Новая Каледония. Нумеа. Штаб военно-морской базы Франции.

Декабря. Полдень.

Генерал Леметри бросил на стол распечатку оперативной сводки и грубо выругался.

— Мсье? — вопросительно произнес майор Фадил.

— Вся ****ская элита Новой Каледонии бежит, — проворчал генерал, — Все банкиры, все воротилы никелевой металлургии, и все туземные мэры, зажравшиеся уроды, которых Франция опекала двести лет! Тут будет драка, а они сгребли все деньги, и все ценности, которые можно утащить в чемодане, и смылись. Дерьмо!

— Я понял, мсье. А моя задача…?

— Не перебивайте, Фадил! Мне и так тошно. Политиканы в Париже полные мудаки! Они прислали телекс: отправить парашютный батальон в поддержку роте капитана Ланзара, главного инструктора ополчения батаков из НБП на острове Гуадалканал. Реализуется гениальный, дьявол их разорви, план создания национального государства батаков. По этому плану, батаки займут полосу с северо-запада на юго-восток: от Палау до Самоа. Столица Республики Батак будет в Хониаре, на острове Гуадалканал, в середине этой полосы. Батакский рубеж отрежет проамериканскую Меганезию от Кораллового моря, благодаря чему исторически-французский Вануату присоединится к Новой Каледонии. Парижские мечтатели вспомнили, что Порт-Вила раньше назывался Франсвиль.

— Но это же бред! — воскликнул майор, — Узкий пунктир островов длиной 6000 км! Это невозможно удержать! Тем более — силами батаков, которые, хотя и воинственны, но никогда не были морским народом! И в любом случае, это пунктир, а не рубеж! И, мы поссоримся не только с американцами, но и с половиной Океании: с Папуа, которое в альянсе с Австралией, с террористами Автономии Бугенвиль — Северные Соломоновы острова, с Фиджи, где серьезная армия, с Новозеландским союзом, куда входит Ниуэ!

— Фадил! — строго сказал Леметри, — Вы бьетесь в открытую дверь. Я не хуже вас вижу, какой это идиотизм. Но я не президент Франции, и даже не консультант президента, а консультанты — какие-то философы из Сорбонны, рассуждающие про пассионарность, придуманную каким-то русским про древних монголов. После суперкризиса-2008 эти идиоты придумали вторую колонизацию стран Магриба, привезли туда толпу тупых вооруженных ублюдков из Палестины и Афганистана, и просрали все на свете. Здесь аналогичный случай. Но мы солдаты, и должны выполнять приказ, это наша работа.

 

Лицо майора окаменело, и на щеках прорисовались твердые бугры челюстных мышц.

— Спокойнее, — произнес Леметри, — я уже вижу, что вы хотите сказать. Что вы считаете Францию своей страной. Что вы не хотите нового национального позора. Что любому разумному человеку ясна необходимость опираться в Океании не на батаков и прочих гастарбайтеров, а на франкоязычных туземцев и креолов. Я угадал ваши мысли?

— Да, генерал.

— Так вот, Фадил, я угадал потому, что думаю точно так же. Но я знаю немного больше, поэтому не лезу со своими предложениями в Париж раньше времени. Понимаете, есть концерн «Alemir», владельцы которого, аравийские шейхи, находятся в неформальных отношениях кое с кем в Елисейском дворце. Тут та же история, что с Магрибом. Пока провал не станет очевидным, политики в Париже не услышат голос разумных людей.

 

Фадил медленно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы, чтобы немного успокоиться, и спросил:

— Извините, генерал, а сейчас разве не очевидно, что мы на грани катастрофы?

— Почему это очевидно, майор?

— Хотя бы потому, мсье, что потеряны два танкера и сухогруз. Мои младшие офицеры шепчутся о том, что эти ночные атаки в море — начало блокады, и гадают, наладит ли Метрополия снабжение Новой Каледонии по воздушному мосту. А если нет, то мы не протянем даже до Нового года. Началась осада, генерал. Это понятно любому…

— …Человеку с мозгами, — спокойно перебил его Леметри, — вы очень хороший солдат, Фадил. Это правда. Но вы не понимаете одну простую истину: последним человеком с мозгами на главном посту Франции был Жорж Помпиду. После его ухода в отставку Елисейский дворец стал пансионом для выродившихся аристократов, жадных бошей, воришек из Восточной Европы, и социалистов — ставленников нефтяных шейхов.

 

Генерал замолчал, внимательно глядя на Фадила в ожидании реакции.

— Раз вы так прямо говорите, мсье, значит все еще хуже, чем я думал, — ответил тот.

— Вы правы, майор. Все гораздо хуже. Вот, прочтите, — Леметри протянул ему лист с текстом под шапкой генерального штаба и грифом «top secret».

— Извините, мсье, но это информация не моего уровня…

— …Читайте, майор, это приказ!

