Соловьев В.Н. Записка о Сухинове

 

Единственное имеющееся у нас мемуарное свидетельство деятельного участника событий (к Матвею Муравьеву я не могу применить в полной мере эту формулировку), дивно лаконичное и имеющее своей целью рассказать о судьбе Ивана Сухинова.

 

3-го числа полк вышел из с. Пологов через Ковалевку на Трилесы и между последними бы встречен и разбит отрядом генерала Гейсмара, состоявшим из двух эскадронов гусарского принца Оранского полка и двух орудий конно-артиллерийской роты. Открытое место, где сошлись отряды противников, устраняло всякую возможность скрыться; Сухинов спешил воспользоваться, чем мог: он бросился к озеру, находившемуся вблизи, но оставался в нерешимости на берегу его. Двое из солдат 6-й роты рассеяли его недоумение: схватив под руки, они почти насильно повели его по тонкому льду к деревне Поляниченцам.

 

И снова ссылка на сайт: http://decabristy-online.ru/suhin.htm/

 

 

Подводя итоги

 

Среди множества более или менее устранимых противоречий существует одно принципиальное различие, наиболее интересное для меня в сюжете третьего января 1826 года: это различие мнений в вопросе, что же именно приказывал восставшему полку Сергей Муравьев.

Первая версия предполагает, что Сергей Муравьев намеревался сдаться, однако картечь помешала ему это сделать, вторая версия, признавая по-прежнему роль картечи в неудаче предприятия, предполагает, что он был готов вступить в бой.

Рассмотрим, откуда берутся дровишки в первом и во втором случае.

 

В показаниях первую, мирную, версию озвучивает Михаил Бестужев Рюмин («Не желая начинать междуусобной войны, Муравьев и я, находящияся в голове колонны, мы велели положить оружие, предпочитая жертвовать собою»;  «Муравьев предпочел лучше пожертвовать собой, чем начать междоусобную войну. Он заставил войска сложить оружие»). Ему больше в мемуарах, но и более или менее в показаниях вторит Матвей Муравьев-Апостол. В мемуарах история изложена так: «Сергей Иванович решился прекратить неравный бой и спасти свою команду от неминуемой погибели, и приказал поставить ружья в козлы. Солдаты, повинуясь ему, не понимали, с каким намерением начальник остановил их на походе. Сергей Иванович им сказал, что виноват перед ними, что, возбудив в них надежду на успех, он их обманул. Артиллеристам Сергей Иванович стал махать белым платком и тут же упал, пораженный картечью». В показаниях его белый платок отсутствует, да и намерение сдаться не вполне выражено, он упирает лишь на то, что полк не сопротивлялся правительственным войскам: «После перваго выстрела люди наши побросали ружия» или «После нескольких выстрелов из пушек солдаты бросили оружие, не делая ни малейшаго сопротивления. Мой брат Сергей, вставший перед стрелявшими в нас пушками, был ранен в голову картечью».

Следственному комитету «мирная» версия не близка, и потому он повторно спрашивает: так собирался Сергей Муравьев сдаваться или же призывал полку атаковать пушки? Однако вопрос по своей формулировке относится к моменту уже после ранения, и потому дает возможность Михаилу Бестужеву отвечать так: «Когда картечный выстрел поверг Муравьева без чувства на землю, я приказал колонне бросить оружие» и, кроме того, допускает оговорку: «С тех пор мы с Сергеем Муравьевым о Королевском деле рта не раскрывали, и посему, какое у него было намерение, мне неизвестно». Матвей же вообще не говорит конкретно о намерениях Сергея: «Брат построил етих шесть рот в взводную колону и стал впереди колоны и пошел на встречу отряду. — Тут два конныя орудии были выставлены против нас. С начала они пустили одно ядро на елевацию через колону. — Солдаты тут же остановились и стали роптать на брата. Брат сказал: вперед! но отряд, видя, что ето шесть рот все стоят выстроивши, пустил картечию, брат Сергей упал раненый в голову».

Оговорю на всякий случай, что в данном контексте нахождение Сергея Муравьева «впереди колонны» не следует расценивать никак: по нормам своего времени и в парадном, и в боевом построении место командующего – перед фронтом или же во главе колонны.

