость проявляет свою возрастающую целенаправленность через множество разных побуждений. Независимо от того, являются ли эти побуждения соматическими, аффективными или духовными, все они выражают нашу потребность вернуться обратно, на хорошо знакомую жизненную стезю.

Возможно, самым полезным приемом для вступления во внутренний диалог является работа со своими сновидениями. В нашей культуре укоренилось пренебрежительное отношение к внутренней жизни, и потому она не придает какого-либо значения сновидениям. Но человеческая психика сообщает о себе через образы сновидений – образы, которые выглядят достаточно причудливо и странно для Эго, хотя они воплощают в себе энергию и телеологию самости. Когда мы сумеем узнать скрытый смысл образов, нам откроется такая глубокая мудрость, которую нельзя почерпнуть ни в одной книге, ни в одном социальном институте. Это истина принадлежит только нам и никому другому. Если мы сможем уяснить для себя смысл хотя бы некоторых своих снов и последовать их советам, то будем лучше представлять, кто мы такие, что для нас правильно и куда нас зовет нас наша истинная сущность. Нигде больше мы не найдем такую достоверную информацию о себе, кроме как в богатейшей персональной мифологии, извлеченной нами из ночных глубин.

Существует также разработанный Юнгом метод активного воображения. Он не похож на фрейдовский метод свободных ассоциаций и не является разновидностью медитации. Это способ активизации образной сферы через рисунок, ваяние, танцы или что-то иное, который позволяет вступить в контакт с содержащимся в образе эмоциональным зарядом. Этот тип Auseinandersetzung не только помогает сознанию уяснить смысл образов сновидения, но и способствует развитию диалога между Эго и самостью.

В процессе занятия аналитической практикой мне каждую неделю приходится выслушивать от своих пациентов около сорока снов. Спустя какое-то время начинают явственно проступать повторяющиеся мотивы. Но в тот момент, когда Эго считает, что ему все ясно, психика начинает выделывать фортеля и путать все карты. Для такой работы требуется терпение и смирение, но никакой иной подход не позволяет установить такую полную и непосредственную связь с душой, с теми процессами, которые пронизывают таинственный космос, существующий внутри каждого из нас. Из сотен примеров сновидений, которые может привести любой аналитик, я выбрал для обсуждения нашей темы два сна, которые более повествовательны и композиционно более целостны, чем другие.

Первый – сон сорокадвухлетней женщины, которая, вырастив детей, снова пошла учиться в колледж. Вполне понятно, что из-за длительного перерыва в учебе у нее не было внутреннего ощущения безопасности. В самом начале учебы у нее появилось сильное влечение к профессору Х. Ее влюбленность длилась несколько месяцев, после чего ей приснился сон:

 

Я иду по коридору и вижу профессора Y, которая находится в своем кабинете. Она окликает меня и приглашает войти. Странно, что у нее есть пенис, и мы занимаемся любовью прямо на полу ее кабинета, входная дверь которого по-прежнему открыта. Я поражена тем, что случилось, но чувствую, что так надо. Я выхожу обратно в коридор и вижу, как ко мне приближается профессор Х. Я изображаю понимающую улыбку, которая его озадачивает, и прохожу мимо.

 

Этот сон привел женщину в сильное смущение, и некоторое время она не решалась рассказать его терапевту, так как стеснялась существующего в нем откровенного намека на однополую любовь. В действительности этот сон имеет очень позитивный смысл, ибо указывает на появление кардинальных изменений. Влечение к профессору Х символизирует все, что прежде было у нее недоразвито – ее анимус, ее потребность в карьерном росте и в новых перспективах. Профессор Y, которую сновидица знала лишь поверхностно, представляет для нее модель женщины с развитым анимусом и в то же время с неразвитой женской идентичностью. Таким образом, на субъективном уровне половой акт с профессором Y означал связь, интеграцию ее собственной маскулинности и фемининности. Эта связь, проявившаяся в ее бессознательном в форме полового акта, помогла ей узнать о себе нечто такое, что сняло необходимость в проецировании на профессора Х. Символическая работа со сновидением и обсуждение со сновидицей вопроса о том, как ей добиться баланса существующих внутри нее противоположностей, позволили ей лучше понять стоящие перед ней задачи личностного развития.

