Элаусестере имеет ряд черт, положенных коммунизму по жанру антиутопии.

Во–первых, это практически полное отсутствие приватности (которое прогнозировали авторы романов–антиутопий, но глубину которого они не могли вообразить). Пример: жилища и одежда здесь используются, лишь когда в этом есть практический смысл. Угадайте, как часто это бывает, если температура воздуха почти всегда +25 градусов?

Во–вторых, это тотальная милитаризация, которая начинается с дошкольного возраста. Нет, дети не ходят строем, не встают по стойке «смирно» и не кричат «Yes, sir!». Они просто следуют некоторому, по сути, армейскому, регламенту жизнедеятельности. По этой причине, большинство выходцев с Элаусестере выбирают военную профессию, а многие отставные военные с длительным стажем, приезжают жить на Элаусестере.

В–третьих, это специфическое отношение к сексу. Это тоже прогнозировали авторы романов–антиутопий, но они изображали отношение к сексу при коммунизме стыдливо ханжеским, а на Элауестере все наоборот. Канаки, т.е. коренные меганезийцы, считают сексуальное поведение элаустестерцев несколько эпатирующим. В терминах американо–европейской сексуальной морали, это вообще никак не называется. В страны Европы и Америки не рекомендуется ввозить документальные фильмы о быте Элаусестере, если только вы не хотите на несколько лет оказаться за решеткой. Канаки часто шутят, что феномен Элаусестере не используется в анти–меганезийской пропаганде только потому, что видеозаписи отсюда запрещено показывать по западному TV даже в ночном эфире.

В–четвертых, это вопрос размножения. Его иногда можно найти в романах–антиутопиях о темном коммунистическом будущем, хотя он не так популярен среди литераторов, как первые 3 признака. Здесь, как и в случае с сексом, анти–утописты оказались пророками наоборот. У них размножение представлено результатом гендерного насилия и полного подавления личности, а на Элаусестере это — экзотический вид личной самореализации. Один из видов – это существенно. Теперь так делают только те дамы, для которых т.н. «preed» — это личное творчество, что–то вроде работы скульптора, только гораздо более жизненное. Большинство элаусестерок ограничиваются четырьмя — пятью детьми (что характерно и для других аграрных регионов Меганезии,), но некоторые производят на свет до 30 потомков, по пять — шесть за раз. Одним из наиболее ярких представителей «preed–movement» является Сю Гаэтано, персонаж почти что легендарный.

Сю Гаэтано, родилась в маленькой деревне в Калабрии, пятым ребенком в бедной семье фермера. Семья сидела по уши в долгах, экономила буквально на всем, и унизительная нехватка всего, в 13 лет толкнула Сю на скользкую дорожку грубого неуважения к праву чужой собственности. Не обладая квалификацией в этой сфере, Сю быстро оказалась в закрытом исправительном учреждении. По злой иронии судьбы, ее исправлением там занялась девушка, сидевшая за взрыв бомбы, удачно подложенной «Новыми Красными бригадами» в автомобиль одного крупного чиновника министерства юстиции. Девушка взяла ответственность на себя, поскольку ей, как несовершеннолетней, не могли дать большой срок, а товарищи, чью задницу она прикрыла, компенсировали ей тюремный дискомфорт значительной суммой денег после выхода на свободу. Она–то и свела Сю с товарищами, которые объяснили юной калабрийке устройство классового общества, открытой Карлом Марксом, после чего обучили ее практическим приемам классовой борьбы. В 17 лет Сю, применив эту науку еще раз, села в тюрьму (за меткий выстрел из гранатомета в полицейскую машину). В 22 года она вышла на свободу и подумала, что неплохо бы углубить свое политическое образование в университете. Так Сю попала на лекции скандально известного доктора философии и истории Аниоло Платани.

