Основные мотивы и образы дореволюционной лирики В. Маяковского. Поэма «Облако в штанах»: своеобразие лирического героя.

Место и значение Владимира Владимировича Маяковского (1893-1930) Марина Цветаева определила так – «первый в мире поэт масс». Однако с тем же основанием можно сказать, что ранний Маяковский – поэт-индивидуалист. Свое жизненное и творческое поведение он выстраивал исключительно на противостоянии обществу, миропорядку, Богу. Причем эти как будто взаимоисключающие начала (индивидуализм и растворение в массах) жили в нем благодаря друг другу. «И чувствую –«я» для меня мало. Кто-то из меня вырывается упрямо»,- писал поэт.

Осенью 1911 года Маяковский знакомится с «отцом российского футуризма» Давидом Бурлюком, а в феврале 1912 года впервые читает ему свои стихи. «Уличная» стихия футуризма завладевает поэтом. Стихи пишутся в промежутках между публичными «драками». Футуризм привлекает начинающего поэта ярко выраженным игровым началом, театральностью, столь характерными для русского искусства начала ХХ века.

В декабре 1912 года публикуется первый манифест кубофутуристов «Пощечина общественному вкусу». Здесь же печатаются первые из известных стихотворений Маяковского «Ночь» и «Утро». Писал их ученик Училища живописи. «Ночь» - это хроматический этюд, в котором главным действующим лицом становится цвет. Бульвары, площади, здания служат здесь лишь поводом или, если угодно, грунтовой основой для игры цветовых пятен, создающих иллюзию переменчивой, многокрасочной, манящей к себе ночной жизни большого города. Словесных экспериментов здесь нет, но есть то, что станет определяющим началом в поэтике Маяковского,- зримая конкретность, метафорическая насыщенность, броская красочность, динамическая образность: «Багровый и белый отброшен и скомкан,/ В зеленый бросали горстями дукаты, / а черным ладоням сбежавшихся окон/ раздали горящие желтые карты». «Ночь» существенно дополняется «Утром». Рассвет обнажает малосимпатичные подробности раннего утра: «враждующий букет бульварных проституток», «шуток клюющий смех», «гроба домов публичных». Выстраивающиеся в ряд подробности отталкивают и угнетают. И вместе с тем поэт ищет в уродстве увиденного красоту: фонари с «царями в короне газа», «звезды», «букет», «розы» и рядом – «гам», «жуть», «проститутки», «гроба домов» - все это «восток бросал в одну пылающую вазу».

Урбанистический пейзаж – характернейший лирический жанр Маяковского. Огромный город с его сюрреалистической призрачностью как бы расположился в его душе. С одной стороны, гулливеровские масштабы видения позволяют ему обозревать земные пространства сверху и в необычном ракурсе («где города повешены и в петле облака»…), а с другой – по артериям улиц, как по кровеносным сосудам, переливается боль города в душу поэта. Картина городского пейзажа становится метафорой мировидения поэта. В трагизме восприятия действительности Маяковский не уступает ни одному поэту серебряного века.

Только в трагедийном контексте может быть понята и пресловутая строка из стихотворения «Несколько слов обо мне самом» (цикл «Я»), оттолкнувшая от поэта многих – «Я люблю смотреть, как умирают дети». Жизнь при существующем мироустройстве для поэта – хуже смерти. Отсюда и чрезмерный, порой отталкивающий гиперболизм, причудливая фантасмагория метафор, воплощающих гибельность и безумие жизни в каменном мешке города.

Ко времени написания своих крупных произведений поэт  резко отверг традиционно-романтические атрибуты – звезды, лунные ночи, романтические облака, росы и т.п., точнее – погрузил их в иной, непоэтический контекст. В стихотворениях-инвективах «Нате!», «Вам!» небо сближается с «лицом безглазым василиска». Облако- петля, затянутая на шее города. Сады «похабно разлились в июне». И тем неожиданней деликатное обращение к читателю: «Послушайте!/ Ведь если звезды зажигают -/ значит – это кому-нибудь нужно?/ Значит – кто-то хочет, чтобы они были?/ Значит – кто-то называет эти плевочки жемчужиной?».. Боязнь сентиментальности (отсюда «плевочки») и вместе с тем желание сбросить с себя под воздействием чувства к девушке маску неуязвимости обусловили контрастную структуру стихотворения «Послушайте!», в котором рядом – звездное и земное, просимое и требуемое, жемчужина и плевочки. Плачет, целует и – врывается.

