Ноября 1 года Хартии. Центральная Полинезия. Увеа-и-Футуна (колония Франции).

Перед лэндингом, Корвин специально сделал пролет над южным берегом Футуна от поселка Леава (столицы королевства Сигаве), и до деревни Толоке. Вид на столицу с высоты птичьего полета вызвал у Рут вспышку возмущения.

— Блин! На таком красивом острове понаставили вместо домов такие же коробки, как в портовых трущобах! И эти дурацкие церкви через каждые триста метров!

— Часовни, — поправил Корвин, и спросил, — ты засекла станцию France-Telecom?

— Конечно, я же не тупая. Это на северном берегу маленького залива, напротив пирса.

— Верно. А теперь смотри: вот королевская резиденция.

— Мини-ранчо примерно в три гектара, — сразу же оценила Рут, привыкшая мгновенно определять с воздуха габариты наземных объектов, — скромно живет их величество. И расстояние два километра от столицы. Типа, чтоб не доставали, e-oe?

— E-o, — подтвердил Корвин, — кстати, это на два километра ближе к яхт-клубу.

— Ага, я поняла. Слушай, а почему почти все домики туземцев наляпаны в линию, как таунхаус? Я понимаю, когда в линию у воды, и свой причал для лодки-проа. А тут по берегу дорога, и большинство домиков вообще за ней. Зачем так в кучу строить?

— Все просто, Рут. Здесь земля ограничена.

— Ты сам-то понял, что сказал? — удивилась она, — Я же вижу: тут до хрена пустующей земли. Да, кстати, почему так мало полей-огородов? Здесь, по ходу, фабрик нет, кроме нашей, как бы, планерной, и той, яхт-пейнтбольной. Рыболовных проа тоже не видно. Получается фигня. Вообще, что ли, всем лень работать, или как?

— Или как, — ответил он, — я же говорю: земля ограничена. И рыболовство тоже.

— Кем, блин, ограничено? Король — нормальный чел. А французские оффи далеко. Так?

— Рут, включи мозг. Оффи — не этнос, а класс. Есть туземные аристократы и святоши и, понятное дело, они служат интересам французской колониальной администрации.

— Какие, блин, аристократы, если в Сигаве всего полторы тысячи жителей?

— Объясняю. В Сигаве, кроме столичного поселка Леава, имеется еще пять деревень. В каждой деревне есть аристократическая семья. Типа, мелкое начальство.

— Вот, говно,… - протянула 18-летняя креолка.

— Ну, где как. У нас в Толоке мэр — Этеэли, младший брат короля, классный парень.

— А, понятно, — Рут кивнула, а через несколько секунд, глядя сквозь остекление кабины автожира вперед, спросила, — Это, что ли, центр яхт, планеров и пейнтбола?

— Точно, — ответил он.

— Хе-хе, — пробурчала она, — архитектурный примитивизм в стиле цирк-шапито.

— Можешь прикалываться, — ответил Корвин, — но, купольно-каркасные конструкции в текущих условиях доставляют максимум эконометрическому критерию полезности.

— Охренеть… — прошептала Рут, слегка подавленная монументальностью этой фразы.

* * *

Прекрасна природа островов Центральной Океании при ясной тихой погоде!

Небольшие волны, лазурные с изумрудным оттенком, набегают на искрящийся белый песок пляжа, как будто поют колыбельную песенку кокосовым пальмам, диагонально растущим из того же песка, смешанного с бурыми опавшими листьями, склонив свои перистые кроны над водой. Берег переходит в пушистые зеленые холмы, прорезанные извилистыми руслами ручейков. Так и хочется встроить в это чудо туземную деревню, позаимствованную с полотен Гогена. Беленькие домики с крышами из листьев пальм. Симпатичных, неторопливых полинезийцев и полинезиек, одетых только в узорчатые разноцветные набедренные платки — lava-lava. Кухню под открытым небом, с очагом, сложенным из камней, на котором готовится что-то вкусное, завернутое в листья…

 

…Так вот, деревня Толоке имела мало общего с буколическими картинами Гогена, и вместо симпатичных туземных домиков, тут были широкие прямоугольные бетонные площадки фундаментов и многогранные полусферы каркасных куполов — цехов. Будто фасеточные глаза невообразимо-гигантских насекомых, выглядывающих из бетона, и прикидывающих: не выползти ли на поверхность и не поживиться ли этими мелкими букашками — людьми, снующими вокруг? Или же поймать какую-нибудь из странных безголовых и бесхвостых птиц, с длинными геометрически-правильными крыльями?

 

…Рут Малколм остановилась рядом с одной из «странных птиц» и оценила:

— Ну, ваще! Хэй, Скйоф, это и есть «Апельсиновозы», e-oe?

— E-o, — подтвердил высокий загорелый этнический скандинав, ровесник Корвина.

— Ну, ваще! — повторила юная креолка, — Вот это штука! Почти как B-2 «Stealth bomber», только винтовой, а не турбореактивный. Но с винтами даже прикольнее.

