Первый налёт немецких стервятников

Г.В.Вальский.

 

 

 

 

Ритмические строки

Гатчина

 

2009

 

 

Ритмические строки

Предисловие а втора. Отзываясь время от времени на события текущей жизни стихотворными строками, я, начиная с весны 1942 г., записывал некоторые из них в “Общую тет-радь”. Эта тетрадь сохранилась до сих пор, правда, в весьма потрепанном виде. Мне захотелось, пользуясь современной техникой, восстановить эти памятные для меня записи и при-дать им форму небольшой книжки. Я понимаю, что эта книжка может представлять интерес только для меня самого и для достаточно близких мне людей и, может быть, отчасти для тех, кто оказался упомянутым в моих стихах.

Записи, в основном, расположены в хронологическом по-рядке, но некоторые из стихов подвергались более поздней до-работке.

 

Г.В.Вальский.

Гатчина

 

2009

 

Вместо вступления

 

 

Бряк! – упала ложка,

За нею – поварешка.

Сразу же две вилки

Поднесли носилки,

Положили ложку

Вместе с поварешкой.

В лазарет их понесли,

По дороге их трясли…

Бряк! – упала ложка.

За нею – поварешка.

Сразу же две вилки…

        (и т. д.)

 1940 г.

 

 

Школьные годы

  Война

 

Гитлер, Геббельс, Риббентроп,

Разобьете вы свой лоб

Об гранитную стену,

Об Советскую страну!

1941 г.

 

ГИТЛЕРУ КАПУТ

 (Акростих)

 

Г итлер сам в поход собрался

И собрал своих друзей,

Т ихо к Родине подкрался,

Л етом стал он перед ней.

«Е сли только я сумею

Р овно кошка налететь,

У ж тогда через неделю

К оролем я буду здесь».

А сейчас кровавый Гитлер,

П росчитавшись, как нигде,

У теряв друзей убитых,

Т реплет к западу, к себе!

Село Аспа Уинского р-на

Молотовской (Пермской) области, 1942 г.

ПЕРВЫЙ НАЛЁТ НЕМЕЦКИХ СТЕРВЯТНИКОВ

НА ТИХВИН

 

Отгремела дневная работа,

И над Тихвином всходит луна.

Стих вдали ровный шум самолёта,

Воцарилась везде тишина.

Люди спят, не снимая одежды,

Все готовы к тревоге ночной…

Очень мало сегодня надежды

На обычный и тихий покой.

Люди спят, но не спит наблюдатель,

Находясь на обычном посту.

Пулемёт, его верный приятель,

Чёрным дулом глядит в темноту.

Город будто бы весь вымирает,

Лишь шумит у плотины река.

Всю окрестность луна заливает,

И не видно нигде огонька.

 

Я проснулся от резкого шума:

Химзавод лихорадочно выл,

А на станции, точно безумный,

Ему хор паровозов вторил.

Мы на улицу быстро выходим.

Паровозы, сирены гудят,

А с ночного сентябрьского неба

Звёзды, слабо мерцая, глядят.

Вот и кончились звуки тревоги,

И везде тишина настаёт.

Я стою посредине дороги…

Чу!… Фашистская муха поет.

На борту наблюдательной вышки

Пулемёт на врага устремлён.

Там сверкают короткие вспышки,

И врезается в небо огонь.

Звёзды яркие в небо взлетают,

Это – чётки пристрелочных трасс.

Самолет высоту набирает:

Испугался непрошеный «ас»!

Вдруг смотрю: на темнеющем небе

Засветилась вторая луна.

Настоящая меркнет пред нею –

Город весь освещает она.

Удирает обратно стервятник,

Осветительный сбросив снаряд.

И ему с наблюдательной вышки

Пулемёты вдогонку палят.

Скоро тихо над городом стало.

Паровозы запели отбой.

Постояв и послушав, устало

Мы пошли, будто тени, домой.

 

Лишь забылся я в мягкой постели,

Снова слышу: тревога гудит.

Всех бужу я, пальто мы надели,

Вышли все, только брат младший спит.

Где-то воют моторы. Я слышу:

Звук не наш, это немцы летят.

Вот они пролетели над крышей

И над Тихвином грузно кружат.

Заработали вновь пулемёты,

Но высóко летели враги.

Я их видел: пяток самолётов

Тихо делал большие круги.

Ясно слышен певучий их рокот…

Вдруг раздался пронзительный свист,

А за ним ужасающий грохот!..

То немецкие бомбы рвались.

Мама Славку будить побежала,

Я скорей приклонился к земле,

Снова в воздухе вдруг засвистало,

Я увидел три вспышки во мгле.

Снова грохот ужасный раздался,

Прокатился по крышам домов.

