Место Раскольникова в кругу персонажей «Преступления и наказания»

Отличительной особенностью художественного построения романов Достоевского является то, что в них главные персонажи и второстепенные всегда различаются очень отчетливо. В наибольшей степени, может быть, эту особенность иллюстрирует «Преступление и наказание», ибо положение Раскольникова в романе таково, что кажется, будто жизнь всех остальных героев протекает как осуществление его, Раскольникова, вымысла. «Теория преступления, сложившаяся в уме Раскольникова — есть попытка разобраться в этом совершенно новом и для него состоянии сновидящего существа среди людей, у которых предположительная жизнь протекает, как осуществление чужого вымысла». (Л. В. Пумпянский)

Существуют исследования, разные по традиции и направлению литературоведческих и философских подходов, но сходящиеся в одной мысли — второстепенные персонажи «Преступления и наказания» предстают как разные «Я» главного героя.

Вяч. Иванов, пожалуй, здесь ближе всех подошел к главной мысли Достоевского о центральном герое «Преступления и наказания»: «Его проникновение в чужое я, его переживание чужого я, как самобытного, беспредельного и полновластного мира содержало в себе постулат Бога как реальности, реальнейшей всех этих абсолютно реальных сущностей, из коих каждой он говорил всею волею и всем разумением: «ты еси». И то же проникновение и чужое я, как акт любви, как последнее усилие в преодолении начала индивидуализации, как блаженство постижения, что «всякий за всех и за все виноват», — содержало в себе постулат Христа, осуществляющего искупительную победу над законом разделения и проклятием одиночества, над миром, лежащим во грехе и в смерти». Не «сочинение» чужого я, а «проникновение», растворение в нем — залог воскресения души, выход к жизни из мертвого «сочинительства». Так, например, в сцене первой беседы с Соней, когда Раскольников «сочиняет» реплики Сони наперед, за ранее утвердившись в мысли о ее помешательстве, он находится во власти призрачного мира своей мечты, иллюзию понимания Сони и самого себя принимает за истинное понимание: «Но кто же сказал, что она не сошла уже с ума? Разве она в здравом рассудке? Разве так можно говорить, как она?» Когда же вместо рассудочного объяснения Сони наступает «проникновение», то и личность Раскольникова обретает, наконец, всю полноту реальной, а не призрачной жизни.

Как же тогда быть с «проникновением» в чужое я Свидригайлова? Если он тоже часть души Раскольникова или вымысел его, то, конечно же, «демоническая» часть — «демонический» вымысел. Можно ли говорить здесь о «проникновении» — узнавании чужого я с любовью? Если рассматривать с точки зрения православного представления о человеке, то безусловно можно. Все люди равны в Боге, равны в грехе, но равны и в спасении, «всякий за всех и за все виноват», Раскольников несет вину за «демонизм» Свидригайлова, потому что это его «демонизм» и он должен принять вину Свидригайлова сознательно и страдать за нее, как за свою. Так понимает Достоевский человека вообще, такова его философская, христианская концепция личности и художественная концепция изображения человека в его взаимоотношениях с окружающим миром. Один человек предстает как все люди, и все люди являют собой как бы одного человека; человек — един во множестве, соборный и самой своей сущности.

Посмотрим, как воплощается в романе эта философская и художественная концепция изображения человека. Начнем с той замечательной встречи, которая выводит Раскольникова в мир людей из его мечтательного и сонного уединении, — со встречи с Мармеладовым. Что же «свое» должен был узнать Раскольников в Мармеладове за время их столь короткого знакомства? Почему-то одно высказывание Семена Захаровича его слушателю особенно запомнилось. «Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти!» — говорит Мармеладов, и через некоторое время снова: «Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти? Нет! Этого вы еще не понимаете...». Именно эти слова вспыхивают в сознании Раскольникова на следующий день после встречи и, главное, как раз непосредственно перед тем, когда он ясно ощутил, что безобразная мечта его требует немедленного воплощения в дело.