Тридцатишестилетнему мужчине приснилось, что он приезжает в великолепный особняк, где идет комедия Шекспира «Сон в летнюю ночь», поставленная в жанре эротического балета. Его попросили принять участие в танце, и он стал танцевать, пока ему не позвонила мать и не попросила его срочно вернуться и помочь ей решить какие-то проблемы. В конце сна он пришел в ярость, что его оторвали от приятного для него занятия, но вместе с тем он чувствовал себя обязанным выполнить требование матери.

В реальной жизни сновидца и его мать разделял целый континент, но психологически он попрежнему жил с ней рядом. Он страдал от периодически накатывающей депрессии, погружаясь в трясину негативной анимы, и в любых человеческих отношениях боялся определенности. Этот сон оказался подарком самости, картой с нанесенным на ней рельефом его внутреннего мира. Как бы ни был он далек от матери географически, психологически он все еще находился у нее «под контролем», по-прежнему оставаясь жертвой детских притеснений. В то же время он чувствовал, что пропускает «праздник жизни», который у него ассоциировался с балетом, поставленным по комедии Шекспира. Внутренняя энергия образов свидетельствовала о глубине его травмы и ее последствиях. Короче говоря, сон подчеркивал его желание выйти из-под влияния материнского комплекса и освободить свою аниму, которая, по определению Юнга, является «архетипом самой жизни»[110].

Чем чаще человек видит такие каждодневные драмы, тем больше он начинает верить в ту таинственную внутреннюю энергию, которую Юнг назвал самостью. В этой огромной вселенной мы вовсе не лишены помощи и возможности обрести смысл жизни. Мы обладаем богатым и резонирующим бессознательным, которое общается с нами через симптоматику повседневной жизни, а также через обрывки снов и продукты активного воображения. При переходе через Перевал наша задача заключается в том, чтобы доброжелательно и уважительно задать вопрос населяющим наше сновидение образам: «Из каких уголков моей психики они появились, на что намекают и что говорят о моем поведении?»

Единственный способ по-настоящему пересмотреть отношение к своему Я – продолжить диалог между Эго и самостью. Совсем не обязательно проходить формальный курс психотерапии; необходимы только мужество и постоянная дисциплина, чтобы ежедневно «вслушиваться в себя». Когда мы будем в состоянии собрать и интегрировать все, что узнаем, то больше не будем ощущать себя одинокими, оставаясь наедине с самими собой. Когда мы сможем интериоризировать наш диалог, сохраняя при этом контакт с внешним миром, то почувствуем ту связь с мировой душой, которую раньше обеспечивали древние мифы и религии. Мы заново узнаем то, что знали наши предки: что мрак излучает свет, а тишина издает звуки. Если у нас хватит мужества и внутренней дисциплины, чтобы уйти в себя и ощутить эту великую полемику с душой, значит, мы оставим свой след в Вечности.

 

Momento mori

 

Джереми Бентам, английский философ, социолог и экономист XIX века, был во всех отношениях блестящим человеком. Вплоть до недавнего времени любой человек, попавший в список избранных, мог встретиться с ним, если можно так выразиться, в Лондонской школе экономики. Оказывается, мистер Бентам оставил завещание, в котором выделялись деньги на проведение ежегодного обеда в его честь. Все вроде бы прекрасно, но при этом существовало одно условие: на обед Его Забальзамированное Величество ввозили на кресле и усаживали на почетное место за столом. Можно себе представить, какая высокоинтеллектуальная беседа могла протекать за таким обедом. Наверное, гостям было не слишком приятно смотреть на хозяина с таким бледным лицом?

Историю Джереми Бентама можно считать типичной для западной культуры. Утратив мифологическую основу и сдвинув критерии оценки собственного достоинства на материальное благополучие и социальный статус, современная западная культура стала рассматривать смерть как врага человечества. Хорошо известно, что в настоящее время тема смерти – единственная неподходящая тема для беседы в гостях. По мнению таких общественно-политических обозревателей, как Джессика Митфорд («Как умирают американцы»), Эрнст Беккер («Отрицание смерти») и Элизабет Кублер-Росс («О смерти и умирании»), в Америке существует особая проблема, связанная с главным фактом жизни: то, что все люди смертны.

