Сергей Летов: меня коробит, когда другие люди поют песни Игоря

Сергей Летов: меня коробит, когда другие люди поют песни Игоря

Свят Павлов: Мы издание про андеграунд в самом широком смысле слова. В своих интервью мы почти у всех музыкантов спрашиваем, как отличить андер от попса. Вы играли с огромным числом легендарных групп: от “Поп-Механики” до Einstürzende Neubauten. Думаем, вы сможете дать нам сам квалифицированный ответ. Что такое андеграунд?

Сергей Летов: Границы андеграунда заканчивается там, где начинается публичность. Там, где начинаются пресса, телевидение, слава и известность. Потому что андеграунд - это когда человек никому не известен, но делает что-то важное и интересное, что могут оценить лишь потомки. Например, музыка Джо Харриотта, выходца из Ямайки, который в Британии изобрел фри-джаз независимо от американских негритянских музыкантов. Такое бывает, элементы открытия. Но андеграунд – это подполье.

Вацлав Монрошка: Вы говорили, что музыкальная культура в Советском Союзе была выше. С чем это связано с учетом того, что сейчас есть доступ буквально ко всем произведениям, которые были записаны?

Сергей Летов: Дело в том, что особенность слухового восприятия человека состоит в том, что для эстетической оценки музыки необходимы не только пассивные рецепторы, не только ухо как таковое, но и некий тезаурус, определенные способности нервной системы к восприятию этих звуков. Восприятию и вынесению эстетического суждения: хороший этот звук или нет. Совершенно невозможно эстетически оценивать какое-то звуковое явление, если ты его раньше никогда не слышал. Для этого нужен определенный тезаурус.

У советского человека такой тезаурус был. Он невольно был вынужден слушать большое количество академической музыки, которая почти непрерывно передавалась по самым массовым радиостанциям. Можно было услышать Моцарта в исполнении Вальтера Гизекинга, Баха – в исполнении Рихтера, Ростроповича, Когана. И это невольно воспитывало определенный вкус в человеке. Он мог ничего этого не любить и не знать, “что это там по радио играет”. Но так или иначе бессознательно определенное воздействие на слух это оказывало.

Знаете, человек может судить – хорошо что-то или плохо по тому, что у него существовал определенного рода эталон. Другое дело, спектр был узкий, и хотелось новизны, хотелось чего-то другого. Но этого хотелось от избытка, изобилия классической музыки, которая постоянно звучала. А что произошло после 1991? Сейчас этой музыки нет в эфире. Большинство людей ее не может послушать.

Свят Павлов: Сейчас есть, например, «Радио Орфей».

Сергей Летов: Но кто его слушает? Слушает ли его 1% населения Москвы? Я сомневаюсь. Думаю, что меньше.

В ЕВРОПЕ ПРИНЯТО СТУЧАТЬ

Свят Павлов: Помимо этого, джаз имеет репутацию откровенно буржуазной и вместе с тем элитарной музыки “не для всех”. Как писал Горький в своей известной статье, “музыкой для толстых”.

Сергей Летов: Горький немного ошибся. Он не понимал контекста. Джаз – достаточно сложное явление. Он возник на стыке афроамериканской и европейской культуры. Неслучайно в Африке джаз так и не просиял. Это не африканская музыка. Это даже не афроамериканская музыка, как многие афроамериканские идеологи сейчас пытаются сказать. Это музыка, которая возникла из столкновения культур.

Свят Павлов: Насколько я знаю, у вас социалистические политические взгляды?

Сергей Летов: Да, но это произошло после 1991 года. У меня переворот в сознании произошел в 1991 году. До того я часто играл в посольстве США, в посольстве Германии. Когда в первый раз ездил в Америку, даже документы не сдавал на визу. Ко мне подошла служащая посольства США около музея Шаляпина, забрала у меня фотокарточку. “Мы все заполним, паспорт только дайте”.

Свят Павлов: И что изменилось в 1991 году?

