Ракеты опознаны как «тип 15»

 

Да, это зуры.

Все очень просто.

Между барханами выкопана широкая траншея, стенки укреплены пенобетоном. В нее загнана батарея: четыре пусковые установки и станция разведки целей, то есть радар, совмещенный на одной подъемной платформе с теплопеленгаторами и видеокамерами.

Отметки, которые дал радар «Хагена», принадлежали этой станции и, видимо, двум поднятым ракетным платформам, готовым к немедленной стрельбе.

Запеленговав радар «Хагена», клоны сочли тяжелый истребитель целью одновременно и трудной, и малоинтересной. И ведь правильно рассудили, гады.

Поэтому все выдвижные устройства клонами были немедленно опущены, маскировочные сети накинуты. Батарея затаилась, надеясь на то, что «Хаген» ее проморгает и весь наш дозор полетит своей дорогой.

Такие вот жмурки.

Но тут появляюсь я. Включаю радар, чем сразу раскрываю свое местоположение. Клонам, в свою очередь, становится ясно, что «Хаген» батарею все-таки обнаружил, и я здесь по их душу. Они вынужденно открывают огонь – ради самообороны.

Это – реконструкция событий.

А что же я?

Кручу «павший лист»: обвальное снижение, ком к горлу, серая пелена перед глазами.

Отстреливаю ловушки.

Хриплю:

– Тор, Тор, это зуры! Крой «Муренами», не жалей!

– Лепаж, тебя понял. Уходи оттуда немедленно.

Так я с радостью.

Взрыв ракеты справа сзади.

Истребитель подбрасывает на воздушном ухабе.

Выравниваюсь на приборной высоте тридцать метров.

Подо мной на расстоянии вытянутой руки проносятся гребни барханов. Страшно – неописуемо.

Сразу же начинается болтанка: «трется» защитное поле.

Отключаю защиту. Все равно против зуров она абсолютно бесполезна.

Если по мне дадут ракетный залп вдогон – собьют, без вопросов.

– Здесь Ветер-1, наблюдаю накрытие… Есть второе…

– Лепаж, доклад.

– Нормально все, Ибрагим.

– Повреждения?

– Говорю, нормально.

– Тогда возвращайся. Нужен визуальный контроль.

– Дайте еще две «Мурены», не жмитесь.

– Лепаж, огневой наряд определяю здесь я. Если что – добьешь пушками.

– Понял тебя.

Выполняю разворот с набором высоты. Включаю все-таки защиту. Мало ли что.

Иду прямо на батарею.

Да… У закрытой позиции много плюсов, но есть и минусы. Случилось так, что взрывная волна пошла прямо по траншее и хорошо ее почистила. Очень хорошо.

Все довольно красиво, три шасси горят…

Но одна установка с виду целая. Почти. Бью по ней из лазерных пушек.

А в меня за это – из автоматов, из пулемета, даже из пистолетов!..

До чего заводные.

Снова разворачиваюсь, жгу лазерами уцелевшие номера расчетов.

А что, интересная у штурмовиков работа… С людьми.

– Лепаж, доклад.

– Мною уничтожена одна пэу зээрка «тип 15». До двадцати единиц живой силы. Остальное на ваших «Муренах».

– Вот теперь красиво. Давай назад.

– Даю.

Оказалось, клонская батарея успела произвести три залповых пуска. Один залп достался мне, два – главной группе.

В результате: моя машина без единой царапины; один «Хаген» поврежден и ушел на космодром; один «Дюрандаль» сбит. Пилот с позывным Ястреб-3 катапультировался, его подобрали идущие за нами вертолеты.

Я не знаю Ястреба-3. Какое-то юное дарование. Но за парня я искренне рад.

Продолжаем полет вчетвером.

Выясняем: прямо на заводе, который является целью вертолетного десанта, развернуты штук пятнадцать зенитных самоходок «Рату». Половина из них – с новыми башнями, непропорционально большими. В башнях – счетверенные 40-мм автоматы. Подобный агрегат может раскрошить ровно за полсекунды не то что «Дюрандаль» – любой торпедоносец.

Прав Бабакулов, при таких раскладах «Муренами» разбрасываться нельзя.

Уходим на высоту, бьем оттуда «Муренами». Расточительно, но надежно. По одной ракете на самоходку, с выдачей ручного целеуказания, очень педантично. План в том, чтобы выбить вначале машины с твердотельной артиллерией, а потом я на «Дюрандале» смогу снизиться и отработать по лазерным зениткам.

Проблема в том, что на такой высоте мы подставляемся под зенитные ракеты, бьющие из центра промышленной зоны, где находятся еще два космодрома и остальные люксогеновые заводы.

Но, к счастью, мы не одни. Появляется восьмерка штурмовиков. Им и достаются все шишки. Две машины взрываются в воздухе.