— Да, мсье, — отчеканил Фадил и начал читать.

 

*** Генеральный штаб — генералу-коменданту Территории Новая Каледония ***

В связи с необходимостью восстановления законности на острове Хантер, эскалацией терроризма на море, и вместе с тем, с необходимостью продолжать наращивание сил в регионе влияния дружественной Национальной Батакской Партии (НБП), приказано:

1. Совместно с гражданской администрацией, провести необходимые мероприятия по недопущению роста социальной тревожности на территории Новая Каледония.

2. Направить батальон морской пехоты с боевой техникой на остров Хантер, провести прочесывание острова, действовать по регламенту полицейских операций.

3. Обеспечить морские конвои для безопасного движения снабжающих судов из порта Брисбен (Австралия), через который будет временно организована перевозка грузов.

4. Направить для укрепления инструкторской роты в Хониаре парашютный батальон. Совместно с формированиями НБП, обеспечить контроль над островом Гуадалканал.

5. Обеспечить прием и размещение военно-полицейского корпуса для восстановления порядка на территории Увеа-и Футуна. Подготовить тренировочную базу.

6. Провести материальную подготовку для участия в международной миротворческой операции в Республике Вануату во взаимодействии с ВС Австралийского союза.

 

* * *

Майор поднял взгляд от документа и раздраженно произнес:

— Но, генерал, это же бред, разве я неправ?

— Почему? — спросил Леметри, и добавил, — Это не риторический вопрос.

— Мое мнение, — осторожно ответил Фадил, — что спектакль с островком Хантер просто ловушка. На аэрофотосъемке видны какие-то сооружения, но, по-моему, это имитации военно-технических объектов. Там даже нет людей. Все это привезли, и бросили.

— Дальше, майор?

— Дальше, я думаю, что конвои Брисбен — Нумеа не помогут, пока мы не знаем, каким методом противник устраивает диверсии против кораблей снабжения.

— Так. Что дальше?

— Дальше про Гуадалканал. Я не знаю, зачем вообще это нужно, но если это делать, то необходимо прикрытие с воздуха, иначе риск запредельный. И, разрешите вопрос?

— Разрешаю, майор.

— Скажите, генерал, операция на острове Гуадалканал это задача моего батальона?

— Да, — лаконично ответил Леметри.

— Ясно, — Фадил вздохнул, — а разрешите спросить: прикрытие с воздуха будет?

— Майор, вам известно расстояние от Нумеа до Хониары?

— Да, мсье. 1600 километров.

— Правильно. А предельная дальность для истребителя «Dassault Rafale»?

— 3700 километров, мсье.

— Правильно. Отсюда следует, что прикрытие у вашего транспорта Airbus A400 будет только на маршруте, и при высадке десанта. Затем авиа-конвой вернется в Нумеа.

— Извините, мсье, а я правильно понял, что у нас будет один A400 на батальон?

— Да.

— …И мы будем десантироваться парашютным методом?

— Да.

— Но, генерал, по регламенту для A400 число парашютистов 120, а в батальоне 350.

— Я знаю, майор. Но грузоподъемность A400 позволяет взять на борт 350 бойцов.

— Мм… Это приказ, мсье?

— Да, Фадил. Мне очень жаль, но у меня есть приказ генерального штаба об экономном использовании авиационно-транспортной техники и горючего. Еще вопросы?

— Больше вопросов нет. Когда лететь, генерал?

— Через час, — ответил Леметри, — будьте в готовности в военной зоне аэропорта.

 

* * *

 

4 — 5 декабря. Соломоновы острова. Остров Гуадалканал.

 

За высадку парашютного десанта в Хониаре майор Фадил поставил себе 10 баллов из 10 возможных, причем абсолютно справедливо. Несмотря на то, что прыгать пришлось из переполненного самолета, в три захода, ни один боец не получил травм, и все успешно приземлились на целевой территории (в пределах города Хониара, который занимает с пригородной агломерацией и аэропортом 20 км северного берега Гуадалканала). Фадил покидал десантный борт последним, и уже был практически спокоен за своих парней. В бескрайней пропасти под лазурным небом медленно снижались белые «одуванчики», и опытный глаз отмечал, что они движутся, куда надо. Никого не относит ни в море, ни в джунгли на склонах центрального хребта, ограничивающего город с юга. Так что майор получил возможность спокойно подумать в одиночестве 3 минуты (примерно столько длится стандартный прыжок с высоты 800 метров). На первой фазе снижения, он успел рассмотреть Хониару, и сделал вывод: город мертв. Однозначно безоговорочно мертв. Выражаясь языком военных пособий: «город утратил функции коммунальной среды, и покинут гражданским населением». Фактически, теперь Хониара была просто набором человеческих построек, в которых расположился контингент батакского ополчения. И предстояло разместить здесь же, в этом мертвом городе, парашютно-десантный батальон. Что ж, дело привычное, бойцы грамотные. До заката решили эту задачу.

