Герметический корпус. Общие проблемы и история исследования.

Примерно две тысячи лет прошло с момента появления трактатов Герметического корпуса. Но как не странно традиция изучения герметических книг не так обширна и при желании может быть изложена на нескольких листах печатного текста. Конечно, если мы попытаемся собрать всё, что, так или иначе, может быть связано с Гермесом и герметизмом, то наберется огромная библиотека трудов разных объемов и тематики. Но существует ряд исследований и имен, которые составляют ступеньки в лестнице познания этого предмета[13]. Об этих ярких моментах и будет сказано в этой главе.

Пойдем по порядку, и начну я свой рассказ с момента «второго рождения» Герметического корпуса на заре эпохи Возрождения. Ведь именно тогда тексты Гермеса были восприняты как один из столпов всей западной культурой, и тогда же началась научная и околонаучная полемика вокруг герметизма и его места в истории.

Итак, в 1460 году монах Леонардо да Пистойя, один из агентов Казимо Медечи, привозит из Макидонии 14 трактатов на греческом языке, которые подписаны Гермесом Трисмегистом. Когда эта находка добралась до Казимо, то он тут же приказал Марселио Фечино заняться их переводом на латынь. Нам известен интересный факт, что в связи с этим даже был отложен почти завершенный перевод диалогов Платона, которым тоже занимался Фечино. Конечно, это показывает, насколько ценилось то, что было связанно с именем Гермеса. Откуда возникло такое отношение к герметизму и его книгам изначально? Почему бы не счесть герметизм и все, что с ним связано за ересь или подделку? Отчасти мы знаем ответы на эти вопросы. Дело состоит в трех основных аспектах. Первый и самый важный, который действует в какой-то мере по сию пору – всё что связано было с именами Гермес, Меркурий или Тот автоматически считалось вещью, которая несет в себе тайную божественную мудрость. И с таким сакральным статусом всего герметического крайне редко кто осмеливался спорить. Второй аспект состоит в том, что с древности и в Средние века, магия, предсказания, астрология и алхимия и все, что принято в наше время называть эзотерикой, имело связь с Гермесом. А значит, Гермес получал статус Великого Мага всех времен и народов. Третий - заключается в том, что многие известные авторитетные авторы, как язычники[14], так и христиане[15] зачастую с уважением и почтением писали о Гермесе, его последователях и, что самое главное, о тех книгах, что они написали.

