Глава 9. Джон Клам и борьба между военными и гражданскими за контроль над апачами.

 В августе 1874 года  Джон Клам становится агентом в Сан-Карлосе после того, как он был выдвинут на этот пост Голландской Реформаторской Церковью. Это был молодой человек, имевший от роду 21 год, и он был совсем неопытным в делах с индейцами, но умным и бесстрашным, и даже дерзким, как говорили некоторые его современники. Он пришёл к выводу, что прошлые проблемы с апачами были вызваны двойственностью военно-гражданского управления, и поэтому решает, через налаживание плотного личного контроля над апачами, избежать в будущем подобных неприятностей. Когда он находился с ними, то был обычно тактичным и предупредительным, а вот с военными в основном был жёстким и несносным.

По пути в Сан-Карлос  Клам посетил Кэмп-Грант, где множество пленных апачей было занято на строительстве. Там он повстречался с вождём аравайпа Эскиминзином, которого держали в заключении просто так, без какого-то особого проступка  с его стороны. Через переводчика Джорджа Стивенса, Клам пообещал освободить вождя, а Эскиминзин поклялся всецело сотрудничать с ним в Сан-Карлосе. Когда вскоре Эскиминзин прибыл в Сан-Карлос, эти двое стали самыми верными друзьями, и «Скимми» (Эскиминзин) оказался наиболее эффективным апачским союзником Клама.

 Из-за сменяющих друг друга гражданских и военных правил, агентство в Сан-Карлосе было дезорганизовано и приведено в беспорядок. После проведения аккуратного изучения расходов агентства, Клам был убеждён, что он и на самом деле смог бы без помощи армии хорошо управлять апачами. В течение первых трёх дней после своего прибытия, Клам, совершенно без охраны, проинспектировал лагеря различных групп. Его поведение изумляло апачей и шокировало военных. Лейтенант Бэбкок, командир кавалерийского подразделения в Сан-Карлосе, мягко указал Кламу на то, что армия управляет резервацией со времени мятежа, произошедшего в прошлом январе. Бэбкок также сказал, что целью армии является долговременный мир с апачами. Для поддержания гармонии, он предложил в будущем проводить совместно совещания с индейцами. Он также добавил, что войска будут поддерживать гражданское руководство, если Клам искренне одобрит распорядки, обусловленные инструкциями генерала Крука.

Клам согласился, что военные и гражданские представители должны поддерживать гармонию, но в то же время дал понять, что он не собирается отдавать контроль в не военной сфере деятельности, и для привлечения к наказанию преступников, он должен создать апачскую полицию и апачский суд. Бэбкок ответил ему, что необходимо стремиться к всецелому сотрудничеству между ними, особенно там, где «обязанности соприкасаются краями». Он сохранил в себе радушное и приличествующее отношение к Кламу, но Крука проинформировал, что новый агент возмущается даже от малейших признаков военного вмешательства. Клам согласился, до поры до времени, на уместность армейского надзора за пропусками для апачей и их поголовный подсчёт, а также на наказание военных преступников. Присутствие армии мешало отщепенцам мутить воду, и кроме того, могло  стимулировать апачей на занятие фермерством и на участие в резервационных проектах.

По получении сообщения от лейтенанта, Крук указал Бэбкоку игнорировать действия Клама, если они будут мешать или подвергнут дестабилизации безопасность резервации. С такой поддержкой  Бэбкок   был полон решимости сохранить   функции армии, невзирая на эмоции Клама в данном деле. Но в тот же  день   Клам забрал у Бэбкока право на выдачу пропусков и на подсчёт. Ещё он сказал, что если Бэбкоку будет необходима какая-либо информация, он сможет её получить в офисе агентства.

В свою очередь, Бэбкок сообщает Круку, что нужно прислать из форта Апачи майора Рэндалла, чтобы тот урегулировал разногласия. Клам был непреклонен в том, что военное вмешательство необходимо закончить, и о любых мерах по принуждению со стороны армии должно докладываться в полном объёме. Майор Рэндалл и раньше видел упрямых агентов, поэтому был уверен, что со временем Клам будет с отчаянием взывать к солдатам, чтобы сохранить или даже восстановить порядок в резервации. Поэтому он и не предпринял никаких усилий для вмешательства.

Подобно тому, как Бэбкок поощрялся Круком, и Клам осмелел, когда узнал, что чиновники Индейского Бюро пришли в восторг от его противостояния с армией. Личная вражда между агентами и офицерами продолжалась, и это нашло отражение в аналогичном конкурсе между военным департаментом и внутренних дел, и задачи по борьбе с апачами иногда отодвигались на задний план. 