 

…Вечером майор Фадил уже сидел за столиком в пустом и темном кафе аэропорта, в компании капитана Ланзара, и пил кофе из чашки с логотипом «Solomon’s Airway Co».

 

В отличие от майора Фадила (имевшего ничем не примечательную внешность — в любом городе Юго-Западной Европы его бы никто не заметил — обычный франко-алжирец), капитан Ланзар был персоной выдающихся физических качеств. Высокий рост, фигура атлета, классическое галльское лицо, умное и волевое, квадратный подбородок, высокий лоб, орлиный нос, и серо-стальные глаза.

— В дополнение к кофе, — сказал он, ставя рядом с чашками две рюмочки и удивительно точным движением плеская туда по порции коньяка из пузатой бутылки, — за удачу!

— За удачу, — откликнулся Фадил, подумав между делом, что у этого капитана, наверное, никогда не дрожат руки от страха. Вопрос: всегда ли хорошо, быть таким смелым?

— …Паникеры болтали, — продолжил Ланзар, глотнув из рюмки, — будто на Гуадалканал высадилась пятитысячная северокорейская бригада, и что будто канаки тоже отменные бойцы. Так вот, Фадил: это брехня! Когда три тысячи наших батакских парней внезапно выдвинулись из портовой зоны на улицы, все канаки драпанули из города, а никаких красных корейцев мы вообще не видели. Голая пропаганда коммунистов, понимаешь?

— Возможно, пропаганда, — ответил майор, тоже глотнув коньяка, — а ты говоришь: все канаки покинули Хониару? Все полста тысяч с лишним?

— Да, представь себе. Город почти пустой. Кто-то остался только в белых и китайских кварталах. А канаки исчезли. Но, на прощание, они сломали все, что могли. Теперь в Хониаре ни электричества, ни водоснабжения, ни телефонной связи. Эти козлы тупо срубили провода, прорубили дыры в трубах, разбили электрощиты… Здесь требуется хорошая ремонтная команда, чтобы все починить, а в остальном, полный порядок.

 

Майор Фадил отпил еще капельку коньяка и переспросил:

— А кто контролирует кольцевую трассу и перевал Оустен на южной трассе?

— У меня нет однозначного приказа вести бои за эти трассы, — ответил капитан Ланзар.

— Понятно, — майор кивнул, — приказа нет. Но я спросил: кто контролирует трассы.

— Партизаны, — неохотно признался Ланзар.

— Значит, порядок не полный, и канаки не так уж безобидны, — констатировал майор.

— Слушай, что ты докопался до меня с этими трассами? — проворчал главный инструктор батаков, — У меня приказ: взять под контроль и удерживать город Хониара от аэропорта Хендерсон-Филд на востоке до района Кокумбона на западе. Я взял и удерживаю.

— Хочешь честно, капитан? — спросил Фадил.

— Хочу — не хочу… — Ланзар залпом допил свою рюмку, — …Ты старший по рангу, и тебе решать, что хорошо, что плохо, что делать, чего не делать.

— Нет, капитан. Решать не мне, меня прислали только поддержать твой батакский полк, поэтому сейчас я высказываю мнение, а не отдаю приказы, это понятно?

— Это понятно, — эхом отозвался Ланзар, и налил себе еще коньяка, — давай, высказывай.

— Мое мнение такое, — жестко произнес майор, — плохо, что ты не контролируешь перевал Оустен. И совсем плохо, что ты не контролируешь склоны хребта Эдсона. Они всего в миле от твоих позиций. А каньоны рек Матаникау и Лунгга разрезают твои позиций на три сегмента. Что ты предпримешь, если противник начнет штурм со стороны хребта?

 

Капитан Ланзар залпом выпил вторую рюмку, и вытер губы ладонью.

— Какой противник? Брось, майор. Эти канаки могут партизанить, прятаться в джунглях, стрелять в спину, но идти на штурм — нет. Кишка тонка. А мы дождемся подкрепления, которое нам обещали с Минданао, и прочешем эти чертовы горы, метр за метром.

— Подкрепление с Минданао? — переспросил майор Фадил.

— Да. Филиппинские мусульмане из Фронта Моро. Мумины, как тут говорят. Их сперва перебросят на Палау, а оттуда к нам. Три тысячи бойцов. Наш контингент удвоится.

— Капитан, а кто еще знает, что сюда прибудет подкрепление?

— Кому надо, тот знает, — ответил Ланзар, — если ты сомневаешься, позвони в штаб.

— Капитан, я не сомневаюсь. Я спрашиваю: может ли противник знать об этом?

