И нынешний великий понтифик секты

 

«…Мерзостное сообщество, облачающее себя в лицемерную и покатую добродетель».

Е. С. Пий IX.

(Из послания, осуждающего секту Вентра, 10 февраля 1851 г.)

 

«Они воздвигли алтарь демону нечистоты и сделали его своим Богом».

(Эпиграф к брошюре господина Гоццоли, раскрывшего тайны Тилли-сюр-Сель)

 

«На виду у всех, провоцируя всевозможные проверки у творим мы дело жизни».

(«Зов спасения» Иоанна-Крестителя, стр. 22)

 

20 августа 1842 года исправительный суд Кана приговорил как мошенника к пяти годам тюремного заключения, ста франкам штрафа и возмещению судебных издержек[526] основателя Кармеля, или Дела Милосердия: самого Илию, перевоплотившегося в лице рабочего-пророка Пьера-Мишеля Стратанаэля, по его «ангельскому» имени[527], а по «простонародному» имени — Эжена Вентра.

Новый понтифик опротестовал этот приговор, который был, тем не менее, подтвержден, подав апелляционную жалобу в Кан (20 ноября 1842 г.) и кассационную — в Париж (3 июня 1843 г.).

Впрочем, обвинение в мошенничестве было не единственным, которое ему предъявлялось. Просим вас обратить внимание на следующие строки аббата Констана: «У Вентра, которого члены его секты считали новым Христом, тоже были свои Искариоты: два сектанта, некто Гоццоли и некий Александр Жоффруа, опубликовали гнуснейшие разоблачения. Если им верить, фанатики из Тилли-сюр-Сель (так называлась их резиденция) предавались самым непристойным обрядам; они совершали в своей частной часовне, которую именовали «большой горницей», кощунственные мессы, где избранные присутствовали в состоянии полной наготы; в определенный момент все начинали бурно жестикулировать и, заливаясь слезами, восклицали: «Любовь! Любовь!» и бросались друг другу в объятия; да будет нам позволено умолчать об остальном. То были оргии древних гностиков, во время которых, однако, не гасили свет. Александр Жоффруа уверяет, что Вентра посвятил его в своего рода молитву, заключавшуюся в противоестественном акте Онана, совершаемом у подножия алтарей; но здесь разоблачитель говорит о слишком гнусных вещах, для того чтобы можно было поверить ему на слово»[528].

Вскоре мы увидим, насколько обвинения, выдвинутые против Вентра, совпадают с обвинениями, предъявленными его преемнику. Даже «частная часовня» учителя напоминает «секретную молельню» ученика. Вот только первый даже в самом мрачном безумии сохранял возвышенный, непосредственный, восторженный и парадоксальный вид, к которому второй будет тщетно стремиться[529].

ЭлифасЛеви сомневается в последнем приводимом обвинении… Его осторожность понятна и делает ему честь, в виду отсутствия окончательных доказательств. Однако знаменитый маг знал о том, что 25 августа 1842 года Вентра писал Жоффруа (под его ангельским именем Иегораэль):

«Поклоняющемуся ангелу, милому Иегораэлю, окажу я помощью. Любовь навсегда соединит его с твоей жертвой…»[530] (Загадка!)

И 6 сентября того же года следующие строки, которые кажутся менее «темными»; боимся, что теперь они слишком понятны:

«Мой горячо любимый Него, когда любовь моя ищет твоей, всё во мне горит, и я рядом с тобою! Тогда погружаюсь я в океан пламени, коего каждая волна — кипучий вал. К нам нисходит небесное наслаждение, лишая нас чувств и избавляя пас от своей грубости; оно опьяняет нас святой и божественной негою»[531].

Обычный язык пророка. Посмотрите, что он пишет графине д’*** (,Доцедоэлю) по поводу одного молодого юнги (Аззолетаэля), Ангела Тропиков, к которому знатная дама, очевидно, испытывала влечение — в Боге:

«Наш Аззолетаэль пылает любовью и мыслями; он прекрасен красотою гордого и робкого чистосердечия. Взор его глубок, подобно его прекрасной душе; сердце его — на его устах… Он любит тебя: в своих молитвах к Богу он нарицаеттебя своею воспламененною матерью, а к Иисусу, в своей любовной мистерии (???), — своею евхаристическою сестрою». (9 ноября 1846 г.)[532].

«О чем рассказать тебе ныне, если не о событии, кое вновь воспламенит твою возвышенную любовь к Ангелу Тропиков (дословно!). Я испросил, чтобы мне позволено было читать в его сердце: и Глагол ответствовал мне, дабы я прижал его к своему сердцу и раздул его душу (!!?). Я совершил сие, Доцедоэль! Он упал, взывая о пощаде (теперь нам всё понятно): затем новая жизнь, коя физически охватила наши главы (sic!), стала его жизнью. Очи его мещут огонь; а небеса век его прячут молнии…» (14 декабря 1846 г.)[533].