Когда Клам почувствовал себя уверенным в отношении того, что он завоевал доверие апачей, то представил незатейливый план по их самоуправлению. Каждая их группа должна была выбрать четырёх мужчин для службы в качестве полицейских. Клам немедленно был обрадован эффективностью своей индейской полицией, так как все группы кротко и смирённо подчинились разоружению, несмотря на то, что они всё ещё были правомочны оставить ружья для охоты. Также они пообещали больше не варить тулпаи, или тисвин, очень любимый апачами.

Его план по реорганизации земледельческой программы включал выделение частей пахотной земли для каждой группы и перемещение их лагерей ближе к этим землям. Апачи с лёгкостью восприняли проекты Клама, включая ежедневный подсчёт всех мужчин и еженедельный подсчёт женщин и детей. Тщательное ознакомление с апачами и их вероучениями, операции по срыву варки тисвина, председательство в апачском суде, а также присмотр за постройкой целого комплекса зданий в агентстве, держали молодого и энергичного Клама в полной занятости.   

                            

(Скаут-апач  и его жена).

 Но вскоре один из индейских полицейских, по имени Эскноспас, известил Клама о том, что в удалённом каньоне к северу от Хилы происходит крупномасштабное мероприятие по варке тисвина. Вместе с  индейскими полицейскими, Клам совершает полуночный налёт на лагерь, состоявший из двадцати пяти или более апачских пивоваров. Когда пять мужчин вступили в месторасположения лагеря, то Эскноспас издал военный клич, который был громко повторен остальными скаутами, и в замкнутом пространстве стен каньона  это звучало так, как будто нападавших было много. Женщины бежали, а мужчины стояли покорно, пока Клам и Эскноспас опорожняли котелки. Одиннадцать мужчин были сопровождены в караульное помещение, предстали затем перед апачским судом и были приговорены к пятнадцати суткам тяжёлого труда.

Этот налёт как бы сцементировал чувство взаимодоверия между Кламом и его полицейскими, и в то же время убедил апачей в том, что варка тисвина является рискованной затеей.

Так как постройки агентства больше были похожи на обыкновенные лачуги, и даже в таких помещениях обычно испытывался недостаток, Клам попросил 5000 долларов на то, чтобы приступить к претворению в жизнь строительной программы, одной из целей которой являлось удерживание апачей в занятии полезным делом. Теперь, когда он стал чемпионом Индейского Бюро по борьбе за управление, уполномоченный в порыве энтузиазма выделил ему 12000 долларов. Клам был уверен, что дело лучше продвигалось бы с агентом-цивилизатором (просвещающим, воспитывающим), и поэтому старался, по возможности, держать апачей чем-либо занятыми. Первым проектом стало строительство конторы и жилых помещений для гражданского персонала. Он хотел растянуть строительный проект на несколько лет, чтобы углубить его благотворное влияние. Во всей своей деятельности он получал значительную помощь от своего управляющего, отставного кавалерийского сержанта по имени Суини, кто выполнял обязанности заместителя агента, заместителя начальника полиции и заместителя инспектора по строительству.

Клам платил апачам за их труд пятьдесят центов в день бумажными деньгами, которые агентство обменивало на пищу и одежду. Он нашёл их жаждущими работы, и зачастую пребывал в затруднении, пытаясь обеспечить занятостью всех желающих работать. Клам  рекомендовал индейскому уполномоченному продолжить дальнейшую оплату труда апачей не наличными деньгами, а товарами, считая, что это будет иметь больше   цивилизаторский эффект, чем денежная зарплата. Кроме того, он попросил прислать ему весы, кузнеца, плотницкие инструменты, фургоны, упряжи и всё необходимое для занятия земледелием.

В октябре 1874 года, инспектор Дэниэлс, отмечая, что все группы казались довольными, был особо впечатлён изменившимся отношением апачей Сан-Карлоса к нововведениям. Их успешная фермерская деятельность расположила их далеко впереди других апачей, которых он посетил. Он порекомендовал выдать им некоторое количество овец в качестве ещё одного побудительного мотива для занятия делом и стремления к процветанию. Он похвалил Клама за его быстрый успех, и решительно поддержал его убеждение в том, что только гражданское руководство сможет и должно управлять всеми делами в резервации. Перед отъездом, инспектор Дэниэлс  провёл совещание с некоторыми из вождей. Один из них попросил, чтобы он возвратил апачей Сан-Карлоса, находившихся в распоряжении форта Апачи со времени январского восстания. Дэниэлс согласился попробовать сделать это. Агент Робертс удовлетворил его просьбу, и отправил их в путь. Но они не ушли далеко, когда майор Эйгилби, во главе отряда кавалерии, арестовал их и сопроводил на военную гауптвахту. Несмотря на своё признание в том, что его действия частично обуславливаются личной неприязнью к Робертсу, Эйгилби утверждал, что он действует по приказу Крука, который гласит, что всех индейцев, обнаруженных вне резервации, нужно задерживать.