«Некуда идти» — фраза, имеющая у Достоевского особый смысл для характеристики душевного состояния его героев: так указывает он на свое образную внутреннюю опустошенность — опустошенность «петербуржца» в том специфическом смысле, который вкладывался писателем в это понятие, а именно — человека, лишенного родной «почвы». Мармеладов ведь не случайно чиновник, т. е., по Достоевскому, порождение Петербурга и одновременно жертва Петербурга — духовного наследника петровских «антипочвеннических» реформ. Раскольников, несущий в себе то же бремя опустошенности, оторванности от «почвы» интеллигентного петербуржца, конечно же, должен был узнать «свое» в этой фразе.

Не следует забывать о главном писательском принципе изображения героев — «всякий за всех», ибо в противном случае настоящие, глубинные связи между ними, самые важные для автора, не будут поняты. Отзвук мармеладовского «некуда пойти» можно найти и в словах Свидригайлова: «Видите, в каком трактиришке все время просиживаю, и это мне всласть, то есть не то чтобы всласть, а так, надо же где-нибудь сесть», — говорит он Раскольникову. И он несет бремя душевной пустоты, то бремя, свободу от которого Мармеладов ищет в пьянстве. Раскольников — в своей теории, а он, Свидригайлов, — в разврате.

В отечественном литературоведении сложилась традиция рассматривать Свидригайлова в качестве антипода Раскольникова. При толковании характера исследователь должен был исходить прежде всего из социального положения героя и из той самой писаревской «совокупности обстоятельств», которая якобы является единственной причиной, побуждающей героя к тому или иному поступку. Раскольников — разночинец, бедняк, вынужденный трудиться, чтобы продолжать занятия в университете; Свидригайлов — состоятельный помещик, барин, белоручка, никогда не знавший труда человек. На этом основании и делался вывод о том, что Раскольников и Свидригайлов совершенно различны по существу. Но для Достоевского гораздо важнее было показать их «общую точку»: «... — Ну, не сказал ли я, что между нами есть какая-то точка общая?»

Почему же писатель считает правым Свидригайлова, когда он говорит об общей точке? По той же самой причине, почему считает правым его же, говорящего о том, что они с Раскольниковым «одного поля ягоды»: ведь так сказал Свидригайлов о своем собеседнике и о себе после их разговора о вечности и о будущей жизни, и если один из них признается, что не верит в будущую жизнь, а другой видит вечность в виде закоптелой комнатки, «а по углам пауки, и вот и вся вечность», то означает это, что они, действительно, «одного поля ягоды». Но — самое главное — Раскольников именно в момент разговора как раз и верит в «пауков» и одновременно боится такой веры, потому-то и отвечает сначала: «Я не верю». Слишком уж близко к сердцу принимает он суждение Свидригайлова о будущей жизни, как будто собственную мысль, произнесенную вслух, узнает он в словах о вечности с «пауками», оттого и восклицает с «болезненным чувством».

Свидригайлов же очень верно почувствовал тон и настроение Раскольникова, сразу понял, что собеседник узнал «свое», поэтому теперь он сознательно настаивает на том, о чем раньше говорил «в задумчивости»: «Справедливее? А почем знать, может быть, это и есть справедливое, и знаете, я бы так непременно нарочно сделал». После этих слов Свидригайлов пристально смотрит на Раскольникова и хохочет — он достиг цели: хотел доказать, что есть между ними «общая точка», что они «одного поля ягоды», и доказал! А суть доказательства в том, что ни у Свидригайлова, ни у Раскольникова нет цельной веры. Молитва и гордость — две противоположности в душе человеческой, как вера и неверие, — так понимал это Достоевский.