Мне казалось, весь мир содрогался…

Вспышки, грохот и бомб страшный рёв.

Я вскочил. Брат и мама выходят…

Вот опять где-то грохнул удар…

Мы сидели в кустах в огороде,

И оттуда был виден пожар.

Разгорался сначала он ярко,

Но пожарные прибыли в срок,

Вся дружина работала жарко,

В ход пошли и вода и песок.

Всё погасло. А пёс наш, несчастный, –

Он метался вокруг по песку:

То он лаял на мир безучастный,

То скулил, нагоняя тоску.

Где-то хлопала громко зенитка,

В небе шарил прожектора луч,

И по небу серебряной плиткой

Проплывала луна мимо туч.

Очень долго последний стервятник

Всё летал над родным городком,

Наконец, повернул он обратно…

Мы сидели, дрожа, под кустом.

 

Вот не слышно немецкого гула,

Пулемёты на вышке молчат.

Их четыре сверкающих дула

В темноту напряжённо глядят.

Стихли звуки отбоя тревоги,

Потихоньку пошли мы домой

Еле-еле ворочались ноги…

Сокращён был наш отдых ночной.

Не оставим вас, гады, в покое!

Будем биться и мстить до конца.

Отомстим за ночные разбои

И сотрём вас с земного лица!

 

Село Аспа Уинского р-на

Молотовской (Пермской) области, 1942 г.

ВЕСНА

Всё меньше хмурых зимних дней,

Всё ярче солнышко сверкает,

Набухли почки тополей,

На ивах тоже набухают.

Весна идёт. Бегут ручьи.

Заметно снег алмазный тает.

Щебечут звонко воробьи,

У гнёзд заботливо летая.

Повсюду льётся вешний гам.

Мы с юга ждём гостей пернатых –

Готовы домики скворцам,

Но нет жильцов ещё крылатых.

Прозрачна неба синева,

Уже грачи кричат из лога.

Не ездят больше по дрова –

Вконец испортилась дорога.

Несётся весть во все концы

Весенним радостным потоком:

«Из тёплых стран летят скворцы!»

Теперь до лета недалёко.

 

Село Аспа Уинского р-на

Молотовской (Пермской) области, 1942 г.

ОСЕНЬ

Совсем недавно мы в реке

Купались – брызги поднимали,

Ходили в лес и налегке

Малину в кружки собирали.

В лесу стоял весёлый шум,

Пичужки сердце веселили.

И там, свободные от дум,

Мы час досуга проводили.

Но время не стоит, – идёт.

Вот четверть года пролетела…

Уж ночью лужи тонкий лёд

Затягивает плёнкой белой.

Стал ýже серый круг небес,

И мир как будто хмур и тесен.

Печально смотрит тёмный лес,

Не слышно звонких птичьих песен.

И сеет мелкий дождь подряд,

С ветвей стекают капли-слёзы.

Качаясь, голые стоят

Осины, липы и берёзы.

Гордятся зеленью своей

Теперь лишь сосны, пихты, ели…

Прошло уже немало дней,

Как гуси к югу пролетели.

Не слышно ласточек, скворцов,

Обеспокоены синицы,

От страшных зимних холодов

На юг летят почти все птицы.

По крыше мелкий дождь шумит,

Осенний ветер тяжко воет.

Куда ни глянь – душа болит

И неприятно сердце ноет.

Повсюду лужи, грязь, вода –

Однообразие в природе.

Неужто с этих дней всегда

Быть суждено такой погоде?

Нет! Скоро к нам придёт зима.

Гляди: снежинки полетели.

И будет царствовать она

Под треск мороза, вой метели.

 

Село Аспа Уинского р-на

Молотовской (Пермской) области, 1942 г.

К ДНЮ ПЕРВОГО МАЯ

 

Текут года стремительной рекою…

Три года длится грозная война…

И, как всегда, обычною порою

Приходит новая военная весна.

 

Под гул жестоких огненных сражений,

Под вой и свист снарядов, пуль и мин,

Под треск взлетающих на воздух укреплений,

Под рёв моторов боевых машин

 

Советский воин третий раз справляет

День смотра боевых рабочих сил,

Чтоб враг, жестокие удары получая,

На деле эти силы ощутил!

 

А нам не слышно грома боевого,

У нас в тылу – покой и тишина,

И, как всегда, для праздника большого

Оделась флагами огромная страна.

 

Тихвин, 1944 г.

 

В АРТЕКЕ

НА АЮ–ДАГ (На Медведь-гору)

 

Крыма Южного просторы –

Дивный край страны.

Море, парк и эти горы

Нам страной даны.

Мы покинули сегодня

Свой весёлый дом,

С лёгкой песнею походной

В горы мы идём.

Эй, ребята пионеры!