Тогда чиновники Голландской Реформатской Церкви выступили против военного вмешательства в апачской резервации и пригрозили прекратить сотрудничество с индейским бюро, если оно не сможет оказать надлежащую поддержку своим агентам. Уполномоченный по индейским делам тут же проинформировал министра внутренних дел Делано о том, что индейцам в Сан-Карлосе и Кэмп-Апачи вполне достаточно гражданского контроля и нужно вывести войска из резервации, но сам он, тем не менее, не предпринял в этом отношении каких- то практических действий. Всегда было проще и более-менее удобно причинять беспокойство и без того подвергавшимся неблагоприятным воздействиям агентам и индейцам, чем пытаться ограничить деятельность армии.

Апачи Сан-Карлоса казались удовлетворёнными деятельностью администрации Клама, так как он содержал их в сытости, а также постоянно занимал строительными работами и фермерством. Их гигиена была существенно улучшена выдачей двух с половиной тысяч фунтов мыла каждый месяц, а также вакцинацией от оспы. Клам настолько  без проблем и эффективно управлял апачами, что даже губернатор похвалил его.

 Познакомившись с апачами поближе, Клам узнал об их презрении в отношении лжецов; об их любви к азартной игре, в которой использовались карты из необработанной конской шкуры, а также к забаве с обручом и игральным шестом. Неверность была редка среди апачских женщин, и по-прежнему наказанием за это было отрезание мясистой части (кончика) носа у такой дамы. Апачские мужчины любили также тисвин, поединки, и иногда избиения жён. Ещё одним обычаем апачей, что раньше и другие отмечали, было утверждение соглашения обнюхиванием, а не рукопожатием. Клам так никогда и не узнал что-либо об апачской церемонии похорон, так как они проводились в обстановке строжайшей секретности. Имя умершего никогда больше не упоминалось, но оно могло быть даровано ребёнку следующего поколения.

Прибытие из Кэмп-Верде в марте 1875 года почти 1400 тонто, уалапаев и явапаев, добавило хлопот Кламу, так как возросло число недружественных групп, и вероятность получения проблем приумножилась. На небольшое время он расположил эти недружественные группы в стороне от других, а затем стал способствовать их внедрению в свой обычный дисциплинарный режим. Несмотря на то, что они только начали привыкать к повседневной резервационной рутине и приступили к постройке викиапов, он назначил среди них четырёх полицейских, тем самым, включая их в свою систему самоуправления.

Тонто насчитывали около семисот человек, а объединенные группы уалапаев и явапаев имели почти столько же. Зная о враждебности между этими двумя группами, Клам уговорил их расположиться отдельными лагерями. Поселение 1400 хорошо вооружённых индейцев с Верде рядом с 1000 апачей Сан-Карлоса пробудило болезненные проблемы. Новичков с Верде необходимо было нейтрализовать до того, как произойдёт необратимое и страшное, но они были высокомерны и подозрительны, и скорее всего, сбежали бы, если их попросить о сдаче ружей. Полиция Клама хорошо понимала эту проблему. Тауэлкли спросил Клама: «Как скоро мы заберём у них ружья?». Гуда-Гуда и ещё один полицейский тоже заявили протест на наличие ружей у тонто. Четверо полицейских были готовы на захват четырнадцати сот индейцев с Верде, но Клам решил отложить выяснение отношений на несколько дней, а за это время изобрести менее рискованный способ. Он созвал совет с индейцами Верде, а Эскиминзина назначил на руководство людьми Сан-Карлоса, которых вооружили по такому случаю.

Когда Клам объявил, что им необходимо сдать свои ружья, индейцы Верде вскочили на ноги, выкрикнули гневные протесты и понеслись наперегонки в свои лагеря. Это были сцены дикого замешательства, с наездниками, мечущимися в разные стороны и раздающими приказаниями, женщинами, сносящими викиапы и упаковывающими свои пожитки.

