От «особого периода в мирное время» к демократическому транзиту: новые вызовы для Католической церкви

 

Распад СССР и последовавший за ним процесс формирования новой России ознаменовал собой конец холодной войны и подвел черту под существованием биполярного мира. Глобальные изменения на мировой арене привели к корректировке внешнеполитического курса целого ряда государств, так как до 1991 года «международное положение определялось существованием двух систем и конкуренцией между ними»[404]. На Кубе, оставшейся без многолетней поддержки со стороны СССР, объявляется так называемый «особый период в мирное время».

В 1991 году прошел IV Съезд КПК, на котором четко прозвучало понимание важности государственно-конфессиональных отношений. Новыми были два момента, которые были зафиксированы в решениях съезда: 1) изменились формулировки относительно верующего населения; 2) предложение об изменении конституции в части религиозной сферы.

Конституционная реформа 1992 года закрепила эти изменения в статьях 8,42 и 55. Новый текст Конституции гарантировал населению свободу вероисповедания, а также запрещал дискриминацию по религиозным причинам. Были внесены соответствующие изменения и в Уголовный кодекс. Если ранее государственным служащим запрещалось практиковать какие-либо религиозные верования, то теперь это официально разрешалось (статьи 294.1 и 294.2).

С 1992 года происходит поворот в государственной политике по отношению к Церкви. По мнению аналитика Виктора Гаэтана, это произошло исключительно по конъюнктурным соображениям: потеряв Москву в качестве экономического партнера, Кастро решил заручиться поддержкой Ватикана для нормализации экономического климата на острове[405].

Тем не менее сближение Церкви и государства происходило не без значительных затруднений. В сентябре 1993 года появилось пасторское послание одиннадцати кубинских епископов, составленное на Конференции католических епископов Кубы, под названием «El amor todo lo espera». Фактически впервые за три года после крушения Советского Союза кубинский епископат выступил с мнением, что режим Ф. Кастро в самом скором будущем ждет подобная судьба.

Уже в начале послания отмечалось, что на протяжении столетий кубинцы всегда были единым народом, без различий «на расы, классы и мнения», объединенным верой. Развивая свою мысль, епископы писали: «Опора, которая поддерживает развитие семьи и общества – это любовь общества более справедливого, человечного, процветающего, которое строится не только с помощью перемещения гор и справедливого перераспределения материальных благ, так как в этом случае те, кто получает ту же квоту, что и другие, должны быть самыми близкими братьями, но опыт показывает нам, что это, к сожалению, не всегда так»[406].

Уже здесь становилось очевидно, что Церковь предпринимает атаку против правительства Кастро, обращаясь к пастве с целью пробуждения их более глубинных чувств на уровне религиозного сознания, а не привитых за годы социализма идеологем. Определенно можно говорить о том, что в сложившейся на тот момент тяжелейшей экономической ситуации, данная позиция Католической церкви может трактоваться исключительно как враждебная.

Построение послания на основе обращения к религиозному сознанию прослеживается во всем его тексте. Так, обыгрывая тему любви, епископы умело манипулировали религиозными чувствами кубинцев: «Любое воззвание к любви должно находить резонанс в человеческом сердце, но наиболее сильный – в сердце кубинца, размещенного под любящим взглядом Сердца Иисуса и Девы Милосердия, Девы Любви»[407].

Предлагая антитезу любовь/ненависть, послание говорило о ненависти, пропагандируемой официальными властями, отмечая, что ненависть не является конструктивной силой. Взамен Церковь предлагала «Любовь», ссылаясь на авторитет Ганди и более близкого кубинцам Хосе Марти, цитируя последнего: «Единственный закон власти – это любовь»[408].

Буквально каждый раздел послания апеллировал к религиозным чувствам населения острова, давая понять, что религиозные ценности куда важнее ценностей политических и идеологических. Так, раздел «Миссия Церкви» начинался словами: «Мы уже сказали, что есть два религиозных народных символа Кубы – Священное Сердце Иисуса и Дева Милосердия, и именно они инициировали это послание от друзей друзьям, от братьев братьям, от кубинцев кубинцам» [409].