Теперь стоит сделать небольшой экскурс в историю критики герметического свода в Средние века, прежде чем разбирать полемику после второго рождения этих трактатов. К этому периоду действительно применим термин герметический, поскольку знаем мы о нем крайне мало. Как распространялись герметические книги, и где это происходило, для нас сокрыто, и кто читал, или считал священными эти тексты, нам почти неизвестно. Средние века были «Темными веками» и для герметизма, он будто ушел на дно, чтобы потом подняться в благоприятное время. Вероятно, самым простым ответом является факт усиления влияния христианской религии со второй четверти IV века. Естественно называться герметистом, уже в IV веке, было опасным делом, ведь многое в герметизме противоречило доктринам христианства, но при этом в нем было и множество сближающих моментов, что могло сделать герметическое учение соперником христианства.[16] Поэтому-то мы крайне мало знаем, что стало с герметистами и вообще как они существовали до IV вв. н. э. Известно лишь то, что центр распространения герметизма был на территории, прилегающей к Александрии Египетской. После этого времени, герметизм ушел дальше на восток и осел в арабской среде.[17] Благодаря сабеям[18], которые, спасаясь от натиска мусульман[19], приняли как священный текст весь Герметический свод, герметизм был сохранен и добавлен несколькими трактатами[20] магического и астрологического толку.[21] На Западе же остались только упоминания об этом явлении из уст христианских богословов. Развития в Западной Европе религиозно-философского герметизма не было, но развивался «низший герметизм» в алхимии, астрологии и медицины, естественно и на этом поприще он не поощрялся в христианском обществе. Что же знали европейцы о герметических книгах корпуса до XV века? Известен был латинский вариант «Асклепия»[22], который по ошибке приписывали Апулею[23]. А также были три самых главных христианских источника: Лактанций «Божественные установления», Блаженный Августин «О граде Божьем» и Кирилл Александрийский «О благочестивой религии христиан, против писаний безбожного Юлиана». Эти три трактата и повлияли на дальнейшее изучение герметизма капитальным образом. Лактанций в восьмой книги «Божественных установлений» часто цитирует в основном герметический трактат «Асклепий» и при этом его оценка Гермеса была весьма положительна. Лактанций, представляет Гермеса Трисмегиста, как языческого пророка, который говорил о Христе еще раньше, чем был приход Спасителя. Августин же более резок и обвиняет Гермеса в демонопоклонстве исходя из материала того же «Асклепия» только латинской версии, но и здесь древность и мудрость Гермеса не отрицается. Скорее Августин указывает на то, что Гермесу была открыта Истина Бога, но он пошел по неправильному пути, так как был язычником и не мог избавиться от почитания богов и от магического воззрения на мир. И при том древность учения герметизма была отнесена к эпохи Моисея. Кирилл Александрийский в трактате «Против Юлиана» цитирует из 15 герметических книг, из которых нам известны только 3 источника[24]. Кирилл интерпретирует титул Трисмегист утверждая, что Гермес говорил: «В Троице есть одно Божество». То есть Кирилл постулирует, что Гермес знал о Троицы еще до пришествия Христа. Как пишет современный русский исследователь Н.В. Шабуров: «Герметизм являлся достаточно влиятельной религиозно-философской системой, подкрепленной авторитетом своего мифического пророка, и неудивительно, что авторитетнейшие христианские писатели цитировали герметические трактаты, полемизировали с ними, зачастую подпадали под их влияние»[25]. Таким образом, устами христианских авторитетов Гермес был вознесен на один пьедестал с Моисеем и Енохом. Более того, аспект указанной древности исключал заимствования не только из христианства, но и даже из греческой философии. Даже Кеплер в Новое время неуверенно писал «Либо Пифагор герметезирует, либо Гермес пифагорезирует» и такая неуверенность была привита именно благодаря богословам. Сейчас мы понимаем, что отчасти такая датировка была выгодна христианству, так как указывала на всеобщность и единство веры в Триединого Бога, а так же о её неоспоримой древности, а Гермес был наилучшей фигурой, в чьи уста можно было вложить христианское учение «для язычников». Часть исследователей до сих пор гадают: было ли прямое вмешательство в тексты герметистов со стороны христиан, в частности Лактация. Первым кто указал на текстуальное сходство Писания и некоторых герметических трактатов был Византийский эрудит XI века Михаил Пселл, который писал: «По-видимому, этот кудесник основательно ознакомился с Божьим словом; на основании его он рассуждает и о сотворении мира, и не останавливается перед заимствованием подлинных слов Моисея... Все же он не соблюл простоты, ясности, прямоты, чистоты и вообще божественности Писания, но впал в привычное эллинским мудрецам заблуждение, в аллегории и суесловия и фантазии, оставив прямой и верный путь или, вернее, выбитый из колеи Поймандром. А кто такой этот Поймандр - ясно: тот же, кого мы называем царем мира сего, или кто-нибудь из его свиты. Ибо дьявол - вор, говорит Василий, и крадет наши слова, не для того, чтобы научить благочестию своих приверженцев, а для того, чтобы они, скрасив словами и мыслями правды свое нечестие, сделали его более убедительным для толпы»[26]. Лично я придерживаюсь обратного точки зрения, так как прямых ссылок на писание у герметистов не было, а такие понятия, как «Логос» и «сын Бога», могли иметь греческое происхождение, но при этом не исключено влияние иудаизма[27] или гностицизма[28]. Но так или иначе постулат христианских богословов оказал воздействие на исследования герметизма и создал миф о древности герметических книг.

