Тревожность и страх в экзистенциальной философии, психологии и психиатрии — КиберПедия 

История развития пистолетов-пулеметов: Предпосылкой для возникновения пистолетов-пулеметов послужила давняя тенденция тяготения винтовок...

Эмиссия газов от очистных сооружений канализации: В последние годы внимание мирового сообщества сосредоточено на экологических проблемах...

Тревожность и страх в экзистенциальной философии, психологии и психиатрии

2019-11-19 178
Тревожность и страх в экзистенциальной философии, психологии и психиатрии 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

Общепризнанно, что наибольшее влияние на психологические и психиатрические разработки страха и тревоги оказали философия экзистенциализма и взгляды ее непосредственного предшественника — С. Кьеркегора. Как уже отмечалось (и это подчеркивается едва ли не во всех современных работах, посвященных проблемам тревожности и страха), именно Кьеркегору принадлежит идея разграничения конкретного страха-боязни и страха глубинного, иррационального. Важно подчеркнуть, что Кьеркегор рассматривает совершенно особый страх — страх, порождаемый «ничто»: «Но какое же воздействие имеет «ничто»? Оно порождает страх» [Кьеркегор С., 1993, с. 143]1.

Кьеркегор трактует страх, тревогу, беспокойство, отчаяние как психологическое обоснование обращения человека к религии и религиозной нравственности. В работе «Понятие страха» (1844) он тесно связывает страх с греховностью — с первородным грехом и грехом «единичного индивида». Особое внимание Кьеркегор уделяет тем интимно-личностным переживаниям, которые не поддаются никакой объективации, невыразимым и неизреченным. Именно к таким переживаниям относится страх-тоска в отличие от конкретного страха-боязни. Страх-тоска, по мнению Кьеркегора, — это «симпатическая антипатия и антипатическая симпатия» [там же, с. 144].

В комментариях к книге С. Кьеркегора в связи с этим цитируется его «Дневник»: «Природу первородного греха часто объясняли, и все же при этом недоставало главной категории — то есть страха (Angest)2. А между тем он — самое существенное определение. Страх — это желание того, чего страшатся, это симпатическая антипатия; страх — это чуждая сила, которая захватывает индивида, и все же он не может освободиться от нее, да и не хочет, ибо человек страшится, но страшится он того, что желает. Страх делает индивида бессильным, а первый грех всегда происходит в слабости; потому-то он, по своей видимости, случается как бы безотчетно, но такое отсутствие осознания и есть настоящая ловушка» [там же, с. 367].

Концепция страха Кьеркегора — концепция этико-теологическая. Глубинный страх здесь — изначальная характеристика

27

человеческого бытия, дающая возможность проявиться человеческой свободе выбора как подлинному выражению свободы человека. Проявиться нравственно, т. е., по Кьеркегору, в соответствии с волей Бога, являющегося источником всего высшего, доброго в человеке: «С помощью веры страх выводит индивида отдохнуть к Провидению» [там же, с. 247].

Существенное значение для последующей психологической разработки этой проблемы имело подчеркивание Кьеркегором субъективности страха. Он дает очень поэтичное описание переживания страха: «Страх можно сравнить с головокружением. Тот, чей взгляд случайно упадет в зияющую бездну, почувствует головокружение. В чем же причина этого? Она столько же заложена в его взоре, как и в самой пропасти, — ведь он мог бы и не посмотреть в нее. Точно также страх — это головокружение свободы, которое возникает, когда дух стремится полагать синтез, а свобода заглядывает вниз, в свою собственную возможность, хватаясь за конечное, чтобы удержаться на краю... В последующем индивиде страх становится рефлективнее. Это может быть выражено тем, что «ничто», являющееся предметом страха, все больше и больше превращается в «нечто»... «Ничто» страха превращается здесь в переплетение предчувствий, которые, отражаясь друг в друге, все ближе и ближе подходят к индивиду...» [там же, с. 160—161]. Это «нечто», по Кьеркегору, есть в строгом смысле слова первородный грех, порожденный чувственностью. Из прямой связи чувственности и глубинного страха Кьеркегор выводит большую подверженность страху женщин: «В женщине больше страха, чем в мужчине. Причина этого состоит не в том, что физически она слабее... нет, причина этого заключена в том, что она более чувственна и одновременно по сути своей определена духовно, как и мужчина» [там же, с. 165].

