Место: Южно–Китайское море. Небо над Калимантаном.

 

Рон не отрывая взгляд от панорамы внизу, закурил сигарету, и хмыкнул.

— Керк, ты специально проложил маршрут над Брунеем?

— Ага. Хочу разглядеть кое–что с воздуха. Мало ли… Вот, дворец их гребаного султана.

— Вижу… Ага, у нас отличная позиция…

— Одна бомба и жопа этому исламисту, — добавила Пума, пристраиваясь рядом с Роном.

— Черная кошка! Отставить милитаристскую агитацию! Мы мирные туристы, E–oe?

— У! Я не милитарист. Я теоретически. Как если маневры, да!

— Если маневры, — вмешался Олаф, — я бы влепил ракету в эти нефтяные терминалы, а вторую — туда, где навигационный комплекс. И еще вон в ту транспортную развязку.

— А по–моему, надо бить в газгольдеры и в ТЭС, — сказала Фрис, — Они так бабахнут… Кстати, почему нас никто не шуганет отсюда? Мы же обнаглели, летим на высоте 500, мелькаем меганезийскими значками на крыльях.

— «Наутилус» в 200 милях к западу отсюда, — объяснил Керк, — Китайцы уроют любого засранца, который будет хулиганить. Кроме нас, разумеется. Мы хорошие засранцы.

— Вообще, вы не честно поступаете, — сказала Юн Чун, — Используете гуманитарный воздушный коридор для военной разведки. Мне стыдно за вас, честное слово.

— Мы уже не используем, мы на море смотрим, — весело ответил Керк, — Видишь, какое красивое? Как твои глаза, Юн. И такое же загадочное. Ты этого не знаешь, потому что никогда не видела своих глаз со стороны. В зеркале не то, оно искажает взгляд. А вот я вижу твои глаза по–настоящему. Они играют живым огнем, когда луч солнечного света касается их сбоку, как будто хочет погладить… Вот какие у тебя глаза, Юн!

Китаянка вздохнула, и чуть заметно улыбнулась одними уголками губ.

— Наверное, когда–нибудь я вспомню эти твои слова, и мне станет очень грустно.

— Не парься, — посоветовала Пума, хлопнув ее по спине, — Ты ведь не знаешь, что будет. Никто не знает, кроме Ориши Йемайи, или Паоро, как ее называет мой мужчина.

— Это богиня, в которую ты веришь? – спросила Юн Чун.

— Что значит веришь – не веришь? Это судьба. Она просто есть, вот и все.

— Мне этого не понять. Я считаю, что человек сам хозяин своей судьбы.

— Это тоже правильно, — легко согласилась африканка, — судьба там, где человек еще не знает. А там, где человек уже знает, он хозяин. Там он делает то, что ему хочется.

— Или то, что должен, — добавила китаянка.

— Если он должен, то он раб, — ответила Пума, — а свободный человек, он не должен.

— Свобода хороша в меру, — возразила китаянка, — Если человек совсем свободен, если у него нет никаких обязательств перед обществом и другими людьми, то в чем смысл его жизни? Он проживет впустую, и потом о нем никто даже не вспомнит.

— Обязательства, обязательства, — проворчала Пума, — Брось, гло, это придумали хитрые исламисты и попы–миссионеры. Они закручивают тебя в это, как в паучью паутину, ты думаешь: Ага, моя жизнь имеет смысл, потому что на мне красивая паутина. Но потом оказывается, что тебя просто поимели, да! Это очень херово.

— Хей, Черная кошка, — позвал Рон, — Ты уверена, что об этом надо говорить?

— Ya. Юн наш друг. Я не хочу, чтобы ей было плохо.

Рон легонько потрепал свою vahine по жесткой шапке коротко подстриженных волос.

— Как знаешь, Кошка. Делай, как знаешь.

— Вот что, Юн, — продолжала Пума, — Я слышала, как ты начала спорить с Ромаром. Я слышала твои слова: человек появляется не тогда, когда его родила мама, а когда его опутали паутиной чужие люди. Но это херня. Если мозги опутать всякими дурацкими запретами и обязательствами, то получится не человек, а калека.

— Ты говоришь, как Ромар, — заметила китаянка.

— Нет! Я говорю, как я. Я не знаю сложные научные слова, Зато я знаю: когда приходят миссионеры и учат жить, люди болеют. В позапрошлом году мы с констеблем Руптой ездили патрулировать маленький поселок Мпихо, там была миссия. Там учили: нельзя ходить без штанов. Даже совсем маленькие дети ходили в грязных штанах. Еще учили: девочки и мальчики играют отдельно, не трогают друг друга и не смотрят, как моются. Они не мылись. У них были заражения от грязи. Миссионеры так учили. Мы сказали женщинам: вы что, глупые? Зачем вы слушали этих уродов? Видите же: дети от этого болеют и пугаются? Теперь мы этих уродов расстреляли и привезли вам правильного медика. Он скажет: детям надо не штаны, а мыться. И играть вместе. Как раньше. Да!