Твёрже каждый шаг!

Покорим сегодня серый,

Старый Аю-Даг!

Глубоко под нами хлещет

По камням прибой,

Флаг над лагерем трепещет

В дымке голубой,

Живописно тропка вьётся

Вдоль суровых скал,

Наша песня вдаль несётся,

Чтоб Артек слыхал:

Эй, ребята пионеры!

Твёрже каждый шаг!

Покорим сегодня серый,

Старый Аю-Даг!

Цель близка. Повеял ветер.

Труден путь вперёд,

Но преграды, все на свете,

Пионер пробьёт.

Сквозь гранитные завалы

Будет путь пробит,

Над вершиной Аю-Дага

Алый флаг взлетит!

Эй, ребята пионеры!

Твёрже каждый шаг!

Покорим сегодня серый,

Старый Аю-Даг!

Крым, Артек, 1944 г.

 

ШУТОЧНОЕ НОВОГОДНЕЕ ПОЖЕЛАНИЕ

ЛУКЬЯНОВУ АНАТОЛИЮ

О, Толя, тебя от души поздравляю,

Тебе, как и многим, я счастья желаю.

Но что бы такое ещё пожелать?

Вот ты драгоценности любишь искать:

Коллекцию крымских камней собирая

И редким себя счастливцем считая,

В обычном кальците ты видишь топаз

И скоро найдёшь в диорите алмаз.

По этому поводу шлю я посланье,

И пусть не обидит тебя пожеланье.

В тёмную ночку под Новый год

Желаю тебе я увидеть грот.

Грот этот будет в скале находиться,

Где зверь не проходит, не носится птица;

Только волна там угрюмо шумит,

Да в брызгах солёных солнце блестит.

Грот этот чёрный пленит тебя тайной –

Тихой, неведомой, необычайной.

Словно железо огромный магнит,

Грот этот чёрный тебя приманит.

Сердце мечтою твоё загорится…

Зная, что с суши туда не пробиться,

Ты быстро одежду кидаешь в кусты

И в море с обрыва бросаешься ты.

Волны и ветер плыть не мешают,

Руки легко гребни волн рассекают;

Приятно скользишь и плывёшь без труда:

Голое тело, морская вода.

К чёрному гроту ты подплываешь,

Сразу на камень большой вылезаешь,

С камня на камень взбираешься ввысь

И в полутьме находишь карниз.

Вот пробираешься скользким карнизом…

Что же ты видишь? Как будто нанизан

Или нарочно в расщелину вбит

Жёлтый, красивый, большой лимонит.

Сердце твоё, как мотор, застучало…

Но лимонит – это только начало.

Дальше ты видишь обычный хрусталь –          

Светлый, прозрачный, огромный кристалл.

Дальше видны аметисты, топазы –

Сколько сокровищ собралось тут разом!

Так вот что загадочный грот затаил…

Ярко сияет жёлтый берилл.

Своды чудесного грота и плиты

Сотнями редких каменьев покрыты.

Всюду яхόнты-рубины горят,

Там изумрудов сверкающий ряд.

Бисером мелким алмазы сияют,

Как яркие звёзды, брильянты сверкают…

В дрожащую руку брильянт ты зажал

И, как сумасшедший, назад побежал.

Трудно понять, как ты вниз не сорвался,

Тут бы немедленно с жизнью расстался:

Острые камни видны под тобой,

Какие–то кости на глыбе большой.

Волны шумят, по камням пробегая…

Но чьи это кости на глыбе у края?

Быть может, здесь кто-нибудь раньше бывал,

Сокровища, может быть, эти видал,

Но только с карниза случайно скатился,

На каменной глыбе с жизнью простился?

Но хватит. Довольно о том размышлять,

Надо скорее на свет вылезать.

Выход из грота узкий, высокий,

Виден и берег тебе недалёкий.

Ты смотришь на берег сквозь узкий просвет.

А где же одежда?.. Одежды-то нет…

Вдали по дороге Вера шагает,

В руках её галстук твой красный мелькает,

Одежду твою в узелочке несёт

И скрылась, свернув за большой поворот.

«Что теперь делать, куда мне деваться?

Как мне нагому в Артек возвращаться?

Ведь там утонувшим считают меня.

А как же Смоленск? Родная семья?»

Мысли твои, точно птицы, помчались,

Пальцы твои незаметно разжались:

Яркий брильянт, звонко стукнув, упал,

В пучине угас драгоценный кристалл.

Мелко дрожало озябшее тело,

Вдруг зашаталось и… вниз полетело...

«Смерть! Это смерть! Больше выхода нет».

А волны печально шумели в ответ:

«Горе тому, кто сюда попадает,

Многих счастливцев здесь смерть ожидает,

А тот, кто живым из грота уйдёт,

Уж больше его никогда не найдёт!»