Этот очевидный факт оказывает серьезное влияние на жизнь людей. В процессе перехода через Перевал на смену магическому детскому мышлению и героическому мышлению стадии первой взрослости приходит неумолимое осознание временности и конечности бытия. Та сила, которая дает нам жизнь, Эрос, одновременно и истощает нас. Это грустное обстоятельство очень кратко и емко выразил Дилан Томас: «Меня погубит та растворенная в зелени могучая сила, которая заставляет распуститься цветок»[111]. Зеленый эрос молодости, подобно взрывателю, взведенному на самоуничтожение, в среднем возрасте начинает восприниматься уже с леденящим ощущением неминуемости собственной смерти. Поэтому не приходится удивляться, что пожилой человек убегает с «юным сладким созданием» – женщиной, которая пользуется косметикой и разными ухищрениями в одежде и прическе, чтобы скрыть свой возраст и потливость, и употребляет минеральную воду, чтобы избавиться от отрыжки. На такое поведение людей вдохновляет страх перед старостью и смертью.

Почему же мы желаем навсегда остаться молодыми? Возможно, было бы совсем неплохо заменить некоторые изношенные части тела на новые, более прочные и эластичные, но зачем же надеяться на возвращение обратно, в беззаботное прошлое? Ответ совершенно ясен: человек хочет воспринимать жизнь не в ее динамике, а как нечто постоянное, он не готов увидеть в ней последовательность умираний и возрождений, он неспособен совершить полноценное странствие, предпочитая как можно дольше оставаться в известных и комфортных для него условиях. И тогда пластическая операция стирает следы жизненных баталий, а в обществе начинает править бал подростковая культура.

Греческий миф о Тифоне рассказывает о человеке, который обладает бессмертием, но при этом физически продолжает стареть. Глядя, как сохнет и разрушается его тело, он умоляет богов сделать его смертным. Наконец, боги внемлют его мольбе. Это история о Джереми Бентаме и обо всех нас. Время неумолимо, и всем нам уготовано превратиться в прах.

В среднем возрасте совершенно естественно страдать из-за истощения жизненной энергии и потери всего, что мы так старались сберечь. Но в глубине этого страдания содержится скрытое приглашение. Нам предлагается сместить свои интересы и способности на совершение следующего этапа странствия, перейти от целей, связанных с внешними достижениями и приобретениями, к задачам внутреннего развития. С точки зрения человека, находящегося на стадии первой взрослости, вторая половина жизни кажется страшным и тягостным спектаклем. Мы теряем друзей, товарищей, детей, социальный статус и, наконец, – свою жизнь. Но если дела обстоят так, как утверждают все мировые религии – что веления богов основаны на законах природы, – нам следует проникнуться великой мудростью происходящего процесса. Вместо того чтобы следовать юношескому мировоззрению, для которого понятие «безопасность» определяется только с точки зрения незрелого Эго, гораздо важнее обрести такую жизненную силу, которая позволила бы поддерживать нас на протяжении взлетов и падений на протяжении всего жизненного пути.

Я имел честь присутствовать при смерти некоторых людей, чей процесс умирания протекал более осознанно, чем у многих других. Одна из них, Анжела, сидела в той же комнате, где сейчас сижу я, и говорила: «Я надеялась, что со мной этого не случится, но оказалось, что это – самое лучшее, что было у меня в жизни». Она признала, что пожирающий ее рак в конечном счете заставил ее жить. Она жила спокойной, достойной жизнью, выполняла все свои обязательства, но при этом никогда не знала саму себя. В процессе анализа она активизировала недоступные ранее части ее личности; она училась музыке, каратэ и рисованию. Я испытывал благоговейный трепет от ее мужества и возрастающей человечности, а также от ее житейской мудрости. К моменту своей смерти она добилась чего-то большего, чем изначально было у нее: необыкновенного смирения и осознания величия своего душевного странствия. Человек, который когда-то пришел ко мне за помощью, с тех пор неоднократно помогал и мне самому.