— Черт его разберет, — беспечно ответил Ланзар, и майору Фадилу стало очень тоскливо. Теперь он с полной очевидностью понял, что и Главный штаб (заседающий, видимо, в Париже), и капитан Ланзар, считают противника аморфным, слабым и неспособным к серьезным боевым действиям. Они даже не задумываются, кто их противник: то ли это партизаны-туземцы, то ли Конвент Меганезии. А Фадилу интуиция подсказывала, что противник — Конвент, и что Конвент знает о подкреплении в виде трех тысяч муминов. Вероятно, Конвент решит разгромить батакский полк до прихода подкрепления. Если посмотреть на оборону Хониары, то нет сомнений, что Конвенту это удастся.

 

…Потом, уже почти ночью, майор ехал на джипе в расположение своего парашютного батальона. Его путь лежал по главной улице Хониары, вдоль берега залива. Вокруг был мертвый город. Дома с темными окнами. Батакские блок-посты, освещенные ведрами с горящим керосином. Кучи пищевого мусора (результат жизнедеятельности батакского контингента, не приученного к гигиене). Крысы, деловито роющиеся в этих кучах…

«Что можно сделать? — думал Фадил, — Будь у меня неделя, я бы поборолся. И Ланзар с радостью сбросит на меня ответственность — он же намекнул на старшинство по рангу. Только недели, вероятно, нет, и приняв на себя ответственность, я не успею исправить ситуацию, зато автоматически стану крайним. Нет уж к черту…».

 

* * *

 

Интересно, что в это время, с позиции на склоне хребта на расстоянии два километра от главной улицы Хониары, за движением джипа наблюдал в бинокль-ноктовизор некий персонаж, напоминающий ковбоя с «Дикого Запада». Проводив объективами джип, он задумчиво хмыкнул, и сместил поле зрения на Южную трассу, ведущую из Хониары в Мболонду через перевалы центрального горного массива. Ковбой не ожидал, что в это позднее время на дороге найдется что-нибудь интересное. Просто, существует порядок наблюдения… Упс! Тусклый мигающий огонек движется от Хониары вверх по дороге.

— Фэн-Со, остаешься за старшего, действуй по инструкции, — приказал ковбой, передавая бинокль молодому парню — корейцу.

— Ясно, камрад лейтенант, — ответил боец «северокорейской красной бригады».

 

Ковбой (лейтенант-инструктор Оули Техас) опустил на лицо очки-ноктовизор, оседлал горный велосипед, и покатил под уклон навстречу замеченному огоньку. Почти точно определив скорость огонька, он знал, где устроить засаду. По дороге как раз было русло мелкого ручья, этакий миниатюрный каньон, через который переброшен мостик. Здесь, кстати, грунтовая дорога уже была просто широкой тропой. Аккуратно пристроив свой велосипед под мостом, Оули Техас спрятался за пирамидой из нескольких валунов (эта пирамида фиксировала одно из продольных бревен моста). Теперь ждать. Такая игра в скандинавского тролля, собирающего мостовую подать с проезжих коммерсантов.

 

Впрочем, все коммерсанты (точнее, фермеры) уже декаду, как перебрались из Хониары, сданной батакам, в свободные поселки южного берега. Так что ночной ездок мог быть только батаком или французским легионером… Дебилом, кстати. За эту декаду ни один оккупант не вернулся из поездки в горы. Попытки делались только в первые дни, и все завершались одинаково: пуля в лоб. И оккупанты перестали сюда соваться. А этот что? Героизм решил проявить? А может, шахид с поясом — бомбой. Почему бы и нет?

 

Вот, огонек появился из-за поворота… Упс! Девушка на велосипеде. Девушки, кстати, довольно часто используются в качестве шахидов. Только эта девушка явно не из того гнезда. Она не в черном балахоне, а в шортах и майке. И она, кажется, китаянка. Очень молодая. Лет 15, не старше. И что это может значить? Ловушка? Возможно. Пропустим претендентку, и посмотри, нет ли кого-нибудь у нее на хвосте…

 

…Китаянка-тинэйджерка проехала по мосту, не заметив засаду, и покатила дальше. А лейтенант Техас подождал 5 минут, и пришел к выводу, что хвоста нет. Значит, просто тинэйджерку потянуло на странствия. Нашла время. Вытащив велосипед из-под моста, лейтенант поднажал на педали, и догнал ее за четверть часа.

— Стоп, мисс. Это полиция.

— Ой, — без особого ужаса в голосе отреагировала тинэйджерка и остановилась.

— Так, — сказал он, остановившись рядом, — давай знакомиться. Я лейтенант Оули Техас.

— А я Мейфенг. Вот, еду в Мболонду. В Хониаре стало совсем плохо жить.

— Но, почему ты едешь ночью, Мейфенг?

— Днем не получалось сбежать, — ответила китаянка.

— Ладно, а кто у тебя в Мболонде? Родичи?