Нам показалось вполне уместным напомнить об этих обрывках переписки, которые цитирует Александр Эрдан в I томе «Мистической Франции». Таким образом, читатель запросто проникает в тайные мистерии Кармеля, и, возможно, он обнаружит, что письма Понтифика вполне могли бы служить введением к письмам его духовного наследника[534]: две эти эпистолярные серии, по-видимому, взаимно разъясняют друг друга; они служат друг для друга очень пикантным и поучительным комментарием.

Впрочем, мы не можем скрывать того, что Эжен Вентра вовсе не был обычным самозванцем или же каким-нибудь вульгарным и извращенным фанатиком. Аббат Л.-Ф. Андре, клеймящий этого человека во имя религии и морали, признается, «что ему нельзя было отказать в подлинной гениальности и удивительной притягательной силе»[535].

 

 

Этот Вентра, один из самых поразительных медиумов, которых когда-либо проявляла великая «книга» сверхфизических сред, выстроил целый псевдомагический синтез, неогностический «винегрет», приправленный жеманным поклонением св. Деве и св. Иосифу: здесь сталкиваются и сочетаются возвышенное и комичное.

Примечательно, что этот безграмотный рабочий, внезапно застигнутый Духом, подобно альбигойским пророкам, сраженный благодатью и с тех пор преисполненный откровений под божественным влиянием — подобно переполненному кубку в лихорадочно дрожащей руке — за несколько лет сумел создать столь же объемное наследие, как «Сумма» Фомы Аквинского; наследие, в котором выделяются страницы, поражающие красноречием и интуицией, но утопающие в неудобоваримом ворохе пошлостей и нелепостей, какие только можно себе вообразить. Ему удалось повторить к своей славе знаменитые слова: Plenus sum sermonibus [536] (поскольку он охотно говорил по-латыни, не зная ни одного слова этого языка). По справедливости, следует отметить, что его рукописи изобилуют цитатами из Отцов Церкви, схоластов, библейских текстов и т. д., и, как правило, точными ссылками, которые он заносил на бумагу наугад, не заботясь об их сверке. Свидетели его экстазов единодушно утверждают, что у него не было перед глазами никакой книги, когда он торопливо записывал свои бессвязные откровения.

Весьма любопытная в общем и целом, эта мешанина заслуживает изучения. Один только список произведений, из которых она состоит, занял бы несколько столбцов. Но еще больше число тех, что так и остались в рукописном виде.

Но наибольшую известность в уже значительном тогда кружке любителей чудесного принесли Вентра творившиеся вокруг него чудеса, и прежде всего, появление кровоточащих гостий повсюду, где он поднимался на алтарь.

Причудливые рисунки и неизвестные знаки появлялись в виде пурпурных литер на чистых еще несколько минут назад гостиях; отменное вино лилось в потиры перед многочисленными и непрерывно причащавшимися свидетелями; с картины, изображавшей снятие с креста, стекала живая красная кровь, к великому изумлению судей, которым было поручено расследование[537]; колокола звонили без посторонней помощи и т. д…

Мы не можем сомневаться в том, что Вентра был могущественным чудотворцем. Позвольте нам не повторять чрезвычайно любопытных, точных и полных подробностей о Пьер-Мишеле, которые аббат Констан приводит в своей «Истории Магии» (стр. 480–490) и, в особенности, в «Ключе к Великим Мистериям» (стр. 150, 166 и след.). Ничто так достоверно не установлено, как совершенная подлинность феноменов, за исключением медиумического, а отнюдь не небесного происхождения этих чудес.

Элифас не миндальничает с понтификом — и он прав.

 

Несколько лет назад наш выдающийся друг аббат Рока (решительно отвергая доводы анархической партии и не принимая догматов Вентра, он восхищался мощью и глубиной интуиции, которую этот странный пророк временами проявлял) передал нам четыре страницы, написанные рукой старого священника, бывшего одним из самых преданных сектантов из Тилли-сюр-Сель. Явно лживый рассказ о различных обстоятельствах, в котором сообщается о визите, нанесенном Вентра в мае 1861 году Элифасом Леви, — этот пасквиль зафиксировал так называемые «угрызения» мага, внезапно проникшегося божественной благодатью и признавшего Дело Милосердия самым возвышенным провиденциальным проявлением.