С. Кьеркегор находит страх даже в «чисто и невинно» описываемом поэтами чувстве любви: «Однако, когда эротическое чисто, и невинно, и прекрасно, сам этот страх также дружелюбен и мягок, и потому поэты правы, когда твердят о сладкой тревоге» [там же, с. 170]. Примечательно дополнение к этому высказыванию: «Если эротическое не чисто, этот тревожный страх становится гневом, если же тревога (Angest) не присутствует вовсе, эротическое становится животным» [там же, с. 370].

Поскольку страх, по Кьеркегору, связан с первородным грехом, то сильнее всего он проявляется в актах зачатия и рождения. В этих актах «страх выступает выражением совершенства человеческой природы, и потому только среди примитивных

28

народов можно найти соответствие легким родам животных» [там же, с. 170].

Человек рождается с переживаниями греховности, виновности и страха. Но Кьеркегор подчеркивает значение личной ответственности человека, необходимость для него сделать выбор и тем самым осознать границы собственной свободы, в том числе и в преодолении страха и тревоги.

Завершая изложение идей Кьеркегора, следует также отметить, что его «психологические» работы содержат множество точных и тонких собственно психологических наблюдений.

Перейдем теперь к изложению понимания тревоги и страха в теориях экзистенциализма. Эти взгляды для нас особенно интересны, поскольку во многом заложили основу таких направлений современной психологической мысли, как гуманистическая (экзистенциальная) психология и антропологическая психиатрия. Страх и тревога в этих теориях являются важнейшими онтологическими категориями или, используя терминологию М. Хайдеггера, — экзистенциалами, т. е. выражением неразрывного единства, слияния модусов бытия человеческого сознания и бытия мира. При этом экзистенциалом является именно глубинный, иррациональный, метафизический страх-тревожность, а не эмпирический страх-боязнь.

Напомним, что в основе экзистенциализма лежит постулат о первичности экзистенции (существования) по отношению к «эссенции» (бытию). Предметы, вещи конечны и определенны, они имеют свое бытие. Человек же существует, он ответствен за свои решения, поскольку обладает внутренней свободой и способностью выбора среди множества возможностей самореализации. Для религиозного экзистенциализма вся система делаемых человеком выборов — это проявление недостижимого стремления к божественному. В том направлении, которое условно обозначается как «атеистический экзистенциализм», — это движение к «ничто», являющемуся глубочайшей тайной и смыслом экзистенции.

Так, в работах М. Хайдеггера [1993] метафизический страх, тревожность обусловлены основным направлением экзистенции — к пределу, к смерти, в «ничто». И именно экзистенциальный страх, тревога могут спасти человека от навязанной пошлой формы существования, жизни в мире вещей, бегства от правды о своем существовании, отсутствия рефлексии о смысле существования — от всего того, что Хайдеггер обозначает понятием «неподлинность», указывая, что в этом случае человек не живет, ему «живется». Его жизнь теряет главный

29

элемент — модус будущего (не совпадающего, по Хайдеггеру, с физическим временем), который только и придает жизни — «здесь бытию» — подлинное существование. В случае неподлинности будущего не существует, а жизнь становится бесконечным повторением, т. е. становится не подлинной. Лишь осознание того, что нашей экзистенции присущ экзистенциальный страх — страх смерти, страх утраты самосознания и чувство вины за отказ от выбора и самореализации, может освободить человека от власти неподлинного существования и заставить его осознать свою свободу.

Таким образом, страх и вина для Хайдеггера — важнейшие факторы, заставляющие человека зажить «подлинной жизнью». Но жизнь в страхе очень тяжела для него, он должен понять и принять страх, а для этого необходимо заглянуть туда, откуда исходит этот страх, — за границу бытия, в «ничто». «Страх обнаруживает «ничто» — это и есть та экзистенциальная проблема, которую каждый человек решает в одиночку и сам для себя. Благодаря этому решению он получает шанс обрести подлинное существование, вычленить себя из мира вещей и людей.