Потом (наконец-то!) начинают работать «Андромеды-Е» и нас отсекает от главного периметра ПКО противника спасительная ширма «Сияния».

Когда все зенитки перебиты, я чувствую себя как Геракл после чистки Авгиевых конюшен.

У меня подходит к концу топливо и Бабакулов отпускает меня домой.

Иду на космодром, сажусь.

 

Таков был мой первый боевой вылет в операции «Москва».

В тот же день, через полчаса после посадки – второй. Повел на «Дюрандалях» трех воспитанников «школы стюардесс», чтобы в пожарном порядке отутюжить свежеразведанный клонский ракетный дивизион. Ракеты «земля-земля», очень мощные, дивизионный залп – под тридцать штук.

Слетали, в общем, успешно.

Все живы-здоровы.

Вернувшись на космодром Хордад, я вылез из машины и, не снимая скафандра, лег на спину, раскинув руки крестом.

Ох и устал же я!

Вскоре надо мной нависла фигура Цапко.

Цапко задумчиво молчал. Это было в его манере: подойти так, стать… Поглядеть на тебя в упор, помолчать. Подумать.

Я в подобных ситуациях чувствую сгущение атмосферы, которое неудержимо хочется разбавить. Я брякнул вслух то, о чем думал.

– Слушай, а чего мы тут возимся?

– В смысле?

– В смысле, что за война корявая такая? У тебя нет ощущения, что каждый из нас за целую эскадрилью вкалывает? Нет, ты не подумай, я не к тому, что…

– Так некому больше, Саша.

– Что значит некому? Новые авианосцы есть, флуггеры есть, а пилотов нет?

– Это не пилоты, а кони в яблоках.

– Да ладно.

– Не ладно, а спасибо Х-крейсерам. По клонским космодромам пробили «Шпилями» на славу. Себя не жалели, на минные поля залезали, подрывались, но работали. Всю систему стратегической ПКО Паркиды завалили. То, что осталось, – это уже так, осколки. А без Х-крейсеров мы бы и сегодня с аспидами резались. На орбите.

Я расстроился. Подтверждались мои худшие опасения.

– Ну хорошо, хорошо. Спасибо Х-крейсерам. Но вот сейчас мы имеем полное господство в воздухе, согласись. Помимо прочего, пришли четыре свежих ударных авианосца. Так объясни мне: чего ждем? Я сегодня видел в работе флуггеров двадцать. Ну, тридцать. А их там, на орбите, четыреста минимум. На самом деле куда больше, я в меньшую сторону беру.

– Все ты видел… А ты главный космодром клонский видел, Керсасп-Центральный?

– Нет.

– То место, где мы сейчас находимся, Хордад, это, считай, такой отдельный редут. А главная цитадель – Керсасп. Клоны ее так и называют официально: Неприступная Крепость Керсасп, все слова с большой буквы. В эту «крепость» входят не только космодромы, но еще и пять люксогеновых заводов. Там оборона будь здоров. Страшная оборона. Готов спорить, наши немало голову поломали над тем, как эти заводы взять. И так чтобы целехонькими. А для этого много флуггеров надо. Вот и берегут, для самой главной операции.

– Надо было эту «Крепость Керсасп» сразу, внезапным ударом брать! Вот Шахрави, когда Город Полковников штурмовал, он же вообще ничего не ждал. Пер напролом. И все бы у него получилось, если бы не Главный Ударный Флот. Но он-то о Главном Ударном не знал! А мы о клонах вроде бы знаем все. Поэтому сразу же, в день «Д», после удара Х-крейсеров надо было пускать в дело линкоры, мониторы, флуггеры и без лишних раздумий десант!

– Думаю, такой план был. Но к исходу первого же часа операции от него отказались. И захватили этот вот Хордад. Тише едешь – дальше будешь.

– Ничего я не понимаю, Сергей. Почему отказались?.. Теперь-то клоны могут взорвать заводы в любую секунду! В чем смысл?

– Слушай, Саша, – судя по решительному голосу Цапко, он был намерен покинуть эмпиреи высокой стратегии, – ты мне голову совсем заморочил. Я же к тебе с делом.

– Пить не буду.

– Да при чем здесь пить? Не пить, а есть.

– Есть?

– Да. Вареники. С вишнями. Очень вкусные. И сметана к ним имеется! Пошли, а?

Я так впечатлился радушием Цапко (которого за ним отродясь не отмечалось), что сразу согласился. Хотя вареники не люблю.

– Пошли. Дай только скафандр снять.

– Ну я тогда к себе, а ты подползай. Я в «Андромеде» борт-номер 201, седьмой кубрик. Запомнил?

– Двести один, седьмой.

– Ну жду тогда.

 

Перебазирование наших эскадрилий было произведено образцово-показательно.