Мягкий лиризм свойственен внутренней тональности и другого ст. – «Скрипка и немножко нервно» (1914). «Скрипка» - это словно маленький киносценарий, выстроенный по монтажному принципу. Впечатление стремительности происходящего создается быстрой сменой кадров (всего их девять). Как и многие другие ст. Маяковского стихотворение написано в «телеграфном стиле» (в нем 46 строк и самая длинная состоит из 5 слов). Почти сплошь короткие рубленые строки призваны придать каждому акцентированному слову-стиху или словосочетанию особую весомость. Динамическая поэтика держится также на языковой экспрессии. Из 111 слов ст. – 88 слов глаголов и глагольных форм. Среди них преобладают глаголы повышенной экспрессии: издергалась, выплакалась, шмыгнул, вылязгивала, ору, наплевать и т.д

Около половины ст. занимают звучащие пикировки – реплика на реплику. После того как выкрикивает свое грубое геликон («Дура,/плакса,/ вытри!»), «встал», «полез», «крикнул», «бросился» на шею скрипке лирический герой: «Знаете что, скрипка?/ Мы ужасно похожи:/ я вот тоже/ ору-/ а доказать ничего не умею!». Так завязывается и длится нескончаемый диалог «поэта и толпы». Наблюдая за удивительной сценой зарождающейся любви, «музыканты» (сборище профанов и циников) – «смеются». «А мне – наплевать! / Я-хороший./ Знаете что, скрипка?/ Давайте/ будем жить вместе?/ А?». Оставшееся без ответа вопросительное «А?» - знак неразрешенного диссонанса. Поэт по-прежнему один. Скрипка со своей любовью и нежностью – одна. И только воля к единению и человечности «орет» устами поэта.

Символический образ «беззвездной муки» из ст. «Послушайте!» - ключ ко всей лирике поэта, включая и самые крупные произведения: трагедию «Владимир Маяковский» (1913), поэмы «Облако в штанах» (191401915), «Флейта-позвоночник» (1915), «Война и мир» (1915-1916), «Человек» (1916-1917). При существенной разнице в содержании и жанровой специфике – это вещи одного пути и одного порыва.

                              «Облако в штанах»

Над поэмой Маяковский работал с 1913 по 1915 год. Первоначально поэма называлась «Тринадцатый апостол», и автор указывал этим на свою роль провозвестника нового учения. Цензура усмотрела в этом кощунство над христианскими представлениями и устранила это название вместе с 6 страницами текста. Так что, по словам поэта. «Облако вышло перистое». В ответ на недовольство цензурного ведомства тем, что Маяковский соединил «лирику и большую грубость», поэт пообещал быть «безукоризненно нежным, не мужчиной, а – облаклм в штанах».

Четырехчастное построение не было случайным. Предполагалось, что каждая из частей содержит выражение протеста против сложившихся в обществе установлений: «Долой вашу любовь», «Долой ваше искусство», «Долой ваш строй», «Долой вашу религию». В целом Маяковский считал свою поэму программной, своеобразным «катехизисом» сегодняшнего искусства».

