О современной критике марксизма.

 

Что такое марксизм? Об этом ясно говорит Ленин в статье «Три источника и три составных части марксизма». Это материалистическая философия, это политическая экономия, это теория общественного развития, или, как её называет Ленин, учение о классовой борьбе.

Энгельс в «Антидюринге» замечает, что всякий человек мыслит в некоторых пределах, присущих его времени. Естественно, Энгельс и за ним все марксисты горячо доказывали, что Маркс превзошёл всё человечество, причём их главным аргументом было именно учение о классовой борьбе. Об этом мы скажем в своё время. Сейчас же мы коротко осветим вопрос о том, каков вклад Маркса в материалистическую философию.

Мы знаем, что материалистическая философия существовала и до Маркса, однако в 19 веке ею перестали заниматься ввиду очень успешных разработок в идеалистической философии, а именно в силу создания Г. Гегелем учения о диалектике. Материализм и идеализм можно представить себе как два берега одной реки, а учение о диалектике – как мост, соединяющий берега реки. Поскольку Гегель был идеалистом, строящийся мост двигался от идеализма к материализму, однако, в силу ограниченности своего времени, Гегель об этом умалчивал. Таким образом, мост ещё не соединял берега, но примыкал к берегу идеализма. Что же сделал Маркс? Маркс решил использовать учение о диалектике как часть материализма. Для этого Маркс захватил мост, то есть взял учение о диалектике у Гегеля, но, как Маркс выражается, поставил диалектику Гегеля с головы на ноги. На самом деле Маркс разрушил часть моста, соединяющую его с берегом идеализма. Известно, что марксизм боролся с идеалистической философией, утверждая, что идеалистическая точка зрения в корне неправильна. Напрашивается вопрос: каким образом оказалось возможным так запросто взять и присоединить к своей философии кусок философии противоположной и неправильной? Задумаемся, не абсурдно ли это?

Полагаю, самое время вспомнить о том, что марксизм всегда призывал к воинствующему материализму, к агрессивной философской позиции. Почему? Ответ ясен – потому, что Маркс и марксисты чувствовали порочность своей позиции. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» прямо говорит о том, что состояние непримиримой борьбы с идеализмом есть не что иное, как выгодная позиция. Ленин и сам понимает, что принципиальной разницы между сознанием и материей нет для мониста, то есть для того, кто признаёт лишь одно начало мира. Таким образом, мы можем спросить – а почему состояние непримиримой борьбы с идеализмом так выгодно марксистам? Очевидно, для этого должна быть веская причина. И эта причина – непонимание сущности происходящего. Источник развития человеческого общества – разделение общественного труда – принимается за основное зло. тем самым марксизм предлагает бороться с Природой и ввергает малограмотные массы в пучину милленаристского культа. Несчастные пролетарии до изнеможения пляшут перед идолами марксизма в безумной надежде чудесного умножения общественного производства материальных благ. Важно отметить, что действительным шагом вперёд была бы теория, связывающая материализм и идеализм в одно целое. Маркс же этого не сделал. Кроме того, у него была причина для этого – при помощи принципа первичности материи и вторичности сознания Маркс утверждал первичность базиса, т.е. производственной деятельности людей и вторичность их сознания, надстройки!

Маркс мошенничает, вводя в производственные отношения людей с определённым представлением о мире, людей, не свободных от идеологии – и тогда о какой идеологии может идти речь ещё? Идеология, вместе с людьми, её носителями, уже есть в производственных отношениях, стало быть, когда Маркс говорит о идеологии в надстройке, эта идеология у него «голая», без людей. Результат – идеология с людьми первична по отношению к идеологии без людей…