Гордость, по Достоевскому, — тот же грех сознательного отделения личности от массы и, следовательно, от Бога. Гордый человек — неверующий человек, отсутствие Бога, пустота безверия в его душе порождают в нем болезненную тоску и желание заполнить эту пустоту хоть чем-то — хоть вещью, хоть идеей. Свидригайлов, например, хотел бы заполнить пустоту «специальностью», как он выражался, т. е. быть «помещиком», «отцом», «уланом», «фотографом», «журналистом». Интересно, что в ряду его «специальностей» оказался «отец», и эта явная несообразность подчеркивает всю безмерность тоски: ну, хоть что-нибудь! Итак, гордость Раскольникова опять же оборачивается «общей точкой» со Свидригайловым.

Гордый человек — праздный человек. «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве, — вот это решение по народной правде и народному разуму, говорилось в речи о Пушкине. — Не вне тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой — и узришь правду. Не в вещах эта правда, не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоем собственном труде над собою. Победишь себя, усмиришь себя — и станешь свободен как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его». Всегда следует вспоминать эти слова писателя, когда на страницах его произведений встречаемся со скучающим, праздным человеком. Свидригайлов тоже именно в этом смысле праздный, а вовсе не по своему социальному положению. В этом смысле и Раскольников праздный, и чиновник Мармеладов праздный, — у всех у них тут «общая точка».

Раскольников, безусловно, не антипод Свидригайлова, их внутреннее сходство в грехе безбожия, гордости и праздности очевидно, как очевидно их общее страдание от сознания подобной праздности; но также, безусловно, существует между ними глубокое различие. Раскольников хотя и думал, может быть, о вечности с «пауками», но ведь и о справедливости вопрошал, и не просто вопрошал, а с «болезненным чувством». Он смеялся над собой после того, как «раба-то Родиона» просил помянуть, но ведь просил же помянуть! Он страдает всей душой, произнося новое слово», душа его вмещает холод и мрак теории и горячность истинного живого чувства. «А равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха — слова эти не из «Преступления и наказания» — из «Бесов», но мысль Достоевского, однажды явившаяся в одном произведении, обязательно перейдет и в другое, и в третье, где-то прозвучит более отчетливо, а где-то — менее.

Так, только одна глава «У Тихона» из романа «Весы» поможет ответить на вопрос, в чем заключается главное различие между Раскольниковым и Свидригайловым в «Преступлении и наказании». Тихон напоминает Ставрогину слова Апокалипсиса: «И ангелу Лаодикийской церкви напиши: сие глаголит Аминь, Свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю трои дела; ни холоден, ни горяч; о если бы ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст моих...», для самого Достоевского эта мысль Апокалипсиса имела огромное значение: человек, способный целиком отдаться какой-либо идее, идее-чувству (будь это даже холод совершеннейшего атеизма), скорее, обретет Бога, чем равнодушный и оттого скучающий.

Свидригайлов в «Преступлении и наказании» тоже равнодушен, скучает и только лишь тепл, и тоже не хочет быть только теплым. Не случайно он хочет в жизни найти «нечто всегдашним разожженным угольком в крови пребывающее». Но жизни самой ему не дано, он тоже сможет лишь уничтожить себя. Вот в этом и состоит главное отличие его от Раскольникова, ибо последний то холоден, то горяч, но никогда не тепл, и его, по словам Порфирия Петровича, «жизнь вынесет». Раскольникова Бог сберег, поэтому он преодолел в себе свидригайловскую гордость и праздность, свидригайловский демонизм, нашел любовь и жизнь, а значит — себя в себе.