Вместе с каждой боевой частью на космодром прибывала эскадрилья передового обеспечения в составе восьми специально оборудованных «Андромед». Транспортные флуггеры загоняли на самые дальние стоянки, а кое-где по необходимости и на грунт, залитый свежим пенобетоном. Затем их в обязательном порядке маскировали сетями и пеной соответствующей пустынной расцветки.

В одних транспортниках были оборудованы мастерские, в других – столовые и казармы для личного состава. Были также «Андромеды» со складами топлива и боеприпасов. Большую часть их внутреннего объема вынужденно занимали бронированные «соты», защитные наполнители и системы пожаротушения.

Поскольку я прибыл позднее своей эскадрильи, то в казарменной «Андромеде» номер 201 места для меня уже не нашлось, там все плотно забили техники и еще две эскадрильи штурмовиков. Техники наперебой предлагали уступить мне местечко, но я наотрез отказался и решил, что как подлинный фронтовой офицер, то есть существо неприхотливое, ночевать буду в «Андромеде»-мастерской.

Там, за пилотской кабиной, был оборудован крохотный кубрик для отдыха пилотов в длительных перелетах. В нем я и поселился.

Чтобы не идти на вареники с пустыми руками, заскочил я в свой кубрик. Спасибо Меркулову – он мне на прощание неловким таким, как бы самого себя стесняющимся жестом сунул в руки пакет со своим командирским пайком.

Я прихватил кусочек сыра «Моцарелла». Обнаружив, что обязательная пайковая шоколадка называется «Сказки Пушкина», еще и ее.

Скажу, думаю, Цапко что-нибудь вроде: «Вот захочешь закрутить романчик с какой-нибудь пожароопасной медсестрой вроде той Алены, которая у нас на «Трех Святителях» служила… И чтобы завести знакомство, скажешь ей, что у тебя сослуживец – Пушкин, а вот и шоколадка от него. Она не поверит, ты с ней поспоришь, ну и пошло-поехало…»

Идея мне сперва понравилась, но, пока я шел к двести первой «Андромеде», разонравилась. Я взвешивал: есть у Цапко жена или нет? Любит он ее или не любит? Вдруг моя реприза насчет шоколадки для пожароопасной медсестры его не развеселит, а опечалит?

Каково же было мое изумление, когда в ответ на мой стук из-за тонкой двери послышался женский голос: «Открыто!»

Я переступил порог и увидел, само собой, Цапко. А вот кроме него… Кроме него, на койке сидела весьма серьезная дама (девушка?) лет тридцати. С виду, разумеется, с виду! Я понимаю, что ей двадцать… То есть наоборот, больше двадцати я бы ей вслух не дал, хотя было видно, что на самом деле… В общем, я вконец запутался…

– 3-здравствуйте.

– Привет. Так ты и есть Саша? Пушкин? Сережа о тебе рассказывал.

«На «ты»?.. Вот так, с пол-оборота? И старлей Цапко для нее уже «Сережа»? Жена, что ли? Откуда?»

Насчет жены, конечно, возникали разнокалиберные сомнения. Да и одета она была странновато: в комбинезон от формы № 2. То есть в то же, во что и я.

На комбинезоне, между прочим, имелась нашивка: СТЛТ ЦАПКО. Определенную пищу для размышлений об отношениях незнакомки с Сергеем это давало…

Волосы дамы были выкрашены в медно-золотой цвет и подстрижены под каре. Ей шло, хотя все это было мимо моего вкуса на сто градусов. Мне нравятся платиновые блондинки. Как Таня.

– Знакомься, это Ада.

– Очень приятно… А это вот к столу. – Я выложил шоколадку и сыр.

– Шоколада мне нельзя, – заявила Ада.

Я не нашелся что сказать. Обыгрыш «Сказок Пушкина» явно в разговор не ложился.

Сел.

Цапко выставил вареники (едва теплые) и сметану.

Вилок оказалось две. Но подруга Цапко сразу же от еды отказалась, так что я ощутил еще большую неловкость.

– Я не буду. Ешьте.

Вареники почему-то оказались с творогом. А я их совсем не люблю, ладно бы еще с вишнями. Но аппетит от полетов разгулялся зверский, так что воротить нос я не стал.

Увы, не вышло спокойно поесть даже то, что давали. Ровно через десять секунд Ада, чуть нахмурившись для солидности, спросила:

– Как вылет, Саша?

– Ничего…

– Сколько аспидов завалил?

Пилотский жаргон в устах Ады звучал довольно… забавно. Я покосился на Цапко. Тот невозмутимо накручивал на вареник густую, как масло, сметану.

– Нисколько. Мы на бомбоштурмовой удар вылетали.

– Накрыл цель?

– Ну, не я один. Автопилот везет, автопилот бомбит. Все накрыли…

– А в чем вот была сложность боевой задачи?