Теперь скажем о политической экономии Маркса, которой посвящён его капитальный труд «Капитал». Я не могу назвать себя экономистом, я не способен разобраться в тонкостях политической экономии, я не вижу никаких противоречий в политической экономии Маркса. Необходимо лишь отметить, что Маркс не понимает общественной роли владельца капитала. По его мнению, капитал действует сам по себе, управляет людьми. С одной стороны, это даже подчёркивает «материалистичность» марксистского учения об общественном развитии. С другой стороны, Маркс почему-то негодует: как же так, бездушные вещи, товары и деньги управляют общественной жизнью людей! Это негодование в связи с «материалистичностью» марксистского учения об общественном развитии не только непонятно, но и вовсе смешно. Маркс так горячо доказывал первичность материи – и вот, эта первичность материи вызывает его гнев! Давайте контролировать первичность материи – говорит Маркс. Да ведь ты сам говорил, что это невозможно! – можем мы напомнить Марксу. – Где же ты врёшь: там, где утверждаешь первичность материи или там, где обещаешь повелевать законами Природы? Я думаю, что политическая экономия Маркса достаточно научна. Плохо другое. Маркс смешивает политическую экономию с этикой, моралью. Хороши бы мы были, если бы стали смешивать мораль с арифметикой. Маркс делает это для того, чтобы доказать положения, с политической экономией не связанные: теорию общественного развития построить не на основе разделения общественного труда, а на основе борьбы классов. Вполне научная теория общественного разделения труда подменяется фантастической теорией классовой борьбы, плавно переходящей в учение о пути построения общества всеобщего благоденствия. Маркс заводит своих последователей в тупик своей лженаучной религии.

Что же мы имеем на самом деле? Прежде всего мы должны признать исключительный вклад владельца капитала в общественно-необходимое производство. Но… Я предлагаю признать духовную сторону вполне материальных вещей, находящихся в сфере деятельности человека. Признать, что общественное сознание состоит не только из сознания человеческого, но и из сознания вещей. Включив вещи в сферу человеческой деятельности, придав вещам форму по своему усмотрению, мы тем самым наделили вещи иным сознанием.

 

 

 

Фокусы Маркса.

 

Марксисты утверждают, что «материя раньше сознания» якобы потому, что «сначала была материя, а потом появилось человеческое сознание». Обратим внимание на ссылку к авторитету исторической науки. Действительно, история Земли насчитывает несколько миллиардов лет, а история человечества не более десяти миллионов лет – и этой арифметикой марксизм побивает всякого, посмевшего с ним спорить. В начале была мёртвая, бездушная материя, с нею происходили всевозможные строго материальные превращения, физические и химические, и вдруг, неожиданно для самой себя, мёртвая материя стала живым организмом. Живой, но по-прежнему бездушный организм обладал способностью не только воспроизводить себя, но и совершенствовать себя (либо эта способность к совершенствованию случайна?). Таким манером, случайно обнаружив себя под солнцем, случайно совершенствуясь, живой организм случайно обнаружил в себе сознание, а обнаружив сознание, тут же объявил, что сознание вторично, а материя первична. Таким образом, говорят марксисты, преобразовалась способность материи к отражению – из «мёртвой», механической способность к отражению стала живой, человеческой. Способность материи к отражению, по мнению марксистов, случайно приводит к возникновению живого организма, а затем человека.  

Так выглядит история по Марксу: цепь удивительных и неповторимых случайностей.

Настоящая же история несколько иная. Эта история есть цепь вполне закономерных актов рождения, перерождения, если хотите, основанных на том, что способность материи к отражению равна способности материи быть отражённой. Такое равенство закономерно должно привести к тем усложнениям организации, которые мы наблюдаем в живых организмах. В свою очередь, такое равенство вполне закономерно приводит к появлению человека. Но при таком положении говорить о «вторичности» сознания некорректно. Это не имеет философского смысла. Все способности материи одинаково первичны. Мало этого. Необходимо следует утверждать, что материальное и духовное есть две стороны одного и того же. 

 

 

4.  Как марксизм понимает диалектику: мысль действительна, но не материальна!

 

В диалектике, столь горячо рекламируемой марксизмом, сам марксизм пришёл к нелепой для себя идее. Ленин в своей философской работе «Материализм и эмпириокритицизм» сквозь зубы признаёт, что материя и сознание, есть, в сущности, одно: «противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение только в пределах очень ограниченной области: в данном случае исключительно в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна». (В. И. Ленин, «Материализм и эмпириокритицизм» Гл.III, п.1).

С другой стороны, говоря о материальности мысли, Ленин утверждает: «Что мысль и материя действительны, т.е. существуют, это верно. Но назвать мысль материальной – значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом». (В. И. Ленин, Соч., т.14, с.231).