Внизу четвертой страницы читаем следующую приписку, сделанную рукой Каноника Рока: — «Прошу г-на де Гуайта проверить, дал ли Элифас Леви свою критическую оценку доктрине Кармеля до или после этой беседы, и не совпадает ли памфлет, о котором идет речь и который осуждает сам Элифас (!), с данной оценкой в том виде, в каком она представлена в его сочинениях. Этот вопрос для меня очень важен».

Теперь, когда Элифас мертв, очень просто вложить в его уста любые слова.

К несчастью того, кто поведал об этой знаменитой встрече, «Ключ к Великим Мистериям», где Вентра был мастерски раскритикован, увидел свет в том самом 1861 году, когда аббат Констан, будучи проездом в Лондоне вместе со своим польским учеником графом Враницким, не устоял перед соблазном показать ему пророка: они оба пошли к Вентра. Кроме того, аббат Рока может прочитать на странице 203 «Науки Духов»,  вышедшей в 1865 году, следующую решающую фразу: «Голос слышится из стены; он говорит с нами. Мы не знаем, откуда он исходит. «Это святой Михаил!» — говорит бедняга Вентра. «Это Дьявол!» — восклицает злобный г-н де Мирвиль, который возмущается, когда его называют добрым, и оба пишут толстые книги. Но что же говорил этот голос? — Банальности, и тогда это не святой Михаил; пошлости, и тогда это не Дьявол».

Трудно выразиться более определенно; но мы можем предложить нашему другу, аббату Рока, еще более «убедительные» доказательства.

В 1886 году мы «откопали» в книжном магазине Балье, что на набережной Великих Августинцев, 53, экземпляр «Меча над Римом и его пособниками» (Glaive sur Rome et ses complices, Londres, Dulau, 1855, in-8). Этот том, один из самых хвалебных, написанных Вентра, принадлежит к оккультной библиотеке Элифаса Леви. Его поля исписаны весьма любопытными собственноручными примечаниями мага. На форзаце мы читаем десять стихотворных строк, также написанных рукой Элифаса; мы считаем их неопубликованными и с удовольствием впервые знакомим с ними читателей[538].

Что вы на это скажете, мой дорогой аббат? Прошу вас принять во внимание дату: 1864 год. Вот как Вентра «обратил» в 1861 году Констана!

 

 

Вам нужны еще доказательства? Я могу, для вашего личного просвещения и в назидание всем оккультистам, выбрать некоторые заметки на полях, которыми Элифас испещрил эту книгу. Они довольно пикантны и заслуживают быть напечатанными.

 

На нескольких страницах Введения стоит одобрительное замечание: Хорошо. — На стр. 1 следующая фраза: Здесь начинается галиматья. — Стр. 11 и 12: Кощунство, невежество, глупость и бред… Эта сатира на самый прекрасный из всех культов отвратительна и глупа. — На стр. 17, где автор говорит о «роскошных треножниках», на которых горят «дезинфицирующие средства», Констан посмеивается на полях: Камфара и карболка. — Стр. 23: Дурацкая ярость, вызванная догматом, который он сам же провозгласит. — На стр. 36, где Вентра говорит о том, что «Господь не прибегал ни к каким молекулам» для сотворения мира, читаем на полях: О, мсье Прюдом!.. Ex nihilo nihil[539]. — Стр. 37: Двойная галиматья. — Стр. 179: Сплетни причетника. — Стр. 215: Если бы это лучше написать, было бы очень красиво.[540] — Стр. 249: Какое мерзкое безумие! — Стр. 290: Проза, написанная белыми стихами… Это не стиль (style), это вязнет в зубах (scie). — Когда Вентра восклицает (на той же странице): «Жизнь пророков, принадлежащая всем, поистине тяжела только для них самих», Элифас делает подчеркивание и отмечает, что их проза тяжела для других! Когда Вентра заклинает «Предвечного, рожденного от Бога (пе de Dieu) (sic)», Элифас восклицает, как подлинный enfan terrible, которым он иногда бывает: Нос Божий! Ч[ерт] возьми! (Nez de Dieu! N… de Dieu!). — На стр. 296 он добавляет: Нет ничего более отвратительного, чем эти наброски (ebauches) или, скорее, излишества (debauches), сакральных поэм и эти белые стихи, поистине трупные, которые сморщиваются и сплющиваются, как плохо законсервированные зародыши. — Стр. 302: Как он ненавидит священников, этот лжепонтифик гордыни и безумия! — Стр. 304 представляет следующее тонкое суждение: В этой галиматье есть свои красоты: это как солнечный свет, пробивающийся сквозь грязное оконное стекло! — Вентра пророчествует (стр. 320): «Вы узрите имя Иезекииля на его челе»; Констан метко парирует: и тирады в его прозе. — На стр. 325 (это весьма любопытно) Элифас написал: портрет автора; и вот что мы там читаем: «Скоморохи, которые всю свою жизнь строят из себя великих людей и растрачивают приступы своего тщеславия и пот своей гордыни на то, чтобы разыгрывать небесные сцены, притом, что они не могут скрыть от взора тех, кто пристально на них взирает, свое бесовское сердце и душу…» — Стр. 335: И этот человек обвиняет священников в недостатке милосердия! Эта страница гнусна и нечестива. — Стр. 336 (in fine [541]): Отсылка к Раулю Риго [542]  . — На стр. 337 подпись «Петр (Pierre) Господень» разжигает остроумие гавроша, свойственное Констану: скажи лучше: адский Петр, и все равно это было бы слишком нескромно: ты всего лишь Пьеро Дьявола. — Стр. 352 (in fine): Жемчуг в навозе. — Стр. 364: Безумнее и спесивее Симона-волхва! — Стр. 368: Довольно верное представление о Дьяволе. — Стр. 429 (in fine): Это правда, но зачем тогда оскорблять папу? — На стр. 442 Вентра восклицает: «Никакой слепой веры!» Его оппонент довольно находчиво осаживает его: Так отчего же ты хочешь, чтобы мы верили, будто ты — Илия и будто с тобой говорил св. Михаил? и т. д.