– Ада, устал я. Честно. Вы на меня не обижайтесь, но давай-те лучше поговорим о погоде. Или о России. Вы же сейчас с Земли, да?

– Понимаешь, Саша, – подал голос Цапко, – Ада… она репортер.

– Телепублицист, – со значением уточнила Ада.

– Да, телепублицист. Она снимает большой репортаж. О войне.

– О стратегической операции «Москва», – снова поправила своего друга Ада.

– Ну да. Так вот, ты типаж хороший. Ну и было бы здорово, если бы ты интервью дал.

«Так вот оно что… «Вареники с вишнями»! Удивительно вообще, что тут вареники, а не кукиш с маслом».

– Ты киногеничный, – добавила Ада. – Я предварительное интервью сейчас возьму. Потом снимем тебя на натуре, среди техники, и я тебе задам несколько вопросов. Из тех, на которые у тебя будут самые интересные ответы. Например: «Сколько вы сбили флуггеров за всю войну, лейтенант?» А ты мне: «Подтвержденных побед у меня семнадцать».

– Отличный пример. Вот подтвержденных побед у меня ровно две. А неподтвержденные никто не считает, кроме европейцев и южноамериканцев. То есть они тоже считают свои победы «подтвержденными». Но у них другая методика контроля результатов, которая по нашим меркам необъективна.

Ада скривилась.

– Два?

– Ага.

– А Сережа говорит, ты Герой России!

– Я? С чего бы? Вот есть интересный парень, Данкан Тес, ему Героя дали. Он в одном вылете пять клонских истребителей сбил. Подтвержденных! На самом деле сбил он целых семь. Но обломки двух машин так и не нашли.

– Данкан? Что за имя?

– Американец. Северный. Вот о нем и напишите.

– Я не пишу. Я телепублицист.

– Ну… снимите. Расскажите людям.

– Спасибо, – сухо поблагодарила Ада. – Но мне нужен материал отсюда, с Хордада. От тех пилотов, которые явились в берлогу конкордианского зверя… порвать ему пасть.

– А Данкана здесь нет? – спросил я у Цапко. – Не явился пасть порвать?

– Не знаю я никакого Данкана. Слушай, а чего ты не Герой? Мне Бердник говорил, он на тебя представление написал. Я думал…

– Мне «Отвагу» дали. По-моему, в самый раз. И то я свою медаль пока не видел. А вот Меркулов получил «Боевое Знамя». За беспримерное мужество. Ему Звезда Героя полагалась, но у него в личном деле было понижение в звании на ступень. Так что решили вместо Звезды две лишние звездочки на погоны дать. Что в совокупности с «Боевым Знаменем» даже солиднее. И Меркулов, кстати, сейчас здесь, на орбите Паркиды.

Ада немного оживилась.

– А что за мужество такое… беспримерное?

– О, это такое мужество… Такое, что когда зачитывают представление на награждение, члены Совета Обороны поминутно восклицают: «Невероятно!», «Нарочно не придумаешь!» и «В страшном сне не приснится!» Потом проверяют три раза – и все оказывается правдой.

– Так и что Мерцалов? Чего он натворил?

– Меркулов. Он два раза в Городе Полковников нашу пехоту в атаку водил. Штыковую! Лично убил несколько клонов, в том числе двух офицеров. Затем получил в бою тяжелейший ожог. Ему, можно сказать, всю руку до кости сожгло. И вот в таком состоянии, с выставленной наскоро нейроблокадой, он сел в кабину истребителя и совершил длительный полет с выходом на орбиту! Он доставил ценнейшую информацию командованию нашего флота. – О своей роли в том вылете я решил промолчать. – А подробности вы сможете узнать у него лично, если выбьете разрешение на посещение авианосца «Адмирал Нахимов».

– Разрешение не проблема… – задумчиво сказала Ада. – Ну а вот все-таки ты? Сережа рассказывал, вы вместе уничтожили клонский авианосец?

– Его торпедоносцы уничтожали, мы только обеспечивали.

– А здесь, на Паркиде?

– Здесь, на Паркиде, я ровно восемь часов. Едва прикорнул после прилета, как разбудили. Сделал два вылета. Убил человек тридцать. Ничего геройского. Но невероятно утомительно…

Я уже хотел закончить свою мысль не очень вежливым «А поэтому прошу меня простить, вынужден откланяться, спать пойду», но перехватил умоляющий взгляд Цапко и со вздохом заключил:

– Однако, если это для вас так важно, пожалуйста. Расскажу, чем сегодня занимался.

Наградой мне была теплая, благодарная улыбка Ады. «А она, пожалуй, ничего», – решил я.

 

 

Глава 4

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

 

Июнь, 2622 г.

«Крепость Керсасп»

Планета Паркида, система Вахрам

 

Следующий рабочий день начался для меня в четыре часа утра по местному времени.