Что касается следственных показаний других участников восстания, хоть сколько-то заметную реплику мы встречаем только в материалах Могилевской военно-судной комиссии о Сухинове. «При выступлении из Ковалевки встречены были они гусарским отрядом, и хотя против оного Муравьев построил колонну; но по первому в них выстрелу из орудия, он Сухинов, видя совсем несогласное сказанному Муравьевым, бросился с некоторыми нижними чинами бежать». Версия Сухинова таким образом довольно близка к версии Матвея на следствии: раз уж не получается представить свои намерения полностью мирными, сделаем упор на непродолжительности сопротивления.

Сергей Муравьев на первый взгляд выглядит автором жутковатой промежуточной версии: «Я привел роты мною водимые в порядок, приказал Солдатам не стрелять, а итти прямо на пушки, и двинулся вперед со всеми оставшимися офицерами». С одной стороны, полк строится в боевой порядок, с другой стороны, Сергей Муравьев приказывает не стрелять. Кажущееся противоречие легко объясняется реалиями мира: все пехотные уставы соответствующего времени не допускали стрельбы на ходу. И вот почему: пехотное ружье 1808 г. при калибре 7 линий (17,8 мм) имело длину со штыком 1888 мм и вес 4,74 кг (не уверен, что Черниговский полк вооружен именно такими, но любые аналоги вряд ли будут сильно отличаться). Процесс же стрельбы выглядел так. По команде "к заряду" солдат поворачивался вполоборота направо и брал ружье в левую руку так, чтобы приклад находился под локтем правой руки, а конец ствола — на уровне глаз. Далее следовала команда "По команде с патроном, чехлы долой, заряжай", разделявшаяся на шесть приемов и на ряд темпов (обученные солдаты, как правило, заряжали ружья по команде "жай!", без разделения на приемы и темпы). Солдат большим пальцем правой руки открывал полку, снимал чехол с огнива и подворачивал его под ружейный ремень; затем он правой рукой открывал суму и вытаскивал патрон, стараясь не выронить при этом другие патроны; поднеся патрон ко рту, скусывал верхнюю часть патрона до самого пороха, сыпал порох на полку и тремя пальцами правой руки закрывал полку. После этого он брал ружье правой рукой (в которой держал также и патрон) за шейку приклада и перехватывал левой рукой под верхней скобкой ремня; "оборачивал" ружье (ставил приклад на землю с наружной стороны левой ноги, стволом от себя), высыпал оставшийся порох в дуло, бросал туда же бумажный патрон с пулей, вынимал шомпол, переворачивал его широкой стороной вниз (если шомпол не имел утолщения, то его могли не переворачивать) и одним ударом "прибивал" заряд. Вынув шомпол и вложив его в ложу, солдат брал ружье на плечо, что означало завершение процесса заряжания. Следовали команды "товсь!" (солдат брал ружье правой рукой за шейку приклада, а левой — выше курка, разворачивал его ремнем от себя и взводил курок на боевой взвод), "кладсь!" (солдаты первой шеренги несколько разворачивались вправо, солдаты второй шеренги отставляли правую ногу в сторону и переносили на нее вес тела, третья шеренга все время держала ружья на изготовку) и "пли!". Попробуйте на досуге сделать это на ходу… (И вновь моя благодарность Н.Ульянову не знает границ.)

Устранив кажущееся противоречие, получаем первый раз озвученную «боевую» версию. Сергей Муравьев остался бы одиноким ее носителем, если бы не был поддержан представителями правительственной стороны. Генерал-майор Гейсмар в рапорте о подавлении Черниговского восстания сообщает: «Мятежники на наших глазах зарядили ружья, выстроились в каре и направились скорым шагом по направлению к моим орудиям. Подпустив их приблизительно на 200 шагов, я стал осыпать их сильным картечным огнем. При первых выстрелах они держались сравнительно в порядке, но уже при 7-ом и 8-ом выстрелах пришли в окончательное смятение и бросились бежать порознь вправо и влево. Этот момент я использовал для общей кавалерийской атаки». Он первым указывает на относительно длительное сопротивление восставшего полка. Фраза же про 200 шагов неизменно меня интригует. Скорее всего, ее следует понимать как «я позволил им подойти на 200 шагов ближе, чем они были, когда мы их увидели», а не как «я ждал, пока между ними и нами останется 200 шагов», поскольку во втором случае Гейсмар довольно сильно рискует. Пехотная колонна может преодолеть 200 шагов за 2-3 минуты. Сколько раз можно успеть перезарядить пушку за это время, я точно так и не выяснил, однако процесс этот явно требует некоторого времени. Немецкий оригинал ждет своего героя: «Ich lies sie bis auf ungef ä hr 200 Schritte ankommen», а мне, похоже, необходим труд по артиллерии, аналогичный книге про пехоту. Мне встречались упоминания, что 150 метров (те же 200 шагов) как раз являются подходящей дистанцией для «ближней картечи», однако также встречались и упоминания, что на 150 шагах картечь уже неэффективна, поскольку перелетает через голову противника. Здесь моих знаний пока не хватает. Еще одно противоречие, устранить которое я не в силах, заключается в том, что генерал Гейсмар – единственный, кто определяет построение мятежников как «каре». (Рот и Михайловский-Данилевский, скорее всего, просто воспроизводят его формулировку, все остальные говорят о колонне).