— Никогда не рассказывай это при Эстер, — проворчал Рон, — Ты ее очень расстроишь.

— Не буду. Я знаю: она всех жалеет. Но мы их грохнули по закону. Написали бумагу.

— Пример классической педагогики, — констатировал Керк.

Фрис взяла сигарету из общей пачки, лежащей посреди салона, и поинтересовалась:

— В Транс–Экваториальной Африке расстрел считается педагогическим приемом?

— Нет, я про миссионерскую практику, — пояснил военфельдшер, — Ты не задумывалась, почему в большинстве архаичных племен вообще не бывает сексуальных неврозов?

— Им просто не до того, — предположила шведка, — Жизнь тяжелая.

— А почему этого практически нет в Меганезии в возрастной группе 25 лет и младше?

— А этого нет? – уточнила Юн Чун.

— Практически нет, — повторил он, — Исключения только у иммигрантов и жителей тех земель, которые присоединены значительно позже Алюминиевой революии.

— Объясни, — предложила Фрис.

— Легко. Сексуальное поведение у детей естественным путем формируется так же, как любое другое поведение. Они подражают взрослым, смотрят, что получилось, и затем корректируют свои действия. Но классическая педагогика торпедирует это дело.

— А с какого возраста детям не рано формировать сексуальность? – спросила китаянка.

— С момента рождения, как и любое другое. Сенситивность, моторика, коммуникация, анализ, все это начинает формироваться, едва младенец открыл глаза. Как только дети способны держать в руках инструменты, они начинают подражать рабочим операциям взрослых. Они еще не понимают, когда, куда и зачем нужно забивать гвозди, но уже делают это – иногда очень некстати, но это необходимые издержки обучения. Точно также, дети играют во что угодно, включая и сексуально–гендерные элементы. Им это необходимо, чтобы развить соответствующие навыки.

Китаянка несколько озадаченно почесала подбородок.

— Извини, Керк, но это ерунда. Как можно получить навыки сексуального поведения до полового созревания. Это… Как бы сказать…

— Технически невозможно, — договорила Фрис, — Эти штуки еще не работают.

— Девчонки, а вы в детстве не играли в куклы? – спросил он, — Я имею в виду, действия, которые повторяют операции матери при обращении с младенцем? Качать, кормить…

— Да. Потому что это как раз технически возможно, — ответила шведка.

— Ты в 5 лет могла бы родить ребенка и кормить его грудью? Ну, ты монстр…

— Стоп–стоп, я имитировала только кормление. Я в 5 лет имела слабое представление о том, как ребенок рождается, и мне нечего было имитировать.

— А если бы ты имела такое представление? – спросил он.

— Тогда, конечно. Ты правильно сказал: дети подражают всему, что видят у взрослых.

— Мой племянник часто имитирует, как дедушка напивается шнапсом, — вставил Олаф.

— Отличный пример, — сказал Керк, — При этом твой племянник не знаком с алкоголем?

— Только визуально, — сказал швед, — Ему, вообще–то, 4 года. Рановато будет.

Военфельдшер торжественно побарабанил ладонями по пластику пульта.

— Теперь, внимание, вопрос: если дети видят, как взрослые занимаются сексом (а они, разумеется, подглядывают, они же дети), то они будут это имитировать, или нет?

— Лучше, чтобы не подглядывали, — ответила Юн Чун, — и чтобы не имитировали.

— А что плохого, если они будут имитировать?

— Это же понятно! – китаянка удивленно подняла брови, — Им рано, не так ли?

— А в астронавтов им играть не рано? — вмешался Рон.

— Но это же разные вещи! — возразила Юн Чун.

— Why?! – хором спросили Рон и Керк.

Юн Чун с надеждой посмотрела на Фрис, но та лишь пожала плечами. Олаф слегка помассировал ладонью затылок и предположил:

— А вдруг у них раз — и получится по настоящему? Привет, ранний внезапный залет!

— Во–первых, это по–любому может произойти, — заметил Рон, — Во–вторых, в школе их заранее учат контрацепции, а в–третьих, есть пре–стоппер. Прикинь, Олаф, подростки всегда получают мелкие травмы. Байк, кайт, потасовки. Не держать же их в 4 стенах.

— Логично, — согласился швед, — просто с сексом это как–то не принято… Керк, а когда реальный секс считается нормой, в смысле медицины? В каком возрасте?

— Для мальчиков–северян в 14, для южан в 13. Для девочек: 13 и 12. Это все в среднем. Разброс плюс–минус 2 года. Есть случаи естественных родов в возрасте 9 лет. Лучше всего определять не по возрасту, а визуально: по вторичных половым признакам.