Итак, самая большая проблема для исследователя истории герметизма и заключается в датировки трактатов Герметического свода. Конечно, в целях данной работы не стоит доказательство той или иной точки зрения на этот факт, но не упомянуть об этом было бы непростительно. Что ж вернемся из Средневековья опять к эпохе Возрождения. Марселио Фечино с 1463 по 1471 готовит перевод и комментарии к трактатам корпуса. Озаглавил он свой перевод по названию первого из них – «Поймандер». Фечино был на столько вдохновлен герметизмом, Платоном и неоплатонизмом, что создал Платоническую академию во Флоренции, где, кстати, проводились некие ритуалы поклонения статуи Платона и изучалась «естественная магия»[29]. Это напрямую отсылает к посажу из «Асклепия» о теургии. Фичино также принимал, как и многие в то время, древность герметических книг, а значит и их аутентичность. Еще один именитый философ возрождения Пико делла Мирандола более глубоко изучает герметизм магический и философско-религиозный. Наряду с каббалой в своих «900 тезисах», он провозглашает естественную магию как важный аспект и даже как одно из оснований христианства, за что его впоследствии и порицала церковь. Также диалог «Асклепий» повлиял на манифест «Речь о достоинстве человека». Отмечу, что Пико первый кто в действительности указал на связь «низшего» и «высшего» герметизма, хотя и не буквально это озвучил, в силу и так опасности быть казненным. И снова мы видим безусловное принятие аспекта древности герметического корпуса. Ряд других философов, ученых Возрождения с оглядкой смотрели на герметизм, и даже сверялись с его постулатами, в последствии около 25 раз был переиздан Герметический корпус на многие европейские языки. Стоит согласиться с мнением Ф. Йейтс о том, что герметизм был ядром Возрождения[30].

Но все изменилось, после того как в1614 году швейцарский филолог Исаак де Казобон проанализировав герметические тексты с точки зрения лингвистики[31], заявил, что герметические труды, приписываемые Гермесу Трисмегисту, не от руки древнеегипетского жреца, а фактически были написаны уже во времена христианской эпохи. Более того, Казобон принимает радикально противоположную точку зрения той, что была со времен Средневековья. Он говорит в своем труде о несамостоятельности герметизма и его прямой зависимости от христианства. Впоследствии все исследователи разделились на тех, кто принимает две эти точки зрения Казобона и на тех, кто отстаивает древнюю версию[32] или ее смягченный вариант, иной тому, который был предложен христианскими богословами и деятелями Возрождения. Эта полемика вокруг статуса древности отчасти и сейчас может быть актуальна, но после работ Р. Райценштайна[33] и Дж. Р. С, Мида[34], была раскритикована христианская позиция Казобона, и приведены ряд доказательств в пользу не христианского, а египетского происхождения герметизма. Этот ошибочный радикализм Казобона не повлиял на отношения к его достижению относительно датировки и лингвистическому анализу. Но как уже говорилось, с точностью в датировании дело обстоит крайне тяжело. По мимо указания на времена Ноя, Еноха или Моисея, существует также более приемлемая датировка, с поправкой на Казобона, крайние точки которой III в до н. э. - IV в н. э. В рамках этого периода разными исследователями выбирается тот или иной промежуток времени. Отмечу важность отношения этого промежутка к точке отсчета нашей эры, так как те исследователи, которые хотят показать независимость герметизма, берут начало его датирования до нашей эры, те же которые хотят указать зависимость или уподобление христианству берут его начало в нашей эре. Конечно, имеется в виду не весь герметизм, а конкретно книги корпуса и «Асклепий». Как уже было указано во введении, я стараюсь избежать этой привязанности к сравнению герметизма с христианством, и поэтому придерживаюсь самой либеральной на мой взгляд датировки текстов, возьмем ее крайние точки как I в. до н.э. – III в н.э. Так же я не исключаю версию глубокой древности, но с оговоркой на то, что источником для трактатов Гермеса мог служить одина или несколько других рукописей, которые существовали несколькими веками раньше, чем был написан самый первый трактат герметизма. Но те источники, что исследуются в этой работе, не могли быть написаны древнеегипетским жрецом, в силу множества фактов текстуально подтвержденных и оговоренных начиная с критики Казобона.

На Миде и Райценштайне исследования герметического свода не закончились. В начале ХХ века профессор Ф.Ф. Зелинский оформил еще одну теорию происхождения герметизма. Он указал на ее Греческие, а если более точно, то Аркадские корни. Основой для этой теории послужило открытие Страсбургской космогонии[35], в которой фигура Гермеса была представлена как демиурга и создателя человечества. А также учитывая орфические и пифагорейские источники и греческие мифы, то можно предположить, что влияние Герметического культа в Греции было на равнее с Аполлонейским и Дионисийским, то есть эллинский герметизм составлял один из аспектов народной религии греков. Если вспомнить тот факт, что культ Гермеса был тайный с большой буквы, и вероятность того, что многие из именитых философов могли знать о нем даже изнутри[36], а влияние греческой философии на Герметический корпус отрицать невозможно, то преемственность вполне видна. Конечно, можно предположить прямую передачу тайных знаний от Греции к Египту или даже от Египта Греции, а потом снова Египту, но на то нет конкретных подтверждений. При этом же взаимодействие культур более чем очевидно. Второй не маловажной заслугой Зелинского было введение терминов «Низший» и «Высший» герметизм[37], что разграничивает всю литературу герметизма на магически-оккультную и философско-религиозную. Надо только отметить, что обе парадигмы развивались параллельно и имеют много точек соприкосновения. Высший герметизм это метафизика Низшего, а Низший это практическое пособие Высшего. Поэтому даже при изучении одного из них, как в этой работе, нужно учитывать наличие второго.