 

Ну, и что вы на это скажете, мой дорогой каноник? Не находите ли вы категоричным ответ ученика Элифаса на пасквиль ученика Пьер-Мишеля?..

 

Нам очень хотелось очистить память о великом маге от подобного подозрения в позорном раскаянии. Выполнив этот долг, мы охотно констатируем факт, который нельзя отрицать: речь идет о вторжении повсюду, где проживал Вентра, подлинного «вихря» безумия, увлекавшего за собой всех: людей, зверей и даже неодушевленные предметы; искореняя самые прочные убеждения, тревожа самые прекрасные умы и отвращая от католической веры самых суровых и опытных Богословов[543].

Г-н Мадроль, знаменитый и весьма красноречивый богослов, и аббат Шарво, кюре Монлуиле-Тур — далеко не единственные скандальные изменники католической партии. Аббат Ж.-Ф. Андре, автор «Дела Тамизье»(Affaire Tamisier; Carpentras, sept. 1851, in-12, fig.) в ужасе рассказывает: «Мало-помалу, — пишет он, — одна из самых соблазнительных сект, которые когда-либо появлялись, проникала повсюду, словно рак. Уважаемые люди и почтенные духовные лица пьянели от опасной чаши. Аббат Леопольд Байяр из нансийской епархии увлек за собой огромное число прозелитов. Мистическое общество породило всех мнимых святых-носителей кровавых стигматов — сегодня их насчитывается во Франции более трехсот — видения, привидения, происшествия с Беельзебутом, Бегемотом и множество других вещей» (стр. 5).

И далее: «Магнетическое влияние Органа безгранично; одним словом, он потрясает умы» (стр. 7).

Герцог Нормандии — другими словами, Наундорф, считавший себя Людовиком XVII — тем легче был обращен в новую секту, что его вступление в нее было небескорыстным. Пророк предсказал ему, что Господь посадит его на французский престол и что он станет Великим Монархом.

Дело в том, что в священной конторе «Илии» имелась также степень «Великого Монарха». Помимо ангельских имен, присваиваемых каждому избранному в Кармель, и помимо министерств, наделявших каждого духом и достоинствами какого-либо персонажа Священного Писания (Авраама, Мелхиседека, Даниила, Илии, Иоанна Крестителя и даже Иосифа и св. Девы), в Деле Милосердия было также великое множество титулов, званий, фамилий, имен, прозвищ и т. д., от которых просто кружится голова. Известно, что лжемистикам нравится отличать себя прославленными именами:

 

Регалий не бывает слишком много.

 

Одним словом, не пытаясь составить даже набросок классификации, какой бы общей она ни была, я приведу вперемешку несколько «илийских» титулов. В начале следует назвать великую героиню Кармеля — Жанну Спасения, которая «введет Великого Монарха» (sic).  Есть еще три мистических Жанны: Жанна Кнута, изгоняющая бесов; Жанна Звезды, чья роль — указывать дорогу к Маризиаку; и, наконец, ЖаннаЛилии, чья миссия — соединяться в чистой любви с величайшими святыми. Есть также три Жозефины. Затем идут понтифики Сердечного и Святого Излияния, Сердечного и Святого Единения, Благоразумия, Поклонения, Мудрости, Возрождения и т. д. Наконец, категории душ, которые пророку удалось разделить по их ангельскому происхождению: Мечники (sic), Богородичники, Обетники, Одаряемые… Это лишь несколько образчиков священного каталога Сынов Милосердия. Надеюсь, вы избавите меня от перечисления остальных…

Достаточно сказать, что св. Дева проживает в Лоте, а Мелхиседек каждый вечер приходит выкурить сигару на мост Гийотьер.