Но индейцы   не  побежали, а были готовы сражаться или скрыться, если бы были затребованы их ружья. Когда все были готовы, они переправились на южный берег Хилы и там остановились. Критическое положение объединило тонто, явапаев и уалапаев, но они не рискнули покинуть резервацию. В течение двух дней они располагались лагерем через реку от агентства. Клам упирал на соблюдение инструкций, индейцы с Верде твердили о своём намерении сражаться.

(Апачская мать с сыном и дочерью).

В продолжение всего кризиса, Клам оставался внешне спокойным. Он проводил подсчёт индейцев Сан-Карлоса теперь не в субботу, а в пятницу, чтобы пайковые карточки пускались в обращение заблаговременно перед выдачей пайков. Индейцам Верде было сказано, что они не получат никаких карточек, пока добровольно не подчинятся дисциплинарным распорядкам агентства. Те спорили весь день, но с закатом передали в агентство семьдесят пять винтовок. Это было далеко не всё их огнестрельное оружие, но то была болезненная уступка, жест подчинения, и Клам не отверг его. Ранним утром, он и его служащий Суини смело въехали в лагерь Верде и указали, что индейцы должны построиться для поголовного подсчёта и распределения пайковых карточек. Те, хоть и с мрачным видом, но расторопно подчинились. В состоявшихся после этого серии совещаний, Клам и «вердес» достигли взаимопонимания, и последние выбрали четверых из своего числа для службы в качестве полицейских.

Специальный уполномоченный из Индейского Бюро усложнил ход дел тем, что сказал Кламу, что теперь, после его попытки принудить «вердес» сдать их ружья, именно он будет нести ответственность за вызывающие опасения бунтарские опасения. Случилось же так, что один воин уалапаи, понимавший английский, подслушал их разговор и повторил его остальным. Апачам показалось, что действия Клама на самом деле не являются санкционированными. Клам резко ответил этому уполномоченному, что дилижанс, принадлежащий агентству, отправится утром в Кэмп-Грант, и он, как  комиссионер, должен находиться в нём. Из Кэмп-Гранта уполномоченный отправился в Тусон, где вызвал волнение описанием такого опрометчивого шага Клама и предсказанием кровавого мятежа, который должен последовать за этим. Но Клам знал своих апачей, и на следующий день компетентно проинформировал губернатора Саффорда о том, что «вердес» сдали свои ружья, и что «апачская война» уполномоченного предотвращена. Когда всё уже прошло, Клам узнает, что Эскиминзин дипломатично и вежливо поговорил с «вердес», убеждая их в целесообразности произошедшей уступки. Кроме этого, Эскиминзин без спроса организовал среди своих воинов тайную службу, и в нескольких моментах, когда казалось, что проблема неизбежна, они ненавязчиво выстраивались вокруг Клама для его защиты. Когда Клам высказал свои подозрения насчёт этого, то Эскиминзин признался в создании такой службы. Он сказал, что среди мужчин с Верде имеется несколько плохих людей, и он не хотел рисковать из-за их вероятных намерений по убийству Клама.

На этот раз открытое противостояние между гражданскими и военными должностными лицами в форте Апачи достигло высшей точки накала, и майор Эйгилби занял агентство Сан-Карлос под предлогом того, что военное управление предохранит от мятежа. Робертс сообщил об этом индейскому комиссионеру, и отправился в Сан-Карлос.  

 (Апачская мать с привязанным к доске ребенком).

Там уполномоченный Смит распорядился о вступлении Клама в должность главы агентства в Кэмп-Апачи, но штаб-квартира его при этом должна была оставаться  в Сан-Карлосе.   

В сопровождении Эскиминзина и пятидесяти надёжных воинов, Клам отправился в Кэмп-Апачи. По пути он столкнулся с майором Эйгилби, кто, наоборот, следовал в Сан-Карлос. Клам продемонстрировал ему письменный приказ, и при этом сообщил, что он готов его исполнить сегодня же. Насупившийся Эйгилби повернул обратно в Кэмп-Апачи, и по прибытии назначил доктора Микли временным управляющим агентства. Тогда Клам, используя полномочия в силу занимаемой им официально должности маршала резервации, арестовал Микли и вскрыл почту Робертса. Затем он сообщил койотеро, что теперь он вступает в должность их агента, и что отдача распоряжений в отношении них будет исходить только от него. Дав Эскиминзину и другим время поговорить с койотеро, Клам отправляется в форт Апачи, чтобы засвидетельствовать своё уважение командиру поста. Несмотря на то, что он там был сердечно принят, несколько  офицеров дали ему понять, что пока ещё армия осуществляет надзор над индейцами резервации. Клам проигнорировал их, и на третий день своего пребывания там провёл поголовный подсчёт апачей, впервые прошедший в Кэмп-Апачи без присмотра со стороны военных. Майор Эйгилби находился в гневе. Он сказал Кламу, что армия не желает расставаться с управленческими функциями, и он сам на следующий день проведёт подсчёт индейцев, даже если потребуется привлечь четыре роты против Клама и апачей во время запланированной Кламом выдаче пайков. Последний предупредил майора, у которого имелось в распоряжении вполне достаточно солдат, чтобы создать серьёзную проблему, что тому  тогда придётся нести ответственность за всё, что может случиться. Далее Клам сказал, что если Эйгилби атакует агентство, Клам и многочисленные апачи вынуждены будуть защищаться сами от них.