По К. Ясперсу, тревожность (экзистенциальный страх) — одна из благотворных сил, дающих человеку возможность перейти из повседневного бытия («бытия в мире») в экзистенциальный план бытия, мир свободной воли. Тревожность — важный элемент, сталкивающий человека с «напряжением пограничной ситуации», т. е. такой, которая только и позволяет человеку прорваться к подлинной свободе как выходу за пределы бытия. Именно подобные ситуации позволяют, а точнее, заставляют человека оставаться человеком, чувствующим ответственность за свою экзистенциальную сущность.

Итак, тревожность, экзистенциальный страх, по Ясперсу, — это то, что сохраняет суть человека, заставляет его обратиться к Богу или философии, т. е. к трансцендентному — тому, к чему стремится экзистенция, тому, что является ее важнейшей характеристикой.

Как известно, К. Ясперс начал свою деятельность как психиатр и психолог, в своих исторических и философских работах он во многом воплощал этот «психологический» взгляд на бытие, устройство мира, что характерно и для его понимания метафизического и конкретного страха. Так, в книге «Истоки истории и ее цель» (1949), говоря о реальном страхе, который потряс мир, каждого человека во время второй мировой войны, он выходит на философско-сущностное и одновременно

30

психологическое понимание метафизического страха-тревоги: «Остановимся на значении страха. В наше время людей как бы охватывает неведомый ранее страх. Он многозначен и неоднороден. Это не только поверхностный и быстро стирающийся в памяти страх и не только страх глубокий и гложущий, скрытый или явный, — он находится на витальном или экзистенциальном уровне и как будто заключает в себе всевозможные виды страха... Пока есть страх у человека, есть шанс выстоять, и реальность этого шанса зависит от того, как человек преодолевает свой страх. Там, где человек в условиях постоянного изменения условий и ситуаций обладает инициативой, он может преодолеть страх лишь в трансцендентно обоснованном самосознании свободы. Там, где он вынужден повиноваться и в слепом повиновении обретает свои относительно гарантированные функции, страх может уменьшиться, только превратившись в постоянно действующий двигатель вынужденного повиновения.... Страх следует принять. Он — основа надежды» [Ясперс К., 1991, с. 163—164].

Напомним, что основой психологической и психиатрической практики Ясперса были отношение к пациенту как к личности (а не как к объекту, в чем Ясперс обвинял, в частности, психоанализ) и подлинное общение. Как известно, именно эти принципы легли в основу современных гуманистических направлений психологии, психиатрии, педагогики. Согласно этим взглядам, воспитанник, ученик, клиент, пациент — не объект, с которым психотерапевт, воспитатель что-то делают или должны делать. Только подлинное общение, основанное на внутренней связи между признающими друг друга равными личностями, делает возможным эффективную психотерапевтическую и педагогическую работу. И активность человека в преодолении страха; путь, которым он его преодолевает, оказывается решающим для обретения подлинной свободы. Истинный способ подлинной жизни — это напряжение, «прорыв» через самого себя. К. Ясперс видел в этом кардинальное отличие экзистенциальной философии от психоанализа. Последний, по словам Ясперса, стремится «сделать ощутимым идеал, посредством которого человек не приходит через напряжение и насилие, как это было возможно, к самому себе, а возвращается к своей природе, и ему уже больше не нужно быть человеком» [там же, с. 383].

Говоря о понимании тревожности экзистенциализмом, нельзя не остановиться на работах Ж. П. Сартра. Хрестоматийным стало высказывание Сартра о том, что страх порождается

31

переживанием собственной свободы: «Страх возникает не оттого, что я могу упасть в пропасть, а оттого, что я могу в нее броситься»1 [цит. по: Философская энциклопедия, т. V, с. 139]. Однако в контексте данной работы для нас наиболее интересен взгляд Сартра на страх, изложенный в психологической работе «Очерк теории эмоций», написанной в 1948, которую сам автор определяет как «опыт феноменологической психологии». Последняя в ее полном выражении, по его словам, относится «к эффективности как к экзистенциальному модусу человеческой реальности» [Сартр, 1984, с. 122].