Платани занимал не просто левую, а экстремально–левую позицию. Его левизна была так радикальна, что легальные социал–демократы шарахались от него, как от чумы, и даже полулегальные коммунисты полагали, что «красный доктор» несколько забегает вперед в своем отношении к фундаменту буржуазного строя. По учению Ленина — Сталина, этот фундамент, содержащий морально–правовые и государственно–политические принципы, следовало некоторое время сохранять даже после революции (пока не будет воспитан человек коммунистического будущего с новой пролетарской моралью). Аниоло Платани откровенно издевался над этой позицией, и доказывал на своих лекциях, что не только буржуазный фундамент, но даже сама идея существования подобной конструкции, уже сводит на нет любую революционность. Он рассказывал студентам, почему сохранение старого «духовно–нравственного фундамента» (на время переходного периода) всегда приводит к построению еще более несправедливого эксплуататорского строя, чем тот, который был сметен социалистической революцией. Центристы ненавидели его даже сильнее, чем консерваторы. Тезис Платани: «любой компромисс, который опирается на «общие фундаментальные ценности» — это и безоговорочная капитуляция, и обман по определению» дурно влиял на центристскую партийную кассу. Консерваторы и прочие последователи Бенито Муссолини не требовали лишить доктора Платани кафедры (для них яркий представитель исторически сложившегося врага был выгоден – он создавал необходимый им накал борьбы), а вот центристы — требовали, и еще как…

Ассоциация «Христианское сотрудничество за социальный мир» (ХССМ) собрала все радикальные цитаты из лекций «красного доктора» и обратилась в суд с требованием запрета на преподавательскую профессию. Ничего не вышло: высказывания касались только исследования теории и истории коммунизма, а не пропаганды практических действий лево–экстремистского толка. ХССМ вышла в Европейский арбитраж, но там тоже ничего не смогли сделать. Платани четко выдерживал «теоретическую» линию…

Сю Гаэтано была в восторге от Аниоло Платани – и как от лектора, и как от человека. Будь ему не 65 лет, а хотя бы на десяток поменьше… Но что было, то было. Вне стен аудитории, отношения «красного доктора» и его студентки состояли из прогулок по набережным с заходами в кафе, где Аниоло непременно находил, с кем поспорить о политике (а, скорее всего, это желающие поспорить находили его, зная, какие кафе предпочитает посещать скандальный профессор – ультра–коммунист).

Два года товарищ Гаэтано «отстаивалась на холоде» — не нарушала правила дорожного движения, посещала университет и работала на сельскохозяйственном предприятии, где была на хорошем счету (коммуникабельна, дружелюбна, аккуратна) - и полиция сняла надзор, решив, что Сю или завязала с «бригадами» (что, впрочем, маловероятно), или перешла из боевиков в аналитики (что скорее всего – но тогда надзор тоже не нужен). Полиция ошиблась – товарщ Гаэтано была еще в боевом строю, и быстро доказала это, совершив теракт в Римском Международном аэропорту Леонардо да Винчи. Это был шедевр политического террора: шум на весь мир, сорванный саммит G8, и ни одного пострадавшего (пассажиры, не попавшие на свои рейсы — не в счет). Телезрители всего мира почти на сутки прилипли к экранам, наблюдая, как целая толпа военных и агентов спецслужб, стуча зубами от ужаса, пытаются как–то обезвредить 20–футовый контейнер, стоящий между зданием аэропорта и взлетно–посадочными полосами. По достоверной информации, контейнер содержал «грязную» атомную бомбу неизвестной мощности, и был снабжен набором мини–ловушек, не позволявших проникнуть внутрь, или сдвинуть контейнер с места хоть на дюйм. Потом, правда, оказалось, что атомной бомбы не было. Стальной цилиндр в контейнере был набит кусками отработанных ТВЭЛов с одной из старых восточно–европейских АЭС – но это уже было не важно. Праздник удался.