— Но человек в таком возрасте еще психически не готов! — возразила Юн Чун.

— Если ему не давать в это играть, то он никогда не будет готов, — ответил Керк, — ни в каком возрасте. И секс сольется с хроническим неврозом. Европейская педагогика, это превращения детей в untermensches, в управляемых и безвольных недочеловеков.

— Керк, на счет untermensches, это тебя занесло, — заметила Фрис.

— Нет, гло, — он покачал головой, — Это не меня занесло. Это европейцев занесло. Если полноценным людям прикажут собраться в 2 стада по миллиону, взять пушки и начать убивать друг друга, то они выполнят? Европейцы каждый раз выполняют, ты знаешь.

— Мы, шведы, с момента Парламентской революции 1933 года забили на это говно!

— Я знаю, — ответил он, — Но давай ты сама скажешь: у вас нет этой проблемы?

— Есть, — сказала она, — Но далеко не в той степени, как ты говоришь.

— ОК, меня занесло. Горячая исландская кровь. Типа, извини.

Фрис хлопнула его ладонью по плечу.

— Ладно. Обижаться на исландских дикарей? Вот еще, не хватало…

— Юн, а в Туманности Андромеды, со скольких лет люди be–friend? – встряла Пума.

— Дружат? — китаянка улыбнулась, — С самого детства. Это же здорово, верно?

— Здорово! — согласилась африканка, — Мальчики и девочки вместе, не отдельно?

— Да… — несколько менее уверенно ответила Юн Чун.

— А с какого возраста они вместе do–job?

— По Ефремову, как можно раньше. Ответственный труд в команде развивает людей.

Пума серьезно кивнула, подняла вверх обе ладони, подвигала пальцами и пояснила:

— Мальчики и девочки, подростки do–job вместе. Друзья. Одна команда. Сделали ОК. Поели. Отдохнули. Поиграли в мяч. Потом стали make–love. Их будут за это ругать?

— Ну… — Юн Чун замялась, — А почему они занялись сексом, а не чем–то другим?

— Другое, которое do–job, уже ОК, — напомнила Пума, — Так их будут ругать за секс?

— Нет, но… Как тебе объяснить?

— У них с этим проблемы? – предположила африканка, — disfunction?

— Нет… Но они воспитаны так, что….

— Знаю, — перебила Пума, — Их учили: бог из книжки миссионера накажет за make–love.

— Нет! Ничего подобного!

— Тогда объясни. Я не понимаю.

Китаянка вздохнула и задумалась в поисках достойного ответа.

В этот момент, Олаф, выпучив глаза и тыкая пальцем куда–то вперед, воскликнул:

— Vilken jevla skitstovel fur helvette!

— По ходу, это не чертов сапог с говном, — ответил ему Рон, — по ходу, это «Наутилус».

Объект, удививший шведа, представлял собой огромный шлейф тонкой водяной пыли, белое, радужно–блестящее облако веретенообразной формы, вытянувшееся прямо над морем на милю с юга на север. Только потом стало возможным рассмотреть маленькое сине–зеленое пятнышко, почти сливающееся по цвету с поверхностью воды. Керк чуть повернул штурвал и «InCub» стал плавно разворачиваться влево, к югу, ложась на курс, параллельный курсу «Наутилуса». Еще немного, и стал виден сам атомный крейсер. Он был похож на огромную перевернутую ложку, роль черенка для которой выполнял тот длинный шлейф тумана, который вылетал из–под корпуса. Солнце клонилось к закату, поэтому справа от крейсера по волнам бежала его гигантская тень, и было видно, что корабль не идет по морю, а скользит на высоте нескольких метров. Когда курс флайки совпал с курсом «Наутилуса», стала понятна скорость этого скольжения. На пилотском спидометре высвечивалось «219 knots / 405 km–h», и флайка очень медленно догоняла крейсер. Разница скоростей была узлов 10–15, не больше.

— Мама! – тихо сказала Фрис, — Ох, ничего себе…!

— Я не буду садиться на этот инопланетный утюг! — заявил Керк, — я еще не сошел с ума. Хотя, нет, сошел, раз вообще согласился на эту авантюру, но не настолько.

— Может, дашь мне штурвал, и я попробую? – предложил Рон, — подумаешь, утюг.

— Не выделывайся. У тебя летный стаж меньше, и вообще… Короче, я сажусь на воду, и пусть поднимают нас ютовым краном. Им, наверное, целый аэробус можно поднять.

— Никакой это не утюг, — обиженно сказала Юн Чун, — смотрите, какой он красивый!

— У инопланетян все красивое, — проворчал военфельдшер, — Летающие тарелки, плавучие утюги… Если бы ты побывала на этой своей Туманности Андромеды, то знала бы…

— Туманность Андромеды – это научно–фантастический роман, — напомнила китаянка.