Эмоции, в том числе и страх, Сартр определяет как некий особый способ понимания и превращения мира, особый, экзистенциальный слой нерефлексированного сознания. Эмоция, по словам Сартра, — это магическое, колдовское поведение. И истинный смысл страха — и боязни какого-то конкретного объекта, и смутного, неопределенного страха, который человек испытывает, например, в темноте, — в том, что «это сознание, нацеленное на отрицание, через магическое поведение, объекта внешнего мира, сознание, которое может доходить до самоуничтожения, чтобы вместе с собой уничтожить объект. И в противовес этому радость — «это магическое поведение, которое стремится реализовать посредством колдовства обладание желанным объектом как мгновенной целостностью» [там же, с. 133]. В состоянии эмоции сознание выходит за пределы обыденного, оно обретает качество бесконечного.

Таким образом, страх, как и другие эмоции, возвышает человека, придавая его жизни новое качество, позволяя выйти за пределы повседневности, проникнуть в магическую, экзистенциальную структуру мира. По-видимому, эту работу Сартра правомернее было бы рассмотреть не в этом разделе, а в русле собственно психологических исследований. Однако, на наш взгляд, именно в ней ярко высвечивается собственно экзистенциальное понимание эмоций, в том числе и страха, как того, что создает возможность для «прорыва» из обыденного, повседневного в «другой» мир, того, что позволяет придать жизни иное качество. Именно интуитивно-эмоциональные состояния человека являются, по Сартру, неким предельным способом существования человека в мире и одновременно — несводимым ни к чему первоисточником собственно человеческого в человеке.

32

В целом можно сказать, что в философии экзистенциализма глубинный, иррациональный, экзистенциальный страх рассматривается не только как одна из основ бытия, он вместе с тем центральная проблема XX века, точнее, человека, живущего в этом, по словам А. Камю, «веке страха». Принципиально то, что постулируется благотворность напряжения — страха, даже страдания, — поскольку это не дает человеку погрязнуть в мире повседневности, а принуждает его обратиться к пониманию высших смыслов, находить пути преодоления страха. «Человек сознателен ровно настолько, насколько он не скрывает от себя своего страха» [Камю А., 1990, с. 64].

В классической работе Р. Мэя «Смысл тревожности» [R. Mey, 1950], созданной на стыке психологии, экзистенциальной философии и психиатрии, тревожность рассматривается во всех возможных аспектах: от биологического до социального. Тревожность понимается как переживание, возникающее у человека при столкновении бытия с небытием и в борьбе с ним. Тревожность порождается конфликтом, который (вспомним С. Кьеркегора) создает не боязнь смерти самой по себе, а боязнь нашего отношения к ней: она одновременно нас и притягивает, и отталкивает. Борьба бытия с небытием имеет экзистенциальный характер — это борьба за подлинное существование, за реализацию своих возможностей. Позже Р. Мэй сформулировал это следующим образом: «Тревожность — состояние человеческого существа в конфликте с небытием, конфликте, который З. Фрейд мифологически изобразил в своем инстинкте смерти. Одна сторона этой борьбы — это борьба против чего-то в самом себе, но это все равно борьба за существование, за реализацию своих возможностей» [Existential Psychology, 1969, с. 11]. Такую экзистенциальную тревожность, порождаемую борьбой за подлинное существование и парадоксом существования — свободой человека и конечностью его бытия, — автор считает важнейшим конструктивным началом в жизни человека, отличая ее от тревожности как клинического и патологического симптома.