Есть в «Преступлении и наказании» персонаж, который, подобно другим, имеет «общую точку» с Раскольниковым, только в отличие, например, от Свидригайлова или от Сони Мармеладовой персонаж этот не вызывал особого интереса у пишущих о романе. Речь идет о Катерине Ивановне — жене, а потом вдове чиновника Мармеладова. В системе образов произведения ей обычно отводится место некоего «униженного и оскорбленного» человека, бедствия которого до того доходили, что стало «уже некуда больше идти», и, в конце концов, от тех бедствий и горя она сходит с ума. Кажется, все сказано, больше с Катериной Ивановной не происходит ничего, но за тем, что с ней происходит, скрывается мысль писателя опять же о... гордом человеке. По отношению к Катерине Ивановне вроде бы подобные сопоставления неуместны — нельзя же ее, как Свидригайлова, назвать гордым и праздным человеком! Но ведь нельзя и оставить без внимания те особенности ее изображения писателем, которые в его творчестве несут в себе особый, характерный только для Достоевского смысл, — знак, отмечающий главные внутренние свойства личности. Ей «некуда идти»: «Можете судить потому, — говорит Мармеладов о ней, — до какой степени ее бедствия доходили, что она, образованная и воспитанная и фамилии известной, за меня согласилась пойти! Но пошла! Плача и рыдая, и руки ломая пошла! Ибо некуда было идти».

О гордости Катерины Ивановны в романе упоминается постоянно и даже приводится довольно пространное рассуждение на эту тему, как бы размышление о природе ее гордости. Кажется, выделенные Достоевским слова «гордость бедных» все объяснили в Катерине Ивановне — бедность всему причиной, оттого и гордость. Но своеобразие художественной манеры Достоевского таково, что произнесенное им однажды слово-знак обязательно повлечет за собой соответствующее развитие характера. «Смирись, гордый человек <...> Смирись, праздный человек <...> Не вне тебя правда, а в тебе самом», — говорит Достоевский всем удалившимся от «почвы», независимо от того, являются ли они «гордыми» и «праздными» в общепринятом смысле или только в его собственном.

Катерина Ивановна, следовательно, будет искать правды в вещах и явлениях внешних. Действительно, эти «бестолковые» поминки показаны в романе настоящим «внешним явлением», в особенности по отношению к покойнику, ибо затевались все-таки не для того, чтобы «не осудили», а что бы «показать всем этим «ничтожным и скверным жильцам», что она не только «умеет жить и умеет принять», но что совсем даже не для такой доли и была воспитана». На этих поминках и Раскольников превращается в совершенное «внешнее явление», должное демонстрировать скверным жильцам «особенную дружбу» к бедному покойнику, и тем самым странным образом воспринимается Катериной Ивановной в одном ряду с Лужиным которому приписывается «преданность ее семейству». Но самое главное «внешнее явление», самая главная и спасительная для гордости вещь, к которой устремлена Катерина Ивановна, — похвальный лист.

Похвальный лист Катерины Ивановны — самая яркая и самая фантастическая деталь всего «Преступления и наказания». Вначале как вполне обычная бытовая подробность он возникает в рассказе Мармеладова о своем семействе: «Медаль... ну медаль-то продали... уж давно... гм... похвальный лист до сих пор у ней в сундуке лежит, и еще недавно его хозяйке показывала, — говорит он Раскольникову». Здесь пока еще похвальный лист вещь в ряду других вещей, еще незаметно его необычайного значения для Катерины Ивановны. Но в сцене поминок он появится снова и теперь уже отчасти «фантастично»: «Неизвестно каким образом, — пишет Достоевский, — вдруг очутился у нее в руках тот самый «похвальный лист о котором у Раскольникова еще покойник Мармеладов... Похвальный лист тотчас же пошел по рукам пьяных гостей, чему Катерина Ивановна не препятствовала». И уже совсем «фантастично» его появление в комнате Сони, куда приносят умирающую Катерину Ивановну. «И каким образом этот «похвальный лист» очутился вдруг на постели, подле Катерины Ивановны?» — удивляется автор вместе с Раскольниковым. Ведь Катерина Ивановна вышла из дому совершенно не в своем уме, вещей она не собирала, взяла было сковороду, чтобы бить в нее вместо музыки, но и ту, вероятно, потеряла. Где уж тут уцелеть листу! Но он-то как раз и уцелел, ибо без него не существует и Катерина Ивановна, вернее, она не мыслит себя существующей.