Возвратившись в Кэмп-Апачи, Клам известил апачей о том, что утром они должны прийти не на пост, а в агентство. Эйгилби напрасно распоряжался и угрожал. Но у него в запасе нашлись и другие методы для того, чтобы побеспокоить выскочку агента. Спустя несколько дней, он приказывает отпустить апачей-нарушителей с гауптвахты в Сан-Карлосе и в форте Апачи. Он, вероятно, так рассуждал: если разногласия между гражданскими и военными властями уже подорвали дисциплину, то вскоре эти отпущенные начнут возбуждать других, и Кламу ничего не останется, кроме призывов о помощи и дальнейшей передачи управления. Индейская полиция Клама привела двоих из выпущенных мужчин, обвинявшихся в убийстве, и Клам попросил снова запереть их в караулке. Его просьба получила холодный отказ.

Следующий удар Эйгилби был ещё более жутким. Он отдал приказ, который с лёгкостью мог бы привести его к военному трибуналу, а именно: в случае непоминовения или враждебных действий со стороны апачей, офицеры в Кэмп-Апачи и Сан-Карлосе обязаны были игнорировать любые просьбы о помощи. Эйгилби объявил, что их обязанностью являлась только защита государственной собственности и жизней гражданских. Апачам тоже было сообщено о новом распорядке. И это выглядело как открытое приглашение к началу беспорядков. Вскоре в некоторых лагерях койотеро произошли пьяные драки и столкновения, и ситуация стала  очень угрожающей. Клам спросил, может ли он положиться на солдат по необходимости. Ему прямо ответили, что солдаты не будут предпринимать никаких действий, даже если потребуется охранять заключённых.

 Клам без промедлений отреагировал, обвинив офицеров в подстрекательстве к неповиновению и боевым действиям. В итоге уполномоченный по индейским делам отменил свою поездку в Вашингтон на конференцию по урегулированию предмета спора. Клам настаивал, чтобы он удалил армейский пост из резервации Кэмп-Апачи, но уполномоченный не желал входить в конфронтацию с военным департаментом, так как это могло привести к ответным политическим мерам в конгрессе. С другой стороны, койотеро энергично противились тому, чтобы уйти с земель, обещанных им навеки вечные генералом Ховардом, но их возражения вряд ли влияли на незаконное отчуждение их земельных владений. Клам указал на различные недостатки такого перемещения. Комиссионер выслушал его, но его мнение уже было сформировано окончательно: «Переместите их». Клам возвратился в Сан-Карлос. Не один только он был против этого перемещения. Генерал Шофилд, командующий дивизионом Тихого океана, тоже возразил, считая, что армия умиротворила койотеро и перемещение их в Сан-Карлос станет серьёзным препятствием для их успешного развития. 

В середине июля 1875 года, Клам, индейский маклер и переводчик Джордж Стивенс (чья жена была койотеро), Эскиминзин и с ним шестьдесят надёжных воинов, прибыли в Кэмп-Апачи и провели ряд совещаний с вождями и старейшинами койотеро. Клам быстро обнаружил, что три из восемнадцати групп не могут переместиться, так как некоторые из их вождей и предводителей были привлечены на службу в качестве армейских скаутов. Около пятисот из тысячи восьмисот апачей горели желанием переместиться, так как они раньше жили возле старого Кэмп-Гудвин у Хилы, но другие не хотели покидать Белые Горы. Некоторые из них сомневались, потому что армия распространяла слухи, что их отправят далеко и там убьют. Клам выдал пропуска приблизительно шестистам апачам, чтобы они смогли остаться в Кэмп-Апачи и собрать урожай, а восемьсот должны были отправиться с ним в Сан-Карлос. Две недели спустя, командующий приказал Эйгилби обеспечить охрану Кламу во время перехода, но  при этом, войска, всё же, не должны были применять привычное уже принуждение по перемещению апачей.