Экзистенциальная, онтологическая тревожность как борьба бытия с небытием в ее соотношении с патологической тревожностью является предметом анализа для религиозного философа П. Тиллиха, которому принадлежит также немало публикаций по воспитанию и психотерапии. Его работы, прежде всего книга «Мужество быть» (написана в 1952 г.), рассматриваются многими представителями экзистенциальной психологии и философии как принципиально важные и для теоретического

33

— философского и психологического — понимания страха и тревоги, и для психологической практики. Тревожность, с точки зрения Тиллиха, это «состояние, в котором бытие осознаёт возможность своего небытия», или, что для автора равнозначно, «экзистенциальное осознание небытия... Тревогу порождает не мысль о том, что все имеет преходящий характер, и даже не переживание смерти близких, а воздействие всего этого на постоянное, но скрытое осознание неизбежности нашей смерти» [Тиллих П., 1995, с. 30].

Проводя традиционное различие между страхом и тревогой по наличию в первом конкретного объекта, он подчеркивает, что человек, обладающий мужеством, может воздействовать на этот объект и тем самым сделать его предметом своего самоутверждения. Именно наличие объекта позволяет побеждать страх: «Мужество может принять в себя страх, вызванный любым определенным объектом потому, что этот объект, каким бы страшным он ни был, одной своей стороной соучаствует в нас, а мы — через эту его сторону — соучаствуем в нем. Можно сформулировать это следующим образом: до тех пор, пока существует объект страха, любовь (в смысле соучастия) способна победить страх» [там же]. При тревоге, «чистой тревоге», по определению Тиллиха, человек полностью дезориентирован и чувствует беспомощность, поскольку объект отсутствует: «Единственный объект — это сама угроза, а не источник угрозы, потому что источник угрозы — «ничто» [там же, с. 31]. Вместе с тем страх и тревога взаимозависимы: «Жало страха — тревога, а тревога стремится стать страхом» [там же]. За обычным страхом нередко скрывается что-то большее, чем просто боязнь конкретного предмета, явления, он может стать симптомом глубинной тревоги, в то время как тревога стремится обратиться в страх, поскольку человек может с помощью мужества бороться с ним. Но мужество «не устраняет тревогу: тревога экзистенциальна, и ее невозможно устранить. Однако мужество принимает тревогу небытия в себя» [там же, с. 50]. Таким образом, тревога связана с мужеством и самоутверждением. Более того, именно тревога «толкает нас к мужеству, так как альтернативой мужеству может быть лишь отчаянье. Мужество противостоит отчаянью, принимая тревогу в себя» [там же].

Это же, по Тиллиху, можно сказать и о патологической тревоге, которая для автора равнозначна неврозу. Такая тревога также представляет собой вид экзистенциальной тревоги, возникающей в условиях, когда у человека не хватает мужества

34

принять тревогу и он спасается от трудной ситуации, уходя в невроз. Сильное «Я» и мощное самоутверждение превращаются в ослабленное «Я» и редуцированное самоутверждение, которое может иметь усиленный, подчеркнутый характер, однако в любом случае это отказ от подлинного бытия, от актуализации. Это тип самоутверждения, в основе которого стремление защититься от небытия, скрывшись от реальности.

Как уже отмечалось, экзистенциальное мировоззрение лежит в основе многих направлений современной психологии, психиатрии и психотерапии. Так, в антропологической психиатрии антитеза «онтологическая уверенность — онтологический страх, тревога» являются ведущими в объяснении неврозов и психических нарушений. По мнению представителей этого направления, невротические и психические нарушения — это сугубо индивидуальный вид «бытия в мире», представляющий собой попытку избавиться от чувств экзистенциального страха и виновности, «онтологической тревоги» путем отказа от самореализации, от выбора, от ответственности за свою жизнь, это метод разрешения экзистенциальных проблем, способ «избежать небытия, уклоняясь от бытия» [Colm H., 1966, с. 238], что, как можно видеть, практически повторяет П. Тиллиха.

