Парафилии как игровое поведение

Суммирование перечисленных феноменов с описанными во 2-ой главе субъектными искажениями (сглаживание характеристик, определяющих четкость самосознания, в частности, его поло-возрастных параметров, телесного "Я", доходящее до идентификации с объектом, а также отчуждение своего "Я" от собственных действий с возникновением диссоциативных состояний) позволяет сопоставить парафильное и игровое поведение. Последнее определяется специфичностью манипулятивной активности, 1) подразумевающей смешение функционально различных типов поведения (например, агрессивного и полового), не связанных с действием соответствующих мотивационных факторов; 2) представляющей собой субъективно свободную и замкнутую в себе деятельность, целиком связанную с индивидуальным воображением; 3) осуществляемой в определенных пределах пространства и времени по непреложным правилам; 4) сопровождающейся отстранением своей субъективности и сознанием нереальности (Берлянд И.Е., 1992; Выготский Л.С.,1996; Эльконин Д.Б., 1996).

Близость девиантной сексуальности и игрового поведения были подмечены довольно давно, хотя и по несколько иным признакам. Й.Хейзинга (1992) указывает на ту легкость, с которой слово, обозначающее игру, используется в эротическом контексте. Однако тут же он подчеркивает, что язык проводит четкое различие между совокуплением и любовной игрой, а игра часто упоминается как эвфемизм любовных отношений, выходящих за рамки социальной нормы. В.М.Тарновский (1885), описывая мазохистическое поведение, подметил один интересный факт: "У известных лиц с влечением к пассивной флагелляции удары сами по себе, даже кровавые, не дают подчас желанного эффекта. Необходимо данного субъекта насильно раздеть, связать ему руки, прикрепить к скамье и т.д., причем он борется, словно желая оказать противодействие, ругается и т.д." Только при такого рода драматической игре достигается полное удовлетворение. Практически к этой же мысли приходит Р.Барт, который при анализе текстов де Сада обнаруживает неисчислимые словосочетания, подчеркивающие сознательную выстроенность эротической сцены, причем обычно садовская комбинаторика определяется неким распорядителем (режиссером). Это впечатление усиливается постоянными краткими ремарками: сцена движется, картина устраивается, в результате чего возникает сильное ощущение "не то чтобы автоматизма, но игры по детально расписанному сценарию". Й.Хейзинга указывал, что для игры свойственно:

а) разыгрывание в определенных пределах (рамках) пространства и времени;

б) то, что она фиксируется сразу, будучи однажды сыгранной, остается в памяти: повторяемость как игры в целом, так и ее внутренней структуры; для нее свойственны элементы повтора, рефрена, чередования;

в) непреложный порядок, устанавливаемый игрой, в противоположность несовершенству и сумбуру жизни.

Игровое поведение основывается на временном, ограниченном совершенстве, малейшее отклонение от которого расстраивает игру, лишает ее собственного характера и обесценивает.

Специфичность игрового поведения становится очевидной на примере животных.

Р.Хайнд (1975) выделяет следующие основные этологические признаки игрового поведения:

1) Незавершенные последовательности движений.

Хотя движения, входящие в игровое поведение, обычно не отличаются от тех, которые встречаются у данного вида в ситуациях с иным функциональным содержанием, в игровых ситуациях последовательности движений часто бывают незавершенными, например, садки без интромиссий у детенышей макак-резусов.

2) Выработка новых комплексов движений.

Случайно вырабатываются новые движения, специфичные для игровой ситуации и не имеющие функционального значения помимо нее.

3) Смешение функционально различных типов поведения.

Комплексы движений, относящиеся к другим типам поведения, часто оказываются перетасованными, например, совмещаются элементы агрессивного и полового поведения.

4) Несоответствие интенсивностей отдельных движений и всей последовательности в целом.

При незавершенности последовательности движений некоторые из них, напротив, могут быть преувеличены по сравнению с нормальной функциональной ситуацией. Часто отдельные движения повторяются много раз подряд, не приводя к следующему элементу последовательности. Может быть изменен и порядок появления элементов: те из них, которые в нормальной последовательности появляются позже, при игре возникают раньше и наоборот.

5) На групповые игры другие особи обычно не реагируют серьезно.

Игре предшествует особый сигнал, например, "игровая мимика" у макак-резусов, указывающий на специфический характер этого поведения.

6) Игровое поведение вызывается самыми разнообразными раздражителями.

В игре происходит манипуляция предметами, которые при других формах поведения не вызывают таких игровых движений.

7) У высших млекопитающих игру молодых животных часто начинает взрослое животное.