— Габариты у нас в полтора раза меньше, чем у B-2 — сообщил Скйоф.

— Я тебе говорил про ТТХ, — напомнил Корвин, а потом повернулся и объявил, — а вот и Деметра Дарк. Сейчас познакомлю.

 

Вдоль кромки воды по пляжу в их сторону шагала загорелая, крепко сложенная, но при этом изящная европейка, сероглазая, с черными коротко подстриженными волосами. Ее овальное лицо с умеренно-твердым подбородком, с рельефными надбровными дугами и крупным прямым носом, с совсем немного выдающимися скулами, и полными, но четко очерченными губами, могло бы стать интересной задачей для эксперта по физиогномике: противоречивое сочетание, указывающее на импульсивную страстность, и на холодную рассудительность. А сильную волю эксперт распознал бы безусловно и сразу. Впрочем, отвлечемся от физиогномики. Просто, симпатичная молодая европейка, одетая в легкий свободный спортивный костюм пятнисто-камуфляжной раскраски, шла по пляжу. На ее левом колене расплылась алая клякса — след от пейнтбольного шарика. В правой руке она несла пейнтбольное ружье, положив ствол на плечо, а защитная каска с лицевым щитком была пристегнута к широкому поясному ремню.

— Salute! — приветствовала она компанию, — с прибытием, Корвин, и… Рут Малколм, да?

— В десятку, — ответила Рут, — Aloha oe, Деми.

— Aloha, Деми, — добавил Корвин, — как игра?

— Фигово, — откликнулась фаворитка туземного короля, — меня выбили в первом раунде.

— А сколько всего раундов? — спросила Рут.

— Сегодня дюжина по полчаса. А ты в пейнтбол рубишься?

— Так, только за компанию. Меня больше торкает фридайверская охота.

— Прикинь, Деми, — сказал Скйоф, — крошка Рут раз добыла тунца в четверть тонны.

— Не называй меня крошкой, конь исландский! Сколько раз говорить?

— Это, — пояснил Скйоф для Деми, — комплимент такой. Конь — символ мужской силы…

 

В этот момент Рут, не тратя слов, врезала ему кулаком в живот.

— … Ух, — выдохнул скандинав, — интересный аргумент. Ты кисть не вывихнула?

— Нет, — буркнула она, — я ведь тебя в полсилы ударила. Ты, все же, из нашей семейной команды, по ходу, почти родич, хотя и жлоб.

— Нетактичная ты девчонка, — объявил он, — я, типа, представил тебя великим подводным охотником, а ты меня кулаком в пузо.

— Ну, не дуйся. — Рут погладила его живот ладошкой.

— Ладно, — Скйоф улыбнулся и пожал мощными плечами, — проехали.

— Слушай Рут, а ты правда шваркнула тунца в четверть тонны? — спросила Деми.

— Да. По ходу, мне просто повезло с линией стрельбы. А про тебя мне говорили, что ты крупнейший эксперт по конструкциям сантиметровых пневматических слонобоек.

— Не то, чтобы крупнейший, но работаю над этим. Хочешь, покажу кое-что новенькое?

— Хочу, — сказала Рут и повернулась к Корвину, — я смоюсь, потом вернусь, ОК?

— ОК, — согласился он, — только без экстрима, понятно?

— Да сэр! — рявкнула юная Малколм в стиле морского пехотинца США.

— Пошли в яхт-клуб, тут рядом, — сказала Деми, похлопав новую знакомую по спине.

 

Скйоф Скйофсон проводил обеих девушек взглядом и произнес в пространство:

— Завтра на рассвете.

— Почему-то я так и думал, — сказал Корвин, — ведь наши шаги синхронизированы.

— Да, — Скйоф кивнул, — синхронизация и темп, это наш шанс. Так говорит Махно, и он, вероятно, прав. Вопрос в том, сколько крови придется пролить ради этого темпа.

— Так-так, значит, комэском, все-таки, назначили Махно. Это разумно. Мы с тобой не участвовали в таких операциях, это не то, что бить с воздуха по баркасам бандитов-беспредельщиков. А Махно, опытный чел, хороший боевой пилот. Хотя блин…

— Что, блин? — спросил Скйоф, — Тебя смущает, что он Li-Re?

— Нет, это не смущает. Я только что результативно поработал в паре с Гремлином, это здешний лидер Li-Re. Мы сожгли новозеландский фрегат, ты, наверное, в курсе.

— Да, NZTV и ABC уже раззвонили на весь мир, что экстремистский Конвент применил против фрегата «Нимбел» секретный боевой плазмотрон.

— Боевой плазмотрон? — слегка удивленно переспросил Корвин.

— Да. Боевой плазмотрон. Невидимое огнеметное оружие. Блестящая дезинформация. Я думаю, это вбросил магистр Хобо-Ван. Его стиль. Так, чем тебя смущает Махно?

— Ты будешь смеяться, но меня смущает вот что. Рут сказала: «Махно — идеалист».