Отсюда и основной путь преодоления указанных нарушений в антропологической, экзистенциальной психотерапии и психиатрии — обретение пациентом вновь возможностей самореализации. Подобный подход характерен и для гуманистической психологии и психотерапии, в частности для А. Маслоу и К. Роджерса. Повторное обретение возможностей самореализации осуществимо лишь при полном принятии клиента, пациента, что позволит ему вернуться к своей экзистенции, вновь познать ее подлинность. Только в атмосфере такого полного принятия может произойти раскрытие подлинного внутреннего мира пациента, принятие им подлинной свободы и, следовательно, возвращение к признанию и принятию экзистенциального страха и вины, что ведет к восстановлению самосознания. Процесс лечения — это процесс подлинного общения в ясперовском понимании этого слова, т. е. коммуникации, «встречи» одной экзистенции с другой.

При этом экзистенциальная, так же как и гуманистическая, психотерапия не ставит своей целью приспособление пациента к общественному окружению, поскольку это было бы равноценно подчинению его власти безличного, неподлинного

35

существования; единственная цель — высвобождение потенций человека, создание условий для его личностного роста.

Этот момент представляется чрезвычайно важным для психологического анализа страха и тревоги и «работе» с ними, в том числе и в возрастной психологии. Встающие в этой связи вопросы в самой общей форме можно сформулировать следующим образом:

• Что более значимо: сделать так, чтобы ребенок постоянно ощущал надежность и безопасность бытия, постоянную защиту или чтобы он научился осознавать свои страхи и тревоги и благодаря собственному усилию — «напряжению и насилию» — преодолевать тревоги и страхи?

• Как в процессе психологической и педагогической работы с ребенком обеспечить ему безопасность, защищенность и в то же время сделать его способным к напряжению?

Современная возрастная психология и психология личности пытается ответить на эти вопросы, уделяя значительное внимание выработке конструктивных способов преодоления трудностей (а способность преодолевать собственные, внутренние страхи и тревоги является едва ли не самым сложным в жизни человека, и особенно ребенка, подростка) с тем, чтобы в результате такого преодоления возникало и развивалось позитивное представление о собственных возможностях, укреплялась самооценка [Ремшмидт Х., 1994; Haan N., 1977; Reinhard H. G., 1988; и др.]. Подобная позиция разделяется и современными психоаналитическими направлениями.

Сходная модель лежит и в основе педагогических взглядов, основанных на экзистенциальных концепциях. В основе этих взглядов — представление о том, что образование и воспитание должны быть направлены прежде всего на самореализацию, самовыражение личности, создание возможностей для раскрытия внутренней сущности ребенка, воплощения его экзистенции. Поэтому основное внимание следует уделять развитию неповторимой индивидуальности, воспитанию в духе личной ответственности, формированию умения делать подлинный экзистенциальный выбор, принимать экзистенциальный страх и вину, рассматривая их как результат «отказа от собственных возможностей».

Таким образом, для экзистенциальной психологии, психиатрии и педагогики принятие собственного экзистенциального страха, тревоги оказывается решающим как в важнейшем акте поведения человека — акте выбора, так и в создании возможностей

36

для самореализации человека и осуществления его экзистенции. При этом значимым является не само по себе наличие такого экзистенциального страха-тревоги, а правильное отношение к этому сущностному, глубинному переживанию. Являясь субъектом такого страха, человек вместе с тем способен, принимая и познавая его, преодолеть, «превысить» этот страх, выйти за его пределы и благодаря этому понять свою суть, свое предназначение. Поэтому усилия, предпринимаемые для преодоления страха, являются достоянием опыта человека.

Экзистенциальный подход, возвышающий человека, поднимающий силу его духа, с нашей точки зрения, выгодно отличается от других направлений исследований тревожности, согласно которым человек вне зависимости от своей воли и возможностей оказывается в «ловушке страха».

***

Подводя итоги краткого изложения проблемы изучения страха и тревоги в философии, социологии и тесно связанными с ними направлениями психологии и психиатрии, отметим следующее.