 

В наше время нам известно довольно сведений об Эжене Вентра и его секте, для того чтобы мы могли обратиться к учению и делам бесчестного колдуна, называющего себя преемником этого великого авантюриста в области таинственного.

Задача, которую я беру на себя как член Ордена Розы+Креста, столь же печальна, сколь и омерзительна; но я считаю ее выполнение своим долгом.

Не записал ли Каббалистический орден Розы+Креста[544] в начале своего конкордата миссию, которую он признает и провозглашает, по борьбе с колдовством повсюду, где он встречает его на своем пути, по разрушению его деяний и уничтожению его результатов?

Братья клятвенно обязуются преследовать адептов Гоэтии, так называемых магов, чьи невежество, злоба и смешные черты позорят наши тайны и чья двусмысленная позиция, равно как и возмутительные доктрины, порочат всемирное Братство высшей и божественной Магии, на славную принадлежность к которому они бесстыдно претендуют.

Поскольку у них хватает наглости называть себя одними из нас, у нас хватит смелости сорвать маски благочестивой добродетельности, в которые они рядятся, и, разоблачив их перед миром во всем их скрытом уродстве, выставить их на самое видное место:

Мы приговорили их ко крещению светом!

И пусть не говорят нам о христианской снисходительности и милосердии: нам наверняка недостанет их, если мы позволим этим Сатанистам спокойно дурачить новых жертв и расширять чумной поток всевозможных мистических мерзостей!

И пусть нас не обвиняют в преувеличении: мы будем сдержанны!

И пусть нас не подозревают в клевете: клеветники имеют обыкновение называть по имени того, на кого они доносят, а сам их донос остается анонимным: что же касается нас, то мы, наоборот, не называем настоящего имени одного гнуснейшего адепта гоэтии; но при этом безбоязненно подписываемся собственным:

Станислас де Гуайта К.

 

Так пусть же нечестивый понтифик не снимает «домино» псевдонима: мы не позволим ему надеть другой маскарадный костюм.

Наша цель не в том, чтобы заклеймить позором некоего человека, каким бы подлым и преступным он ни был. Наша цель — изобличить перед инквизицией общественного презрения мерзостную доктрину, соблазнившую, увы, слишком много простодушных людей… Наша цель — смутить постыдную секту[545], которая насчитывает сегодня слишком большое число, как правило, заблудших прозелитов и почти всегда безответственных приверженцев…

 

Нынешний последователь Эжена Вентра, называющий себя духовным наследником пророка, продолжателем его миссии и преемником его верховного понтификата[546] — это шестидесятилетний поп-расстрига, доктор богословия и в недавнем прошлом один из «светочей» казуистики.

Подобно тому, как Вентра считал себя воплощением самого знаменитого наби Израиля и подписывался имением Илии, его ученик кичится тем, что служит воплощением предтечи христианской веры и охотно подписывается: «Иоанн Креститель»!

Случается также, что, убежденный в столь удобном принципе «духовных союзов», он ипостатически сливается с другими персонажами и подписывается: «Иоанн Креститель», «Илия», «Гавриил», «Даниил», «Авраам»…

Он больше не человек: он — воплощенная «консистория»!

«Иоанн Креститель» был осужден в начале 1887 года как колдун и создатель нечестивой секты трибуналом инициатической чести, тайно учрежденным для ознакомления с его деяниями и учением.

Этот приговор, приведший к обнародованию некоторых документов, был тотчас объявлен ему в письме г-на Освальда Вирта, датируемом 24 мая 1887 года. Виновному давалось время на размышления и раскаяние… Но, несмотря на предупреждение, он продолжал вербовать прозелитов и жертв.

Итак, сегодня мы разоблачаем часть его темных деяний, хотя и не клеймим позором его имя. Достаточно, чтобы в будущем возможные жертвы его обмана были начеку.

Нельзя сказать, что эта личность совершенно неизвестна в мире оккультистов. Дабы избежать оглашения его имени, обозначая его таким образом, чтобы его без труда могли узнать все те, кого он впредь попытается соблазнить, мы присвоим ему псевдоним «доктор Креститель». Кроме того, желая полностью придерживаться католической традиции строгого отношения к деяниям, не говоря уже о сдержанности по отношению к личностям, мы будем хранить молчание вплоть до того места, где, собственно, возвышается Кармель обвиняемого «понтифика». Ограничимся лишь тем, что этот «догмотворец» проживает в одном из крупных городов Франции.