Волны умолкли… И тут ты проснёшься,

В трусах на зарядку бегом понесёшься

И скажешь себе: «Значит, это во сне…

Какой удивительный сон снился мне!»

Крым, Артек, 1944 г.

К 1945 году

 

Пусть ясно работает мысль человека,

Пусть твёрдо на землю ступает нога,

И год сорок пятый двадцатого века

Пусть явится годом разгрома врага!

Крым, Артек, декабрь 1944 г.

 

 

ПОСЛАНИЕ КАДИКУ (Аркадию)

 

 

Привет тебе, двоюродный братишка!

Услышь мой голос в грохоте огня

И, хоть на миг, при орудийной вспышке

В батальном громе вспомни ты меня!

 

Горжусь тобой, советским офицером,

И вспоминаю жизнь перед войной…

Закрыв глаза, в тумане вижу светло-сером

Кусты и речку с тихою водой.

 

Промчались годы детского досуга,

Пришёл войны с захватчиками час.

И вот уж пятый год не видим мы друг друга,

Лишь только письма связывают нас.

 

Пишу письмо тебе я издалёка.

У нас уже давно глубокий тыл.

Но нет таких, кто б даже с Дальнего Востока

За ходом наших армий не следил.

 

Где ты сейчас? Быть может, в Кенигсберге,

А может быть, к Штеттину держишь путь,

Но захотелось мне хоть часть своей энергии

Тебе в конверт почтовый завернуть.

 

Пускай письмо тебе умножит силы,

И крепче ты в руках сожмёшь свой меч,

Пусть лягут фрицы на пути твоём в могилы,

Не лягут если – ты заставишь лечь!

 

Громи врага проклятого повсюду,

Кромсай чужую землю, не щади,

Круши броню его, как хрупкую посуду,

И помни, что победа впереди.

 

Быть может, ты в ближайшие недели

Войдёшь победной поступью в Берлин

И вспомнишь год, когда захватчики хотели,

Заняв большую часть родных равнин,

 

Войти в Москву, советскую столицу,

И тем сломить упорство наших сил,

Но просчитались кровожадные арийцы,

И в наших землях праздник наступил.

 

Враги узнали “прелести” вторженья,

Дрожит земля германская кругом;

Им, кроме моря, нет путей для отступленья,

А там они знакомятся со дном.

 

И на земле, и в воздухе, и в море,

И днём и ночью, летом и зимой

Пощады нет кровавой гитлеровской своре,

И тает тень фашизма над землёй.

 

Всё ближе долгожданная минута

Его кончины верной, роковой,

Когда под залпы орудийного салюта

Вернёшься ты с победою домой.

 

Тихвин, апрель 1945 г.

 

 

К НАМ В ДВЕРИ ВЛОМИЛИСЬ…

 

 

К нам в двери вломились,

Незваные гости…

А нынче их кости

Гниют на погосте.

Бронёй скрежетали

Железные танки –

От них на полянке

Ржавеют останки.

Носители свастики –

Чёрные птицы –

Теперь наклевались

Земли и водицы.

Эсминцы, подлодки

И прочие «рыбы»

На дне превратились

В застывшие глыбы.

Все в гости к нам лезли,

И сами не рады:

Теперь мы разрушим

Любые преграды.

Не прячьтесь по норам,

Кровавые звери!

Настала минута

Взломать ваши двери!

Заставим мы вашу

Звериную шайку

Теперь поплясать

Под свою балалайку.

Немало вы нам

Причинили утраты,

Так всё до последней

Отстроите хаты.

А если удастся

Схватить атамана,

Народу на суд

Отдадим как тирана.

И если его разорвут,

То поверьте:

Достоин он более

Варварской смерти!

 

Тихвин, апрель 1945 г.

 

 

МАЙСКАЯ ПЕСНЯ

 

 

Да здравствует Первое мая –

День юных сердец торжества!

Цвети ты, земля трудовая,

И пой о Победе, весна!

Пусть ветер в цветущей дубраве

И дождик, собравшийся лить,

Вдруг грянут ту песню о славе,

Зажжённую радостью жить!

В раскатах весеннего грома

Пусть тот же напев прогремит,

И пусть он для подвигов новых

В нас новые силы вселит.

Победа легко не даётся,

И тот, кто её ощутил,

Повсюду победы добьётся:

В нём ключ вдохновенья и сил.

Добившийся кровью свободы

Могуч наш великий народ,

Геройски сносящий невзгоды

И твёрдо идущий вперёд.

Пусть майскую песню услышит

Весь мир, где грохочет она,

Чтоб знать, чем страна наша дышит,

Чем молодость наша сильна!