— Нет, я сама по себе. Если лейтенант хочет бум-бум, то это пять баксов, или три пачки сигарет, или четыре банки американской тушенки, или…

— …Какое тебе бум-бум, чудо лесное? — перебил Оули, — Садись на свой байк, и поезжай вперед. Я скажу, где поворачивать.

— А за что ты меня хочешь арестовать? Я же ничего не сделала.

— Зато с тобой могут что-нибудь сделать.

— Ладно, — она вздохнула, — а меня хоть накормят?

— Накормят, напоют, помоют, и спать уложат, — пообещал лейтенант-инструктор.

 

Дальнейшая процедура была понятна. Доставка на опорный пункт Хаилалуа, и сдача дежурному фельдшеру Ли Ге-Еку. Визг и протесты юниорки были прекращены путем выдачи пачки сигарет, нового комплекта одежды, и двадцати долларов США. Сумма, впрочем, была выдана под условие прохождения биомедицинских анализов на тестере «Uilimo-Mibiopro» (последней разработке семейной фирмы Мастерс с атолла Уилимо, центральные острова Кука). Лейтенант-инструктор Оули Техас вернулся на позицию форвардного наблюдения, размышляя о том, для чего более важен этот тест: то ли для выявления инфекций у юниорки Мейфенг, то ли для проверки «Uilimo-Mibiopro» (как подозревал Оули, эта игрушка была пиратской полукопией японского аппаратика для службы спасения — магнитно-резонансного определителя микроорганизмов).

 

На позиции группы лейтенанта Оули остаток ночи прошел спокойно. Хотя противник накануне получил подкрепление (до 350 коммандос — парашютистов), это не повлекло тактических эволюций. Прибывшее подразделение коммандос заняло позицию между аэропортом и морским портом, и только. Правда, командир этого подразделения, как показалось Оули, гораздо более любознателен, нежели картинный супермен — капитан Ланзар (на которого имелась ориентировка INFORFI, так что Оули знал его в лицо). А командир вновь прибывших был в ранге майора, относился, судя по всему, к африкано-европейской расе, не выделялся особыми физическими данными, но глаза были умные. Несколько раз в первые часы после рассвета Оули как бы встречался взглядами с этим майором. Странное ощущение, кстати. Ты видишь глаза человека, и подсознание тебе подсказывает, что и он тебя видит. Но лейтенант-инструктор Оули наблюдал в бинокль из укрытия в складках склона холма, сам будучи практически невидимкой, а этот француз осматривался с крыши джипа, и был легкой мишенью. Йем Де-Ун, северокорейский «студент» несколько раз смотрел на лейтенанта Оули, и выразительно касался пальцем рукоятки тяжелого «дизельного противотанкового ружья». Жизнь французского майора висела на волоске, но Оули не приказывал открыть огонь.

 

* * *

 

Тем временем, юниорка-китаянка Мейфенг сладко спала в хижине полевого медпункта Центрально-Восточной формации сводной дивизии, а рядом с этой хижиной, под низким маскировочным навесом общались три персонажа, ожидая ее пробуждения. Эти трое в некотором смысле были похожи друг на друга. Все индокитайской расы, все примерно среднего роста, и все профессиональные нелегальные военные линейные командиры. В смысле возраста, старшим был 25-летний вьетнамец Ле Нин-То (по прозвищу капитан Ленин), лидер партизанской интербригады соседнего крупного острова Малаита. Если дальше следовать возрастной шкале, то следующим был 20-летний Ясон Дасс, родом из Бирмы, потомственный офицер в пятом поколении, ныне возглавляющий специальную ударную роту гренадеров Новой Народной Армии Филиппин (иначе говоря — «хуки»). Младшим был брутальный 19-летний даяк (абориген Борнео) имя которого: Журо-Журо Лонваи-Илэнгахи-Келаби, никто из его товарищей не мог правильно выговорить, и все называли его устоявшимся прозвищем: капо Коломбо. В формировании гренадеров он возглавлял диверсионный отряд, состоявший из представителей диких племен с разных островов «желтых морей». Всех троих офицеров очень интересовала юниорка-китаянка Мейфенг, как источник свежей информации из вражеского лагеря. В начале офицеры устроились прямо на медпункте, но когда они закурили, кореец-фельдшер Ли Ге-Ек в ультимативной форме предложил им выметаться на улицу. Правда, обещал попросить медсестру Ким Нун-А, чтобы она принесла им чайник чая.

 

Действительно, северо-корейская студентка появилась минут через десять, постелила циновку рядом с офицерами, сидящими на грунт, и расставила чайник и три чашки.

— Благодарю, прекрасная леди, — произнес капитан Ленин, — если я в силах оказать тебе ответную любезность, то достаточно одного твоего слова.

— Да? — переспросила она, — В таком случае, прекрати курить эту паровозную трубу. Ты разрушаешь озоновый слой, к тому же тучу дыма тянет в медицинскую палату.