— Тогда все совсем херово, — Скйоф покачал головой, — я думал, просто херово, но если крошка Рут права, то совсем… По глазам вижу, Корвин, ты подумал, что я стравил фигню, так вот: ничего подобного. Идеалист на войне страшнее апокалипсиса. И он тем страшнее, чем выше его квалификация, а у Махно очень высокая квалификация.

— Слушай, Скйоф, — сказал Корвин, — хватит загадок. Объясни толком.

— Aita pe-a. Вот расклад. За час до рассвета мы с командой наших рабочих на автожирах метнемся на ост-норд-ост, к острову Увеа. Наша задача: подавить любую активность в столице — Мата-Уту на востоке, на аэродроме Хихифо на севере, и в Хаатофо на юге. А параллельно на Увеа с моря высадится треть батальона филиппинцев капо Коломбо с туземными проводниками — скаутами короля Улукаи, плюс еще батальон сальвадорских волонтеров профорга Робина.

— Профорга? — переспросил Корвин.

— Да. Профорг на сленге красных, это босс ячейки рабочей мафии.

— Понятно. И что будет дальше на Увеа? Зачистка нелояльных к Хартии?

— Да, — подтвердил Скйоф, — И тут, на Футуна — тоже. Скауты короля Улукаи и две трети батальона филиппинцев проведут скрытный марш на восток, а утром займут ключевые пункты в Сигаве, и в соседнем королевстве Ало. Ну, а мы прилетим с Увеа и подавим активность в аэропорту Веле на восточном мысу. Там сингапурская охрана из службы собственной безопасности холдинга UMICON. Ситуация понятна, e-oe?

— E-o… Хэх… Слушай, Скйоф, а боеприпасов нам хватит?

— Да, Корвин. Берем по полтора центнера гранат к ампульному огнемету — тысяча единиц. На Увеа мы пополним боекомплект — сальвадорцы привезут еще этого добра.

— Блин! Белым фосфором по цивильным объектам? Мы что, хотим вообще все сжечь?

— Так экономичнее и надежнее, чем из пулемета. Ну, прикинь сам по быстрому.

— Хэх… Ну прикинул. А что со станциями France-Telecom? Одна здесь, и две на Увеа.

— Это учтено в плане. Тут станцию шлепнут скауты, а станции на Увеа шлепнет звено, которому выпадет чистить вторичные населенные пункты. В звене у комэска Махно из наших будут Преф и Вист, а еще четверых наших поделим мы с тобой, как капитаны.

— Ну, — сказал Корвин, — тогда, по ходу, все складно. Только вот куда пристроить Рут?

 

Скйоф пожал плечами.

— Оставим с Деми Дарк. Они уже нашли общий язык, вот и славно. Что еще беспокоит?

— Типа, больше ничего, — ответил Корвин, — Но ты прав: все очень херово. И дело не в идеализме, а в прагматике. Нас очень мало, и поэтому нельзя оставлять за спиной тех сивилов, которые против Хартии. У нас нет другого выхода, кроме как зачистить их.

— Вот-вот, — сказал Скйоф, — ладно, завтра мы поймем, что это значит на практике.

 

* * *

 

Контуры будущей практики начали вырисовываться уже к середине ночи, когда король Улукаи (как и полагается этническому туземному лидеру) собрал своих скаутов, чтобы провести предбоевой ритуал и сказать речь соответствующей направленности. Антураж выступления казался взятым из туземного фольклорного театра под открытым небом. Круглая площадь — четверть гектара утоптанного грунта. Бойцы, распределившиеся по периметру. Горящие факелы в руках. И вот барабанщики ладонями негромко, но гулко отбивают ритм — как удары ускоряющегося сердца охотника, преследующего добычу.

 

Король Улукаи вышел на центр площади. В левой руке зажженный факел, а в правой — пейнтбольное ружье. Хотя нет, не пейнтбольное, а боевое. Продукция цеха Дэми Дарк. Барабаны гудят в последний раз, и замолкают. Пауза. И вот, король начал речь. В знак уважения к не-туземной части сводного корпуса, он говорил не на языке Сигаве, а на креольском «лингва-франко» (или просто «лифра») понятном здесь всем.

— Хвала Мауи и Пеле, держащим мир! Сегодня мы, foa, люди доброй воли, собрались на древней земле Сигаве, чтобы силой оружия восстановить нашу свободу, и те разумные обычаи, которые в давние времена принес Мауна-Оро, великий король Гавайики! Мы собрались здесь, чтобы завоевать будущее для наших семей, для наших детей и наших внуков! Как давно наша прекрасная родина стонет под пятой оккупантов! Никто из нас, собравшихся здесь, не видел свободы! Мы слышали о ней только от наших дедов, а те пересказывали то, что слышали от своих прадедов! Но их слова дошли до нас, и сейчас зажигают огонь в наших сердцах! Как яростно желали оккупанты погасить этот огонь, подчинить нас навечно своей религии — культу жадности и рабства. Но они проиграли! Слушайте, foa! Перед лицами наших богов, Мауи и Пеле, я вам клянусь моей жизнью, памятью моих предков, и счастьем моих потомков! Я клянусь, что сегодня мы сотрем оккупантов и их приспешников с лица земли! Сам великий король Мауна-Оро сегодня смотрит на нас с берега Океана Звезд. Каждый из нас ступит на тот берег в свое время, посмотрит в глаза Мауна-Оро, и расскажет о своих делах. Так, пусть радостным будет рассказ об этой битве! Пусть никто из вас не дрогнет, и ни один враг не уйдет живым! Рисуйте на лицах черные молнии по обычаю предков! Выступаем через час! Hei-o!