Ленин тонко чувствует положение. Если признать мысль материальной, то старая разница между идеализмом и материализмом исчезает: действительность предстаёт перед нами как палка о двух концах – с одной стороны за неё ухватились идеалисты, это сознание, с другой стороны её тянут материалисты, это материя. Вчерашний материализм настаивал на материальности мира, понимая эту материальность как вещественность, осязаемость. Этот материализм оказался неспособным принять диалектическое мышление. Диалектика была открыта «неправильно», идеалистом Гегелем.

И вот, с одной стороны, сознание принято хотя бы как действительность, с другой стороны, его объявляют вторичным. Это позволяет Ленину и компании сохранить противоположение своего философского лагеря не смотря на то, что он сам сознаёт ограниченность своего взгляда. Его задача – сохранить военные действия, «воинствующий материализм», на самом деле - марксизм, новую религию.

Но мы должны понимать, что никакое явление действительности не может быть «сначала» материальным, а потом – идеальным. Не может явление действительности иметь только одну сторону, которую хотят в нём видеть, хотя бы и «сначала», потому что, как известно, во-первых, мир не имеет начала, а во-вторых, деление на начала условно, это всего лишь особенность нашего мышления, диалектического метода. Стало быть, любое явление само по себе и материально и идеально, хоть до человеческого сознания, хоть после.

Идеальность явлений, как и их материальность, в нашем сознании мнимая, условная. Оба начала присутствуют в явлениях действительности одновременно.

Монизм, т.е. принцип единства мира, подразумевает взаимопревращение всех форм действительности. Мы никогда не можем говорить о том, что тот или иной объект представляет собой только одну какую-либо форму. Все объекты являются смесью всех форм сразу, хотя одна из форм может преобладать.

 

 

 

Гилозоизм.

 

Сегодняшний гилозоизм – развитие вчерашнего анимизма.

Гилозоизм означает вездесущность (или всюдусущность) жизни. Марксизм отрицает всюдусущность жизни из тех же соображений, из которых провозглашает воинствующий марксизм под вывеской материализма.

Отрицая всюдусущность жизни, марксизм утверждает, что уничтожает «потусторонность» явлений. На самом деле материализм оставляет без объяснения происхождение биологической жизни и возникновение человеческого сознания.

Дело тут вот в чём. Явления белковой жизни и человеческого сознания либо закономерны, либо случайны. Исходя из того, что вокруг себя мы видим организованную тем или иным образом материю, мы принимаем, что явления белковой жизни и человеческого сознания закономерны. Тогда мы должны говорить, что в неживой Природе, т.е. в небелковой материи действует общий принцип, позволяющий ей при определённых условиях образовать форму белковой жизни. Соответственно, белковая жизнь самопроизвольно организуется в сознание.

Другими словами, в Природе имеется нечто, что предусматривает самопроизвольную организацию материи, независимо от того, белковая это материя или неорганическая. Явление возникновения белковой жизни не случайно, а закономерно. Такой вывод позволяет делать новые умозаключения о свойствах материи, в частности, о том её свойстве, которое материалистам кажется противоположным материальности, вещественности – о сознании.

 

Борьба или приспособление?

 

Действительно ли человек покоряет Природу, заставляет Природу склониться и служить человеку? Или человек приспосабливается к Природе, как тот ласковый телок, которому удаётся сосать двух маток? 50 лет назад в СССР ещё были популярны слова Мичурина: «Не ждать милостей от природы, а взять их у неё наша задача!». Вот так, без церемоний предлагал знатный садовод поступать с Природой. Поэт Максимилиан Волошин в поэме «Путями Каина» пишет:

Наедине с Природой человек

Как будто озверел от любопытства:

В лабораториях и тайниках

Её пытал, допрашивал с пристрастьем…

Друг и соратник К. Маркса, Ф. Энгельс, утверждал, что люди отменяют законы Природы и приводил как пример отмену людьми закона борьбы за существование – мол, в человеческом обществе он уже не действует. Советские газеты и журналы взахлёб сообщали о «покорении» Севера, тайги, морей и океанов, горных вершин, воздуха и даже Космоса – вся Природа, дескать, покорилась человеку, ни одна её тайна не осталась нераскрытой. Читателей убеждали, что действия человека будто бы то ли принуждают Природу служить (как собачка или кошка «выслуживает» лакомство, стоя на задних лапах), то ли вовсе отменяют законы Природы: хочу – еду по правилам, хочу – по встречке! Короче, что хочу, то и ворочу!