Первая часть содержит первый крик недовольства «Долой вашу любовь!», который реализован в сюжете. Лирический герой ждет встречи с Марией, но ее нет, и тогда окружающие поэта вещи начинают свою странную, по существу враждебную возню (вечер «уходит», сменяясь мраком ночи, канделябры «хохочут и ржут» в спину, «ляскают» двери, полночь «режет ножом», гримасничают «дождинки», «как будто воют химеры Собора Парижской Богоматери»). При этом все дано крупно, гиперболизировано. Но и лирический герой монументален: «жилистая громадина», «глыба», «громадный». Начинается борьба великанов. Герой «стонет», «корчится» - глаголы передают страдание и отчаяние. А ткт еще расшатались, разыгрались нервы. Маяковский буквализирует метафору («спрыгнул нерв», «потом забегал, взволнованный, четкий»), которая порождает целую цепочку развернутых метафор. Нервы героя поэмы мечутся, скачут, танцуют, у них «подкашиваются ноги». Но вот, наконец, Мария приходит и сообщает, что выходит замуж. Кражу любимой поэт сопоставляет с похищением из Лувра «Джоконды» Леонардо да Винчи. Сравнения, метафоры «пожара сердца» - «обгорающий рот», «лицо обгорающее», «обгорелые фигурки слов и чисел», наконец возникающее «стоглазое зарево», сопровождаемое криками о спасении. Его голос звучит мощно и впечатляюще: долой вашу любовь, поскольку она продана!.

Тема любви подхвачена во второй части тетраптиха, где она получает новое осмысление: долой ваше искусство! Речь идет о любовной лирике, преобладающей в современной Маяковскому поэзии. Темы поэтов мелки, лирики размокли «в плаче и всхлипе» Они «выкипячивают, рифмами пиликая, из любвей и соловьев какое-то варево». Так незаметно поэт переходит к теме искусства. В бесчеловечном обществе оно антинародно, не обращено к страданиям людей. Это искусство не хочет видеть, как «улица корчится безъязыкая - ей нечем кричать и разговаривать». Поэты сторонятся «каторжан города-лепрозория». Нежизнеспособному искусству поэт противопоставляет подлинное, пиликающим «поэтикам» - самого себя: «Я – где боль, везде». Обращаясь к простым людям («вы мне всего дороже и ближе»), ради них он готов вытащить душу, растоптать ее, чтоб стала большою, и окровавленную дать «как знамя».       

В третьей части поэмы поэт поднимается до отрицания уже всего господствующего строя жизни. Жизнь «жирных» неприемлема для лирического героя. Невыносима их любовь и поэтическая «слякоть». Маяковский подхватывает темы первых двух частей, но поворачивает их новыми гранями. Господствующий строй порождает не только извращенную любовь и псевдоискусство. Он чреват войнами, расстрелами, убийствами, человеческой «бойней». Поэтому в 3 части поэмы возникают образы «железного Бисмарка, кровавого генерала Галифе, несущего разрушения Мамая, предателя Азефа, разбойника Вараввы, страшного «человеческого месива», «окровавленных туш лабазников». Утверждающее себя общество продажно и грязно. Поэтому «долой ваш строй». Навстречу сильным мира сего выходит Поэт, становясь «тринадцатым апостолом». Он пророк, наставник и победитель. Недаром он намерен вести на цепочке, как мопса, самого Наполеона.

Наконец, в 4 части тетраптиха поэт негодует против всего, что освящает буржуазный строй. А если это делает религия, то свою «громаду ненависть» он обрушивает на нее: «Долой вашу религию». Поэт вводит богоборческие мотивы, которые нередко звучат кощунственно и эпатирующее по отношению к чувствам верующих. Он, как лермонтовский демон, ненавидит сложившееся жизнеустройство, «крылатого» ангела, с которым Гортов вступить в решительное единоборство. Ведь никто не позаботился в этом мире о счастливой любви, «чтоб было без мук / целовать. Целовать, целовать».

И снова, как в начале поэмы, лирический герой обращается к Марии. Здесь и мольбы, и упреки, и стоны, и властные требования, и безмерная нежность, но взаимопонимания нет, близости не наступает. Душу Марии забирает какой-то современный «ангел». А на долю Поэта –Демона достается кровоточащее сердце. Которое он несет «как собака.. несет перееханную поездом лапу». Достоянием лирического героя становится «черствая булка вчерашней ласки»

Завершается поэма картиной бесконечных пространств, космических высот и масштабов. Сияют зловещие звезды. «Вселенная спит,\ положив на лапу,/ с клещами звезд огромное ухо». Она не слышит, как скорбно, но гордо идет Поэт, устремляясь навстречу грядущему.