Да-да, разбудили нас затемно, погнали умываться и завтракать.

А когда мы всей второй эскадрильей вывалили из столовой на летное поле, то увидели диво дивное.

Ha одной из флуггерных стоянок Хордада выстроились размалеванные от носового обтекателя до маршевых дюз «Хагены». Это была пресловутая Gruppe «Loweherz», асы еврофлота, по-ихнему – «эксперты». Каждая машина несла стилизованное изображение львиного сердца – знак карточной масти «черви». При этом знак почему-то был желтого цвета. По моему скромному мнению, на львиное сердце совсем не похоже.

Эмблема, пожалуй, являлась единственным общим элементом в хулиганской раскраске европейских истребителей. У кого-то вдоль всего корпуса вытянулся в прыжке черно-белый гепард. Другая машина была полностью стилизована то ли под осу, то ли под тигра: все зависит от того, как понимать чередование яично-желтых и черных полос. Третья машина – вся в молниях, четвертая – в языках пламени, пятая – снежно-белая…

Летающий цирк, а не строевая часть. Фанфаронство и работа на военжуров.

Пошли знакомиться.

Оказалось, что среди «львиных сердец» почти нет младших офицеров. Командир у них был фрегаттен-капитан, то есть примерно каперанг по-нашему. Но и половина комэсков тоже оказалась фрегаттен-капитанами! Почти весь летный состав – корветтен-капитаны…

А ведь Gruppe это что-то вроде нашего авиаполка, то есть таких групп нужно минимум три, чтобы получить Geschwader – аналог палубного отдельного авиакрыла. У нас до войны по штату комкрылами ставили либо эскадр-капитанов, либо каперангов. С конца весны попадались даже кавторанги, тот же Меркулов, например. А у немцев получалось, что их гешвадерами должны командовать чуть ли не адмиралы. Во дают!

Немудреная фронтовая интуиция подсказывала: не просто так сюда пригнали этих многозвездных, обвешанных посеребренными цацами асов. Будем работать вместе.

И верно.

Объявили совместное построение. Наша эскадрилья, еще две эскадрильи штурмовиков и немецкие «эксперты».

К построению выскочила, на ходу захлопывая пудреницу, и Ада. Стоило ей увидеть европейские истребители в полном боевом макияже, как глаза ее плотоядно вспыхнули.

«Я же говорю: фанфаронство и работа на военжуров, – подумал я. – Теперь жди репортажа о фронтовом братстве наций с невольным подтекстом «Европилоты Керсасп брали, а русские помогали».

Перед строем выступил капитан третьего ранга Жагров из флотской разведки. Я под его командованием в свое время летал на сопровождение флуггеров радарного дозора. Теперь он представлял оперштаб «Паркида» и прибыл к нам с орбиты вместе с немцами на своем штабном «Кирасире».

Вот что сказал Жагров.

– Вводная, товарищи, такая. От Хордада в общем направлении на Керсасп наносится удар весьма значительными силами. В наступлении участвуют несколько танковых и мотопехотных полков, инженерные батальоны, артиллерия… Считайте, целая экспедиционная дивизия. К ночи сего дня они по плану должны соединиться с вертолетным десантом – тем самым, который вчера прикрывали пилоты капитан-лейтенанта Бабакулова. – Жагров кивнул в нашу сторону. – Часть задействованных в операции сил выдвигается на север по шоссе Хордад – Керсасп…

(Видел я это «шоссе», дерьмо. По сути – обычная технологическая дорога вдоль люксогенопровода.)

– …Однако возникли известные трудности. Передовой танковый полк застрял перед участком шоссе, который клоны разрушили серией заранее заложенных силумитовых фугасов. Разрушения произведены в самом выгодном для обороняющихся месте: на дамбе через область зыбучих песков. Танки нащупывают объезд, инженерные машины восстанавливают дамбу, но дела идут медленно. Соответственно, несмотря на риск, связанный с относительной близостью клонской «Крепости Керсасп», сегодня на 8.30 по универсальному времени назначена новая операция по доставке войск на плацдарм, который удерживается вчерашним вертолетным десантом. Высадка осуществляется универсалами и танкодесантными кораблями с орбиты. Плацдарм получил кодовое наименование «Нерпа». Вопросы по вводной есть?

Я не удержался.

– Есть, товарищ капитан третьего ранга. Скажите пожалуйста, какими силами располагает противник в «Крепости Керсасп»?

– Свежую разведсводку вы и ваши товарищи обнаружите в своих планшетах после инструктажа. Еще вопросы?..

Все промолчали.