Да нет же, друзья мои, это только ваши фантазии. Ведь сам человек – частичка Природы, а потому разделиться, надеяться подчинить Природу – значит добровольно болеть шизофренией. Человек приспосабливается к Природе. Человек узнаёт законы Природы для того, чтобы жить по правилам, чтобы действовать согласно этим законам, а не нарушать их. Того же, кто действует вразрез с законами Природы, ждёт разочарование – его надежды не сбываются. Он не может прийти туда, где хочет быть.

Разве для того человек узнаёт законы Природы, чтобы объявить о том, что её законы несовершенны, и установить свои? Нет, мы познаём законы Природы для того, чтобы исполнять их сознательно, а не нарушать. Нарушать их – плевать против ветра. Природа не замечает попыток бороться с нею.

Итак, оканчивая это рассуждение, необходимо заявить, что всякий раз, когда мы говорим о победе над Природой, это означает, что мы приспособили свою человеческую природу, природу своего организма, к тому или иному явлению Природы. Мы над своей собственной природой властны лишь частично, в той же мере, в какой властны над Природой вообще.

 

Материя и сознание.

 

 «Лишь только производители перестали сами непосредственно потреблять свой продукт, а начали отчуждать его путём обмена, они утратили свою власть над ним» - пишет Ф. Энгельс в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», с.127.

Конечно, Энгельс не хотел сказать, что вещи становятся носителями сознания, воплощениями человеческого духа (может быть, подобно тому, как несколько ранее человеческое сознание воплощалось в богов?).

К этому есть ещё один аргумент – старая ссылка идеалистов на то, что материя в опыте, в эксперименте «не такая» – материя в опыте действительно другая, изменённая, принявшая в себя сознание экспериментатора. Получается, что мы воздействуем на материю мысленно! Вот мечта всех колдунов!

Но мы воздействуем на материю не только мысленно – мы воздействуем на неё физически! И при этом физическом воздействии материя изменяется не только физически – материя изменяется духовно, поскольку в этих физических, как нам кажется, изменениях мы воплощаем в материальных объектах свой дух, своё сознание.

Монизм, то есть единство мира, подразумевает взаимопревращение всего разнообразия имеющихся форм действительности. Известно нам или не известно, как именно совершаются превращение, не имеет значения. Таким образом, хотя мы и не знаем, как именно сознание превращается в материальное тело, мы не должны отрицать это превращение, не должны говорить, что это призрак, иллюзия.

Следует отметить, что человечество перестало быть однообразным – благодаря включению новых форм в свою организацию (то есть тех, что ранее считались неодушевлёнными) у человечества, грубо выражаясь, появились ноги, руки и мозги, человечество стало представлять собой организованное тело.

Пора перестать называть вещи бездушными, особенно те вещи, которые человек делает с душой, не говоря уже о тех, в которые человек, создавая их, вкладывает всю свою душу. Насколько я понимаю, это не простые языковые метафоры, а отражение языком действительности.

Я предлагаю включить материальные, телесные вещи, находящиеся в сфере деятельности человека, в пространство общественного сознания. Возможно, этим общественное сознание и отличается от личного сознания – тем, что в него включено не только сознание людей, но и  – мне страшно произнести это, это так необычно  – но и сознание вещей, тех объектов действительности, которые до сих пор полагают чисто материальными.

Вещи, материя, охваченная человеческим сознанием, и особенно, охваченная человеческой деятельностью – это уже не та «дикая» материя, какой она была ранее. Как утверждал ещё Б. Спиноза, материя и сознание (дух) – две стороны одного и того же. И вот, очевидно, что вещи не просто меняются внешне, когда человек что-либо с ними делает – нет, они меняются внутренне, меняются с той стороны, о которой нам пока ничего неизвестно, но которую мы должны были предполагать в вещах, когда желали рассматривать мир с точки зрения единства. Можно сказать, что мы не то, чтобы не знали об этой стороне вещей, но знали и знаем по сей день слишком мало. Возможно, эта сторона вещей частично выражается и их внешней формой, частично тем, как эти вещи организованы человеком, частично тем, о чём мы ничего не знаем.