Пытаясь обезопасить себя от обвинений во вмешательство во внутриполитические дела, епископат умело вставил в послание абзац, касающийся взаимоотношений Церкви и политики: «У Церкви не может быть политической программы, потому что ее сфера иная, но Церковь может и должна давать моральную оценку, и прежде всего тому, что гуманно, а что негуманно… Итак, мы не идентифицируемся ни с какой партией, политической группировкой или идеологией, потому что вера не идеология, хотя она и не безразлична Церкви относительно своего этического содержания. Наша точка зрения не относится ни к какой политической модели, но нам интересно знать уровень гуманности, который они содержат. Итак, мы говорим без договоренностей и без давления со стороны кого-либо»[410].

Крайне важно было то, что, как подчеркивали епископы, в своем послании они обращаются ко всем, в том числе политикам и властям, а также кубинцам как внутри страны, так и за ее пределами.

Наиболее откровенные заявления звучали во второй части послания. Рассуждая об истории Кубы, епископы приходили к выводу, что всех иностранцев можно поделить на два лагеря: на тех, кто помогал Кубе, и тех, кто вмешивался в ее внутренние дела. Далее следовал вывод: уехавшие с Кубы эмигранты на сегодняшний день относятся к первому лагерю.

Таким образом, кубинский епископат вступал в жесткое противоречие с позицией властей по вопросу отношения к кубинской эмиграции в США. Если для Кастро они были предателями и врагами Кубы, то для Католической церкви – теми, кто может и должен помочь острову.

Церковь ставила перед властью вопросы, которые были по меньшей мере неудобными в той ситуации: «Почему есть столько кубинцев, которые хотят уехать и уезжают со своей Родины? почему отказываются от их собственного гражданства, и ищут защиты за границей? почему профессионалы, рабочие, артисты, священники, спортсмены, военные, солдаты и простые люди используют любой повод, чтобы оставаться за границей?»[411]. В завершении этой череды вопросов епископат наносил последний удар по Ф. Кастро: «Почему, в конце концов, не попробовать решать наши проблемы вместе со всеми кубинцами, с точки зрения нашей национальной перспективы, без того, чтобы никто не стремился быть возведенным в ранг единственного защитника наших интересов или арбитра в решении наших проблем?»[412].

Оценивая положение Кубы как крайне тяжелое, епископат напоминал, что никогда не одобрял экономических мер США, направленных против острова, уточняя при этом, что это делалось для того, чтобы облегчить положение народа (но не правительства).

Всячески эксплуатируя тему самоопределения народа, епископы писали, что они не собираются определять экономический курс страны, но считают, что он должен быть выверен с интересами большинства населения.

Словно позабыв о своей позиции невмешательства во внутриполитические дела, провозглашенной в этом же послании, епископат предложил свои меры по нормализации политического климата в стране. Они сводились к следующим пунктам:

 

1. Устранение исключительного и тотального характера официальной идеологии, которая поддерживается терминологией, которая является не вполне однозначной, как то: Родина и социализм, государство и правительство, законность и нравственность, кубинец и революционер.

2. Устранение ограничений свобод и введение независимого правосудия.

3. Ограничение чрезмерного контроля со стороны органов государственной безопасности.

4. Помилование заключенных, осужденных по экономическим и политическим преступлениям.

5. Отмена преследований за философские, политические и религиозные убеждения.

 

Определив своего рода программу-минимум, которая, как видно из перечисленных пунктов, требовала фактически изменения политического строя как такового, епископы предложили искать «новые пути» по достижению этой цели, в первую очередь путем диалога. По сути, звучал призыв вступить в дискуссию с демократическими силами в Майами, открыв страну для преобразований по примеру Восточного блока.

Подобное выступление Церкви в разгар тяжелейшего экономического кризиса не могло пройти незамеченным.

В период с 26 по 28 мая 1995 года кардинал Хайме Ортега находился с визитом в Майами. Примечательно, что в дни поездки среди кубинской эмиграции активно распространялись листовки следующего содержания: «Приветствуем кардинала Хайме Ортегу. Он – наш кардинал. Для любви закона нет. Нет Кастро, нет проблем!»[413]

Эмиграционная «El Nuevo Herald» писала накануне визита кардинала: «Ортега-Аламино рассматривается как единственная надежда Кубы на освобождение от ее тоталитарного режима большим сегментом кубинского сообщества в изгнании, проживающего в Южной Флориде»[414].