– В таком случае перейдем к главному. В интересах обеспечения беспрепятственной посадки наших танкодесантных кораблей в районе плацдарма «Нерпа» штурмовые эскадрильи Ляпунова и Ипатьева наносят удары по космодрому Ардвахишт, он же Керсасп-Юг. По нашим данным, там сейчас сосредоточена большая часть уцелевших истребителей противника. В основном это тяжелые «Варэгны». Возможно, они успеют подняться в воздух, чтобы на подлете перехватить наши ударные группы при помощи ракет большой дальности. На этот случай нам и нужны европейские товарищи из группы «Лёвехерц». Ваша задача, герр фон Кассель, – Жагров обратился к немецкому комполка, – при взлете конкордианских истребителей упредить их в открытии огня. Я думаю, вы сможете это сделать. Вам будут доступны данные от наших космических средств обнаружения, а дальность полета ракет «Мартель», которыми располагают ваши истребители, на сорок процентов выше, чем у их конкордианских аналогов. Не так ли?

– Именно так, – подтвердил фон Кассель.

– Мы назначаем вам зону и режим боевого дежурства с таким расчетом, чтобы вы остались вне поля конкордианского радарного покрытия и в то же время чтобы район космодрома Ардвахишт находился в пределах досягаемости ракет «Мартель».

– Я высоко ценю русскую штабную культуру, – сказал Кассель с таким значительным видом, будто от его комплимента у Жагрова зависела премия в размере трех месячных окладов. – Вызывает удивление лишь сама возможность подобного выбора позиции. Скажите, tovarisch kapitan-rang-tri, разве уже подавлены все конкордианские кочующие радары?

– Высоко ценю осмотрительность европейских экспертов. – Жагров улыбнулся (хотел, наверное, любезно, но получилось скорее ядовито). – Нет, не все подавлены. Потому что не все выявлены. Однако в день «Д+1» мы разгромили с воздуха позиции клонской ПКО на гряде Гукри. Это, как вам должно быть известно, цепь возвышенностей вдоль северного фаса старого и очень крупного метеорного кратера к юго-востоку от «Крепости Керсасп». Затем на гряду Гукри нами были скрытно высажены несколько групп осназ. Они ведут наблюдение за местностью и располагают всем необходимым, чтобы уничтожить кочующий радар или даже полноценный дивизион ПКО в том случае, если он появится в районе гряды. Таким образом, мы можем гарантировать, что вдоль юго-восточных скатов гряды Гукри на высотах до четырехсот метров существует «слепое пятно», приближенное к космодрому Ардвахишт настолько близко, насколько это вообще возможно на текущий момент. Именно там мы предлагаем назначить зону вашего дежурства. Надеюсь, возражений нет?

– Ни малейших.

– Отлично. Наконец, наши заслуженные истребители-гвардейцы, – это уже относилось к нам, «бабакуловцам», – сегодня выступают в непривычном для себя амплуа демонстрационной группы. Каждый ваш флуггер получает контейнеры инфоборьбы «Рододендрон». Для самообороны вам дается только один блок «Оводов». Каждой паре закладывается в автопилоты отдельный маршрут и особый алгоритм работы «Рододендронов». Своими действиями к северо-востоку от гряды Гукри вы будете при помощи ложных сигналов и фантомов имитировать приближение крупных соединений десантных и ударных флуггеров.

Я, признаться честно, обрадовался. Чем снова совать пальцы в мясорубку, лучше уж покружить над пустыней на автопилоте и спокойно вернуться домой.

Но обрадовался я рано. Потому что вместо ожидаемого «вылет назначен на тогда-то, комэски ко мне, остальные свободны» Жагров снова набрал в легкие побольше воздуха и продолжил:

– Теперь переходим к самому важному. Как я уже сказал, ваше боевое задание является частью крупной воздушно-космической операции по обеспечению высадки десанта на плацдарм «Нерпа». Поскольку наше оперативное искусство самое передовое в Галактике, – (ни тени улыбки на лице Жагрова!), – план любой операции является четкой, но притом гибкой программой действий. Ваши боевые задачи могут быть изменены в любую минуту в зависимости от сложившейся обстановки. Возможно, новый приказ поступит по каналу оперштаба «Паркида». Но мы решили предусмотреть и особые ситуации. Для этих ситуаций каждый из вас – подчеркиваю, каждый – получает пакет с текстом нового боевого приказа. Текст приказа отпечатан на специальной сенсорной бумаге. Чтобы он проявился, вам потребуется открыть шлем скафандра и подышать на красный квадратик в правом нижнем углу документа. Ознакомившись с приказом, вы должны вернуть бумагу в пакет, что приведет к мгновенному уничтожению документа. Разумеется, вам также вменяется в обязанность немедленно уничтожить содержимое пакета, не проявляя текст документа, в следующих случаях: получение тяжелых боевых повреждений; катапультирование; вынужденная посадка. И последнее. Вскрытие пакета и выполнение изложенных в нем инструкций производится по сигналу, который прозвучит на всех каналах. Кодовая фраза: «Время – московское!»