Вот в этом и состоит ее «общая точка с Раскольниковым — она тоже «сочинительница», «фантастический и нетерпеливый человек жаждет спасения пока лишь преимущественно от явлений внешних», горда и праздна в том смысле, в каком горды и праздны и Раскольников, и Мармеладов, и Свидригайлов. Она так же удаляется от Бога, как и Раскольников в тот момент, когда усмехнулся просьбе своей помолиться за «раба Родиона»: «Что? Священника?.. Не надо... Где у вас лишний целковый?.. На мне нет грехов!.. Бог и без того должен простить... Сам знает, как я страдала!.. А не простит, так и не надо!..», — говорит умирающая Катерина Ивановна.

Человека, удалившегося от Бога, подстерегает безумие. «Сказал безумен в сердце своем: «нет Бога» (Пс. 52, 2). Катерина Ивановна непременно должна была сойти с ума, и, конечно же, не из-за «совокупности обстоятельств», а следуя логике характера «гордого» человека, по Достоевскому. Кто же у Достоевского, если он «гордый», «праздный» безбожник, — не безумен! Свидригайлов видит привидения и знает сам, что болен: «Я согласен, что привидения являются только больным: но ведь это только доказывает, что привидения могут являться не иначе как больным, а не то, что их нет самих по себе»,— признается он Раскольникову. И «сочинительство» самого Раскольникова, его теория, его диалектика не что иное, как бред безумца (подобная же теория в свое время сведет с ума Ивана Карамазова).

Такое понимание характера Катерины Ивановны позволяет точнее определить ее место в системе образов романа: Катерина Ивановна — одна из тех, с кем главный герой един в грехе и в смерти, но с ней же он един и в воскресении и в жизни (как один человек со всеми людьми), потому что Раскольников хотел, чтобы Бог услышал его именно в ее молитве, которую она ежедневно вслух произносит вместе с маленькими Колей и Лидочкой: «Боже, прости и благослови сестрицу Соню». «И раба Родиона», — просил он.

Исходя из философской концепции человека Достоевского — единого во множестве, памятуя, что именно таким он воплощен в художественной структуре романа, можно попытаться объяснить и «труднообъяснимого» Порфирия Петровича. Обычно его представляют неким законником и ретроградом, — что, скорее всего, и верно, только не имеет никакой связи с главной идеей о человеке у Достоевского. Как же соотносится Порфирий с концепцией «всякий за всех», не имея сюжетных связей ни с кем из действующих лиц романа, кроме одного Раскольникова?

У Порфирия, действительно, роль особая (потому и сюжетных связей мало) — он единственный, способный «сочинить» «сочинителя», т. е. Раскольникова; только лишь к этому и сводится вся его роль в романе. «Дело следователя ведь это, так сказать, свободное художество, в своем роде-с или вроде того...». За это-то самое «художество» и ненавидит Порфирия Раскольников, именно ненавидит, а не боится, ибо страх возмездия за преступление не столь уж велик в нем, уязвлена в нем гордость «сочинителя», которого самого «сочиняют». Раскольников исчислен, измерен и определен Порфирием, отчего самолюбие его страдает безмерно.

В «художествах» Порфирия выявляется внутренняя сущность не столько «сочиняемого» им Раскольникова, сколько самого Порфирия Петровича. Уже в том, что он так увлечен «художеством», разбирая чужую душу по черточкам, есть некий знак. Да, таков он и есть и такова его «общая точка» со всеми, кому в романе «идти некуда». Путь, с ясной целью и в то же время не имеющий конца,— один, это путь к Богу. Оттого Соне, например, всегда есть куда идти, даже концом романа путь ее не завершен. Так же точно и Раскольников, обретая жизнь, обретет и незавершаемый путь. Порфирий, например, — человек законченный. Он сам о себе эти знаменательные слова произносит: «Я знаете... законченный человек, закоченелый человек-с». А законченному человеку, конечно же, «идти некуда», потому и узнается в нем свидригайловское стремление к тому, к чему привязаться было бы можно, хотя бы по привычке.