Первое. На протяжении человеческой истории объекты, вызывающие страх и тревогу, претерпевают значительные изменения, их круг расширяется, происходит их интериоризация: к внешнему страху (страху перед явлениями природы, высшими силами, а позже, в том числе и сегодня, — страху перед достижениями науки и техники) прибавляется страх перед своей внутренней природой, перед самим собой (последний, естественно, неотделим от страха перед высшими, управляющими жизнью человека, силами). Затем тревога, страх включаются в процесс решения кардинальных проблем и отдельного человека, и человечества в целом — проблем, связанных с открытым столкновением с этими трансцендентными силами. И, наконец, к этому присоединяются тревога и страх, полностью замкнутые в самом человеке и обусловленные его внутренними проблемами и конфликтами. И здесь происходит обратное движение — изнутри вовне. В результате процесса экстериоризации внутренний страх и тревога, находя внешний объект, «прикрепляются» к нему, объективируются в нем.

Второе. С глубокой древности и вплоть до настоящего времени страх и тревога рассматриваются в тесной связи с другим, обращенным в будущее, переживанием — надеждой. Последняя, однако, рассматривается как лишенная присущих страху

37

и тревоге непосредственной побудительной силы. Именно в соединении страха и надежды ряд авторов усматривают возможность для страха и тревоги стать ценными для человеческого опыта переживаниями.

Третье. На протяжении всей истории страх выступает для философов и культурологов не столько в своей негативной, сколько в позитивной роли, понимаемой, конечно, по-разному. При этом речь идет и о сигнальном, инструментальном значении страха и тревоги, и об их социальной функции. Последнее означает, что опыт преодоления тревоги и страха связывается, с одной стороны, с такими явлениями, как магия, миф, религия, а с другой — со всеми средствами контроля общества над отдельным человеком и соответствующими социальными санкциями. Но самое важное то, что страх, тревога, опыт их принятия, понимания и преодоления выполняют значимую «человекообразующую» функцию: они не дают возможности прожить жизнь в неосмысленном, полуживотном состоянии, т. е. по сути и делают человека человеком.

Нельзя в этой связи не вспомнить известную реплику Мефистофеля, который на вопрос Фауста: «Ты кто?» — отвечает так:

...Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла.
<…>
Итак, я то, что ваша мысль связала
С понятьем разрушенья, зла, вреда.

Вот прирожденное мое начало,
Моя среда.
И. В. Гете. Фауст, ч. 1. Пер. Б. Пастернака

Страх и тревога оказываются той силой, которая, выступая в обличье зла, творит добро и средой которого является добро. Они защищают человека от того, что сегодня или вчера (или всегда) являлось и является для него злом. Поэтому человек имеет архетипические страхи, а на протяжении истории человечества возникают всё новые и новые страхи, после устранения одних страхов неуклонно следует появление новых. И чем более человек становится свободной личностью, чем более остро переживается им чувство собственной индивидуальности, собственной уникальности, тем все более глубинными становятся его тревожность и страх. Но эти защитники легко могут превратиться в воплощение зла, если человек окажется беззащитным, беспомощным, не сумеет или не захочет справиться с ними, преодолеть их. В этом случае тревожность и

38

страх могут парализовать и жизнь отдельного человека, и социальные слои, и целые народы, превратив их жизнь либо в хаотичное, дезорганизованное, либо в бессмысленное, «неподлинное» существование (на это, кстати, указывал еще М. Монтень). Переживания беспомощности и незащищенности, будучи одновременно и следствием страха и тревоги, и их причиной, могут создать «ловушку страха» и загнать в нее и человека, и общество, и народ. Вот почему поиск путей преодоления тревожности и страха составляет главную заботу тех областей науки и практики, задача которых — помочь человеку раскрыть свои возможности, самореализоваться, преодолеть невротические и психические нарушения, прежде всего психологии и психиатрии.

 


Поделиться с друзьями:

Типы оградительных сооружений в морском порту: По расположению оградительных сооружений в плане различают волноломы, обе оконечности...

Историки об Елизавете Петровне: Елизавета попала между двумя встречными культурными течениями, воспитывалась среди новых европейских веяний и преданий...

Автоматическое растормаживание колес: Тормозные устройства колес предназначены для уменьше­ния длины пробега и улучшения маневрирования ВС при...

История создания датчика движения: Первый прибор для обнаружения движения был изобретен немецким физиком Генрихом Герцем...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.067 с.