 

Тихвин, 29 апреля 1947г.

Годы студенчества

На лыжах

 

Снег да снег. Увязли лыжи.

Бьёт позёмка мне в лицо.

Тусклый месяц ниже, ниже,

А вокруг него – кольцо.

 

Под холодным и пушистым,

Холодящей чистоты

Покрывалом серебристым

Скрыты низкие кусты.

 

Сколько вёрст я так шагаю:

То поляна, то лесок.

Лес – от ветра отдыхаю,

Но зато здесь, как песок,

 

Снег зыбуч, и ноги тонут,

Хоть и лыжи под тобой,

Все суставы точно стонут,

Изнуренные ходьбой.

 

Но – ничто труды похода,

Когда всюду пред тобой

Наша русская природа

С нашей матушкой-зимой.

 

В снежный пух одеты ели,

Тёпел зимний их наряд.

Под капризный вой метели

Безмятежно ели спят.

 

А порою вздрогнет ветка,

Снежный ком сорвётся вдруг,

И тотчас же снежной сеткой

Ель оденется вокруг.

 

Прах осел, а ель нагая,

Ветви к верху вознеся,

Вся дрожит, главой качая,

Будто помощи прося.

Снова вьюга пухом веет

И нашёптывает сны,

Ель стихает, коченеет,

Засыпает – до весны.

 

Я устал. Мне непонятно,

Отчего так долог путь.

Нужно было, вероятно,

Где-то раньше повернуть.

 

Чёрт возьми! Ведь я местами,

Сократить желая путь,

Проносился за кустами,

По обочью где-нибудь,

 

Мог промчаться стороною,

Поворот – с другой. Увы!

Вот где нет ногам покою

От беспутной головы.

 

«Да, дурак же я, однако! –

Думал я, ускорив ход,–

Вот и майся, как собака,

Пень, ворона, идиот!»

 

Что ругать себя и злиться?

Уж не выправить беду.

Я боюсь остановиться.

Если стану, – упаду.

 

Будто нет в суставах связки:

Развалиться всё грозят.

Хорошо ведь только в сказке

Мчать, куда глаза глядят.

 

Лечь бы в снег, в пуху колючем

Раствориться, утонуть!

Ах, зачем нас всюду учат,

Что упорство – к счастью путь?

 

Ветер тучу нагоняет

На неяркую луну,

И она как будто тает,

Погружается ко дну.

Опускаясь и бледнея,

Утонула в тьме густой,

Туча, снегом мелким сея,

Распласталась надо мной.

 

Всё кругом во тьме исчезло,

Только смутно снег блестит,

И мечтаешь бесполезно,

Что вуаль с лица слетит,

 

Что в лицо тебе со звоном

Хлынет яркий зимний день,

Гладь полей под небосклоном,

Дым окрестных деревень…

 

Тщетно ширится до боли

Света жаждущий зрачок,

Безутешно шаря в поле,

Не блеснёт ли огонёк.

 

Уж не верю я в дорогу,

Снег под лыжей всё рыхлей.

Не ведёт ли только к стогу

След проехавших дровней?

 

Против воли всё восстало.

Как удержишь все фронты:

И сомненья, и усталость,

Сон и ужас темноты?

 

Волчий след запорошённый

Я внезапно пересек,

Но, измученный и сонный,

Лишь едва взглянул на снег.

 

Но, уже пройдя немного,

Сквозь туман наплывших грёз

Неприятную тревогу

Я в усталом сердце нёс…

1947 – 1948 гг.

 

 

МЫ ИДЁМ ШИРОКИМИ ПОЛЯМИ

 

Мы идём широкими полями,

Пригибая колос золотой,

И без края простирается над нами

Купол лучезарной синевой.

Мир встречает роды урожая.

Чем-то тёплым полнится душа.

Мать-земля притихла, ожидая,

Мощной грудью медленно дыша.

Что со мною,..., я не знаю.

Не влюблён ли, …, я в тебя?

Каждый раз, когда тебя встречаю,

Забываю всё на свете я…

В этот миг я весь в том чудном мире,

Где – обилье, радость и цветы,

Где душа – вольнее, очи – шире,

Где легко сбываются мечты.

 

1947г.

 

 

Из ГЕЙНЕ (переводы 1947 – 1980)

Лорелея

Тоска заливает рекою,

Душа моя грустью полна:

Давно не даёт мне покоя

Старинная сказка одна.

Прохлада над Рейном струится,

И день угасает в горах;

Вершина утёса искрится

В последних вечерних лучах.

Чудесная дева младая

Сидит на утёсе крутом;

Одежда её золотая

Пурпурным мерцает огнём.

По кудрям таинственной девы

Скользит гребешок золотой,

И песни волшебной напевы

Несутся над сонной рекой.