Р.Хайнд отмечает: "... Игровое поведение не связано с действием устойчивых мотивационных факторов... так, элементы агрессивного и полового поведения могут появляться, когда животное не испытывает ни агрессивного, ни полового побуждения. Игровое поведение может прекратиться, не достигнув "завершающей" ситуации. Так, те же попытки садок у молодых обезьян могут не приводить ни к интромиссиям, ни к эякуляции; вероятно, они ослабевают в результате выполнения других элементов акта спаривания. С другой стороны, игровое поведение может повторяться много раз подряд, несмотря на то, что каждый раз оно приводит к "завершающей" ситуации".

В аномальном сексуальном поведении, по-видимому, нет ни одного элемента, которому не мог бы быть подобран этологический аналог. И тем не менее феномен сексуальной трансгрессии является чисто человеческим, так как в своем целостном виде он остается исключительно специфичным. И поскольку основным, что отличает homo sapiens от других видов, является сознание, мы вправе допустить, что именно это отличие напрямую связано с перверсностью, которая может быть понята только изнутри переживания как такового.

Если игра есть не что иное как иллюзорная реализация нереализуемых желаний, то основным механизмом в игре является воображение, т.е. специфическая человеческая форма деятельности сознания (Выготский Л.С., 1996). Точно также Н.Н.Евреинов (1917) видел в аномальных формах сексуального поведения лишнее подтверждение эгоистической тенденции "театра для себя". Эти сцены у зеркала при аутоэротизме - "театр с репертуаром спокойным, весьма однообразных и мало внешне содержательных идиллических пантомим. Театр "никому не мешающий". Это как раз тот вид активности, где действие либо окончательно сосредоточивается на внутренних психических процессах воображения и фантазии, либо подготавливается, вызревает для последующей реализации измененной сексуальности. Таким образом, самым важным является то, что данные формы поведения нередко представляют из себя поведение не просто скрываемые, но и целиком связанное с индивидуальным воображением, т.е. тем, что Евреинов как раз и называл "театром для себя".

При этом действие в воображаемом поле, в мнимой ситуации становится возможным благодаря тому, что в этой "мыслимой" ситуации поведение определяется не непосредственным восприятием вещи (resp.- объекта), а смыслом этой ситуации, что достигается разделением вещи и слова, ее означающего. Последнее, по-видимому, и лежит в основе деперсонификации и символизации, позволяющих разрушить целостность объекта с вычленением необходимых его характеристик, стимулирующих определенные переживания, соответствующие более раннему возрастному периоду.

Л.С.Выготский (1982), разделяя мнение Е.К.Сеппа и Э.Кречмера, писал: "...те механизмы, которые управляют нашим поведением на ранней ступени развития... не исчезают у взрослого человека вовсе; они включены как вспомогательный исполнительный механизм в состав более сложной синтетической функции. Внутри нее они действуют по другим законам, чем те, которые управляют их самостоятельной жизнью. Но когда высшая функция почему-либо распадается, сохранившиеся внутри нее подчиненные инстанции эмансипируются и снова начинают действовать по законам своей примитивной жизни... Расщепление высшей функции и означает в условном, конечно, смысле как бы возврат к генетически уже оставленной ступени развития". Подтверждением тому является психопатологическая феноменология. Так, Т.Н.Гордовой (1938) был приведен ряд наблюдений кататимного перехода в содержание состояний нарушенного сознания у эпилептиков детских переживаний, аффективно в свое время насыщенных, потом забытых и позднее неоднократно стереотипно продуцируемых только в состояниях неясного сознания с регрессом в тот период детства, который соответствовал времени переживания.

Не случайно и само содержание парафильного поведения, отражающего в первую очередь те структуры сознания и самосознания, формирование которых происходит в определенных возрастных пределах. Незавершенность становления этих структур, их неопределенность и размытость заставляет вновь и вновь обращаться к экспериментированию с ними в парафильных реализациях.

Это становится возможным только при условии возврата к тому периоду детского сознания, в который та или иная проблема развития самосознания не была разрешена должным образом, т.е. не обыграна в полной мере. Этот регресс к детскому состоянию сознания достигается примерно тем же путем, который используется и при игровом поведении, когда резко разделяются два мира: мир обыденный и мир сугубо индивидуальный, не только от взрослых и соответствующих табу независимый, но и построенный по своим особым внутренним законам, отличным от законов внутреннего мира взрослых. При этом характерное поведение и соответствующие иллюзии сохраняются лишь до тех пор, пока длится игровая ситуация, по ее завершению меняется не только поведение, но и восприятие тех же самых предметов.

Поэтому все вышеописанное своеобразие феноменологии парафильного поведения, возможно, не имело бы особого смысла, если бы не касалось впрямую состояния высших психических функций. Дело в том, что структурам поведения соответствуют и структуры сознания (Берлянд И.Е.,1992), не только создающие качественно своеобразный игровой мир парафильного действа, но прежде всего - его основу в виде особого состояния сознания с его диссоциацией.