Страдания, переживаемые на Перевале в середине пути, могут превратиться в такого рода достижения. По иронии судьбы, то, что приобретается, в перспективе будет утрачено, ибо отказ Эго от прежних установок открывает человеку видение более масштабной реальности. Если бы мы были бессмертны, ничто не имело бы никакого смысла, ничто не имело бы своей цены. Но мы не бессмертны, а потому имеет значение каждый сделанный нами выбор. Именно совершая выбор, мы становимся людьми и находим смысл своей жизни. Парадокс заключается в том, что самодостаточность и достоинство, ужас и надежда, присущие человеческому бытию, определяются именно его конечностью. Как раз об этом говорил Уоллес Стивенс, отметив, что «Смерть – это мать красоты»[112]. Красоту порождает ужас, что подтверждает исконное человеческое желание: больше ужаса, больше красоты.

Мы понимаем, что выжили, пройдя через Перевал в середине пути, если больше не цепляемся за наше прошлое, если больше не ищем удачи, подарка судьбы или вечной молодости. Смысл жизни, понимаемой как постепенное сокращение возможностей и суровая реальность безвозвратных потерь, постепенно трансформируется за счет ослабления прежних привязанностей Эго и начала погружения к глубинам таинства.

Как всегда, этот парадокс, отмеченный еще две тысячи лет назад Иисусом, уловил поэт, который сказал, что для того, чтобы прожить достойную жизнь, мы должны научиться ее терять. В своей девятой «Дуинской элегии» Рильке пишет о цикле смерти:

 

Вечно была ты права, и твое святое наитье —

надежная смерть.

Видишь, я жив. Отчего? Не убывают ни детство,

ни грядущее. В сердце моем возникает

сверхсчетное бытие[113].

 

Парадокс заключается в том, что, только отбросив все, что нашли, мы выйдем за пределы иллюзорной гарантии безопасности и идентичности; прошлое должно быть забыто. Самое странное, что после этого наше сердце переполнится ощущением полноты бытия. Тогда мы совершим шаг от знаний, наполняющих нашу голову, к мудрости сердца.

 

Лучезарная пауза

 

Я не знаю лучшего определения жизни, чем то, которое дал Юнг: «Жизнь – лучезарная пауза между двумя великими таинствами, которые в действительности – суть одно»[114]. Тайна, которая открывается нам с помощью узкого проблеска бытия, называемого сознанием, – это еще не вся тайна. Мы никогда не придем к тому, чтобы однажды окончательно и определенно понять, в чем заключалось наше душевное странствие. Мы можем лишь постараться, насколько это получится, совершить его максимально осознанно.

Современный греческий поэт Кавафи так сформулировал этот парадокс: цель странствия, по-видимому, заключается в самом странствии. Его стихотворение называется «Итака»; такое имя носил город, из которого Одиссей отправлялся в поход и в который он собирался вернуться. Одиссей – это прототип странника, живущего внутри каждого из нас. Посоветовав Одиссею помолиться, чтобы путь его был длинным, с множеством приключений, поэт предостерегает, чтобы тот не спешил с возвращением. И если он хочет в конечном счете вернуться в родную гавань, то следует помнить о том, что

 

Итака подарила тебе прекрасное путешествие.

Без нее ты никогда бы не отправился в дорогу.

Но она не дала тебе больше ничего.

И если ты считаешь ее бедной, знай, что Итака

тебя не обманывала.

Обретя великую мудрость, получив такой опыт,

ты обязательно должен понять, что такое Итака[115].

 

Наша Итака – это не место для пристанища или отдыха; это энергия, которая активизирует и подпитывает наше странствие.

В течение второй половины жизни, когда бы она ни наступила, старый мир Эго может по-прежнему требовать сохранения верности себе. Однако чувство реальности зависит от него уже гораздо в меньшей степени. Разумеется, потерю социальных ролей можно сравнить со смертью, но осознанное расставание с ними может положить начало процессу трансформации, и мы поступим мудро, если будем поддерживать этот процесс, а не препятствовать ему. Когда мы выйдем из этого духовного тупика, многие прежние потребности Эго нам больше не покажутся такими же важными, как раньше.