— Hei-o! — проревел строй воинов на периметре площади.

— … Hei-o! Hei-o!

— … Hei-o! Hei-o! Hei-o!

 

Скйоф Скйофсон вздохнул, почесал в затылке и тихо произнес.

— Ну, ****ец.

— По ходу, он самый, — так же тихо согласился Корвин.

— Нельзя думать про жизнь так плохо! — авторитетно заявил 37-летний мастер-механик, тонгаец Оранг (как старший по возрасту в команде, он иногда «учил жить» остальных).

— Нельзя? — Корвин щелкнул пальцами, — А ты когда-нибудь участвовал в геноциде?

— Ну, — тонгаец задумчиво почесал нос, — когда так надо, я стреляю, и ты это знаешь. По неправильным людям надо стрелять, это факт, и жизнь от этого хуже не становится.

— Понятно, Оранг. Но, геноцид, это другое.

— А откуда ты знаешь, Корвин? Ты-то сам когда-нибудь участвовал в геноциде?

— Нет, Оранг, но я примерно представляю, о чем идет речь.

— Ну, мало ли, что ты примерно представляешь. Может, оно не так уж страшно. Ты бы, Корвин, не забивал себе голову плохими мыслями. Лишнее это. Жизнь устроена очень просто, и если война, то главное, чтоб мы шлепнули врага, а не он нас.

— Ага, — поддержала его монтажница, эквадорка Аэлис, — главное, стрелять первыми!

— Хорошие вы ребята, — сказал Скйоф, — наверное, вы правы. Надо быть проще.

— Вот! — наладчик роботов по прозвищу Преф, поднял палец к небу, — Проще, ага!

— И Аэлис права, — добавил его напарник по прозвищу Вист, — надо стрелять первыми.

 

Две сестрички-вьетнамки, Беонг и Меонг, операторы обработки стеклопластика, лишь переглянулись и пожали плечами. Они не видели смысла в философских беседах. Все шестеро (Оранг, Аэлис, Преф, Вист, Беонг и Меонг) кроме фабричной профессии, были пилотами, и им предстояло составить компанию Скйофу и Корвину в боевом вылете. Именно поэтому они сейчас сидели плотной группой. По той же причине сейчас к ним подошел Улат Вук Махно вместе с Этеэли мэром Толоке, младшим братом короля. По местному обычаю, Этеэли последовательно хлопнул всех ладонями по плечам, задавая вопрос: «E ke mali fa-i?» (как дела?) и получая типовой ответ: «Falofa e malo» (спасибо, хорошо). Подождав завершения этого ритуала, Махно поинтересовался:

— Кэп Скйоф, как готовность к вылету?

— Хоть сейчас, комэск. Все автожиры готовы, и тот, что для тебя, тоже готов.

— Да, я уже проверил эту машину, там все ОК. Если есть вопросы — задавайте.

— Нет вопросов. Общая задача ясна, а карта целей — в борт-компе. Спрашивать нечего.

— Нечего, значит, нечего. А у тебя, кэп Корвин?

— У меня тоже нет вопросов, комэск.

— Отлично, камрады. Тогда я жду вас в зоне вылета через четверть часа. Aloha!

— Aloha! — откликнулся Скйоф, проводил комэска взглядом и, обращаясь к фирменной команде, проворчал, — Ну, что, коллеги, испачкаем зелененькое красненьким?

 

* * *

 

15 ноября. 4:15 — 5:30 утра. Маршрут Футуна — Увеа.

 

Девять автожиров SAM «Hopi», построившись в шеренгу, летели над пока еще темным океаном на ост-норд-ост, навстречу зарождающемуся рассвету. Впереди уже виднелась серая полоса над горизонтом — там, где через час вспыхнет первый луч ослепительного экваториального солнца. Соблюдался режим абсолютного молчания в эфире. Комэск не разрешил использовать даже узконаправленную микроволновую связь. Это было явной перестраховкой, и вызвало легкое раздражение пилотов, но каждый понимал: если нет необходимости, то лучше не «фонить». Мало ли, что. Было это ясно и Корвину, но как напрягает одиночный молчаливый предрассветный полет за час до боевой операции…

 