На данном этапе развития событий, в Сан-Карлос, с назначением на должность агента резервации Кэмп-Апачи, прибывает Морфорд. Несмотря на то, что властные полномочия Клама в Кэмп-Апачи носили временный характер перед вступлением агента в должность вместо Робертса, он злился и советовал Морфорду не оставаться там. Он говорил, что агентства больше существует как такового, поскольку пожар уничтожил его постройки вскоре после удаления индейцев оттуда. Правдой было то, что семь построек в Кэмп-Апачи превратились в факел благодаря огню,  разожженному субагентом Дженкинсом, возможно,    по приказу Клама. Морфорд без промедлений сообщил через телеграф обо всём уполномоченному, который, в свою очередь, распорядился, чтобы Клам представил Морфорда индейцам Кэмп-Апачи. До сих пор в агентстве оставалось от восьмисот до девятисот койотеро, и Клам отказался передать Морфорду властные полномочия над ними под предлогом того, что лишь только по его предписаниям составлялась опись имущества, принадлежащего агентству. Тогда Морфорд отправился в Кэмп-Апачи, где вступил в союз с армией против Клама. Он вновь открыл агентство, и вскоре обнаружил, что многие койотеро возвращаются из Сан-Карлоса. 

Борьба за концентрацию возобновилась с заявлением Морфорда в отношении того, что единственной причиной для удаления было получение выгоды подрядчиков из Тусона и Сан-Франциско за счёт индейского управления, находящегося в Нью-Мексико. Инспектор Кимбл, сторонник Клама, заявил, что утверждение Морфорда насчет того, что Кэмп-Апачи является лучшим местом для койотеро, чем Сан-Карлос, является всего лишь отображением позиции офицеров армии. Морфорд и офицеры на самом деле имели общие интересы в предотвращении удаления всех койотеро, и военные поддерживали нового агента. Генерал Аугуст Каутц, кто недавно сменил генерала Крука на должности ведомственного командующего, заявил, что если политика концентрации продолжится, он расположит на посту в Сан-Карлосе четыре роты, необходимые для поддержания контроля за разнообразными группами. Генерал Шофилд согласился с ним, и добавил, что индейское бюро должно быть размещено в военном департаменте, чтобы устранить  мошенничество. По его словам, он был готов проводить мирную политику, и не позволит войскам вести военные действия против мирных индейцев просто потому, что некий индейский агент требует этого.

С поставками, которыми снабжала его армия, Морфорд сохранял своё агентство открытым и вполне дееспособным. Поэтому численность койотеро в Кэмп-Апачи продолжала расти. Вожди, представлявшие более одной тысячи индейцев, объявили, что они могут стать независимыми и самостоятельными в экономическом плане в течение шести лет, если им будет позволено остаться на своей собственной земле. Морфорд уговаривал комиссионера отдать распоряжение восстановить постройки агентства, чтобы избежать отчаянного сопротивления, которое может произойти, если будет предпринято удаление. Посчитав такой аргумент не бесспорным, уполномоченный сообщил Морфорду, что если его «упрямство продолжится, то его пост будет упразднён». Тогда Морфорд обратился к командиру поста и сказал, что армия должна помочь переместить койотеро. Ответа не последовало. Вскоре выяснилось, что причиной такой активной оппозиции Морфорда перемещению  было то, что он хотел назначить своего сына на должность главного управляющего, а дочь могла бы стать учителем в резервационной школе. В конце концов, президент Грант распорядился, чтобы министр внутренних дел упразднил агентство в Кэмп-Апачи и передал тамошних индейцев под начало агента в Сан-Карлосе. Но это не означало конец карьеры Морфорда в качестве индейского агента, так как его вес в политических кругах позволил ему устроиться на должность агента в резервации на реке Колорадо, где, возможно, его сын и дочь тоже нашли себе полезное применение.