Дело доктора Крестителя было очень старательно и тщательно расследовано. Объемистые досье[547] с показаниями, уликами и вещественными доказательствами сданы в архивы братства Розы-Креста; если их опубликовать, то они без труда заполнили бы два тома in-folio…

Это означает, что мы сможем привести лишь небольшие отрывки из них; но, по крайней мере, мы постараемся выбрать самые показательные и убедительные.

 

Вначале давайте уточним, в чем же состоит великий аркан Кармеля, его постыдная и неправедная тайна. А затем приведем доказательства на основе подлинных документов… Этот метод представляет большое преимущество: он сразу же избавит нас от пояснительных комментариев к каждой строке наших цитат; войдя в курс дела, читатель поймет всё без усилий.

Мы уже видели, что человек, чьим преемником называет себя доктор, вовсе не был «первым встречным» ни как чудотворец, ни как мистик.

Проницательная интуиция позволила Вентра проникнуть в некоторые тайны, понятие о которых он затем извратил, вырядив их, по воле своего болезненного воображения, в самую невероятную мишуру, и сектант глубоко постиг закон биологической градации, который, плотно смыкая между собой все звенья минерального, растительного, животного, человеческого, небесного и духовного существований, заставляет подняться из бездн материи (где коснеет в бессознательности самый ничтожный инстинкт) непрерывную и поступательную цепь универсальной жизни, возносящуюся из одного царства в другое, из одной сферы в другую и из одной иерархии в другую, чтобы, наконец, подойти к подножию самого престола Единства.

Вентра плохо понимал механизм Инволюции, или нисхождения (путем деления) Духа в Материю; но, я повторяю, представляется несомненным, что он понял механизм отражательной Эволюции  , или синтетического возращения падших духовных дольных единиц, которые, освобождаясь с помощью последовательных усилий от материальных пут, реинтегрируются в лоно небесного Единства, носящее имя вечного Слова.

Установив это, мы поймем, что дело спасения, согласно учению Кармеля, состоит в следующем:

1. В Индивидуальном искуплении, которое есть не что иное, как восхождение человеческой монады, эволюционирующей через этапы неограниченного прогресса вплоть до полного восстановления этой монады в лоне Матери-единства, откуда она некогда эманировала;

2. В том участии, которое принимает каждый в Коллективном искуплении, оказывая содействие другим адамическим монадам (будь то человеческим или стихийным — то есть пока еще не развившимся до человеческой стадии), с целью «заставить их подняться, ступень за ступенью, по восходящей лестнице жизни» и, в конце концов, взять их вместе с собой в собственном взлете к Единству.

Эти взгляды верны; но посмотрим, каким образом «доктор Креститель» применяет подобные ортодоксальные принципы к религиозной онтологии, морали и, в особенности, к отправлению «илийского», или неохристианского культа.

Верховный и тайный догмат Кармеля, в том виде, в каком мы его здесь раскрываем, потенциально вытекает из первоначальной доктрины Эжена Вентра; «Иоанн-Креститель» всего лишь полностью его развил. Этот доктор логичен; в своем роде его можно даже считать серьезным богословом[548]. Хотя он не обладал гениальностью своего учителя, ему всё же удалось сделать из выдвинутых последним посылок самые крайние выводы.

Как бы то ни было, нам кажется бесполезным обсуждать здесь ответственность, которую можно приписать каждому из них. Нам безразлично, как далеко пошел Вентра-Илия. Остановился ли он там, продвинулся ли его ученик сюда — мы не можем задерживаться на этих различиях, не представляющих для нас интереса. Мы изложим «кармельскую доктрину» в том виде, в каком ее преподносит «доктор Креститель»: под присягой полной конфиденциальности. Мы изобличим обряды его Церкви в том виде, в каком совершают их его приверженцы: в самой нерушимой тайне.

Итак, илийский кармель признает искупительное восхождение существ — от самого ничтожного до самого славного — по поступательной лестнице жизни.

Это восхождение, как мы уже сказали, может быть понято с двух точек зрения: индивидуальной и коллективной.

Следовательно, каждый должен: 1) трудиться ради собственного восхождения; 2) участвовать в меру собственных сил во всеобщем восхождении существ.

Но каким образом? И за что нужно взяться в первую очередь? Установим принципы.

Согласно абсолютному правилу, каждый может дать только то, что у него есть.

