Восхождение и закат каббалистической метафизики иврита

Как уже было сказано, относительная витальность гебраистской версии адамического языка обеспечивалась тем, что в начале Нового времени европейская культура знала несколько идеологических направлений, которые утверждали 8 первозданность иврита, но при этом расходились в понимании его природы. Каждое из них имело свою историю и продолжало видоизменяться в процессе развития адамического проекта. Традиционно-христианская линия, специфически преломленная в призме протестантизма, постепенно растворялась в выношенной ею научно-ориентированной гебраистике. Та, в свою очередь, становилась частью более широкой области историко-филологических исследований, которая получила название ориенталистики и приобрела известное число профессиональных энтузиастов, вроде Николя-Клода Фабри де Пиреска (1580–1637) [Wilkinson 2007]. Чем более научный характер обретала гебраистика, тем меньше её деятели опирались на авторитет традиции, восходившей к Августину, и тем большее значение придавали разработке этимологического метода. Руководствуясь по преимуществу акустическими ассоциациями, они отыскивали древнееврейские основы в словах позднейших наречий, чтобы тем самым доказать историческую первичность иврита. Легко представить, сколь далеко отстояла их работа от привычных нам стандартов научности. Исконность этого языка в ней не столько всерьёз доказывалась, сколько предшествовала доказательству в качестве завуалированного априори, задавая направление и предопределяя результаты исследования. И всё же по мере упадка средневеково-христианского мифа, когда первую скрипку в любой претендовавшей на научность теории начинал играть здравый смысл и диктуемая им очевидность (вспомним критерий ясности и отчётливости Декарта), у гебраистов появлялась удобная возможность развивать критическое отношение к своему методу, проверять и совершенствовать его. С наибольшей полнотой эта возможность осуществилась в деятельности Лейбница и его последователей, превративших этимологию в подлинно научную дисциплину. В процессе такой трансформации кардинально менялось понимание существа иврита: таинственный образ “ языка благодати” (Данте) в конечном итоге был вытеснен представлением об ординарном и естественном, хотя, возможно, и древнейшем, человеческом наречии [Considine 2008, 108]. Другим – полярным только что очерченному – направлением в обосновании адамичности иврита был ренессансный каббализм, чьим единственным rationale служила весьма оригинальная метафизика, контуры которой я представил выше. Из неё следовало, что лучшим свидетельством эксклюзивного сродства 9 древнееврейского языка с мирозданием является его графика. Это представление вкупе с основанной на нём методологией было в столь малой степени самоочевидным и отвечавшим здравому смыслу, что могло иметь значение только в контексте произведшей его метафизики. Последняя же была немыслима вне взрастившей и питавшей её синкретической мифологии, что полностью лишало это направление возможности последовательной и принципиальной рационализации. Таким образом, если и можно говорить о динамике, отличавшей эту линию обоснования священной первозданности иврита, то проявлялась она отнюдь не в “онаучивании” каббализма. Суть этой динамики становится очевидной из сопоставления двух “волн” в данном течении ренессансной эзотерики. Представители первой волны (3-ья треть XV – 1-ая пол. XVI вв.) были прежде всего прилежными исследователями концепций иудейской Каббалы, ещё не проводившими чёткой границы между эзотерической и историко-филологической областями гебраистики. Они охотились за редкими манускриптами, переводили их и комментировали, создавали на основе аутентичных текстов свои, как правило, компилятивные, трактаты. Их последователи – с известной долей условности их можно отнести ко второй волне ренессансного каббализма (2-ая пол. XVI – 1-ая пол. XVII вв.) – уже ставили перед собой во многом другие задачи. Ключевая тенденция, прослеживающаяся в их творчестве, состояла в том, чтобы всецело интегрировать каббалистические идеи и методы в широкий контекст современных им эзотерических учений и практик: алхимии, натуральной и демонической магии, астрологии и т.д. Это устремление предполагало размывание и без того не монолитной каббалистической доктрины, забвения одних её компонентов и перетолкования некоторых прочих. Пожалуй, главной жертвой трансформации каббализма явилась метафизика иврита. Существенное значение при этом имеет то обстоятельство, что “закланию” её прямо способствовала описанная эволюция европейской гебраистики. Вдохновлённая уверенностью в уникальности природы “священного” языка и созданная ради разработки и утверждения этого воззрения, она сама же подрывала гебраистский миф по мере превращения в научную дисциплину. Когда из основания Каббалы был вынут краеугольный камень – а именно идея божественной изначальности и эксклюзивной онтологичности иврита, – пути гебраистики и каббализма должны были неминуемо разойтись. И этим расхождением была ознаменована деятельность второй волны 10 ренессансных каббалистов. Показателен факт, не так давно установленный Стефеном Бёрнеттом: в период с 1561 по 1660 гг. из всех изданий, принадлежавших христианским авторам и имевших отношение к гебраистике, лишь 3,2 процента было посвящено Каббале [Burnett 2012, 109]. Этот факт свидетельствует не столько об уходе каббализма с интеллектуальной сцены Запада, сколько о действительности отмеченной мной тенденции. Концептуальная основа ренессансного каббализма расщеплялась таким образом, что, в то время как некоторые её компоненты становились задействованными в других областях оккультного знания, метафизика иврита, являвшая собой ядро этой основы, оказывалась выпавшей и более невостребованной. Профессиональные гебраисты более не апеллировали к Каббале, которая, с их точки зрения, была основана на ложных или, по крайней мере, недоказуемых метафизических постулатах. В свою очередь “каббализирующие” эзотерики, которые были в курсе анти-адамических выводов гебраистов, более не нуждались в метафизике иудейской Каббалы. Оккультные доктрины, вбиравшие в себя воззрения и приёмы последней, основывались на ином метафизическом фундаменте. Итак, если обобщить содержание рассмотренных трансформаций, которые происходили по обеим линиям, резюме может быть таким: “декаббализация” гебраистики, переходившей в экзотерически-научную плоскость, имела в качестве эзотерической параллели “дегебраизацию” каббализма, который утрачивал зависимость от метафизики иврита. Эта утрата происходила под влиянием гебраистики, обосновавшей естественность и историчность древнееврейского языка. И сейчас пришло время рассмотреть второй процесс на материале произведений, принадлежащих представителям обеих волн ренессансного каббализма. Так как формат статьи не позволяет сделать это с достаточной полнотой, я ограничусь здесь анализом идей двух крайне значимых фигур в этом течении. Одна из них стояла у истоков ренессансного каббализма, другая подготавливала его закат.

III.