 

Мелодией дивной пленённый,

Забылся гребец на челне,

Красой неземной увлечённый,

Доверил скорлупку волне.

Я знаю, что волны над нею

Сомкнутся и сгубят гребца,

А дивная песнь Лорелеи

Всё будет звучать без конца.

 

1947 (с более поздними доработками).

Из ГЕЙНЕ

Пролог к ” HARZREISE ”

 

Всё так чинно: фраки, платья,

Белоснежные манжеты,

Церемонные объятья…

Если б сердце было в этом!

 

Где же сердце и волненье,

Где любовь, что в нём пылает?

Ложной страсти песнопенье

И смешит, и убивает!

 

Я хочу подняться в горы,

Где соломенные крыши,

Где гуляет ветер вольный,

Грудь полней и чаще дышит.

 

Я хочу подняться в горы,

Где шумят леса густые,

Бьют ключи, смеются птицы,

Тучи ходят грозовые.

 

Так живи же свет холодный,

Вечно в лести утопая.

Я хочу подняться в горы,

Вниз с усмешкою взирая.

 

1947 (с более поздними доработками).

Из ГЕЙНЕ (Переводы 1948 г.)

Эмма, ты скажи мне правду:

От любви ль я стал глупей,

Иль люблю-то я, быть может,

Лишь по глупости своей?

* * *

 

Утром встаю с неизбежною думой:

«Может, сегодня придёшь, моя нежная?»

Вечером вновь я немой и угрюмый:

Нет, не пришла моя радость мятежная.

Ночью лежу я с печалью моею,

Веки не в силах сомкнуть воспалённые,

Днём же заветные грёзы лелею,

Путая с явью видения сонные…

 

* * *

 

Друг друга они полюбили,

Но каждый об этом молчал.

Их взгляды враждебными были,

И каждый любовь эту клял.

 

Расставшись, друг друга встречали

Они только в грёзах, увы,

И вряд ли сознавали,

Что оба давно мертвы.

 

1948 (с более поздними доработками).

* * *

 

В.И.Щагину

 

(По поводу его санитарно-гигиенических причуд.)

 

Со всех сторон нас жизнь разит,

Нам отовсюду смерть грозит,

И с разных точек зрения

Мы только жертвы тления.

 

“Смертяшкин” (М. Горький).

 

Со всех сторон – бактерий тьма:

Везде холера и чума,

В воде – мединские струнцы,

Глисты, циклопы, плавунцы…

В лесу ты помни о клеще,

В столовой – в жареном леще –

Тебя, коварен и хитер,

Подстерегает солитер.

Сосальщик печень истощит,

И жаба сердце охладит,

И смерть костлявою рукой

Закроет взор остывший твой.

Не прав ли ты – к чему страдать,

В трудах науки постигать?

Чтоб злой недуг тебя скосил

В расцвете всех душевных сил?

 

1948 г.

Перед экзаменом

 по основам марксизма – ленинизма

(поездка в Тарховку).

 

Дождливая погода

Смирила нашу прыть,

Уже сама природа

Марксизм зовёт учить.

 

А Богу-то виднее,

Он зла не хочет нам.

Не будет ли вернее

Поехать по домам?

1948

ТОСТ

 

Друзья мои, поднимем наши чаши!

Один момент! Почти не задержу.

Сегодня, в день хорошей встречи нашей,

Вы разрешите, тост я предложу.

Пройдут года, и время нас разлучит.

И разлетимся все мы, кто куда

И этих дней чудесных, юных, лучших

У нас уже не будет никогда.

Но если лет так, скажем, через двадцать

Опять раздастся рюмок наших звон,

То этим я, друзья мои, признаться,

Уже и был бы удовлетворён.

Так вот, сегодня, чашу поднимая,

Я пожелать хотел бы лишь одно:

Чтоб наша дружба, вечно молодая

С годами только крепла – как вино!

1948г.

ДЫМКА (Размолвка)

 

Туманная дымка меж нами легла,

Луна-невидимка за тучу зашла.

И скрылись твои дорогие черты

В неясных расплывах ночной темноты.

Но мгла расступилась, туман улетел,

И снова горячий восток заалел.

И вот мы опять на одном берегу…

Но прежнюю грусть я забыть не могу.

~1949г.

Летят комариные стаи

 

Летят комариные стаи

В зеленой прохладе лесной,

И не было больше печали,

Чем слушать их тоненький вой,

И не было большей отрады,

Чем шлепнуть себя по лицу

И знать, что без всякой пощады

Удар нанесен подлецу!

 

1949 г. Строительство сельской ГЭС

ЛИДЬ

  (Здесь мы начинаем строить ГЭС)

 

Ночная мгла сокрыла сонный брег,

К воде склонились ели вековые,

Туман белёсый от реки потек,

Взошла луна, чьи очи неживые

Давно любили дикую красу

Пустынной Лиди созерцать порою.