Давно КАПИ (комитет антитеррористического планирования Италии) не оказывался в такой глубокой заднице. Жертв не было, но это только усугубляло ситуацию, поскольку отсутствовала обстановка траура, и можно было смеяться над идиотами из спецслужб, которые сначала не обеспечили дозиметрический контроль на въезде в служебную зону аэропорта, а потом приняли контейнер с отходами за бомбу. Сю Гаэтано (на которую сразу пало подозрение) искали по всей стране, а неприметная девушка по имени Лола Мецци, спокойно устроилась работать в маленькой пиццерии на окраине Рима, снимая дешевую комнату неподалеку от места работы, и дожидаясь, пока утихнет шум. Она бы, наверное, дождалась, и продолжила свой нелегкий труд на ниве классовой борьбы, если бы не активисты ХССМ, которые нашли необычный способ досадить Аниоло Платани. Они передали в полицию фото совместных прогулок и посиделок «красного доктора» и террористки Гаэтано, сопроводив это обстоятельно составленным доносом, из которого следовало, что Платани является организатором псевдо–атомного теракта.

Сотрудникам КАПИ было абсолютно точно известно, что доктор Платани не связан с «Новыми Красными Бригадам», и что его отношения с Гаэтано носят только личный характер. Тем не менее, они решили использовать донос, как повод, а затем ловить Сю Гаэтано «на живца», полагая, что ей не безразлична судьба любимого преподавателя. Иначе говоря, они арестовали Аниоло на основании этого вздорного доноса, и дали в прессе сообщение: «Известный своими лево–экстремистскими взглядами д–р Платани арестован в Риме по подозрении в организации теракта. По данным, предоставленным ассоциацией ХССМ, он руководил действиями исполнителя – Сю Гаэтано». Этот план имел шансы на успех, если бы не слабое сердце «красного доктора». Через час после первого допроса (со взаимными оскорблениями между ним и офицером спецслужбы), Аниоло Платани скончался в камере от обширного инфаркта миокарда…

Бульварная пресса писала, что исполнительный комитет ассоциации ХССМ в полном составе устроил скандал руководству КАПИ, обвиняя спец–офицеров в том, что те подстроили этот инфаркт, чтобы сделать членов Исполкома чем–то вроде козлят, используемых в Индии для охоты на тигра. Разумеется офицеры разводили руками и клялись, что сеньор Платани умер совершенно неожиданно для них, так что, проблема безопасности Исполкома – да, возникла, но никак не по вине полиции и спецслужб.

Прошел год. На «козлят» из Исполкома ХССМ никто не клюнул, и они успокоились, а руководство КАПИ отправило досье Сю Гаэтано в архив и прекратило ее поиски. Лола Мацци продолжала работать в пиццерии и снимать дешевую комнату на окраине Рима. Эта девушка прекрасно умела ждать… Удобный случай представился, когда делегация Исполкома ХССМ возвращалась из Женевы с симпозиума по проблемам социального паритета, домой в Рим. Зафрахтованный ATR–XVL с 44 членами делегации на борту, на высоте 2000 метров, маневрировал для захода на посадку между Тирренским берегом и автобаном А–12. Экипаж получал обычные указания от авиа–диспетчера из Фиумисино. Вряд ли кто–нибудь из них мог предположить, что с живописных холмов, над которыми проходит полет, за ними наблюдает девушка Лола, что она слушает те же пререговоры с диспетчером, сверяя их с картинкой на экранчике радара ПЗРК «Redeye–plus».

Было замечательное, ясное утро, у диспетчера было хорошее настроение и, когда пилот ATR внезапно замолчал на полуслове, ему хотелось верить, что это просто неполадки связи. Только когда коллеги обратили его внимание на облачко, похожее на осьминога, разлегшегося в синем небе, он понял, что сегодня получился неудачный день, что будут комиссии, полиция, много суеты, и что он опять поздно приедет домой с работы. Какая жалость… А обломки ATR, взорвавшегося в воздухе от точного попадания портативной ракеты в левый двигатель, рассеялись по земле, едва не долетев до хайвэя Фиумисино – Рим, и здорово напугав водителей и пассажиров, ехавших по шоссе в этот ранний час. К чести администрации и сотрудников международного аэропорта надо сказать, что этот взрыв в воздухе не повлиял на график отправки, и самолет компании «China Airlines», выполняющий рейс Рим – Бангкок, вылетел с терминала «C» точно по расписанию. На борту, среди прочих пассажиров, находилась Лола Мецци. Прибывшая в Фиумисинто комиссия по расследованию в тот момент еще только собиралась приступать к работе.