— Вот именно. А этот утюг – суровая научно–техническая реальность…

— … Китайского производства, — добавил Рон.

— Я не думала, что у моих друзей такое предубеждение…

— Не дуйся Юн, — перебил он, — Я бы точно так же сказал «американского производства» или «японского», или «меганезийского», — перебил он, — Это же простая механика. При скорости около 200 узлов, корабль–экраноплан такого размера неизбежно вибрирует на воздушной подушке, когда идет поперек высоких длинных волн.

— Литр водки «Конфуций» против дохлого краба, — добавил Керк, — что эту хрень трясет, как похмельного кролика.

— Принимаю, – мгновенно отреагировала китаянка.

— Юн, не лови меня на словах. Это была фигура речи.

— Ребята, а у вас есть эталонный похмельный кролик? – поинтересовался Олаф.

— Велика ли проблема напоить кролика? – заметил Рон, — соску с водкой в пасть, и все.

— Если свинью сильно напоить водкой, а через час чикнуть, то мясо получается очень вкусное, — со знанием дела, сообщила Пума.

— Нельзя так обращаться с животными, — возмутилась Фрис.

— Если получается вкусно, то можно, — возразила африканка.

Юн Чун мягко положила ладошку на плечо военфельдшера.

— Послушай меня всего полминуты.

— Ну? — произнес он.

— Если ты сядешь на воду, то кораблю придется сбрасывать скорость, а потом снова ее набирать, а в промежутке — делать сложный маневр, и это займет время, и силы…

— Лучше потерять сколько–то времени и сил, чем раскидать мозги по палубе.

— … А если ты очень осторожно сядешь на корабль, то все скажут, что это было просто здорово, и это скажут не только про тебя, а про всех нас, понимаешь?

— Юн, тебе не кажется, что ты давишь мне на психику?

— Ничего подобного, — возразила она, нежно поглаживая ладошкой его плечо, — Я просто говорю о твоих возможностях, и о том, как я в тебя верю.

— Нет, ты давишь…

— Раз Керк не сказал сразу «нет», то он сказал «да», — бестактно сообщила Пума.

— Joder! – рявкнул он, — Почему в этой жизни женщины вертят мужчинами, как хотят?!

— Потому, что женщина рождает жизнь, а мужчина только ее защищает! Ya!

— Ага, ты тут самая беззащитная. Любой янки сказал бы, что ты сексистка!

Обрадованная Пума повернулась к Рону.

— Он сказал, что я очень сексуальная, да?

— Точно, — не моргнув глазом, ответил он.

— Тишина, — распорядился Керк, снимая с панели микрофон рации, — Юн, я снова забыл, как зовут парня, который командует этим мегаутюгом.

— Его зовут капитан первого ранга Цзиджу.

— Ясно. Теперь ты тоже помолчи немного. О, Мауи и Пеле, держащие мир! Почему мы, мужчины, такие идиоты? – он коснулся пальцем гарнитуры рации под ухом, — Тон–тон! Инкуб вызывает на связь капитана первого ранга Цинджу… Да, товарищ Цинджу, мы будем лэндиться на ходу… Понял, крайний посадочный трек с левого борта… Сзади–справа от меня? Да, вижу. Переключаюсь… Понял, наблюдаю за вами, товарищ Хуо…

Легкий вспомогательный самолет с желто–красной эмблемой на плоскостях, снижаясь, прошел мимо них, уравнял скорость с крейсером и, как бы завис над одной из желтых стрелок, нарисованных на гладкой поверхности внешнего корпуса крейсера.

— Цельно–краденный южно–корейский «Woong–Bee», — тихо сообщил Олаф.

— В Китае это модель «Shuxi», — так же тихо ответил Рон, — По ходу, оригинальная.

— Спасибо, Рон, — сказала Юн Чун.

Тем временем, панель с желтой стрелкой сдвинулась, открыв что–то вроде неглубокого квадратного гнезда. «Shuxi» как бы провалился в это гнездо и скатился куда–то внутрь «инопланетного утюга», имевшего 170 метров в длину и около 100 в ширину. Керк еще несколько секунд слушал какие–то объяснения, а затем решительно повел флайку вниз, прицеливаясь на крайнюю желтую стрелку со стороны левого борта. Внизу открылось гнездо, размером раза в полтора больше, чем сравнительно компактный «InCub». Едва коснувшись посадочной площадки, Керк убрал до минимума обороты движка. Флайка покатилась под уклон, как на ледяной горке, в широкий тоннель. Затем наклон горки поменялся и они, со скоростью пешехода, выехали в широкий внутренний ангар. Стоп.

— Y una polla, — констатировал Рон, — joder astu inventoro!

— Да, ладно, — ответил ему Керк, вытирая пот со лба, — Толково придумано. Кстати, а где мои заслуженные аплодисменты за супер–лэндинг?