— Слово есть слово, — с грустью согласился вьетнамец, и вытряхнул содержимое своей трубки в мусорное ведро. Там зашипело, когда табачные угольки упали в воду.

— Так-то лучше, — удовлетворенно заключила медсестра и вернулась в хижину.

— Что такое озоновый слой? — полюбопытствовал даяк.

— Это, — сказал вьетнамец, — такой слой в атмосфере. Там особый химический газ озон, трехатомный кислород, поглощающий лишние ультрафиолетовые лучи солнца.

— Ультрафиолетовые? — переспросил даяк, — Это как в лампе для дезинфекции?

— Да, — подтвердил лейтенант Ясон Дасс, — но в больших количествах они дают эффект примерно как радиация от атомной бомбы. Не настолько сильно, но стремно.

— Как высоко этот озоновый слой? — спросил даяк, с некоторым подозрением глядя на синеватый дым, улетающий в небо от самокрутки, которую он держал в пальцах.

— От двадцати километров и выше, — сказал бирманец.

 

Даяк снова посмотрел на струйку дыма, и констатировал:

— Не долетит, — после чего, утратив интерес к проблеме разрушения озонового слоя, обратился к капитану Ленину, — вот, ты говоришь: эта маленькая китаянка знает, как устроен вражеский лагерь. А я думаю, она ни хера не знает. Она искала мужиков для бизнеса, для бум-бум за деньги. Военное дело ей неинтересно, и она не смотрела.

— Где логика, Коломбо? — откликнулся вьетнамец, — Вот ты смотришь по сторонам и, соответственно, в поле твоего зрения попадет все, даже неинтересное.

— Да, логика, — даяк кивнул, — когда я смотрю, я все вижу, но цивилизованные люди с уставшими глазами не видят половину того, на что смотрят, а если и видят, то сразу забывают. Эта маленькая китаянка цивилизованная. Значит, она не помнит.

— Как бы, она не помнит, — ответил капитан Ленин, — но биологически она помнит все, что увидела. Просто, она не знает, что помнит, и потому не может вспомнить.

— Что-то ты запутанное сказал, — заметил капо Коломбо.

— Да, это кажется запутанным, но я тебе могу объяснить по аналогии. Цивилизованный человек может пройти двадцать шагов по широкой доске. Но если сделать из этой доски мостик над пропастью, то он пройти не сможет. Ему помешает психология.

— Ему мешает страх, — уточнил даяк.

 

Вьетнамец утвердительно кивнул.

— Да. Страх — тоже психология. А теперь, убедим человека, что пропасть, это иллюзия. Соответственно, страх не будет мешать, и человек перейдет пропасть. То же с памятью. Психология мешает вспомнить то, что человек видел. Мы убедим его, что он на месте событий, и человек все вспомнит.

— А как его убедить? Заколдовать что ли?

— Почти в точку, Коломбо. Мы дадим китаянке чай с колдовским порошком.

— С кокаином, что ли? — слегка скептически спросил лейтенант Ясон Дасс.

— Нет, с «польским снежком», — ответил вьетнамец, — это другое вещество, я не знаю по науке, как оно называется, но работает примерно как LSD, или как мескалин, или как шаманские грибы. Понимаешь?

— Понимаю! — бирманец оживился.

— А! — обрадовался капо Коломбо, — Я же сказал: надо заколдовать китаянку. Но как мы заколдуем ее без шамана? И еще согласится ли она. Она же наш друг, а заколдовывать друзей против их воли, это неправильно.

— Китаянка согласится, если ей предложить по приколу за компанию, — сказал капитан Ленин, — а шаманом у нас будет Ясон, я по глазам вижу: он это умеет.

— Я совсем чуть-чуть шаман, — предупредил бирманец.

— Ну, — вьетнамец кивнул, — так, нам и колдовать надо совсем чуть-чуть. Нам поможет компьютер, к которому подключены два Т-лорнета и два обычных монитора.

 

* * *

 

Комдив Арчи Дагд Гремлин узнал о «психонавтическом эксперименте» после полудня, когда наблюдатели зафиксировали первые результаты, и им стало ясно, что пора звать командующего фронтом. Вообще, Гремлин был противником наркотиков, и по началу отнесся к необычной инициативе Ленина, Ясона и Коломбо с предубеждением: «Блин, засранцы! Напоить малолетнюю девчонку наркотиком! Как у них рука-то поднялась!». Впрочем, прибыв на место, и увидев происходящее, он сразу поменял свое мнение.

 

Китайская юниорка и бирманский лейтенант стояли, бок о бок, взявшись за руки. На их лицах были надеты очки-мониторы (Т-лорнеты). За двумя другими мониторами сидели Коломбо и Ленин. Что наблюдали в лорнетах юниорка Мейфенг и лейтенант Ясон, было загадкой, но на обычные мониторы можно взглянуть со стороны. Перед капо Коломбо в данный момент был переулок с какими-то домиками, будто он играл в некую игру типа «городской бродилки-стрелялки». А на мониторе капитана Ленина отображалась карта, очевидно, того города, по которому бродил даяк. Хотя, даяк только смотрел, а бродили бирманец и китаянка. Ясон был, как бы, туристом, а Мейфенг, как бы, экскурсоводом.