«Как странно устроен гомо сапиенс, — подумал Корвин, — наверное, в такой вот момент нормальная зверюга должна сосредоточиться, собрать в комок всю свою волю, скорость, хитрость, все информационное вооружение, выкованное эволюцией за миллион лет. Но эмоции — предатели, угнездившиеся в центральной рубке управления (как еще назвать человеческий мозг применительно к ситуации?) — так вот, эти эмоции лезут к пульту, и тыкают пальцами в клавиатуру, создавая помехи штатному боевому режиму. Побочный эффект сложности вычислительной системы: в ней возникают паразитные циркуляции сигналов. Всякая рефлексия, блин, пополам с эмпатией. Ах-ах, что ты делаешь! Ты же собираешься стрелять белым фосфором по людям. А знаешь, как им будет больно? Ты только представь на секунду… Нет, нах! Не хочу я ничего представлять. Я хочу просто сделать это, и забыть… Но, сволочная логика подсказывает, что ни хрена это не забыть никогда, хоть тысячу лет проживи, по году на каждую гранату, что в бункере огнемета. Память — зараза так устроена: самые яркие впечатления дольше всего хранятся. Такой долбанный алгоритм, которому наплевать, хорошие это впечатления или херовые. Он (алгоритм) запихнет в один приоритетный сегмент памяти и первую ночь с любимой девушкой, и смертельный ужас первой серьезной аварии, и липкую темную тошноту, накатившую после первого удачного выстрела в живого человека. То, что произойдет сегодня на Увеа, разумеется, будет запихнуто в этот сегмент. И в будущем это дерьмо регулярно будет всплывать в самые неподходящие моменты. А, с другой стороны, что делать? Ведь это война за Хартию. Наша война за нашу Хартию. Моя личная война. И никаких альтернатив у меня нет, кроме как брать оружие и лепить по врагу. С врагом, правда, неувязка. Скучные колониальные французы-бюргеры в Мата-Уту ни хрена не похожи на реальных врагов, а просто, оказались в плохом месте в неудачное время, и придется по ним отработать. Греб вашу мать! Почему мне и сестричкам-вьетнамкам достался Мата-Уту с королевским кварталом, кафедральным собором, полицейским участком, портом, отелями, и домами тех бюргеров, которые обзавелись на свою жопу спутниковыми телефонами? Не аэродром. Не зона 5-звездочных отелей. Но, с другой стороны, хотел бы я свалить это на других? Нет! Была жеребьевка, и что выпало, то выпало. Ладно, бюргеры, но там ведь еще дети. Блин! Только не думать про это…».

 

Впереди возникла темная зазубренная линия суши, она вырастала из океана, становясь огромной и заслоняя кусок горизонта. А потом под фюзеляжем промелькнули светлые барашки волн, разбивающихся о каменистый берег, а через минуту, где-то за острыми скалистыми вершинами Увеа зажглось солнце, и его лучи окрасили мир в яркие цвета. Переход от сумерек к сверкающему утру был настолько резок, что Корвин уже сейчас опустил на лицо Т-лорнет, на тонированных стеклах которого сразу отобразился алый крестик баллистической наводки ампульного огнемета, но целей еще не было видно. И внезапно, в мозгу Корвина всплыла русская баллада времен Первой Холодной войны. Русский язык был знаком ему лишь по общению с бизнесменами из Сайберии (в стиле: «Chto pokupaem? Chto prodaem?»), но балладу он знал в переводе Ури-Муви Старка на английский. Она называлась «Hunt with helicopters», и рассказывала о символическом противостоянии между волками и охотниками (вертолетчиками-кинологами). Люди и собаки в балладе были «типа, негативные», а волки — «типа, позитивные».

 

As a blade, morning sunrise was cutting to eyes,

And the gun-bores opens like gate of surprise,

And the aero-hunters before light awake,

By mechanical dragonflies flight from the lake…

 

«Вот, блин, привязалась тема, — как-то отвлеченно подумал Корвин, — тоже ведь летим охотиться на геликоптере. Автожир это геликоптер с безмоторным несущим винтом и, наверное, с позиции поэзии он может считаться механической стрекозой. Правда, хвост короткий и пузо толстое, зато морда вполне стрекозиная. И вообще, много совпадений, включая рассвет, который резанул по глазам. Потому, наверное, и привязалось».

 

5:30 утра. Остров Увеа.

 

…Над вершинами гор Увеа, строй автожиров рассыпался. Звено комэска Махно ушло к северу, к аэродрому. Звено Скйофа — к югу, к курортной зоне, а звено Корвина, немного довернуло вправо, к востоку, к столице. Корвин тронул пальцем кнопку на шлемофоне:

— Тон-тон! Браво и Чарли, выходим на цели, огонь по готовности, как поняли?

— Ясно, Альфа, — отозвалась Беонг, летевшая слева.