 

Часы показывали 08.55 по стандартному времени. Это означало, что, если график операции выдерживается, в двух сотнях километров от нас к западу, на плацдарме «Нерпа», уже приземлились первые десантные корабли.

Это также означало, что штурмовики Ляпунова и Сестрорецкого давным-давно отработали по клонскому космодрому, а европейские «Хагены», выскочив из засады в районе гряды Гукри, пополнили свой боевой счет новыми победами.

У нас же все шло тихо и мирно.

Мы болтались в назначенном районе больше часа. Не происходило ровным счетом ничего интересного. Если не считать спорадических маневров, которые совершали наши истребители по воле автопилотов: смена курса, резкий уход вниз, отрезок горизонтального полета, снова подскок…

«Рододендроны», отыгрывая без нашего участия свои программы, исправно пилили эфир, имитируя невесть что. То ли высотомеры торпедоносцев, то ли навигационные радары транспортных флуггеров, то ли канал целеуказания «Асмодеев».

Но не только рысканье истребителей нашей эскадрильи было демонстрацией бурной деятельности целого соединения. На самом деле демонстрацией или, если угодно, отвлекающим ударом являлись все без исключения наступательные действия на направлении Хордад – Ардвахишт. И вертолетный десант, и танковые колонны на шоссе, и даже высадка на плацдарме «Нерпа».

И хотя объемов, в которых производится дезинформация противника, мы доподлинно не знали, кое-что можно было заподозрить.

Сама по себе выдача пакетов с документами на случай резкого изменения обстановки не была чем-то из ряда вон выходящим. Но штука в том, что подобная практика применяется в двух случаях.

Первый случай – крупные учения эскадренного или флотского уровня. «Резкие изменения обстановки» измышляются заранее, в штабе учений, после чего запечатываются в пакеты и раздаются посредникам, состоящим при командирах кораблей, частей или подразделений. В этих пакетах обычно содержатся новые вводные.

Посредник в определенное, известное только ему время либо по получении кодового сигнала вскрывает пакет и передает его командиру, участвующему в учениях. А тот читает: «На авианосце «Александр Невский» ЧП – взрыв поданного на взлет истребителя. В результате полученных повреждений невозможно использование катапульт №№ 2–4».

Ну а второй случай – это когда командиры замышляют нечто настолько секретное, что преисполнены готовности морочить голову своим подчиненным до самой последней секунды. Во избежание утечки информации.

А тут еще этот разговор с Меркуловым, «Приказ 202», «Изделие Конус»…

Неужели есть какая-то связь?..

На часах – 09.11.

В наушниках – сигнал «Внимание!», канал оперативного штаба.

«Ну?!. Началось?!»

Отчего-то я больше всего ожидал увидеть, как горизонт набухает исполинскими термоядерными грибами…

– Здесь Кедр, слушать Тор-100…

Тор – позывной Бабакулова, комэска. А Тор-100 – общий позывной нашей эскадрильи, то есть оперштаб адресовался ко всем нам.

– …Приказываю прекратить выполнение текущей боевой задачи и ввести в автопилот код 1107. Повторяю: код 1107.

Хм… Значит, еще не время? Или не московское?

– Я Тор. Вас понял.

Ну что же… Код так код.

 

Один-один-ноль-семь. Ввод.

 

На экране высветилось следующее:

 

Выйти на рандеву с авианосцем «Дзуйхо», орбита П-340-5. Совершить посадку на авианосец «Дзуйхо». Принять нагрузку по схеме Д-9. Находиться в полной готовности к вылету при получении соответствующего приказа.

 

Ну что же, здравствуй, «Дзуйхо»! Ветеранское ты наше корыто…

 

На этом чуде японского кораблестроения я совершал свои первые учебные походы.

С его борта летал к Луне, Сатурну, Титану.

А потом и на Вэртрагну, с визитом дружбы…

Накануне войны «Дзуйхо» совершал до трех межзвездных рейсов в неделю. Ходил в систему Секунды, перебрасывал новую авиатехнику…

И именно «Дзуйхо» доставил нас, вчерашних кадетов, в Город Полковников, на войну.

Если бы мне сказали, что легкий авианосец не пережил битву за Восемьсот Первый парсек, я бы не удивился. Если бы выяснилось, что маршевые двигатели «Дзуйхо» в очередной раз выработали ресурс и было решено больше их не менять, а превратить авианосец в музей для пылких сердцем мальчишек где-нибудь в Смоленске или Хабаровске, – тоже было бы понятно.

Но нет, наш «Дзуйхо» на пенсию не собирался. Довольно скромное по своему постоянному составу 11-е учебное авиакрыло, приписанное к «Дзуйхо», было с началом войны преобразовано в обычное соединение первой линии и успешнее иных своих больших собратьев сражалось с клонами в нескольких звездных системах.