Значит, прежде чем дать, нужно сначала приобрести: необходимо самому «онебеситься», прежде чем стремиться помочь своему ближнему облечься в небесную природу.

Значит, коллективное восхождение подчиняется индивидуальному, которое является первым долгом[549].

Но как исполнить этот долг? Мы подходим к великой тайне Кармеля.

Эдемское грехопадение осуществилось путем акта греховной любви; поэтому Искупление может и должно производиться путем актов религиозной любви.

 

N.B. «Доктор Креститель», буквально понимая хитроумную аллегорию из Талмуда (воспроизведенную в книге «Зогар»)[550], учит, что человечество выродилось в результате двойного прелюбодеяния: в лице Адама, оскверненного ласками Лилит, и в лице Евы, обесчещенной поцелуем Самаэля. Так, телесная жизненная сила первой пары была отравлена в самом своем истоке примешавшейся к ней «закваской» вожделения… Доказательство этого— карательный приговор, оглашенный Всевышним. Не сказал ли Он женщине: «В болезни будешь рождать детей»? Так, Ева была наказана, согласно пословице — и в буквальном смысле — тем же, чем она согрешила.

 

Продолжим наше изложение кармельской Доктрины.

Вечный символ соединения полов, восстанавливающего андрогинат (который был эдемским состоянием) — само Древо Познания Добра и Зла.

Это ключ к восхождениям, равно как и к вырождению.

Правильное или извращенное намерение обожествляет соединение полов или же отмечает его адским стигматом; последствия этого акта, в зависимости от случая — жизнь или смерть. Анормальное или противоречащее законам святости любовное соитие представляет собой гнусное и позорное преступление; нормальное же и соответствующее этим законам[551] — служит для человека единственным путем восстановления исконных прав его природы: это Таинство из таинств.

Стало быть, сексуальное сближение может осуществляться в инфернальной (как в земном раю, где совершилось грехопадение Адама-Евы) или же в небесной форме (как его практикуют в святом Кармеле, само название которого означает: плоть, вознесенная в Боге).

«Доктор Креститель» и его приверженцы любовно соединяются на всех планах и с существами всех иерархий: 1) с высшими духами и с избранными земли, для того чтобы «онебеситься», самим обрести добродетели и взойти [552] индивидуально; 2) с непосвященными и с низшими, стихийными и животными духами, с целью «онебесить» эти бедные падшие натуры и сделать их причастными обретенным добродетелям, наконец, чтобы заставить их подняться, ступень за ступенью, по восходящей лестнице жизни.

«Иоанн-Креститель» называет это Правом прокреации, сакральной привилегией, которую он считает возвышенным уделом посвященных в Святой Кармель.

Все царства природы открыты для неофита, который наделяется, в силу вступления в эту религию, уполномочивающим правом прокреации: отныне его роль состоит в том, чтобы поднимать все существа в процессе эволюции по лестнице универсальной природы. Он сполна пользуется священной свободой чад Божиих [553]  .

Без соитий — нет спасения. Все мужчины в секте обладают всеми женщинами, и наоборот. Этот любовный коммунизм составляет неотъемлемую часть религии: алтарь — это ложе; священный гимн — песнь вселенской эпиталамы; поцелуй — священнический акт, распространяющийся на все существа: он множится, распускаясь, подобно живучему цветку, по всем концентрическим сферам видимой и невидимой Натуры.

Мы повторяем, что задача поставлена следующим образом: 1) сочетаться любовью с высшими существами, с эгрегорами светящихся иерархий, с избранными святыми, чтобы вознестись самому: и это соитие мудрости; 2) сочетаться любовью с существами низшей природы, со стихийными духами, с человекоживотными, чтобы вознести их вместе с собой: и это соитие милосердия.

Главное — поднимая их по лестнице, не спуститься по ней самому…

Мы видим, к чему приводит эта доктрина в области морали и религиозной социологии: 1) к неограниченному промискуитету и всеобщему бесстыдству; 2) к прелюбодеянию, инцесту и скотоложеству; 3) к инкубизму и, наконец, к онанизму… возведенным в акты, присущие культу, похвальные и священные.

Такова догматическая основа этой религии, чей храм оказывается сакральным домом терпимости и чей искупительный крест выступает в качестве лингама из плоти и крови!

Многочисленные выдержки, которые мы собираемся привести и чью совершенную подлинность[554] мы удостоверяем собственной честью, выявят некоторые фундаментальные догматы Кармеля, связанные с правом прокреации — центральной осью, вокруг которой всё вращается: упомянем, между прочим, о любопытной теории блаженных тел.