Многое в Порфирии Петровиче от «гордого» человека, очень многое, даже, может быть, более, чем во всех других героях «Преступления и наказания», и, главное, он сам сознает это вполне отчетливо. Словно о нем сказано Достоевским: «Он пока всего только оторванная, носящаяся по воздуху былинка. И он это чувствует и этим страдает, и часто так мучительно!» Он «петербуржец» в том характерном смысле, который видел писатель в этом понятии, и не случайно отчество имеет Петрович (само имя Петр для писателя всегда значимо). Не случайно он холостой и бессемейный, даже «бездомный» — совсем без «почвы» показан Достоевским. А доказательством тому, что Порфирий это чувствует и этим страдает, служит его напутствие Раскольникову, произнесенное с затаенной грустью «законченного» человека, который видит перед собой того, кто «веру иль Бога найдет», кто горяч, а не только лишь тепл, как сам он теперь: «Кто я? Я поконченный человек, больше ничего. Человек, пожалуй, чувствующий и сочувствующий, пожалуй, кой-что и знающий, но уж совершенно поконченный. А вы — другая статья: вам Бог жизнь приготовил (а кто знает, может, и у вас так только дымом пройдет, ничего не будет)». Этим «и у вас» открылся весь Порфирий, за союзом «и» он сам стоит, и он хотел «живую жизнь», веру и Бога найти, да только все «дымом прошло».

В человеке, по Достоевскому, должна быть «общая точка» с другими людьми не только в «гордости», болезни сознания, «цивилизации» (которую в современной писателю России символизирует город-призрак без «почвы» — Петербург), но и в непосредственных ощущениях, в любви и в вере — такого человека «жизнь вынесет». У Порфирия, например, нет «общей точки» с человеком непосредственных ощущений или была, но утратилась — дух «цивилизации», дух Петербурга пересилил. У Раскольникова — есть: он един с Соней в ее вере, с Катериной Ивановной в ее молитве, един с Мармеладовым, когда тот надеется на прощение грешников, забыв на мгновение о своем «некуда идти»: «И всех рассудит и простит, и добрых и злых, и премудрых и смирных... И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: «Выходите, скажет, и вы! Выходите пьяненькие, выходите слабенькие, выходите скоромники!» И выйдем все, не стыдясь, и станем». Человек — «горд», отмечен печатью первородного греха, ибо восхотел иметь все свое от себя, творить мир вне Слова. Но человек также заключает в себе образ и подобие Божье и, если не утратит его, несмотря на «гордость» и «праздность», найдет в себе силы смириться, найдет себя во всех с любовью и найдет себя в себе, то обретет «живую жизнь».

 «Солгал-то он бесподобно, а на натуру-то и не сумел рассчитать»

Раскольникова увлек идеал сильной личности, стоящей над безликой массой «тварей дрожащих». У него страстное желание войти в число «сильных мира», но преступлением Раскольников поставил себя в такую позицию, что примкнуть к миру людей, живущих по его теории (Лужин, Свидригайлов), он не может.

— Что же помешало Раскольникову жить по теории, созданной им? Раскаивается ли Раскольников в преступлении?

(Разговор Раскольникова с Дуней перед тем, как он пойдет «предавать себя»: «Преступление? Какое преступление?» — вскричал он вдруг... в бешенстве...»; признание Соне: чем я виноват перед ними?.. Они сами миллион людей изводят, да еще за добродетель почитают...»

Размышления героя на каторге: «Совесть моя спокойна». Слова автора: «О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя...»

И после преступления Раскольников не признает себя виновным, продолжает верить в свою теорию, оправдывающую «кровь по совести». Официальный суд и юридическое наказание ничего не решали в его судьбе: в своем преступлении он не раскаивается.)