 Конфликт между военными и гражданскими получил продолжение, когда Клам сообщил в Совет Индейских Комиссионеров, что его подразделение полицейских апачей нецелесообразно использовать в обслуживании военного поста в резервации Кэмп-Апачи. Генерал Каутц, зная, что разногласия между Морфордом и Кламом уже нарушили дисциплину среди апачей, сделав их беспокойными и непокорными, посчитал, что Клам блефует, и спросил его, может он ещё желает, чтобы солдаты были удалены из агентства Сан-Карлос? Если бы Клам дал отрицательный ответ, как ожидал Каутц, то выставил бы  себя в глупом свете. Но Клам согласился на удаление, и в конце октября 1875 года гарнизон Сан-Карлоса был выведен из резервации. Несколько рот оставались ещё в форте Апачи, и с ними по-прежнему находились в качестве вспомогательных сил скауты койотеро. Даже понимая, что невозможно всех койотеро убрать из армии, пока они нужны ей как скауты, Клам попросил Каутца освободить их от выполнения соответствующих обязанностей. Каутц отверг просьбу, а затем добавил колкое замечание, сказав, что он полон предчувствий в том, что вскоре агент лишится своего контроля над апачами, и когда это произойдёт, скауты станут необходимой частью агентства. Но, всё же, он согласился освободить от обязанностей определённых предводителей, объяснив это тем, что они смогут форсировать перемещение.

Клам вновь прибыл в Кэмп-Апачи, на этот раз, чтобы закрыть агентство. Он и не пытался уговорить койотеро перемещаться, но сообщил в Индейское Бюро, что койотеро продали свой урожай и возвращаются в Сан-Карлос. Очевидно, как  казалось Каутцу, некоторые чины из Бюро опасались успехов Клама. Каутц обратился непосредственно к президенту Гранту, прямо указывая на порочность концентрационной политики. Он говорил, что, с одной стороны, она являлась вопиющим фактом нарушения обещания, которое генерал Ховард дал койотеро, а с другой: «Концентрирование воинственных групп апачей в малонаселённых областях является просто глупостью, и если это и продолжать, то только в каком-нибудь изолированном регионе, например, в районе форта Апачи». Каутц был уверен, что за этой политикой стоят контрагенты из Тусона и Калифорнии, которые нашли, что им тяжело конкурировать с Нью-Мексико в снабжении Кэмп-Апачи.   

Больше половины койотеро всё ещё находились в Кэмп-Апачи, где все группы, кроме одной, хотели остаться. Каутц был уверен в том, что койотеро быстро обретут экономическую самостоятельность, если им разрешить остаться в своей стране. Индейское Бюро проявляло нерешительность в этом вопросе, и перемещение так до конца и не было выполнено. Бюро, вновь, в конце ноября направляет в Кэмп-Апачи инспектора Кимбла. Тот указал на то, что множество апачей перебралось в Сан-Карлос, но всё же девятьсот остальных остаются в Кэмп-Апачи. Он был уверен в том, что и они, за исключением завербованных скаутов и их семей, вскоре тоже переместятся, если армия не будет этому препятствовать. Но,из-за неблагоразумия Клама и интриг офицеров, междуусобица между военными и гражданскими возросла до таких размеров, что вопрос должен был урегулироваться в Вашингтоне. Несмотря на то, что индейцы достигли значительного прогресса в развитии благодаря программе Клама, вмешательство военных сдерживало достижения всех намеченных им целей.

Клам по-прежнему занимал апачей стройкой, фермерством и копкой оросительных канав, и он всё ещё накладывал на них ответственность за соблюдение законов и правил. В свою строительную программу и очистку земли под последующий её засев, он смог привлечь сотни индейцев. Особенно апачи Сан-Карлоса радовали результатами, достигнутыми в сельском хозяйстве. Эскиминзин и Дисалин переместились со своими группами в удалённые части резервации, и не на шутку взялись за зерновые. Может Кламу это и не приходило даже на ум, но, кажется, что активность Эскиминзина в выращивании кукурузы обуславливалась его желанием варить и продавать тисвин. Так или иначе, но согласно утверждениям, он организовал прибыльную торговлю тисвином. Ключом к успешному управлению Клама апачами было поддержание порядка и дисциплины при помощи его индейской полиции и суда. Он считал, что будет лучше, если они сами будут контролировать свою линию поведения, и апачи доказывали правильность его мнения. Когда он получил назначение  на управление агентством в Кэмп-Апачи, то и там ввёл эту систему. Мужчины, выбранные на должность полицейских, в любых обстоятельствах уважали членов групп, находящихся под их юрисдикцией, что укрепляло их авторитет. Если бы Клам ставил полицейских из одной группы над людьми из другой, или если бы он ставил таких мужчин, которых не любили, то его система привела бы к недовольству и насилию. Его полицейские были оснащены самыми новейшими игольчатыми винтовками Спрингфилд, и они без стеснения использовали их против правонарушителей из своих собственных групп, даже если те принадлежали их семействам.