Нередко волки, жившие в лесу,

Сюда гурьбой сбирались к водопою.

И не тревожило ничто их чуткий слух:

Немая тишина царила над водою.

Ни дровосек, ни егерь, ни пастух

Здесь не были столь позднею порою.

Зимой не скоро замерзала Лидь.

Седой туман вился над полыньями,

Порой и в рождество он продолжал курить,

И Лидь лишь нехотя оковывалась льдами.

Весь год вода, темна и холодна,

Стремилась к югу, как бы тщась нагреться.

Любила поиграть с валежником она,

Заставив ствол над омутом вертеться,

Залом устроить из деревьев и сломать,

Иль брег подмыв высокий, вниз обрушить,

Леса весною с шумом заливать,

Поля размыть и хлеб крестьянский скушать.

 

1949г. (не окончено)

СЛОВАМИ СТАРИННЫХ НАПЕВОВ…

 

Словами старинных напевов

Любовь хорошо воспевать,

Но сердце капризное девы

Порой невозможно понять.

Развеяв туман и ненастье,

Весеннее солнце взошло

И яркой, безжалостной страстью

Мне душу, как факел, зажгло.

Лишь только фонтан её взгляда

На очи мои упадёт,

В душе воцарится отрада,

И сердце в восторге замрёт.

Когда же улыбка ложится

На милые эти уста,

Она безмятежна, как птица,

Как майское утро чиста.

И нет того мига чудесней

И вместе с ней хочется быть

И радостной, ласковой песней

Ей душу в восторге излить.

1950г.

 

 

В ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКЕ

Сюда она уж не придёт:

Я чувствую, я знаю,

Но вдоль столов на шумный вход

Невольно взгляд бросаю.

И мысль не в силах я собрать:

Всё к ней во мне стремится.

Уж без надежды увидать

Всё жду…, а время мчится.

Но вдруг, (о сердце, не робей)

Дверь хлопать перестала…

Вошла…, померкло всё пред ней,

А в книге строк не стало…

Гляжу, как будто в пустоту,

На белую страницу,

Не смея глаз поднять на ту,

К кому душа стремится.

1950г..

 

 

“Одинокое Бурдо”

 

Все в траву полегли без разбора.

Кто мурлычет, в безмолвии кто…

Только видно: на фоне забора

Одиноко маячит Бурдо.*

То пройдет вдоль носилок с заботой,

То на нас обернется опять,

Словно хочет позвать на работу,

Да не знает, как лучше начать.

Иль тебе полежать – не отрада?

Иль зеленое ложе твердо?

Ты признайся, чего тебе надо,

Ты скажи нам, товарищ Бурдо!

Может, свалишься рядом в осоку

Да часок к общей пользе вздремнешь?

Что ж ты бродишь, Бурдо, одиноко,

Что ты девушкам спать не даешь?

 

Субботник на стадионе им. Кирова. 1950 г.

*Олег Бурдо – бригадир, наш днокурсник,

бывший фронтовик.

 

 

НАДПИСЬ НА КНИГЕ

«КВАНТОВАЯ МЕХАНИКА» ЛАНДАУ И ЛИФШИЦА,

Челябинск-40

 

Из письма Л.Л.

ВЕСНА

 

Весна наступила. Всё тает кругом.

Уж скоро скворец запоёт за окном.

И рад я весне и как будто не рад.

Я вижу туманный, родной Ленинград.

 

Мне хочется руку кому-то пожать,

Кому-то хорошее слово сказать,

Под смутным покровом ночной синевы

Послушать дыханье уснувшей Невы.

 

И хочется тихо кому-то подпеть,

Кому-то озябшие руки согреть,

Кому-то сказать, что на сердце легко…

Но как это всё от меня далеко!

1953г.

 

 

КОЛЮЧАЯ ПРОВОЛОКА

 

Когда я в Челябинске-40 служил,

Был молод, имел я силёнку.

Но крепко же, братцы мои, невзлюбил

С тех пор я колючую проволоку.

 

В Москве мне Смирнов направление дал,

С Уралом устроил помолвку.

Я принял пакет и махнул на Урал,

И… сел за колючую проволоку.

 

Сначала я в этом не видел беду,

Потом загрустил втихомолку:

Куда ни поеду, куда ни пойду –

Наткнусь на колючую проволоку.

 

Братишка проездом мне в «молнии» дал

Свой поезд, вагон, даже полку.

Не знал он, что я не приду на вокзал,

Не знал про колючую проволоку.

 

Рычал я, как в клетку посаженный зверь,

Горели глаза, как у волка:

Бывало - на воле гулял, а теперь –

Повсюду колючая проволока.