— А-а-а давай, мы посмотрим, что о-о-о слева, — певучим голосом предлагал бирманец.

— Давай! Давай! Давай! — с энтузиазмом отвечала китаянка, и картинка поворачивалась.

— Что о-о ты видишь? — ласково и вкрадчиво спрашивал бирманец.

— Ну… Ну… — китаянка подбирала слова, — Там такой ангар и машины, как в кино про мексиканских гангстеров. Такие большие, бронированные. И пулемет наверху.

— А-а-а, сколько этих машин? Давай посчитаем…

— Ну… Раз, два… Три… И у задней стенки еще одна, только на ней не пулемет, а такая хреновина, вроде нескольких обрезков водопроводной трубы.

 

Капо Коломбо и капитан Ленин обменялись условными жестами, и вьетнамец быстро отработал «мышкой». На карте на его мониторе, на изображении ангара рядом с ярким крестиком, отмечавшим условное местонахождение «психонавты» появилась надпись: «Легкие БТР, 4 единицы, один с ракетной установкой». Гремлин, удивленно моргнул и собирался что-то спросить, но комэск Пикачу и капитан-лейтенант Снэрг, подошедшие несколько раньше, и уже разобравшиеся в принципе этой работы, утащили комдива в сторонку, жестами показывая, что рядом с «психонавтами» говорить не следует.

 

Лишь когда они отошли в сторону, Пикачу, с уверенностью лесного индейца, объявил:

— Это старый шаманский метод, путешествие во вчера.

— Я бы сказал, — возразил Снэрг, — что это нейролингвистическое программирование под инициирующим воздействием психотропного вещества. Сокращенно: НЛП.

— Да, — воин-индеец из команды Li-Re невозмутимо кивнул, — в Вест-Пойнте это могут называть так, а в деревне, где я вырос, шаман называл это путешествием во вчера.

— Алло, камрады, — проворчал Гремлин, — с чего вы взяли, что этому можно верить?

— Видите ли, сэр, — ответил ему капитан-лейтенант Снэрг, — мы уже сверили данные, полученные методом НЛП с данными, полученными оптическим наблюдением на местности, и не обнаружили расхождений. Если там ангар такой-то формы и такого-то цвета, то и на получающейся схеме тот же ангар, только еще видны детали.

— Оккультизм какой-то, — все еще недоверчиво сказал комдив.

— Я не уверен, сэр, — произнес выпускник Вест-Пойнта, — что различия идеалистической и материалистической философии в данный момент имеют определяющее значение.

— Это ты к чему, камрад? — не понял Гремлин.

— Это я к тому, сэр, что на данный момент нам известна диспозиция почти всего тяжелого вооружения противника, и надо атаковать, пока он не передислоцировал все эти средства.

— Снэрг прав, командир, — поддержал новозеландца Пикачу, — у нас 500 минометов и 1500 дизельных противотанковых ружей. Если у врага не будет тяжелого вооружения, то мы зачистим Хониару без потерь. А если враг успеет переместить это оружие, то кому-то из молодых ребят это будет стоить жизни.

 

Арчи Дагд Гремлин побарабанил пальцами по рукоятке пистолет-пулемета.

— Так! Что конкретно вы предлагаете?

— Я предлагаю, — сказал капитан-лейтенант Снэрг, — провести ночью разведку, проверить выборочно данные психонавтики. И если мы получим подтверждение, то атаковать на рассвете.

— Черт! — буркнул комдив, — Мы не должны начинать атаку, пока не получим данных, что транспорт, везущий 3000 муминов противника вышел с Минданао на восток к Палау.

— Командир, — возразил Пикачу, — надо позвонить проконсулу и предложить изменение стратегии. Чисто уничтожить батаков и французов важнее, чем подловить муминов.

— Комэск Пикачу, ты знаешь, что такое дисциплина? — строго спросил комдив.

— Да, командир, но если главный штаб чего-то не учитывает, мы должны сообщить.

— Разрешите, сэр? — встрял капитан-лейтенант.

— Ну? — спросил Гремлин.

— …У меня очень простое соображение, — продолжил выпускник Вест-Пойнта, — как нам известно, мумины должны отплыть с Минданао завтра. Но отменит ли штаб противника отправку, узнав, что на Гуадалканале идет бой? Я уверен: не отменит, а наоборот, будет торопить муминов и экипаж транспорта, надеясь успеть на подмогу франко-батакам.

— Логично, — ответил Гремлин, — но, тогда они могут пойти не на Палау, а прямо сюда.