— Чувствует ли он себя в позиции «сильного»? Нет. И вовсе не из-за того, что разочаровался в своей теории, что раскаялся в преступлении, что понял свою вину. Какова же истинная причина? В чем упрекает себя Раскольников?

(Эпилог: «Ну чем мой поступок кажется им так безобразен? — …Вот в чем одном признавал свое преступление: только в том, что он не вынес его и сделал явку с повинной».

Его размышления после встречи с мещанином: о «настоящем властелине, которому все разрешается... Повинуйся дрожащая тварь — и не желай, потому — не твое дело». Итак, убеждаемся, что Раскольников не разочаровался в идее, а страдает от того, что не вынес идеи, вдохновившей его на преступление, и сделал «явку с повинной». Герой стыдится своей человечности. Сознание, что он «вошь», как и все, а не избранный человек, заставляет его глубоко страдать.)

— Центральными эпизодами романа, раскрывающими борьбу героя со своей «натурой», способной к состраданию и чуткой к несчастьям людей, являются встречи Раскольникова с Порфирием Петровичем. Рассказать о первой встрече Раскольникова со следователем (причины, поведение, вывод).

(«Идея» продолжает воздействовать на ум Раскольникова. После убийства он, во что бы то ни стало, хочет победить «болезненно раздраженную натуру свою», побороть ощущение преступности, доказать себе, что он не «тварь дрожащая». Именно с этой целью «доказать» отправляется Раскольников к следователю Порфирию Петровичу. Обратное внимание на фальшивость поведения Раскольникова Разумихиным, на его мысли, когда он думает о предстоящем разговоре со следователем: «Этому тоже надо Лазаря петь... — Сердце стучит, вот что нехорошо!» Ощущение ловушки переживает Раскольников. Он окружен людьми, поэтому молчание его будет ненатуральным. И Раскольников старается «натуральнее петь».)

— Зачитайте авторские ремарки в разговоре Раскольникова с Порфирием Петровичем при первой встрече.

(Живая душа, человеческая природа в герое сопротивляются идее о праве сильной личности, но и с самим собой.)

На второй поединок с Порфирием Петровичем Раскольников идет, преследуя единственную цель: «...хоть на этот раз во что бы то ни стало победить раздраженную натуру свою». Рассказать о второй встрече со следователем, сделайте вывод.

— Третья встреча (ч. 4, гл. 2). Почему Раскольников требует, чтобы Порфирий Петрович допрашивал его «по форме».

(Раскольников хочет победить не только следователя, но и самого себя, ощущение преступности в себе самом. Он делает в этой борьбе ставку на ум, логику, «арифметику». Логика мысли Раскольникова сильна, «казуистика его выточилась как бритва». Победить свою натуру и следователя Раскольников хочет, опираясь именно на свою систему взглядов. Вот почему он требует допроса «по форме».)

— Зачитайте эпизод, где Порфирий Петрович объясняет Раскольникову, почему «преступник не убежит». Проанализируйте его.

(Рассуждения следователя убеждают нас, что он разгадал характер Раскольникова. Порфирий Петрович не хочет допрашивать «по форме», понимая, что поймать Раскольникова с помощью допроса «по форме» нельзя. Он делает ставку на его живую душу. Вот почему вместо официального допроса «по форме» — болтовня, хитрая и расчетливая, ставящая целью вывести Раскольникова из внутреннего равновесия, встревожить его. Следователь ведет тонкую игру. И Раскольников, для которого «ясно как день, справедливо как арифметика», что убийство, совершенное им, — «не преступление», когда уничтожены все улики, в споре с Порфирием Петровичем «проговаривается».)

— Итак, что же помешало Раскольникову жить по его теории, почему герой «сделал явку с повинной»? Почему Порфирий Петрович говорит: «Солгал-то он бесподобно, а на натуру-то и не сумел рассчитать»?