Теперь читатель в состоянии всё понять; наши объяснения ему больше не нужны. Впредь наша роль будет заключаться, главным образом, в сопоставлении текстов. Слово возьмет сам Понтифик; и сам же себя выдаст.

Но перед тем как перейти к выдержкам, нам необходимо отчитаться перед публикой о тех обстоятельствах, благодаря которым к нам в руки попали все эти вещественные доказательства; читатель должен осознать их бесспорную подлинность, ценность и значение.

Когда мы встретились с понтификом Кармеля на своем пути исследователя оккультного, он откровенно выдавал себя — никто не сказал бы «бесстыдно» — за адепта самых высоких степеней, наследника мастеров каббалистической мудрости. С самого начала ни о каком Вентра речь не шла. На устах Крестителя была лишь «ортодоксальная традиция божественных наук».

Какое-то время мы верили в его честность, как верили в нее некоторые из наших собратьев, получивших то же посвящение, что и мы, и в это же самое время вступивших в контакт с доктором. Что касается его посвящения, то оно вскоре внушило нам особое недоверие. Человек по-прежнему казался нам искренним, несмотря на то, что мы разочаровались в нем как адепте; по нашему мнению, он обманывал самого себя. И даже теперь, когда эта особа хорошо известна нам со стольких достойных сожаления сторон, у нас остаются некоторые сомнения на этот счет. Конечно, у него бывают минуты слабости, когда он восклицает: «Ну, почему же Господь не подтвердит моей миссии[555]хотя бы малейшим знамением? Ведь у меня нет ничего, абсолютно ничего такого, что могло бы служить доказательством моей великой миссии». Но в другие минуты он строит иллюзии и лезет из кожи вон, и мы считаем вполне возможным, что он начинает верить в свои познания, в свою миссию   и в свой адептат.

По причине этих сомнений нам кажется уместным умолчать о его имени и даже о названии города, где он проживает. Мы бы не оказывали такого уважения безусловному шарлатану, обыкновенному самозванцу. Он, конечно, заслуживает все эти эпитеты по многим соображениям; но, быть может, его душу лжепророка изредка озаряет свет искренности…

Пока наши отношения ограничивались обменом письмами, всё шло хорошо. «Миссионер Божий» отделывался уловками, свойственными языку некоторых мистиков: напыщенному, путаному и беспредметному, иносказательному и благочестивому, часто загадочному и всегда многословному. Когда оперируешь общими понятиями и избегаешь любых споров о деталях, проще не выдать своего невежества. Впрочем, не говорили ли мы о том, что он владеет элементарным образованием и даже является, по его мнению, вполне сносным богословом?

Одним словом, если в то время у нас еще оставались какие-либо сомнения, то они быстро рассеялись, когда у нас появилась возможность увидеть пророка и подискутировать с ним. Его беседа не выдержала «экзамена»[556]. Он явно избегал твердой почвы спора. Прижатый к стенке, он ссылался то на невозможность обсуждать подобные темы в беспорядочном разговоре, то на сдержанность, которую диктовали ему осторожность и таинственные традиции его школы. В конце концов, он признался нам, что является преемником Эжена Вентра; должно быть, мы подавили некую ужасную гримасу, потому что он принял во внимание наше отвращение, добавив, «что можно найти общий язык в иной области — традиционного оккультизма». Мы тотчас засвидетельствовали ему свое удовольствие, которое доставило нам это заявление, поскольку Вентра был хорошо нам известен и мы никогда не могли бы приветствовать авторитет подобного рода.

Тем не менее, у нас в голове зародились серьезные подозрения. Два адепта секты, которых мы осторожно расспросили, выдали некоторую информацию о постыдных арканах… Желая узнать больше, мы приложили все усилия для того, чтобы добиться новых признаний. Самые серьезные откровения мы услышали несколько дней спустя лично от хозяина дома, где жил пророк, бравого и достойного старика, сбитого с толку искренней верой в сомнительный мир: он посвятил нас в тайны, всей серьезности которых абсолютно не понимал. Покидая город X…, мы были весьма насторожены характером этой особы, если не сказать «хорошо осведомлены» о ней.

Именно тогда начали стремительно развиваться непредвиденные события, в которых был непосредственно замешан «доктор Креститель» и первым результатом которых было обнаружение, с одной стороны, его самонадеянного невежества, а с другой — его суетной дерзости и холодной извращенности. Его душа была разоблачена, равно как и его дух: они раскрылись одновременно, отмеченные учетверенным стигматом, служащим самой сигнатурой Сатаны: гордыня, бессилие, глупость, зависть.

Это было в феврале 1887 года. Вемским трибуналом было начато следствие. Это судебное разбирательство не по<