О колонне говорит и Левенштерн – командующий гусарами под началом генерала Гейсмара. Он тоже описывает намерения восставших отнюдь не мирно и считает, что артиллерийский огонь недостаточно нарушил порядок восставшего полка, пока не был подкреплен кавалерийской атакой: «Недалеко от деревни Ковалевки мы, наконец, увидели основную массу бунтовщиков, двигавшуюся на нас. Пушки были немедленно сняты с передков, и вскоре после этого над головами повстанцев просвистел снаряд. Мятежники двинулись с примкнутыми штыками на нашу батарею. Однако лейтенант Лазарев выстрелил так быстро и удачно сперва ядрами, а затем и картечью в густую толпу, что колонна заколебалась.

Неприятельские офицеры все были впереди, и пешие, в том числе и Муравьев.

Тут наш лейб-эскадрон с Одобеско, 6-й Мариупольский с Энгельгардтом перешли в атаку и привели все в беспорядок, так что солдаты бросали ружья и патронташи. Одни просили пощады, другие бежали к расположенному вблизи лесу, но, не успев его достигнуть, были взяты нашим бравым лейб-эскадроном».

Финальным резюме взгляда с правительственной стороны выглядит изложение событий 3-го января Михайловским-Данилевским: «Когда Черниговский полк увидел себя в необходимости пробиваться сквозь гусаров, против них стоявших, то, построившись в каре, он пошел с примерным мужеством на них; офицеры находились впереди. Я это слышал от того самого гусарского подполковника, который командовал эскадронами, посланными против Муравьева; он присовокупил, что он удивился храбрости черниговских солдат и опасался даже одно время, чтобы они не отбили орудий, из которых по ним действовали, ибо они подошли к ним на близкое расстояние. Картечные выстрелы их не расстроили, но коль скоро только скомандовали гусарам в атаку, то мятежники бросили оружие. Из сего заключают, что они, не быв устрашены действием артиллерии, не могли испугаться сабельных ударов кавалеристов, но что, будучи уверены или обольщены в содействии гусар, они тотчас покорились, коль скоро увидели, что в них не имеют сообщников».

 

Следующий виток противоборства «мирной» и «боевой» версий наступает уже во время создания декабристских мемуаров. Версию Матвея Муравьева мы уже видели, и вряд ли она нуждается в большем опровержении, чем сравнение версии мемуаров с версией показаний. Горбачевский же в своих мемуарах успевает высказать обе версии. Сначала он пишет, что увидев правительственные войска, «С. Муравьев построил взводы, сомкнул полк в густую колонну справа, вызвал стрелков по местам взводов и продолжал идти. Едва колонна вышла и сделала не более четверти версты, как пушечный выстрел поразил слух изумленных солдат, которые увидели в довольно значительном расстоянии орудия, прикрытые гусарами. За сим выстрелом вскоре последовало несколько других, но ни один из оных не причинил ни малейшего вреда колонне – может быть, стреляли холостыми зарядами. Полк шел вперед. Муравьев приказал осмотреть ружья и приготовиться к бою; приказание сие ободрило солдат, но сей порыв оживленного мужества был остановлен действительными пушечными выстрелами». Я склонен трактовать данное описание как высказывание в пользу «боевой» версии. Однако чуть дальше Горбачевский приводит следующий комментарий: «В «Annuaire historique» за 1826 г. напечатано показание самого С. Муравьева, который объясняет сие дело таким образом: «Je fis nanger mes compagnis en bataille; je leur commandat de se porter sur les canons etc». [«Я привел мои роты в состояние боевой готовности; я им приказал наступать на пушки, и т. д.»] Неизвестно, почему так написал С. Муравьев. Двояким образом можно объяснить сие: или – он нехорошо помнил все подробности, происходившие вокруг него; или – желание облегчить наказание солдат, которых он увлек за собою, заставило его объяснить сие дело, оправдывая более солдат и обвиняя себя. – Быстрицкий, Сухинов и Соловьев говорят, что ничего подобного не происходило и они не слыхали сих распоряжений от С. Муравьева».