Тем не менее осторожный Ортега не оправдал возложенных на него на тот момент надежд. Во время своей поездки он всячески избегал прямой критики режима Кастро. Сразу по прилету кардинала атаковали журналисты, интересовавшиеся, в первую очередь, почему Церковь активно не противостоит правительству. На это Ортега отвечал, что «Церковь не является оппозиционной партией»[415].

Во время мессы Ортега по-христиански призвал «подставить другую щеку, так как Куба нуждается в братской любви», на что один из лидеров оппозиции в изгнании Глэдис Перез заявила: «Мы не можем подставлять другую щеку диктатору и убийце вроде Кастро» [416].

Следует отметить тот факт, что Ватикан продолжал проводить по отношению к Кубе достаточно лояльную политику. Продолжая действовать в духе «ostpolitik» Иоанн Павел II умело лавировал между интересами самых разных кругов. При этом он активно выступал против экономической блокады острова со стороны США, периодически делая соответствующие заявления. Так, в 1994 году понтифик дважды обратился к этой теме, поддерживая критику эмбарго, исходящую со стороны кубинских епископатов. В июне 1994 года, встречаясь в Ватикане с делегацией кубинских епископов, папа заявил: «Причина особых страданий вашего населения заключается в трудном моменте, который переживает ваша страна, в которой многие люди и семьи, вдобавок к другим трудностям, страдают из-за серьезных последствий экономического кризиса»[417].

С середины 1990-х годов Католическая церковь на Кубе начинает возрождаться после десятилетий стагнации. Нормализуется диалог между представителями кубинского епископата и государством. Число священников вновь удваивается и возвращается к уровню 1970-х годов. В 1991 была создана так называемая Caritas[418] в Гаване.

Государство начало сотрудничество с Церковью, в первую очередь в гуманитарной сфере. Церкви предоставляются условия для покупки (нормированной) строительных материалов для ремонта церковных помещений. Кроме этого, Церковь допущена к сфере услуг: она может оказывать услуги по уходу за престарелыми гражданами, а также в детских садах.

В 1995 году кардинал Ортега становится вторым вице-президентом Совета епископов стран Латинской Америки (CELAM).

Знаковым событием в истории государственно-конфессиональных отношений на Кубе стал первый визит на остров папы римского Иоанна Павла II. Приезд понтифика вызвал бурную реакцию, как в самой Кубе, так и за ее пределами, в первую очередь в США. Иоанн Павел II с самого начала был резко против экономического эмбарго, что не могло не раздражать американские политические круги.

Перед визитом американская пресса была полностью уверена, что вопрос эмбарго будет обязательно поднят папой в ходе поездки. «Нью-Йорк Таймс» однозначно отмечала, что «папа римский Иоанн Павел II скоро добавит свой голос к растущему хору, требующему прекращения экономического эмбарго Соединенных Штатов против Кубы», замечая при этом, что помимо самого папы, «600 различных бизнес-групп и 140 религиозных и правозащитных организаций просят Администрацию Клинтона ослабить санкции»[419].

Уже на пути на Кубу, в самолете, папа, давая интервью западным журналистам, в очередной раз затронул этот болезненный для Соединенных Штатов вопрос, подтвердив свою позицию. Как сообщало агентство «Рейтер», на вопрос, какое послание у него есть в адрес США относительно эмбарго, «понтифик-поляк ответил на английском: “Изменить. Изменить”» [420].

Против эмбарго выступала и североамериканская католическая общественность и Церковь. Так, католическое издание «St. Anthony Messenger» отмечала, что эмбарго необходимо отменить, замечая при этом, что оно больше вредит простым людям, нежели самому режиму: «Необходимо различать коммунистических лидеров Кубы и кубинский народ, у которого не было голоса в решении вопроса о недемократичности и деспотичности режима. Как ни странно, эмбарго не вредило правительственным лидерам с их легким доступом к долларам. Эти люди продолжают жить вполне удобно. Скорее, оно вредило значительному большинству населения, которое с трудом находит достаточное количество продуктов питания и лекарств»[421].

Издание цитировало и влиятельного на тот момент бостонского кардинала Бернарда Ф. Лоу [422], который заявлял следующее: «Наша нынешняя политика штрафует кубинский народ и американский бизнес. Можно утверждать, что эта политика также тормозит демократические реформы на Кубе и, конечно, способствует формированию у кубинцев впечатления, что американское правительство – враг»[423].