— Ясно, Альфа, — так же коротко ответила Меонг, летевшая справа. А через полминуты, у Корвина по курсу уже была первая цель — узелок на фиолетовой паутине Т-лорнета. Он выругался сквозь зубы, чуть скорректировал направление, дождался, когда алый крестик накроет изумрудный узелок, и нажал гашетку. Глухо, как барабанная дробь, простучала короткая очередь. Гранаты (ампулы, в каждой полстакана фосфорной огнесмеси) ушли к изящной башне одной из церквей, расположенной в 5 км западнее центра Мата-Уту. Три секунды пауза — и верхний ярус башни скрылся в туче белого дыма, из которого летели сверкающие искры, тянущие за собой дымные шлейфы. А Корвин уже открыл огонь по следующей цели — это тоже церковь. Здесь их множество, и в каждой есть спутниковый комплекс: телефон и интернет-роутер… Слева и справа вспухли белые тучи — сестрички-вьетнамки открыли огонь вслед за командиром звена. А самому командиру предстояла наиболее неприятная фаза работы — он приближался к собственно, поселку Мата-Уту.

 

Кварталы аккуратных белых домиков, расставленных на зеленом поле, по сторонам от таких же аккуратных улиц, обсаженных пальмами. Площади, украшенные круглыми цветочными клумбами. Автомобильчики на парковках. Кубики супермаркетов — будто игрушки с поблескивающими вставками панорамных окон во всю стену. И церкви в колониальном стиле: уменьшенные полу-копии соборов Парижа… А поверх всех этих незатейливых красот висела сейчас узловатая фиолетовая паутина визуализации целей. «Блин! — подумал Корвин, — Как их много для поселка с населением полторы тысячи! В принципе, понятно, тут ведь еще есть порт и отели»… Хотя, какая теперь разница? Он выбросил из головы лишние рассуждения (не до того сейчас) и открыл беглый огонь. В каждую цель — одна очередь. Пока. А если локатор не подтвердит уничтожение пункта спутниковой связи — то придется повторить… Поселок накрывали кляксы белого дыма, которые сразу начинали разнообразиться черным и бурым — вспыхивали автомобили и заправочные станции. Но нет времени глазеть. Впереди четыре центральные цели: офис королевского правительства Увеа, главный департамент полиции, элитный квартал, и управление морского порта. Все сжечь — согласно плану… Палец жмет гашетку.

 

Отстрелявшись по управлению порта, автожир ушел за пределы суши, и развернулся над пронзительно-синим, лишь у берега зеленоватым, океаном. Лишь сейчас, перед вторым заходом на цели, Корвин окинул взглядом возникший ландшафт — и ему показалось, что волосы шевелятся на голове. Прошло секунд пятьсот с момента открытия огня, но этого хватило, чтобы поселок Мата-Уту и окрестности изменились почти до неузнаваемости. Свежий восточный ветер сносил тучи фосфорного дыма к центральным горам, обнажая жуткую картину разрушения. Больше не было ни зеленого поля, ни белых аккуратных домиков, ни «маленького Парижа», а было нечто черное от копоти, мерцающее желто- оранжевыми кляксами пожаров и, казалось шевелящееся в слабых конвульсиях. Когда Корвин подлетел ближе, то понял: видимость конвульсий создают люди, бессистемно мечущиеся по улицам поселка. А еще он понял, что снова придется стрелять, поскольку локатор засек три действующих точки радиообмена: Бортовой компьютер пометил их.

 

«Блин…», — прошипел Корвин и, скорректировав направление полета, поймал на алый крестик первую точку: красивый двухэтажный коттедж рядом с уже горящим элитным кварталом. Вокруг коттеджа сновали люди, и с этим было ничего не поделать. Корвин надавил гашетку. Очередь ушла в цель. Вспухла туча белого дыма. Пылающие искры — кусочки белого фосфора полетели… Быстро отвернувшись, чтобы не видеть, как это попадет в людей, Корвин вывел автожир на следующую цель. Маленький отель, очень уютный, наверное. И бассейн в форме овала, чистенький, с лазурной водой… И люди. Наверное, туристы и персонал… Палец давит гашетку… А третья точка? «Вот, блин! Госпиталь! Ну почему этот долбанный передатчик установлен в госпитале?!».

 

…Госпиталь был последней целью на Увеа. Вот и все… Корвину казалось, будто мозги остекленели, как после рома с кокаином. Но, пилотские рефлексы продолжали штатно работать, и автожир был успешно приведен им к точке сбора, на юго-восточном берегу, около набережной ботанического сада. При заходе на лэндинг, Корвин успел отметить маленький буксир и ржавую баржу у причала. В данный момент, на баржу из грузовика переваливали длинные предметы, вроде свернутых тентов. А секундой позже, Корвин сообразил: это — «результаты полевой зачистки». Проза гражданской войны. Санитария. Трупы на баржу, сверху — песок, и все это на дно морское. Сальвадорским волонтерам, которые занимались этим делом, было хреново. Всем тут было хреново, и данный факт порадовал Корвина. Если люди занимаются такими вещами, не испытывая негативных эмоций, то с ними что-то не так (а если им это нравится, то они вообще дегенераты). В настоящий момент, Корвин убедился, что воюет в команде с нормальными людьми. А общение с профоргом Робином укрепило этот вывод…

 

6:00 утра. Остров Увеа.