Индейская полиция прошла наиболее важную проверку своей надёжности в декабре 1875 года, когда выплыли наружу неиствования предводителя Дисалина. Одна из его жён пожаловалась Кламу, что у него имеется привычка избивать её. В действительности, битьё жён было почитаемой апачами традицией, и если воины могли, допустим, подчиниться разоружению, всё же существовали некоторые пределы, и Кламу было это известно, за которые из них нельзя было переступать. Вызвав Дисалина в контору агентства, Клам прочитал ему лекцию о том, что в обязанности агента входит защита всех индейцев в резервации, - как женщин, так и мужчин. Дисалин слушал его с непроницаемым лицом, хорошо скрывая свои мысли. Удовлетворенный тем, что подвигнул этого бывшего ренегата на ещё один шаг в направлении образа жизни белого человека, Клам отпустил его. Дисалин вернулся позже. С одеялом, перекинутым через плечо, он вступил в контору Клама. В этот момент туда же вошёл уборщик,  и Дисалин быстро прошмыгнул в кабинет Суини. Мгновение спустя Клам услышал два выстрела. Суини выбежал из своего кабинета, и они вместе выскочили на улицу. Они увидели, как Дисалин с дымящимся пистолетом в своей руке бежит в сторону караулки, где находился кабинет начальника индейской полиции Клэя Бьюфорда. Дисалин скрылся за углом караулки. И тут раздался одиночный выстрел, а за ним быстрый винтовочный огонь. Когда Клам и Суини прибыли к месту происшествия, Дисалин уже лежал мёртвым на земле. Тауилклей и ещё один полицейский апач услышали пистолетные выстрелы и, не дожидаясь команды, инстиктивно вступили в бой. Дисалин собирался убить Клама, Суини и Бьюфорда, а затем увести апачей из резервации. Тауилклей обменялся рукопожатием с Кламом. «Энху (хорошо), - сказал он.- «Я убил собственного брата. Но он пытался убить тебя, а я полицейский. Это была моя обязанность».

 

(Группа полицейских апачей).

В декабре, при посещении Сан-Карлоса, инспектор Кимбл был изумлён явной жизнерадостностью апачей. Он отметил, что они были повинующимися и явно удовлетворёнными, и это их состояние, как он посчитал, полностью свидетельствовало в пользу методов управления Клама в резервации. В следующем месяце среди апачей Сан-Карлоса было распределено четыре тысячи овец.

Несмотря на то, что большинство апачей находились в резервации, небольшие их группы порой всё же сбегали. В конце февраля 1876 года Клам отправил Клэя Бьюфорда во главе пятнадцати индейских полицейских покарать таких ренегатов, бежавших в Бассейн Тонто. Наказание оказалось серьёзным: перед сдачей уцелевших, шестнадцать бежавших были убиты.

В мае 1876 года вновь была введена в действие политика концентрации. На этот раз в отношении чирикауа. На пути в Тусон, Клам узнаёт, что Пионсенэй с небольшим отрядом находится на тропе войны, и жители южной Аризоны в ужасе от этого. Возвратившись в Сан-Карлос, Клам созвал всех предводителей и сообщил им эту новость, а также рассказал о страхах белых людей в отношении того, что кто-то из них присоединится к чирикауа. Предводители сильно разволновались, и все они пытались высказаться разом. Эскиминзин их успокоил, а затем взял слово. Он заверил Клама, что они не желают присоединяться к чирикауа, но они пойдут за ними, если он этого хочет. Другие вожди согласились с этим. Клам вызвал добровольцев, и в течение нескольких часов 250 апачей предложили свои услуги, и кроме того, другие добровольцы продолжали прибывать к конторе агентства отовсюду из резервации. Клам отослал депешу губернатору Саффорду, в которой предложил объединение против чирикауа гражданского или военного подразделения с 500 надёжных скаутов, или возложить выполнение задачи только на скаутов. Вместе с апачами он с нетерпением дожидался ответа, но ничего не приходило. Двумя неделями позже, коммиссионер по индейским делам, согласно рекомендации, данной ему Саффордом, распоряжается выехать Кламу в агентство чирикауа, отстранить от должности агента Джеффордса и взять управление на себя, и если получится,то Клам должен был переместить чирикауа в Сан-Карлос. За исключением мятежа Пионсенэя, чирикауа были относительно мирными, но на взгляд представителей Индейского Бюро: «они немногое совершили на пути прогресса к цивилизации под ослабленным контролем Джеффордса». Джеффордс разрешил им оставить оружие и лошадей, при этом установив не строгие ограничительные нормы в свободе их перемещений. У чирикауа часто находились визитёры из других резерваций, в среднем, приблизительно, двести человек в месяц. И они как раз и являлись постоянным источнико<