Таким образом, гуманитарный пафос американских католиков прикрывал все те же политические цели американского руководства по отношению к Кубе. По сути, Церковь подсказывала правительству направление действий, которое, по ее мнению, привело бы к наиболее эффективному результату.

Кубинская оппозиция в США по-разному реагировала на предстоящий визит. Некоторые надеялись, что после этой поездки на Кубе начнутся действительные демократические преобразования, связывая это с духовной силой как самого папы, так и веры. «Нью-Йорк Таймс» писала в те дни, что наиболее религиозные представители диаспоры даже хотели подплыть к прибрежным водам Кубы, чтобы приобщиться к религиозному действу. Самые же отчаянные собирались и вовсе пересечь границу и высадиться на острове, заявляя: «Мы требуем права на въезд на Кубу как кубинские католики»[424].

Другое американское издание отмечало, что среди эмигрантов «многие полагают, что посещение окажется своего рода рычагом для открытия Кубы, исторически римско-католической страны, куда более мощным, чем визит папы римского в номинально католическую Польшу в 1979 году… Они указывают на приготовления к посещению папы римского, отмечая, что кубинское правительство уже предприняло ряд вынужденных мер, включая смягчение прежних ограничений на религию и официальное признание Рождества впервые с конца 1960 года»[425].

Следует отметить и еще одно важное обстоятельство, возникшее перед поездкой понтифика на Кубу: смерть одного из лидеров антикастровской оппозиции в Майами Хорхе Мае Каносы, с именем которого связано превращение группы американских кубинцев из простых эмигрантов в мощное политическое лобби, отстаивавшее продолжение режима экономической блокады Кубы. Похороны Мае Каносы, собравшие около 100 тысяч кубинских эмигрантов в Майами, стали своего рода манифестацией единства диаспоры, намерения во что бы то ни стало решительным образом повлиять на ситуацию на родине.

И все же и в среде эмигрантов не было единого мнения. В противовес оптимизму тех, кто ожидал кардинальных изменений, были и те, кто не верил в успешность результата. Так, кубинец Хорхе Родригез-Чомат, член Палаты представителей штата Флорида и активный противник Кастро заявлял следующее: «Фидель Кастро использует папу римского, чтобы придать легитимность своему режиму. На Кубе существует другой уровень контроля, который сильно отличается от тех стран, где папа и Церковь смогли добиться освободительного эффекта, как, например в Никарагуа при Самосе и позже при сандинистах или на Филиппинах при Маркосе» [426].

Что касается официальной власти США, то она также выразила свое мнение о предстоящем визите, высказавшись в том духе, что и Кастро, и Иоанн Павел II – оба имеют свои собственные интересы. Как заявил представитель правительства США, «это игра в кошки-мышки. Оба начинают со своими надеждами и в своих целях. Кастро нуждается в легитимности и хочет смягчить оппозицию внутри страны и за ее пределами. Папа хочет реформировать Кубу и думает, что он может смягчить Кастро, поддерживая местную Церковь. Сейчас еще рано говорить о том, кто из них выиграет, но что-то уже явно происходит. Члены партии крестят своих детей, а Церковь возвращает некоторых своих членов»[427].

Мало известно, но первый визит понтифика на Кубу чуть было не был сорван буквально за несколько месяцев до его начала. Как сообщала «Вашингтон Пост», еще в октябре 1997 года ватиканская делегация обнаружила в доме, в котором должен был размещаться папа во время визита, подслушивающие устройства [428]. Издание отмечало, что Ватикан выразил резкое недовольство происшествием и грозил отменить визит. Тем не менее официальный представитель Ватикана Наварро-Валле никак не откомментировал данный инцидент, а кубинская сторона, в свою очередь, заявила, что микрофоны остались в строении еще со времен диктатуры Батисты. Таким образом, ситуация была улажена, и 21 января 1998 года самолет папы римского приземлился в Гаване.