Успешность этого авиакрыла объяснима. Его ядро составляли матерые инструктора, которые, постоянно «выгуливая» кадетов нашей Академии, налетали втрое-вчетверо больше часов, чем иные пилоты соединений первой линии. То есть выходило, что какой-нибудь скромный лейтенант – вроде Гурама Зугдиди или Бориса Лучникова – имеет опыт примерно на уровне капитана третьего ранга. Ну а соответственно любой кап-3 с «Дзуйхо» может быть смело отправлен на должность руководителя полетов ударного авианосца.

Что, кстати, во время войны и происходило. Кадры «Дзуйхо» охотно растаскивали при формировании новых соединений и при укреплении старых. Скажем, в наше авиакрыло был направлен капитан-лейтенант Булгарин, который когда-то орал на меня: «Саша! Голубь ты мой сизокрылый! Какого ляда ты поперся в военфлот, если не в состоянии запомнить, что «Ва-рэг-на» – это клонский тяжелый истребитель, а Вэр-траг-на – название клонской метрополии?!»

На меня тот эпизод так подействовал, что я три месяца кряду в свободное время зубрил клонские имена собственные, названия кораблей, городов и планет. С тех пор и не путаю «Кавад» с «Каосом», а Чахру с «Чармой», как некоторые.

Пока мой истребитель на ангарной палубе обвешивали контейнерами дистанционного минирования КДМК-8, я торчал в так называемой «курилке».

В курилке как раз курить строго запрещено. Потому что она по функциональности фактически «дышалка». На звездолетах с принудительной заменой атмосферы (а у нас почти все боевые корабли ее имеют, чай, не Конкордия), после того как отсеки заполняются инертным газом или по дешевке углекислотой, открывать шлем скафандра по понятным причинам нельзя. Но для того чтобы пилоты и члены экипажа в минуты передышки могли немного разгрузиться психологически, предусмотрены комнаты отдыха, в которых сохраняется нормальная атмосфера. Даже более чем нормальная: воздух ионизируется, добавляются разные вкусные запахи. Взморье, лес после грибного дождя, весенняя степь…

Ближайшая курилка оказалась забита народом, знакомым и незнакомым. Причем – редкий случай – все молчали. Ни о чем не судачили, впечатлениями не делились, не зубоскалили. Как на поминках.

Судя по лицам, мысли всеми владели тоже поминальные.

Вероятно, слухи о возможном применении ядерного оружия распространились повсеместно. А может, часть экипажей уже получила торпеды в ядерном снаряжении, как знать…

Заняв единственное свободное место, я не отважился нарушить тишину. Прислонился к переборке, замер, задумался…

– Внимание, товарищи! Кодовый сигнал «Авось, небось и как-нибудь».

Голос принадлежал капитану первого ранга Кайманову, командиру «Дзуйхо», человеку суровому даже по нашим жестким военфлотским меркам. Но вместо привычной и уместной командирской стали в голосе каперанга звучало ликование.

Чего радуешься-то, командир? И какие, к черту, «авось-не-бось»?

Кайманов рассмеялся.

– Да шучу я, шучу. Время – московское! Повторяю: время – московское!

«Ну ничего себе! Неужели все так прекрасно, что отцы-командиры из штанов от восторга выпрыгивают?»

Что тут началось!..

Свой личный секретный пакет был у каждого. Пилоты, полностью готовые к вылету и закованные соответственно в «Граниты», полезли за пакетами в транспортные отделения своих скафандров. Те, кто носил более легкие «Саламандры», принялись шарить по нагрудным карманам.

Кто-то, самый шустрый и сообразительный, только-только скользнув глазами по проявленному тексту документа, сразу вскочил на ноги и убежал в воздушный шлюз. За ним сунулись еще несколько человек, но шлюз уже заперся, и они, громко чертыхаясь, начали проявлять свои документы, нависая прямо надо мной и неуклюже топчась мне по ногам. К счастью, все их центнеры приходились на несокрушимые, титанировые сапоги моего скафандра.

Чтобы проявить текст, было необходимо дохнуть на красный квадратик в углу листа сенсорной бумаги. Но ведь чтобы дохнуть, требовалось открыть шлем! А это можно было проделать только в курилке!

Ясное дело, с внешней стороны наружного шлюза по сети ВКТ некто очень грозный и вовсе не такой веселенький, как Кайманов, потребовал, чтобы все мы ознакомились со своими документами и «убрались из курилки за тридцать секунд». Дескать, там, снаружи, целая очередь на проявку своих боевых приказов. Но убраться за тридцать секунд было не так-то просто, поскольку в курилке находилось человек сорок, а в шлюз можно было набиться максимум вдесятером.

В общем, тут наши флотоводцы перемудрили. Расчет был явно на то, что кодовый сигнал застанет пилотов в кабинах флуггеров. Где, как ни стр<