 

Хотел на охоте я боль утолить,

Купил мировую двустволку

Затем, чтоб хотя бы на время забыть,

Забыть про колючую проволоку.

 

Однажды ухлопал я рябчика влёт,

Но выстрел мой грянул без толка:

Я к жертве бегу, но угрюмо встаёт

Меж нами колючая проволока.

 

И снова окрестности выстрел потряс –

Опять разрядилась двустволка,

Но целью не рябчик служил в этот раз,

А только колючая проволока.

 

И дичи, увы, не пришлось мне вкусить,

Хоть выложи зубы на полку…

И стал я с тех пор далеко обходить

Любую колючую проволоку.

 

Мне снился паук, только вроде ежа –

Большой и в зловещих иголках,

А сзади, куда бы паук ни бежал,

Тянулась колючая проволока.

 

Я тщетно пытался спастись от него,

Скачками он гнался вдогонку.

Догнал, зацепил и тотчас же всего

Запутал в колючую проволоку…

 

И начал он кровь мою жадно сосать,

Я только стонал безумолку…

Проснувшись в поту, я не мог больше спать

И проклял колючую проволоку.

 

Порой мне казалось – стою на краю,

В стремленьях не видел я толку,

И только с отрадой, бывало, пою,

Пою про колючую проволоку.

 

Мол, если умру, не взрастёт надо мной

Красавица Севера – ёлка.

Родня не почтит мой последний покой –

Мешает колючая проволока.

 

Но нет, не хотелось, друзья, умирать –

Потом ведь не выглянешь в щёлку

В тот радостный день, когда будут снимать

Повсюду колючую проволоку.

1953 г.

ИЗ ПИСЬМА РОДИТЕЛЯМ

 

Не беда, что вы вдали живёте:

Я расстался с вами не навек.

Я приеду к заячьей охоте,

Лишь покроет землю белый снег.

1954 г.

 

 

ДВА ДЕРЕВЦА

 

На далёком суровом Урале

Под задорную песню скворца

Соловьиной весной расцветали

Два совсем молодых деревца.

Речка там средь зелёного луга

Чуть журчала по гладким камням…

Они выросли друг возле друга

На пригорке, открытом ветрам.

Тёмной пихточки мягкие плети,

Протянулись в ветвях тополька,

И объятия нежные эти,

Им казалось, продлятся века.

Их сдружили суровые вьюги,

С беспощадной стихией война:

Друг поддержку увидел в подруге,

В нём опору узнала она.

Хорошо им вдвоём над рекою

Слушать бодрое пение птиц,

По ночам умываться росою,

Наблюдать полыханье зарниц.

Я их счастьем тогда любовался

И с тех пор их забыть не могу.

Столько раз мне ночами являлся

Образ их на цветущем лугу!

И теперь ещё я вспоминаю

Их смолистый, густой аромат,

Будто снова тот воздух вдыхаю…

Сколько лет это было назад?

  1954 г.

 

НА ПЕРРОНЕ

 

Ветер крутит снег вокруг вагонов,

Бьёт в лицо взметённая пороша…

Много видел станций и перронов,

Только этот всех их мне дороже.

Сколько раз в такой же зимний вечер

Подъезжал я к городу родному,

На ходу рюкзак кидал за плечи

И шагал по этому перрону.

И теперь здесь так же всё, как было;

Разве ветер воет чуть сердито…

Тихвин… Здесь мне всё до боли мило.

Я боюсь расплакаться открыто.

Вижу: летней ночью у фонтана

Светлой тенью милого былого

Мы сидим. Ты едешь утром рано.

Я не смею вымолвить хоть слово.

А кругом такая ночь струится!

Аромат цветов на всём перроне…

Я не знал, как лучше объясниться,

И тебя поцеловал в вагоне.

И тогда так просто, не робея,

Ты в ответ меня поцеловала…

А вагон катился всё быстрее –

Уходило счастье, уплывало…

Там, вдали, где рельсы отгудели,

Семафора огонёк маячил…

На лице твои подарки рдели,

А в душе дымился след горячий.

Поцелован девушкой впервые…

О, платформы милого вокзала,

Это вы – свидетели живые

Той любви, что вечной болью стала.

Я не знаю, как случилось это:

В хламе лет копаться больно, очень.

Но всегда со мною это лето

И очарованье этой ночи.

 

Ветер крутит снег вокруг вагонов…

 

1954 – 1955гг.

 

 

ИНТЕРВЬЮ С ПЕТУХОМ

 

Мы по городу блуждали

В тщетных поисках яиц.

К счастью, Петьку увидали

И пред ним упали ниц.

«Ты ведь спец по курам, Петя!<