Свою первую речь на Кубе понтифик произнес сразу же после прилета, в гаванском аэропорту. Поприветствовав собравшихся, он выразил благодарность Богу, давшему ему возможность посетить остров, на котором уже более пятисот лет стоит «крест Христа». Уже в своем первом выступлении папа не ограничился лишь уверением, что прибыл на Кубу для того, чтобы укрепить жителей острова в их вере, надежде и любви. Он сразу же обозначил свою позицию, которая была озвучена им в несколько завуалированной форме: «Мои наилучшие пожелания объединяются с молитвой о том, что эта земля может предложить каждому климат свободы, взаимного доверия, социальной справедливости и прочного мира. Может быть, Куба, со всем ее прекрасным потенциалом, откроет себя миру, и может быть мир откроет себя Кубе, чтобы люди, которые работают ради прогресса и которые жаждут согласия и мира, могли смотреть в будущее с надеждой»[429].

Недвусмысленность посыла понтифика явно говорила о том, что сам он видел своей миссией продолжение так называемой восточной политики Ватикана. Расплывчатость формулировки тем не менее вполне определенно демонстрировала истинную цель визита – консолидировать общество вокруг идеи «открытости», поставив ее на христианскую платформу. Памятуя, как развивалась ситуация в Восточной Европе после апостольской деятельности папы, можно говорить о том, что миссия Ватикана в этом направлении активно продолжалась.

Как отмечал Дж. Вейгел, «ни один герой польской истории: ни король Ян III Собеский, ни Тадеуш Костюшко, ни Юзеф Пилсудский – не въезжал в Варшаву так торжественно, как это сделал 2 июня 1979 г. Иоанн Павел II»[430]. Сам факт избрания впервые за 455 лет папой римским поляка имел во многом символический характер. По мнению Е. Гергея, «Колоссальной неожиданностью было то, что новый папа – не итальянец, а поляк, следовательно, славянин, из восточной и к тому же социалистической страны» [431].

Вейгел указывал, что после смерти Иоанна Павла I, чей понтификат продлился меньше месяца, курия была в шоке. Но, разумеется, отнюдь не этот шок стал причиной избрания представителя социалистической Польши: «Войтыла был сильной личностью с задатками публичного политика, и это нельзя было сбрасывать со счетов, если вспомнить положительную реакцию общественности на короткое папство Иоанна Павла L И наконец, Восточная политика Павла VI. Ее дипломатические успехи были очень и очень призрачны, а архиепископ Краковский вообще сомневался в правильности выбранной стратегии. И все же именно «Восточная политика», лишив Святой Престол его главного оружия – солидарности с Западом, что было характерной чертой всего послевоенного устройства, сделала возможным избрание папы из-за «железного занавеса»[432].

Следует отметить, что принципиально новая политика на восточном направлении стала проводиться Ватиканом после 1964 года. Ее автором и творцом стал архиепископ Казароли, а главным вопросом этой политики было участие Католической церкви в ослаблении международной напряженности. В 1966 году папа Павел VI впервые в истории принял советского министра иностранных дел А. Громыко (повторно – в 1967 году), в 1967 году – Н. Подгорного. Результатом второй встречи с А. Громыко стал визит в СССР архиепископа Казароли, в период между 24 февраля и 1 марта 1971 года. Свидетельством нормализации отношений явился очередной визит в Ватикан в 1974 году А. Громыко.

Данная двусторонняя открытость имела своими причинами, конечно, не взаимные симпатии. Каждая из сторон преследовала свои цели. И для Советского Союза избрание Войтылы папой стало неприятным сюрпризом, тем более что, как отмечал Дж. Вейгел, «он, уроженец Восточной Европы, знакомый с местными языками и культурой, как никто представлял себе положение Церкви за «железным занавесом». Для него также не было тайной коренное отличие коммунистических режимов от демократически устроенных государств – отличие, которое не в полной мере приняли во внимание ватиканские дипломаты, формировавшие и осуществлявшие Восточную политику Павла VI. Любое государство время от времени совершает преступные деяния, коммунистические же режимы являются преступными по своей природе»[433].

Показательно, что сам Иоанн Павел II дипломатично обходил вопросы политического противостояния в мире, нивелируя их до проблематики духовного единства и разобщенности. Таким образом, ему удавалось абстрагироваться (номинально) от политической проблематики и говорить как бы с позиций чистого гуманизма. Так, в своей речи в Гнезнинском Соборе в Польше Ъ июня 1979 года он вопрошал: «Не в том ли желание Христа, не в том ли воля Святого Духа, чтобы этот папа поляк, папа славянин явил ныне духовное единство христианской Европы?» [434].