Признаком того, что человек еще не прошел через Перевал, является его сохраняющаяся тяга к типичным для стадии первой взрослости видам деятельности, связанным с укреплением собственного Эго. Он еще не понял, что эти деятельности представляют собой проекции на временные и мнимые иконы. Это иллюзорные идолы, которые необходимы во время взросления, но впоследствии они только сбивают нас с нашего пути. Разумеется, само по себе наше странствие является символическим; это образ движения, развития, отношений эроса и танатоса, усилия, необходимого для воплощения смысла. Наша задача в среднем возрасте состоит в том, чтобы стать достаточно сильными для того, чтобы отказаться от порывов Эго, свойственных первой половине жизни, и открыть для себя широкое поле новых интересов.

Переживание кризиса среднего возраста – не только разрушение сути нашего Я, но и крушение наших ожиданий. Глядя на тех людей, которые прошли через этот кризис раньше нас, мы, естественно, обращаем внимание на способы и формы их поведения и на их социальные установки. Мы исходим из предположения, что если переймем эти образцы, то наверняка уясним для себя смысл нашего существования. Когда оказывается, что это не так, мы испытываем чувство разочарования, переживаем тревогу и даже предательство. Мы понимаем, что, оказывается, никто на самом деле не знает, что такое жизнь и в чем ее загадка. Те, кто утверждают, что знают это, либо по-прежнему находятся в плену у своих проекций, либо просто занимаются саморекламой; в лучшем случае они поняли самих себя, но не нас. Нет и не может быть никаких гуру, ибо каждому человеку суждено пройти свой, не похожий на другие, путь.

Юнг напоминает нам о том, что боль – это душевные страдания тех, кто пытался «удовлетвориться неполными или неправильными ответами на вопросы, которые ставила перед ними жизнь»[116]. Поэтому, признав свою жизнь ограниченной, свои горизонты узкими, свое видение примитивным, нам остается либо покинуть корабль, либо отправиться в странствие. Что же до тех, кто беспокоится, как отразится их странствие на остальных, им следует напомнить, что лучший способ помочь остальным заключается в том, чтобы сделать свою жизнь настолько понятной, чтобы они могли свободно жить своей собственной жизнью. Юнг признавал, что это утверждение особенно справедливо по отношению к родителям и детям. Рильке пишет:

 

Но вечером вдруг встанет кто-нибудь,

уйдет из дома и пойдет, пойдет —

ведь где-то, на востоке, церковь ждет.

Его проводят, как в последний путь.

А вот другой: привычного жилья

не покидал, далеко не ходил.

Уйдут искать по свету сыновья

ту церковь, про которую забыл[117].

 

После перехода через Перевал середины жизни никто не может сказать, куда дальше занесет нас наше странствие. Мы лишь знаем, что должны взять на себя ответственность за свою жизнь, что путь, которым пошли другие, не обязательно нам подходит, и что то, что мы ищем, в конечном счете находится внутри, а не вне нас. Согласно легенде о Граале, записанной много веков назад, «постыдная вещь – идти дорогой, проложенной другими»[118]. Только изнутри мы воспринимаем побуждения души; и именно повышенное внимание к внутренней, а не внешней истине отличает вторую стадию взрослости от первой. И снова Юнг напоминает нам: «Личностью становится только тот, кто сознательно следует зову внутреннего голоса»[119].

Акт осознания имеет главенствующее значение; в противном случае мы окажемся во власти комплексов. Герою, живущему в каждом из нас, необходимо ответить на призыв к индивидуации. Нам следует отвлечься от какофонии внешнего мира, чтобы прислушаться к своему внутреннему голосу. Если мы позволим себе жить устремлениями души, то станем независимой личностью. Мы можем стать чужими для тех, кто считал, что нас знает, но, по крайней мере, мы больше не будем чужими по отношению к самим себе.

Осознание перехода через Перевал требует отделения представления о самом себе от совокупности интериоризи