«Annuaire historique» – это французский ежегодник, описывающий события, произошедшие в мире за данный год. Французский ежегодник внезапно довольно подробно излагает ход Черниговского восстания, опираясь на опубликованные на момент его создания документы. Годовой обзор за 1826 год публикуется в 1827-ом году, и основным документом для изложения в нем интересующих нас событий является «Донесение следственной комиссии» с некоторыми дополнениями. (С текстом можно ознакомиться здесь, надо только до страницы 330 долистать:

https://books.google.com.sv/books?id=4c5NAAAAcAAJ&pg=PR7&hl=ru&source=gbs_selected_pages&cad=2#v=onepage&q&f=false)

Так, столкнувшись с версией Сергея Муравьева, Горбачевский относится к ней недоверчиво, призывая в свидетели Быстрицкого, Сухинова и Соловьева, которые «говорят, что ничего подобного не происходило». Оговорим все же, что Горбачевский и Сухинов не имели возможности ничего обсудить после Черниговского восстания, так что его мнение он может знать только в пересказах Соловьева или Мозалевского. Однако суть не в этом.

Вадковский в рассказе о восстании Черниговского полка «Белая церковь» запишет следующее: «На 6-й версте от Ковалевки послышался первый выстрел. Муравьев остановил людей и построил во взводную колонну справа. [Во всех переходах наблюдалось следующее устройство: роты шли по отделениям, одна за другой; назначался авангард, арьергард и боковые патрули; между арьергардом и главным отрядом помещался обоз – прим. Быстрицкого. ] Стрелки вызваны за взводы; приказано осмотреть ружья. Между тем выстрелы с противной стороны продолжались; полагают, что стреляли холостыми зарядами, ибо никому не сделано вреда. Устроив своих, Муравьев двинулся вперед; он, Ипполит и Бестужев были впереди колонны, офицеры на своих местах во взводах. Приближаясь на известное расстояние к небольшому возвышению, из-за которого действовали два орудия, Муравьев предположил рассыпать стрелков и под огнем их атаковать орудия. Но прежде чем он это исполнил, открыли картечный огонь. С первых выстрелов Сергей Муравьев ранен картечью в левую часть черепа над глазом и баталион его рассеялся».

Вадковский, сам не будучи участником восстания, записывает его историю со слов Соловьева, Мозалевского и Быстрицкого. Мозалевский, получивший в ходе восстание собственное поручение, на поле боя 3-го января не присутствовал. Получается, Соловьев и Быстрицкий рассказали о намерении С. Муравьева «атаковать орудия» Вадковскому, но не рассказали Горбачевскому… Как, однако, нехорошо получилось!.. Однако Горбачевский вполне прав, приписывая Сергею Муравьеву «желание облегчить наказание солдат, которых он увлек за собою», этим желанием, пожалуй, объясняется озвученный им сюжет с арестом его солдатами, не встречающий никаких подтверждений. Внимательный читатель может заметить, что в вопросе, что происходит после того, как Сергей Муравьев ранен, тоже недостает ясности. Сейчас я не готов выстроить единую картину происходящего, однако я привожу, пожалуй, все существующие более или менее прямые свидетельства относительно 3-го января, остальные будут лишь пересказом слухов и сплетен по этому поводу, и желаю удачи желающим эту картину свести.

В происходящем же до ранения «боевую» версию, на мой взгляд, однозначно следует признать более достоверным. Для того чтобы определить степень ее исполнимости, следует чуть лучше разобраться с тем, как функционирует артиллерия в означенное время. Это я тоже обозначаю как тему возможного дальнейшего исследования.

 

В финале хочу лишь немного пояснить, что есть колонна справа, неоднократно упоминаемая в разных источниках, и кто куда вызывает каких стрелков. Данный раздел основан на замечательной книге Н.Ульянова «Регулярная пехота в 1801-1825 годах», без которой моя жизнь была не полна. Вот она: http://www.reenactor.ru/ARH/PDF/Ylianov_02.pdf

 

Сначала немного терминологии, без которой не получится говорить о стрелках и колоннах. Существующую на 1825 год структуру – одна гренадерская рота и три мушкетерских – батальон российской пехоты получает в 1810 году. В полку гренадерские и прочие роты нумеруются параллельно. Так, в первый батальон пехотного полка входят 1-я гренадерская, 1, 2 и 3-я мушкетерские роты, во второй — 2-я гренадерская, 4, 5 и 6-я мушкетерские.