Именно духовными методами Войтыла, как истинный папа, достигал политических целей. В 1980 году появляется энциклика «За беспримерное подвижничество», в которой святые Кирилл и Мефодий провозглашались сопокровителями Европы, что как бы стирало еще один барьер между западным и восточным христианством. Что же касается Кубы, то как отмечала «Нью-Йорк Таймс» в дни визита папы на остров, «до сих пор Иоанн Павел II избегал любой конфронтации с правительством Кастро, предпочитая распространить свое влияние более тонкими методами»[435].

Несмотря на попытки биографов Иоанна Павла II поставить этого Папу вне политики, очевидно, что именно политика, при этом политика на восточном направлении (говоря шире – по отношению к соцстранам) была его основным приоритетом. Показательно, что в 2004 году, на вручении награды «Медаль свободы имени Рональда Рейгана» в Вашингтоне бывший лидер польской «Солидарности» и экс-президент Польши Лех Валенса заявил, что «в разрушении коммунизма значительную роль сыграл не только Рональд Рейган, но и папа римский Иоанн Павел II и польская “Солидарность”» [436].

Позже, в 2012 году, в интервью «Радио Свобода», рассуждая о событиях в Польше, Валенса вновь вспомнил о папе римском. При этом, что крайне показательно, именно в контексте ситуации на Кубе. Говоря о падении социалистического режима в Польше, Л. Валенса отмечал: «Папа Римский ускорил эти процессы и предотвратил кровопролитие. Так что пятьдесят процентов нашего успеха заслуженно полагается святому отцу-поляку. Только не стоит подменять понятий: не он делал революцию. Он пригласил нас к молитве, а политическая оппозиция тогдашнего режима смогла подхватить свой пробужденный народ и повести к победе. Но если взглянуть, к примеру, на Кубу, там папа римский во время паломничества собрал почти весь народ, но не оказалось оппозиции, способной повести за собой этих людей. И коммунизм там жив до сих пор»[437].

В начале 2000-х годов стали всплывать и нелицеприятные для папского престола периода Иоанна Павла II факты, касающиеся практической деятельности на Востоке Европы совместно с США. Так, свидетельница по делу Слободана Милошевича Добрила Гайич Глисич заявила в Международном трибунале для бывшей Югославии (МТБЮ), что еще в начале 80-х годов президент США Рональд Рейган и Папа Римский Иоанн Павел II обсуждали между собой раздел Югославии[438].

По мнению Б. С. Милошевича, Ватикан «несет ответственность за разрушение всех Югославий – Королевства Югославии, СФРЮ, СРЮ, Государственного содружества Сербии и Черногории. Ватикан бесцеремонно вмешивался и в дела Сербской православной церкви, яркий пример тому – признание Ватиканом автокефалии Македонской православной церкви»[439]. Рассматривая политическую историю того периода, Б. С. Милошевич резюмирует: «Все, что произошло в Восточной Европе в 80-х – в начале 90-х годов, не было возможным без участия папы Иоанна Павла II (К. Войтылы)»[440].

Как отмечает Тай Флэтли (Университет Род-Айленда), первая встреча Папы с Рейганом в 1982 году была продиктована вполне очевидными целями: Папа хотел восстановления демократии в Польше, Рейган – развала Советского Союза[441].

Согласно Войцечу Адемицки, члену «Солидарности», роль Ватикана в изменении режима в Польше была «открыта лишь наполовину, а наполовину – секретна. Ее открытая сторона выражалась в предоставлении гуманитарной помощи: еда, деньги, медицина, консультации врачей, проводимые в церквях. Тайная же сторона заключалась в поддержке политической деятельности: предоставление печатных машинок всех видов, предоставление нам мест для тайных собраний, организации специальных демонстраций»[442].

Разумеется, руководство Кубы прекрасно было осведомлено о деятельности Католической церкви в период холодной войны. Точно так же, как оно было осведомлено и о ее деятельности по отношению к социалистическим режимам в самой Латинской Америке. Так, известно, что католицизм в Латинской Америке имеет свои специфические особенности, связанные, в первую очередь, с независимой, в ряде случаев, позицией по отношению к целому ряду вопросов. Так было, например, во время событий 1970 года в Чили. И. Григулевич отмечал по этому поводу: «Особо следует сказать о позиции Католической церкви к правительству Альенде. Как известно, после Второго Ватиканского собора (1962–1965) в ориентации Католической церкви, особенно в Латинской Америке, произошли серьезные изменения. Из противника социальных перемен Католическая церковь, в лице господствующего в ней течения обновленцев, превратилась в их поборника. В Церкви даже образовалось крыло, требующее радикальных перемен. На выборах 1970 года, в отличие от предыдущих, церковная иерархия, возглавляемая кардиналом Раулем Сильвой Энрикесом, заняла позицию невмешательства, а с приходом к власти блока «Народное единство» стала проводить политику сотрудничества с правительством Альенде»[443].