В середине двадцатого века произошло еще одно событие немаловажное для исследователей герметизма. В 1945 году писания герметического толка на коптском языке, были найдены возле Наг-Хаммади, в сохранившейся гностической библиотеке. VI Кодекс этой библиотеки отчасти состоит из герметических книг. В их числе был отрывок из «Асклепия, 21-29» и трактат ранее не известный «Рассуждение о восьмерке и девятке»[38], а также, возможно, герметические по своему происхождению были «Молитва благодарения» и «Гром. Совершенный Ум». После их открытия исследователи могли указать на популярность герметических трактатов в гностической среде.

Следующий этап истории изучения герметизма выпадает на 50-60 годы ХХ века. Речь идет о фундаментальных работах А. Фестюжьера и Ф. Йейтс. Четырех томное собрание и перевод с комментариями патера Фестюжьера на данный момент никто не превзошел по масштабности и глубине в исследовании[39]. Конечно, до него были собрания Л. Менара[40] и В. Скотта[41], но прогресс был достигнут именно Фестюжьером. Главным его открытием был именно сравнительный анализ книг Герметического корпуса, что выявило множество противоречий. Выводы Фетюжьера были таковы, что герметический корпус имеет в себе два вида гнозиса оптимистический и пессимистический (дуалистический)[42]. Далее это ведет к пониманию неоднородности внутри текстов свода. Было предположено, что или в трактаты были внесены намеренные изменения (для христианизации герметизма или по другой причине) или традиция в герметизме не развивалась однолинейно, возможно было несколько авторов, которые понимали основы герметизма различно.

Ф. Йейтс придерживается мнения Фестюжьера поэтому вопросу, по сути нового не добавляя, а лишь сглаживая сложившуюся картину, указывая на изначально задуманную не системность герметического корпуса. Ее основная заслуга, как уже упоминалось, была в изучении влияния герметизма на культуру эпохи Возрождения и в частности на Джордано Бруно, который был представлен ей как истинный герметист[43].

Наконец мы добрались до нашей современности. По герметизму пишут, как в прочем писали с момента первого перевода Фечино, множество книг, из которых далеко не все научные. И в этих научных в основном прорабатываются детали всех тех проблем и вопросов, что были описаны выше. Хочу отметить только вклад Умберто Эко[44] и Лены Сигард[45]. В их трактовки герметизм понимается как некая противоречащая альтернатива Аристотелевской философии и парадигма метаморфозы греческой мысли, ее иррациональный аспект. Аспект же языкового анализа уходит на второй план, как уже как пройденный этап, и вся традиция до - принимается как доказанная истина. Становится важна сама суть герметического учения, и превалирует символический и герменевтический подход. Но при этом заметная рефлексия по отношению к установкам Фестюжьера и Йейтс. Эко и Сигард принимают положение о диаметральной противоположности идей внутри герметического свода, о неоднородности герметизма о его стихийности[46].

В заключение этой главы я подчеркну еще раз задачу моего исследования. Как мы видим, на данном историческом этапе исследования герметизма, признается его исключительность, даже особенность, но при этом чувствуется неуверенность авторов продолжать изучение и выводить герметическую философию, изложенную в текстах высшего герметизма на более высокий уровень. Теряется возможность представить герметизм как отражение философии и религии эпохи синкретизма[47]. Мешает этому понимания самого герметизма как нечто аморфное и бесхребетное. Но вернемся хотя бы на этап назад, и мы найдем противоречия в той позиции, которая делает герметизм столь не единым и отдаленным от нашего понимания. Итак, последующие главы должны послужить поиску возможных решений выхода из этого тупикового положения.