— Извините, сэр, но это ничего не изменит в плане нашего штаба.

— Не изменит? — переспросил комдив.

— Да, сэр. Не важно, пойдет ли транспорт на восток к Палау, или на ост-зюйд-ост, через Адмиралтейский пролив между Палау и Новой Гвинеей, чтобы добраться сюда. Судьба транспорта решится, как только он покинет 200-мильную филиппинскую зону.

— Это точно, капитан-лейтенант?

— Позвоните проконсулу Визарду Озу, сэр, он подтвердит.

— Ну, если так… — произнес Гремлин.

 

* * *

 

…За два часа до рассвета, над Хониарой заунывно завыли сирены, а затем вдоль взлетной полосы вспыхнули фары нескольких автомобилей, и через четверть минуты в кафе влетел крайне возбужденный французский младший офицер-инструктор и крикнул:

— Тревога, капитан! Канаки вырезали дозор.

— Вырезали? — переспросил Ланзар.

— Да! Пятеро батаков и с ними наш Анри! Им всем отрезали головы!

— Это хреново, — не повышая голоса, произнес капитан, — Поднимите всех. Пусть еще раз прочешут все дома пригородной полосы. Диверсанты вероятно где-то поблизости. Нам следует зачистить их, иначе никто не будет спать спокойно. Ты понял?

— Да, капитан.

— Тогда не бегай попусту, а займись этим. Вперед! На рассвете я жду твоего рапорта.

— Слушаюсь! — четко ответил младший офицер-инструктор.

 

* * *

 

Примерно через полчаса после этого, в маленькую деревню Бетаси, не отмеченную на картах, затерянную среди низкорослого леса на южном склоне Хребта Эдсона (который пересекает Гуадалканал с востока на запад), бесшумно въехали пятеро велосипедистов. Остановившись возле одной из десятка хижин, окружающих маленькую центральную площадь, они приставили свои велосипеды к тонкой бамбуковой стене. Сразу же к ним подошли двое, будто материализовавшиеся из непроглядной темноты. Раздалось три — четыре шепчущих фразы, и включился тусклый фонарик, потом один из велосипедистов вытряхнул из рюкзака на освещенное лучом фонарика пятно грунта шесть предметов, напоминающих крупные кокосовые орехи. Все собравшиеся удовлетворенно заухали.

 

После этого, с негромким шуршанием откинулась циновка, заменявшая дверь в другой хижине, темноту прорезал еще один несильный луч фонарика, на площадь вышли две новые фигуры. Прозвучал хрипловатый баритон:

— Что за симпозиум, капо Коломбо?

— Это не симпозиум, комдив Гремлин. Это мы ездили на разведку, и мы сделали меры психологического прессинга. Так это нам называл капитан Кресс на тренингах.

— Психологического прессинга? — переспросил Гремлин.

— Да. Капитан Кресс учился в университете Багио, он много знает по психологии.

— А это что такое? — спросил, молодой голос, судя по акценту, принадлежащий девушке-кореянке, — Вы по дороге собирали кокосы?

— Нет, камрад-радист Ким-Чйи, это мы привезли с прессинга, — ответил Коломбо.

— Но, это же кокосы, разве нет?

— Ну, понимаешь, Ким-Чйи, это не кокосы, а…

— Ох… — выдохнула юная кореянка, потом прикрыла ладонью рот и метнулась в кусты, откуда, через мгновение, послышался характерный утробный звук.

— Гм, — сказал Гремлин, — Коломбо, зачем ты положил здесь эти головы? Расстроил хорошую девушку…

— Я не сообразил. Я сейчас пойду и извинюсь перед Ким-Чйи.

— Сейчас не трогай ее, не тот момент. Потом извинишься.

— Хорошо, — капо Коломбо кивнул, — потом я извинюсь.

— Гм… — повторил Гремлин, — …А зачем ты отрезал эти головы, и принес сюда?

— Да, я зря их принес, надо было выкинуть по дороге. У меня привычка с детства нести отрезанные головы домой, для авторитета. Но отрезали мы их не зря. В лагере у врага тревога, весь личный состав разбужен в плохое время. Никто не поспит остаток ночи, и на рассвете вражеские бойцы будут ползать, как полудохлые мухи. Это хорошо.

 

* * *

 

Рассвет над Хониарой выдался цветастый, с алыми и оранжевыми полосами по всему восточному горизонту, с нежно-розовыми отблесками на кучевых облачках, и с легким морским бризом. В такое время хорошо ловить рыбу (так поступают канаки), или же созерцать природу (это любят японцы), или купаться в море, пока не жарко (это любят европейские и североамериканские туристы). А еще, в такое время хорошо начинать артподготовку, особенно — если противник не выспался за прошедшую ночь.

 

Почти музыкально звякнули стволы трехдюймовых пневматических минометов. Их на позициях в с