Примерно через 5 часов, когда Лола любовалась горными вершинами Гиндукуша, на которые открывался хороший обзор через иллюминатор, а сосед–индус любовался ее бюстом, на который открывался не худший обзор через вырез кофточки, комиссия по расследованию, отрабатывая 9–ю из 10 типовых версий (террористический акт с земли), обнаружила на ленте событий, фиксируемых локальной полицией, следующую запись «Аноним. Звонок о подозрительном фейерверке или выстреле из ракетницы в холмах за лесополосой справа от А–12 за 5–10 сек. до падения самолета». Руководитель комиссии зевнул, налил себе чашку кофе, закурил сигарету, позвонил в полицейский участок, и приказал прочесать всю местность справа от шоссе. Да, всю! Лейтенант полицейской смены позвонил своему коллеге, дежурившему утром и укоризненно сказал: «Козел ты, Джакомо, вот запишу перед тобой звонок какого–нибудь психа про зеленых человечков, будешь тоже все холмы прочесывать, писатель гребаный, мать твою» (цитата дана по неофициальным источникам – впрочем, о чем–то подобном можно было и догадаться).

Еще через 5 часов другая полицейская группа привезла на экспертизу обгоревший левый двигатель ATR. В это же время самолет «China Airlines» произвел посадку в аэропорту Бангкока. Там была уже полночь, но Лола (или Сю) не собиралась останавливаться здесь на ночлег. Пройдя паспортный контроль, она взяла такси от аэропорта и вскоре оказалась посреди тусовки, которая не прерывается на здешних тихоокеанских пляжах ни днем, ни ночью. Пройдя по одному из пирсов, она нашла стойбище меганезийских авиа–рикш…

Примерно когда она сговорилась о цене и заняла место в кабине флайки, рабочий день комиссии по расследованию завершился. Возможно, эти парни поработали бы сегодня дольше (интересно же), но позвонил один парламентарий из правящей коалиции и очень нагло потребовал срочных результатов. Ему ответили: «Рабочий день кончился, звоните завтра». В 10 утра, когда комиссия подписала протокол о том, что ATR сбит попаданием реактивного снаряда из портативной зенитной установки, Сю Гаэтано сдалась полиции муниципалитета Порт–Ватсон на острове Сонсорол (Меганезия, округ Палау).

Порт–Ватсон знаменит двумя вещами: во–первых, Университетом Научного Анархизма (SAU), основанным там еще в прошлом веке, а во–вторых, военно–патрульной базой, на которой впервые появился «rinwing». Rinwing представляет собой (цитирую Торина)

«Винсерф–тандем с крылом–воздушным змеем, которое можно по–всякому двигать на кольцевой раме, а рама приделана к серфу так, чтобы ее можно было качать, крутить, и управлять ринвингом, чтобы он катился, как виндсерф, а потом прыгал на встречном потоке воздуха и планировал несколько секунд, типа как птенец дельтаплана…».

Об изобретении ринвинга есть несколько версий. По одной – его придумали студенты SAU, «для прикола». По другой — его слепили на тамошней патрульной базе ВМФ, «от нехрен делать». По третьей — его изобрел великий и ужасный экстремист Наллэ Шуанг, чтобы объяснить особо тупым студентам, что такое подъемная сила и как ей управлять.

Дойдя до этого момента, Торин спохватился, что ушел слишком далеко от осевой темы лекции, и хотел вернутся к особенностям элаусестерского коммунизма, но было поздно: наша молодежь завершила партию ацтекбола с местными, и лекция так и осталась без финала. Пришлось разбираться в остальных здешних обычаях в процессе экскурсии…

РЕТРОСПЕКТИВА.