Психологическим механизмом диссоциации представляется дезидентификация. В рамках психосинтеза была предложена своеобразная формулировка, описывающая роль идентификации в регуляции поведения и эмоций: "над нами доминирует все, с чем "Я" идентифицирует себя, мы можем контролировать все то, с чем "Я" себя дезидентифицировало" (Assagioli R.,1985). По сути, это принцип превращения эгосинтонии в эгодистонию, и, вероятно, он лежит в основе такого вида психологической защиты как проекция, с одной стороны, с другой - в основе таких психопатологических феноменов, как непроизвольность, аспонтанность, отчужденность, насильственность и овладение (по мере нарастания степени дезидентификации).

R.Assagioli (1985) выделяет такие виды самоидентификации, как доминантная - отождествление себя с наибольшей ценностью или c доминирующей функцией, и ролевая - отождествление с социальной ролью. По его мнению, эти виды самоидентификации имеют отрицательные последствия:

1) индивид не знает и не реализует себя на самом деле;

2) идентификация с одной частью личности исключает или значительно уменьшает способность к самоидентификации с другими частями личности

3) сам жизненный процесс делает поддержание этих самоидентификаций невозможным, так как меняет ресурсы личности.

Методика "дезидентификации", предлагаемая R.Assagioli, является иллюстрацией возможности идентификации человека только, к примеру, с эмоциональной сферой эталона или с его мышлением. Подобные "парциальные" идентификации можно представить в виде появления и обособления субличностей, связанных с нерешенными конфликтами на разных стадиях развития (Assagioli R.,1985) с фиксацией онтогенетически ранних форм поведения (регрессия). Определенный круг нерешенных идентификационных проблем характерен и для лиц с парафилиями.

Э.Бадентэр (1995) считает, что становление мужской идентичности идет через отрицание и дифференциацию, когда мужчина убеждается сам и убеждает других, что он - не ребенок, не женщина, не гомосексуалист. Хотя последнее отрицание представляется искусственным, любопытно отметить совпадение дихотомий деперсонификации и предлагаемых стадий онтогенеза идентичности.

Предлагаемые в гл.4 два механизма идентификации с объектом: - с его эмоциональным состоянием и с его определенными характеристиками - не альтернативны, это идентификация с "измененным", как бы неполным объектом.

Завершающим этапом идентификации, по А.И.Белкину (1972), является выбор референтной группы. Изучение лиц с парафилиями показывает, что у них такая группа либо отсутствует и поведение представляет из себя ее поиск, либо на подсознательном уровне выбрана группа противоположного биологического пола, что выражается в предпочтении общения с женщинами.

Второй нерешенной в онтогенезе проблемой для таких лиц является готовность к эмоциональному сопереживанию с эталоном. Очевидно, один из путей блокирования решения этой проблемы является дефект эмпатии у подобных индивидов.

Для лиц с парафилиями также характерным нарушением является отсутствие разведения объекта референции (эталона) и объекта сексуального влечения. На языке психологов этот феномен описывается как близость идеального объекта сексуального влечения (предпочитаемого партнера) и идеального "Я". В сексологическом аспекте это выражается в интенсивности аутоэротического компонента либидо.

Четвертая проблема связана с процессом дистинкции - отвержения, негативизации противоположного пола, которая в норме предшествует первой фазе идентификации - выбору эталона. Нарушение этого процесса, очевидно, связано с подсознательной фиксацией негативного образа своего пола, характерного для определенного этапа психосексуального развития у мальчиков (Каган В.Е., 1992).

Однако данные особенности означают не просто актуализацию инфантильных форм активности. Такие элементы, как спонтанность крайне эмоционально насыщенного поведения с жесткой предметной фиксацией, исчезновением критического "взгляда со стороны" и потерей ощущения собственной индивидуальности и ликвидацией границы между воображаемым миром и социальной действительностью, характерные для аутистической игры (Спиваковская А.С., 1980), позволяют отнести это поведение к патологическим вариантам.

Констатация приведенных объектных искажений позволяет взглянуть на парафильное поведение как на один из вариантов патологического игрового поведения. А.С.Спиваковская (1980) приводит несколько признаков нарушения формирования адекватных представлений о функциональных свойствах предметов при аутистической игре:

а) формальность замещения;

б) расширение диапазона возможных заместителей;

в) замещение при грубом упрощении операции, редукции многих звеньев, часто минуя ее;

г) опора лишь на одно из внешних свойств;

д) использование предметов, не совпадающих с замещаемыми ни по физическим, ни по функциональным свойствам, выбираемых по сходству в разнообразных физических эффектах, которые достигаются при манипулировании предметами;

е) выбор заместителей по общему перцептивному сходству с замещаемым предметом при грубом расхождении физических и функциональных свойств.