Каждая из четырех рот батальона делится на два взвода. Первый взвод (гренадерский) располагается в развернутом построении на правом фланге; к нему пристраиваются шесть мушкетерских взводов; левый фланг занимает восьмой (стрелковый) взвод. Если хозяйственным подразделением батальона была рота, то тактическим, как правило, — дивизион, в который входили два соседних в строю взвода разных рот: в первый дивизион — гренадерский взвод и 1-й взвод первой мушкетерской роты, во второй — 2-й взвод первой и 1-й взвод второй мушкетерских рот и т.д. Первые два дивизиона составляли первый полубатальон, остальные — второй. Взвод делился на два полувзвода, а полувзводы — на отделения (по 4-6 рядов).

При построении батальона все взводы вставали в одну линию, причем допускалось перемещать людей из одной роты в другую, дабы количество рядов во всех взводах было одинаково.

 

Из линейного построения несколькими способами могли строить колонны. Прежде всего, колонна могла строиться захождениями взводов или дивизионов, при этом новая линия фронта была перпендикулярна изначальной. Часто использовались построения обычной или "густой" колонн по заданному дивизиону или взводу. Построение, например, колонны справа по первому дивизиону достигалось следующим образом: первый дивизион оставался на месте, остальные делали поворот направо и поочередно заходили за первый. Таким же образом строилась и взводная колонна справа. Батальон мог строить колонну на месте или в движении. Например, «построение из движущегося фронта в колонну справа, восьмой взвод направо» делалось так: по команде восьмой взвод поворачивался направо и начинал движение (остальные маршировали вперед); пройдя четыре шага, направо поворачивался седьмой взвод и так далее; все они постепенно заходили за первый взвод и разворачивались во фронт.

 

Конкретнее описать не могу, но данный текст дает некое представление о том, что есть «полк, сомкнутый в полувзводную команду» или «взводная колонна справа». Теперь же что касается стрелков.

 

Кроме половины гренадерской роты, 8ого взвода, взвода стрелков, существуют еще стрелки, выделяемые из каждой роты для ведения боя в рассыпном строю. С 1818 г. их официально называют не «стрелки», а «застрельщики», однако предполагаю, что Горбаческий и Вадковский используют термин «стрелки» в старом его смысле. По определению, данному в изданных в 1821 г. «Правилах первоначального обучения застрельщиков и приготовления их для рассыпного строя», застрельщиками назывались «пехотные солдаты, употребляемые в рассыпном строю для прикрытия нашего фронта от нападения и выстрелов неприятельских стрелков; также для открытия неприятеля и преследования оного». Для рассыпания застрельщиков их сначала вызывали из батальона вперед. Основными их обязанностями были прикрытие фронта батальона от нападения неприятельских стрелков и обстрел неприятельского фронта (но возможности из защищенных мест). Предпочтительными целями застрельщиков определялись офицеры, унтер-офицеры и большие группы неприятеля. Соответственно, стрелки должны были всячески оберегать своих офицеров.

При движении батальона в походной колонне вблизи неприятеля застрельщики рассыпались вокруг него. Метким огнем цепь прикрывала строящиеся в боевой порядок батальоны, задерживала противника при отступлении фронта и предваряла наступление. При атаке неприятельской кавалерии застрельщики по-прежнему строили взводные каре или кучки. Приблизившихся вплотную всадников первые две шеренги кучки встречали штыками (встав на правое колено и уперев приклады в землю), остальные — прицельными выстрелами.

Во время атаки батальона застрельщики из густой цепи вели сосредоточенный огонь по неприятельскому фронту или колоннам. Когда колонна вступала в интервал цепи, то последняя продолжала двигаться вместе с колонной, постоянно ведя огонь по фронту врага.

Неприятельская батарея, расположенная на сильно пересеченной местности, представляла желанную цель для застрельщиков, которые, не опасаясь внезапного нападения кавалерии, могли удобно разместиться на скрытых позициях и вести прицельный огонь.

Предваряя атаку своей пехоты на батарею, застрельщики шли прямо на орудия, на расстоянии картечного выстрела (360 шагов) быстро пробегали опасное место и в 150 шагах (картечь на таком расстоянии перелетала) залегали и начинали пальбу. В это время резервы быстро наступали на фланги батареи. Увидев, что батарея собирается отступить, застрельщики весь огонь обращали на упряжки, стараясь уничтожить лошадей и ездовых.