 

Профорг был обычный центрально-американский условно-белый креол, похожий на студента старшего курса университета, разумно (без фанатизма) распределяющего свое время между домашним хозяйством, дискотекой, футболом и дипломной работой. Он оказался на месте лэндинга звена Корвина сразу — даже роторы не успели остановиться. Коротко, но очень дружески пожал руки Корвину, Беонг и Меонг, а затем произнес.

— Я бы мог предложить вам обед, но даже не знаю…

— Спасибо, не надо, — очень спокойно ответила Меонг.

— Нет аппетита, — так же спокойно уточнила Беонг, и добавила, — мы лучше полежим на газоне под тем пушистым деревом. Оно хорошее.

— Да, очень симпатичное дерево, — профорг Робин кивнул, — идите туда, а я принесу вам крепкого сладкого чая. Совсем голодными сейчас быть неправильно, я полагаю.

— Чай, это хорошо, — согласилась Меонг, и обе сестрички-вьетнамки, не затрудняя себя продолжением разговора, двинулись к упомянутому дереву.

 

Профорг налил из большого китайского термоса чай в две армейские кружки, отнес к дереву, потом вернулся к Корвину, и сообщил:

— Это мелалеуке, австралийское чайное дерево. Леди пьют чай под чайным деревом.

— Хэх… Я не знал, что оно так называется. Ты биолог по гражданской профессии?

— Нет, — Робин покачал головой, — я инженер портовой механизации. Название дерева я прочел на табличке. Тут каждое более-менее крупное растение снабжено табличкой. Хорошо, что ботанический сад уцелел. Не то, чтобы это принципиально, просто…

— …Просто, — поддержал Корвин, — хочется, все-таки, думать о чем-то хорошем.

— Да, капитан. Я имел в виду примерно это. Налить тебе тоже сладкого чая?

— Чуть позже, профорг. Сейчас, по ходу, вообще ничего не пролезет в глотку.

— Тогда, может, посидим на газоне и покурим? Ты куришь легкие сигары, так?

— Да, — Корвин кивнул, — а как ты догадался?

— Так, — Робин пожал плечами, — из общего психоанализа. Считай: хобби.

 

Они уселись на мягкий, аккуратно подстриженный травяной ковер и закурили.

— Давно увлекаешься психоанализом? — поинтересовался Корвин.

— Еще со школы. В старшем классе попался на глаза Фрейд — зацепило. Правда, тогда я особенно не вникал. Это уже потом, когда жизнь мотивировала.

— Ну, если жизнь мотивирует, то не отвертишься, а упрешься — жизнь так боднет…

— Тебя сегодня что-то боднуло, капитан Корвин?

— Еще бы. Сам, по ходу, видишь, что мы наворотили.

— Я имею в виду нечто худшее, чем просто вот это, — уточнил Робин, — что это было?

— Госпиталь, — ответил пилот, — Мой Т-лорнет показал, что там или дальняя рация, или спутниковый телефон в активном режиме, и вот, соответственно. Такие дела.

 

Профорг понимающе покивал головой и протянул собеседнику фляжку.

— Может, тебе пригодится глоток абсента?

— Благодарю, но нет. Нам через полчаса лететь работать на Футуна. А потом ночью…

— Я в курсе программы, капитан. Ночью заброска коммандос на Тарава-Кирибати. Тебе, конечно, лучше знать, как на тебя действует алкоголь в рабочей обстановке.

— Если честно, — ответил Корвин, — я не хочу подавать плохой пример девчонкам.

— А-а, — Робин бросил короткий взгляд на сестричек-вьетнамок, которые пили чай под пушистым деревом, — это не просто коллеги по работе. И это не просто подружки. Вас связывает нечто совсем иное, если я правильно интерпретирую.

— Правильно. Нечто иное. Я их ставил на крыло.

— А-а! Первый летный инструктор, это даже серьезнее, чем первый партнер в сексе.

 

Корвин щелчком сбил столбик пепла, наросший на сигаре, и с сомнением хмыкнул.

— Мне не приходило в голову это сравнивать, и все же, ответственность, понимаешь?

— Понимаю, — профорг убрал фляжку, — тогда вот тебе другая рекомендация. Попробуй отвлечься. Переключить мысли. Подумать о чем-то из другой сферы. Это поможет.

— Хэх… — Корвин почесал в затылке, — …Вот что! Ко мне тут привязалась одна русская баллада про охоту на волков с вертолета, и меня там кое-что удивило, возможно, это из психоанализа. Почему автор показал волков «хорошими парнями», а людей и собак — «плохими парнями»? Ведь обычно в балладах волк — это вор и беспредельщик.

— Эта тема не из психоанализа Фрейда, — сообщил Робин, — это скорее из теории Юнга о коллективном бессознательном и об архетипах. Бывают периоды, когда власти какой-то страны ведут себя совсем по-свински. Тогда на фоне этих властей какой-нибудь вор и беспредельщик становится позитивным героем в коллективном бессознательном. Его ненависть к властям и отрицание законов присоединяет его к архетипу бесстрашного мятежника, грозы богачей, надежды бедняков, освободителя.