В тесной связи с эволюционно-биологическим подходом находится развитие дизонтогенетической концепции, рассматривающей в качестве основного патогенетического механизма психический дизонтогенез как следствие нарушения созревания структур и функциональных систем головного мозга. В рамках этой концепции, наряду с различными типами ретардации и асинхронии, значительное место занимает механизм высвобождения и фиксации более ранних онтогенетических форм нервно-психического реагирования, при которых могут проявиться модели поведения, свойственные детству и подавляемые с возрастом (Ковалев В.В.,1985).

М.Gross, Е.Charnov (1980), изучая половое поведение ушастого окуня, описали следующие типы самцов:

1) "заботливые" - строят и охраняют гнезда, оплодотворяют икру, заботятся о мальках;

2) "воришки" - после того, как самка отнерестится, быстро проникают в гнездо и оплодотворяют часть икры;

3) "спутники" - окраской и поведением имитируют самку. Авторы установили, что третий вид самцов характеризуется отсутствием территориального поведения, заботы о потомстве. Они считают, что "паразитические" стратегии второго и третьего вида самцов связаны с их ранним половым созреванием - до 2 лет, в то время как первый тип не имеет репродуктивной активности до 7 лет.

Приведенный пример говорит о том, что темп созревания (скорость онтогенеза) связан с особенностями полового поведения. Кроме этого, очевидно, что сохранение в эволюции первого типа поведения более целесообразно, поэтому задержка развития всегда будет достаточно распространена в популяции. В связи с этим уместно вспомнить точку зрения L.Bolk (1926), который полагал возможным говорить об эволюционной тенденции к неотенизации человека, т. е. "сохранению у взрослого организма черт детства". Интересно, что есть примеры, показывающие использование этой тенденции при адаптации организмов: так, известен паразит личинок мучного хрущака Nosema, который выделяет аналог ювенильного гормона, поддерживающего личиночное состояние "хозяина".

В.П. Самохвалов (1994) считает, что имеется соответствие этологических механизмов механизмам психического дизонтогенеза, выделенным В.В.Ковалевым (1979). Так, понятие "задержки" соответствует понятию ослабления вследствие неразвитости в онтогенезе конкретных форм поведения; механизм регресса прямо совпадает с одноименным этологическим понятием; для асинхронии развития характерны переадресация и смещение.

В этом плане смена объекта сексуального поведения может рассматриваться как переадресация. Фиксация смещения, наблюдаемая в психопатологии, выражается в виде сверхценных и навязчивых идей и стереотипий. При аффективных психопатиях высокий уровень агрессии может смещаться в сексуальные правонарушения. Чем интенсивнее фактор смещения, тем глубже регресс, а регрессивное поведение всегда менее видоспецифично, чем предваряющее его.

Филогенетический регресс

С этих позиций само по себе содержание парафильного поведения,представляющееся иногда столь причудливым, уже не кажется неожиданным, а является закономерным отражением все того же филогенетического регресса психосексуальности и происходит в полном соответствии с этологической моделью.

К.Фройнд (1988), исходя из общих закономерностей прекопулятивного поведения животных и человека, предложил для понимания парафилий теорию расстройств ухаживания, согласно которой причины аномального полового поведения коренятся в нарушениях сексуального прекоитального взаимодействия. Она исходит из положения, что обычное сексуальное взаимодействие представляет собой непрерывную последовательность четырех сменяющих друг друга фаз. Первая заключается в выборе потенциального партнера и ограничивается его визуальным изучением. Вторая - претактильного взаимодействия - включает принятие соответствующей позы, улыбку и вербальную коммуникацию. Третья фаза включает тактильное взаимодействие, и четвертая - генитальную связь. В свете этой теории каждая аномалия сексуального поведения может быть рассмотрена как преувеличение или искажение одной из четырех нормальных фаз.

Концепция Фройнда вряд ли может рассматриваться в качестве исчерпывающей теории формирования парафилий и в том числе садизма. Объясняя в лучшем случае одну из характерных черт парафильного поведения, а именно - предпочтение анонимного взаимодействия с жертвами и трудности гетеросексуального сближения, эта теория не может прояснить причины возникновения этих нарушений самих по себе.

Этологическая модель скорее указывает на аналогии парафилий с социогенитальным поведением животных, а следовательно, и на механизм формирования этих аномальных вариаций поведения, представляющих собой фиксацию ранних онтогенетических/филогенетических стереотипов либо регрессивный возврат к ним, определяя содержательные трансформации сексуального поведения.