Сергей Летов: Я летом 1991 был в Италии и играл в спектакле «Алкеста» Еврипида, еще одном спектакле Центра экспериментального театра в Риме. У меня были определенные проблемы с визой. Но эти проблемы удалось решить. Когда же произошел путч, я как раз был в Помпеях, играл в знаменитом античном театре. Я вернулся в октябре продолжать играть этот спектакль в Парму – и туда сразу же пришел итальянский полисмен. Дело в том, что в Европе очень принято стучать, это национальная доблесть европейского человека – доносительство. И они не считают, что в этом есть что-то плохое. В полицию позвонили из гостиницы: «К нам приехал человек с советским паспортом, поселился вместе с театральной труппой». И ко мне сразу пришел полицейский: «А у вас есть разрешение на работу?».

Свят Павлов: А виза у вас была туристическая?

Сергей Летов: Да. Почему-то когда был СССР никого это не волновало. В то время советских людей очень привечали и хотели им показать западный мир с самой презентабельной стороны. Но как только произошел путч, это стало резко не нужно.

В итоге режиссер мне сказал: «Сергей, собирай инструмент, уезжай обратно». Поначалу это был шок. Мне потребовалось несколько лет, чтобы все переосмыслить. Потом я снова поехал в Италию и столкнулся там с коррупцией и со многими другими негативными вещами. Западный мир оказался не таким уж и радужным.

Сергей Летов: меня коробит, когда другие люди поют песни Игоря

Свят Павлов: Мы издание про андеграунд в самом широком смысле слова. В своих интервью мы почти у всех музыкантов спрашиваем, как отличить андер от попса. Вы играли с огромным числом легендарных групп: от “Поп-Механики” до Einstürzende Neubauten. Думаем, вы сможете дать нам сам квалифицированный ответ. Что такое андеграунд?

Сергей Летов: Границы андеграунда заканчивается там, где начинается публичность. Там, где начинаются пресса, телевидение, слава и известность. Потому что андеграунд - это когда человек никому не известен, но делает что-то важное и интересное, что могут оценить лишь потомки. Например, музыка Джо Харриотта, выходца из Ямайки, который в Британии изобрел фри-джаз независимо от американских негритянских музыкантов. Такое бывает, элементы открытия. Но андеграунд – это подполье.

Вацлав Монрошка: Вы говорили, что музыкальная культура в Советском Союзе была выше. С чем это связано с учетом того, что сейчас есть доступ буквально ко всем произведениям, которые были записаны?

Сергей Летов: Дело в том, что особенность слухового восприятия человека состоит в том, что для эстетической оценки музыки необходимы не только пассивные рецепторы, не только ухо как таковое, но и некий тезаурус, определенные способности нервной системы к восприятию этих звуков. Восприятию и вынесению эстетического суждения: хороший этот звук или нет. Совершенно невозможно эстетически оценивать какое-то звуковое явление, если ты его раньше никогда не слышал. Для этого нужен определенный тезаурус.

У советского человека такой тезаурус был. Он невольно был вынужден слушать большое количество академической музыки, которая почти непрерывно передавалась по самым массовым радиостанциям. Можно было услышать Моцарта в исполнении Вальтера Гизекинга, Баха – в исполнении Рихтера, Ростроповича, Когана. И это невольно воспитывало определенный вкус в человеке. Он мог ничего этого не любить и не знать, “что это там по радио играет”. Но так или иначе бессознательно определенное воздействие на слух это оказывало.

Знаете, человек может судить – хорошо что-то или плохо по тому, что у него существовал определенного рода эталон. Другое дело, спектр был узкий, и хотелось новизны, хотелось чего-то другого. Но этого хотелось от избытка, изобилия классической музыки, которая постоянно звучала. А что произошло после 1991? Сейчас этой музыки нет в эфире. Большинство людей ее не может послушать.

Свят Павлов: Сейчас есть, например, «Радио Орфей».

Сергей Летов: Но кто его слушает? Слушает ли его 1% населения Москвы? Я сомневаюсь. Думаю, что меньше.