— Хэх… Это несмотря на то, что вор грабит и бедняков тоже?

— Да, капитан, и тут есть объяснение. Ограбленный бедняк в такой стране не является информационным поводом, бедняков грабят ежечасно, про это не интересно слушать. Совсем другое дело — ограбленный барон, епископ или банкир.

— Ага, — сказал Корвин, — я догнал. Поэтому Бонни и Клайд стали народными героями Америки, так? Серия ограблений банков, и коллективное бессознательное в экстазе?

— Пример точно в кассу, — подтвердил Робин, — а почему ты вспомнил именно этих?

— Ну, в головной фирме на Тупаи есть четверка: Юси и Тэрэ плюс Бонни и Клайд. Это прозвища. У них я тоже был первым летным инструктором. А сейчас они записались в Лантонскую эскадру Народного Флота. Юные романтики, детство в жопе играет.

— А ты куда записался, — с легкой иронией спросил сальвадорский профорг.

— Ну, ты же сам видишь, — Корвин щелкнул ногтем по нашивке на рукаве, — в авиаотряд специальных операций. Такие дела.

— Вижу, но, ты себя не считаешь юным романтиком, у которого детство в жопе играет.

— Хэх! А, по-твоему, я должен так считать?

— Нет, — Робин покачал головой, — просто я стараюсь собрать статистику, которая, как я надеюсь, поможет сохранить много жизней. Военная психология, это серьезно.

— Да, — согласился пилот, — это действительно серьезно. А что везут эти твои ребята?

— То, что надо, — сказал профорг и помахал рукой приближающемуся грузовику, — Алло, Спленди! Рули сюда! Вот в эти автожиры надо грузить фосфорные гранаты!

 

7:45 утра. Остров Футуна. Восточный мыс Веле.

 

Аэропорт на Футуна (как и аэропорт на Увеа) построили американцы для своего 50-тысячного корпуса во время Второй мировой войны. В конце 1950-х США вернули острова Франции, вместе с аэропортами. На более «цивилизованном» Увеа некоторая модернизация проводилась, а на Футуна аэропорт на восточном мысу оставался просто километровой полосой. Потом этот пункт, расположенный на малонаселенном острове, заинтересовал сингапурский холдинг UMICON (United Malaysian Investment Concern). Супер-кризис склонил власти Франции к сговорчивости, и Веле стал превращаться в международный аэропорт (на долевых условиях). Силами гастарбайтеров, тут шла стройка, не мешавшая, впрочем, привычно-редким местным рейсам с Новой Каледонии. Обстановка в Океании обострилась. UMICON уже потерял свою площадку на острове Раротонга, и, чтобы подобное не повторилось, усилил охрану других площадок…

 

Начальник службы собственной безопасности UMICON в королевстве Ало на Футуна, опытный, дисциплинированный офицер, имел один серьезный недостаток: отсутствие воображения. Как говорил в похожем случае Черчилль: «Генералы всегда готовятся к прошлой войне». И это понятно: готовясь к будущим силовым конфликтам, офицеры исходят только из прошлого опыта, ведь опыта будущей войны нет по определению, а воображения, чтобы представить ее — не хватает. Сейчас начальник ССБ очень хорошо подготовил объект к отражению атаки мятежников с моря и суши, но ему в голову не пришло, что атака может быть с воздуха. Ведь ни в Лантоне, ни на Раратонга, не было замечено авиации мятежников «экстремистского конвента».

 

Сейчас истекали последние минуты существования этого обреченного объекта. Девять автожиров, вооруженных огнеметами, шли на малой высоте со стороны Увеа, и у них в бункерах было по тысяче гранат — треть фунта белого фосфора в каждой гранате.

….

7:50 утра. Остров Футуна. Центральный сектор южного берега.

Со склона хорошо просматривался южный берег Футуна, с лежащим между берегом и холмами поселком Малаале — столицей королевства Ало. Дистанция до объектов поселка составляла от полкилометра до километра, и сейчас Деметра Дарк в своеобразном стиле провела для Рут Малколм нечто вроде визуальной экскурсии, и заключила:

— Ты — последний турист, который увидел столицу Ало в таком позорном виде.

— Я даже успела снять видео-клип на память, — гордо ответила 18-летняя креолка.

— Отлично! — 25-летняя француженка улыбнулась, — скачаешь потом мне на комп?

— Aita pe-a, Деми, конечно, скачаю, — Рут тоже улыбнулась.

 

А в 7 км восточнее, с воздуха заработали девять огнеметов, выбрасывая в цель длинные очереди фосфорных гранат. Со склона холма над Малаале, не был виден аэропорт Веле, превратившийся сейчас в нечто вроде жерла небольшого извергающегося вулкана. Но в следующий момент, огромный гриб бурого дыма от взорвавшихся топливных емкостей поднялся над горами и, медленно клубясь, пополз вверх, будто желая познако