Софистика о полицейских функциях культуры

В культурологии софистика достигает апогея, когда пытаются рассматривать функции культуры и особенно ее роль в становлении личности. Под пером некоторых теоретиков культура рисуется как некое репрессивное средство, порождающее, порой, трагические финалы. “Сегодня, - пишет проф. А. Флиер, - уже никому не нужно доказывать, что культура такой же инструмент насилия над личностью, как политическая власть; и гильотина не менее культурна (культурообусловлена), чем симфония Бетховена. Гильотина отнимает у человека жизнь против его желания, музыка же может подвести его к самоубийству, доводя до эмоционального срыва состояние внутренней неудовлетворенности”[8. С.4]. Эта же мысль излагается в философской энциклопедии. Пытаясь осветить роль биологической и надбиологической программ (генокода и социокода) в формировании личности, здесь сказано, что “многие возможные проявления биологических программ запрещаются культурой, и эти запреты обладают различной степенью жесткости и соответственно разными репрессивными санкциями. Культура как бы “табуирует” многие желания и мотивы, связанные со свободным проявлением животных инстинктов, воспитуя и формируя человека с раннего детства” [3. С.68].

Получается, что культура, говоря образно, она исполняет некие полицейские функции. В одних случаях лишает человека жизни или доводит его до самоубийства, в других " запрещает свободное проявление животных инстинктов, желаний и мотивов". Внешне эти тезисы выглядят правдоподобно. Но они таят в себе коварную логическую ловушку. Авторы этих суждений не поняли, что же на самом деле табуирует, запрещает культура? Любой здравомыслящий человек тут же разгадает коварство всех этих софизмов. Особенно в первом суждении, что, скажем, гильотина отнимает жизнь у человека. Оказывается, гильотина, как, например, и топор палача есть некие хищные существа. Но еще более абсурдна мысль о коварной роли музыки Бетховена. Конечно, любой шедевр культуры может оказаться поводом (но не причиной!), ускоряющим трагический исход больного воображения. Такие факты были в истории искусства. Спрашивается, если культура столь коварна по отношению к каждой личности личности, то не лучше ли человечеству запретить и отказаться от этого грандиозного мира ценностей. Возможно, в этом аспекте прав был небезызвестный Геббельс, фанатично вещавший, что "когда слышу слово культура, у меня рука тянется к пистолету".

О "фантастических" возможностях генофонда человека

Сложнее с вопросом “состыковки” генокода и социокода (культуры), ее роли в процессе становления личности. И не только отдельно взятой личности, но и в деле формирования мышления целых этносов. Здесь софистика не пытается сдавать свои позиции. Но, спрашивается, где и кем доказано, что только что родившийся ребенок несет в своем организме программу (генокод), которая, если она не будет табуирована культурой, превратит его в существо с животными, звериными инстинктами? Наука, в частности психология, давно доказала, что родившийся ребенок не обладает никакими мотивами и желаниями, порождающими не культурой, а какими-то биопрограммами. Родившийся ребенок, его организм испытывает лишь нужду в пище, воде, кислороде и тепле необходимого диапазона.

Конечно, чисто теоретически трудно искать истоки становления психики, а с ней и культуры личности, а значит истоки психики целого этноса, которого представляет эта личность, в характере общественных отношений, в системе исторически сложившейся культуры, которую вынужден осваивать каждый индивид, каждое поколение, вступающее в жизнь. Значительно труднее, чем апеллировать к генетической наследственности. Исследуая действие законов социума можно понять, что стихия психики и интеллекта личности формируется не под воздействием биологических (генетических) программ, а является продуктом воздействия социальных отношений, в том числе явлений культуры. "Животные инстинкты", которые якобы проявляются в сфере практических отношений людей, никак не являются продуктом биотической программы, детерминирующей свободу поведения личности. Свобода приобретается каждым индивидом за счет освоения норм и ценностей наличной культуры. В этом аспекте ближе к истине те исследователи, которые доказывают, что на основе этой культуры и прочих социальных связей и отношений формируются в каждой личности ребенка первичные, исходные психические, а значит и интеллектуальные образования[См.9. С.23].