(Раскольников разочарован в себе, а не в своей теории, он по-прежнему верит в свою «идею», оправдывающую «кровь по совести», не признает себя виновным перед законами мира сего и не раскаивается в преступлении. Герой презирает себя за то, что не вынес свое преступление и сделал явку с повинной, страдает от сознания, что не может отнести себя к разряду «право имеющих», что он «вошь», как и все.

Холодная мысль («арифметика», «диалектика») Раскольникова столкнулась с его натурой способной к состраданию, чуткой к несчастьям людей. Побороть в себе ощущение преступности, победить натуру Раскольников не смог. Человеческая природа, его натура не выдерживает мучительного чувства преступности, он все время проговаривается, выдает себя. В романе утверждается мысль о противоестественности преступить принцип человечности. Во внутренней борьбе Раскольникова натура берет верх, и ему ничего не остается, как «сделать явку с повинной».)

— Проследим эту борьбу по тексту романа. Какие ощущения возникли у Раскольникова в первый день после убийства? (ч. 2, гл. 1-2)

(Раскольников испытывает чувство разъединенности с людьми, отчуждения от них. Раскольников убежден, что прежнее, обыкновенное его положение в жизни неотвратимо утрачено).

— Расскажите о встрече Родиона Раскольникова с родными (ч. 3, гл. 3). Что с особенной силой почувствовал и понял Раскольников при встрече с матерью и сестрой? В чем смысл авторских ремарок?

(С помощью ремарок чувствуем за словами Раскольникова его душевное состояние, которое противоречит его словам. Герой волнуется, испытывает раздражение, досаду, смущение, слово вдруг передает быструю смену чувств и мыслей Раскольникова. Видим его раздвоенность, противоборство в душе. Разговор с родными для Раскольникова — пытка, он убеждается, что после совершенного им убийства искренние отношения с родными невозможны, так идет разрыв Раскольникова с матерью и сестрой.)

— Достоевский утверждает, что Раскольников признался в убийстве потому, что не выдержал «мучительного ощущения» разъединенности с людьми. Докажите текстом романа: расскажите о поведении и поступках героя в первый день после болезни (ч. 2, гл. 6-7). Какое желание возникло у него, когда он пришел в себя?

(Желание бежать. Он не знал и не думал о том, куда идти, он знал одно: что все это надо кончить сегодня же, за один раз... Разомкнутость с людьми невыносима. И вот, выйдя на улицу, Раскольников хочет заговорить с прохожими, залезает в толпу мужиков... ищет общения с людьми, но никто не обращает на него внимания.

Как только Раскольников находит утраченную связь с людьми, в его душе появляется чувство «вдруг прихлынувшей полной и могучей жизни». Это происходит, когда он помогает отнести домой умирающего Мармеладова, помогает его семье.

Пропадает ощущение преступности, появляется вера в жизнь. Раскольникову показалось, что и ему «можно жить,... что не умерла его жизнь вместе со старою старухой». Но последующая вскоре встреча с матерью и Дуней убеждают его в том, что после преступления прежние открытые чувства и отношения уже невозможны. Вспомните, Раскольников зайдет к Соне перед тем, как идти с повинной, и сам себе скажет: «Нет, — мне слез ее надобно было... надо было... на человека по смотреть». Итак, самое сильное ощущение Раскольникова — тоска по человеку, желание найти потерянную связь с людьми, самое страшное наказание — ощущение отчужденности от людей.)

— Сам Достоевский в письме к Каткову М. Н. писал, что Раскольников вопреки убеждениям принужден «хотя погибнуть на каторге, но примкнуть опять к людям; чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством... замучило его».

(Раскольников не выдерживает разъединения с людьми и признается в преступлении. Гуманистическая мысль Достоевского: самое страшное наказание для человека — одиночество, человек может быть счастлив только с людьми. Волчьи законы общества, порождающие индивидуалистические идеи и теории, противны природе человека и человечности.)