Тот факт, что ряд теоретиков стремится объяснить зависимость психических образований индивида и даже норм ее культуры от генетической наследственности, цепко держит в “плену” мышление даже кое-кого из видных мыслителей XX века. Этой точки зрения придерживается, например, Конрад Лоренц. Он пишет о врожденных структурах поведения, мышления и речи, которые выработаны в ходе эволюции человеческого вида и хранимы в геноме этого вида. “Общее свойство, - пишет он, - всех коренящихся в наследственном материале программ поведения - их резистентность по отношению к изменяющим влияниям, исходящим от человеческой культуры”. Эти программы не только обладают силой сопротивления (резистентностью) таким влияниям, но и “составляют остов, в некотором смысле скелет нашего социального, культурного и духовного поведения, определяя тем самым форму человеческого общения” [10. С.52]. Эти выводы весьма заманчивы. От них, говоря скромно, просто дух захватывает. Как же: в микроскопической структуре генома закодированы программы, определяющее наше социальное, культурное и духовное поведение и общение.

Логический изъян этих и им подобных суждений тот, что здесь в непосредственную связь ставятся явления очень далеко отстоящие друг от друга. Они построены, говоря образно, по принципу: бузина в огороде, а дядька в Киеве. Конечно, между бузиной и этим дядькой, как между структурой генома и духовным общением человека, можно проследить длиннейшую, многотысячную цепь опосредований. Но это безбрежно-мозаичное опосредование никак не говорит о том, что, скажем, бузина в огороде является реальным остовом, скелетом, программой поведения дядьки в Киеве. Как по форме, так и по содержанию эти суждения не отличаются от тезиса, что не палач, а гильотина отнимает жизнь у человека помимо его воли.

Первый "генетик" мира – ветхозаветный Моисей

Успехи генетики у некоторых теоретиков порождают поразительные выводы, от которых действительно может закружиться голова. Генетика, как известно, прошла свой путь от известных законов Менделя до клонирования живых существ. Так, биолог Е.Гуськов (РГУ), восторгаясь достижениями этой науки, высказывает суждения абсолютно некорректные в теоретическом плане. В работе, посвященной 100-летию генетики, он дает свою интерпретацию ветхозаветному описанию сорокалетнего вождения по пустыне Моисеем иудеев. "Общепринято мнение, - пишет профессор, - что Моисей за два с половиной поколения хотел вытравить из памяти народа воспоминания о египетской неволе". А что было на самом деле? "Однако это был – пишет Е.Гуськов, - чисто генетический эксперимент, задачей которого было накопление генофонда нации, избавление от "рабских" генов Египта для возрождения самосущности"[11. С.28-29].

Но дальше делаются еще более "изумительные" обобщения. "Взлет и разрушение, - пишет Гуськов, - цивилизаций – это система перераспределения генов в популяциях", а в захватнических войнах " завоеватели, - подчеркивает автор, - теряют гены, порабощенные их накапливают ". Так, "Александр Македонский распылил генофонд великой Греции от Египта до Индии". Эти и другие "открытия", как считает автор, говорят о том, что "генетика может формализовать основы межнациональных различий", "она останется "становым хребтом" цивилизаций XXI века"[11. С.29-30]. А что же остается на долю культуры? Культура, оказывается, всего лишь ослабляет противостояние генофондов в межнациональных отношениях, вымывая из популяции гены агрессивности и ксенофобии [11. С.29].

Знакомясь с этими "открытиями", не только удивляешься их "заманчивости", но и крайне огорчаешься за историческую судьбу народа бывшего Союза ССР и современной России. Получается, что страшная цена победы советского народа во второй мировой войне в 27 миллионов человеческих жизней совершенно напрасна. Стоило ему покориться на милость победителя, как агрессивные гены фашистов растворились бы среди побежденных, а покоренные этносы накопили и приобрели бы более сильный генофонд. А вот огорчаться по поводу распада СССР нет никакой нужды. Данный акт – всего лишь "система перераспределения генов в популяциях". Политики, сотворившую эту историческую драму, оказали, помимо своей воли, "неоценимую" услугу популяции генов, разделенных этносов. Отсюда проблему преодоления противоречий в межнациональных отношениях можно решить легко и просто – изменить генофонд каждой нации, поручив решение этой задачи не политикам, а генетикам.