Но 1970-е годы ушли в прошлое, а в начале 1999 года папа Иоанн Павел II отправил послание британской палате лордов, которая тогда решала вопрос об экстрадиции Аугусто Пиночета, в котором понтифик фактически заступился за бывшего диктатора. Пресс-секретарь папы Хоакин Наварро-Валье объяснил это заступничество тем, что «Святой престол поддерживает раскаяние везде, и в том числе в Чили»[444].

Таким образом, когда 21 января 1998 года папа в аэропорту Гаваны говорил об «открытости» Кубы миру и мира Кубе, его слова очень напоминали сказанные почти двадцать лет назад в Польше: «Наше время имеет огромную потребность в выражении стремления к открытости, чтобы приблизить различные режимы друг к другу. Наше время требует, чтобы мы не запирались в жесткие границы систем, но искали все, что идет на пользу человеку, который повсюду должен найти понимание и уверенность в своем подлинном гражданстве»[445].

Приветственную речь произнес и Ф. Кастро. Напомнив о гибели миллионов индейцев и негров в прошлые столетия, он сказал, что папе, как «сыну Польши и свидетелю Освенцима, это должно быть понятно как никому другому»[446]. Перекинув своего рода исторический мост из прошлого в будущее, Кастро перешел к освещению актуальной политической ситуации в мире, обозначив политику США как геноцид кубинского народа. Далее он отметил важность таких понятий, как справедливость и гуманность, напомнив, что именно эти вопросы стояли в центре внимания Второго Ватиканского собора.

Кубинский лидер всячески пытался подчеркнуть, что видит в папе своего рода посла мира, а не политическую фигуру, целью которой является изменение существующего политического строя на острове. Учитывая позицию понтифика по вопросу экономической блокады, Кастро с первых же минут начал делать упор именно на эту проблему, отчасти противореча самому себе и политизируя визит папы.

22 января 1998 года Иоанн Павел II выступил в Санта-Кларе. Свою речь он посвятил вопросам семьи, материнства и брака. Отдельно папа остановился на проблеме абортов, дав понять, что не приветствует проводимую Кастро политику в этом направлении. Следует отметить, что по данным Всемирной организации здравоохранения (World Health Organization), в 1996 году мировым лидером по количеству абортов была именно Куба. За ней следовали Россия и Китай.

Говоря о проблемах, связанных с семейной жизнью, понтифик умело манипулировал паствой, вплетая в свою речь чисто политические посылы, умело вуалируя их. Так, рассуждая о семье как ячейке христианского общества папа говорил: «Социальная ситуация, сложившаяся в этой возлюбленной стране, создала немало трудностей для семейной стабильности: например, материальный дефицит – когда заработная плата не достаточна или имеет очень ограниченную покупательную способность, неудовлетворенность по идеологическим причинам, привлекательность потребительского общества. Все это усилило проблему, которая существовала на Кубе в течение многих лет: люди вынуждены были оказаться вдали от семьи, в эмиграции, которая разлучила целые семьи и вызвала страдания значительной части населения»[447].

Складывается впечатление, что эти слова были обращены, скорее, к кубинской эмиграции в США, нежели непосредственно к проживающим на Кубе. Реверанс папы в сторону эмиграции нельзя рассматривать как случайный жест или соблюдение политеса. Понтифик сознательно уравнивал тех, кто находился по разные стороны баррикад, давая понять, что заинтересован в объединении обеих частей расколотого кубинского общества.

Папа умело воздействовал на сознание кубинских католиков, делая упор на эмоциональную сторону вопроса. Так, начав с чисто экономических причин, он сразу же акцентировал внимание на человеческом факторе, причем наиболее болезненном для многих кубинцев – проблеме детей, оказавшихся разлученными со своими родителями. Безусловно, здесь присутствовала и сугубо гуманистическая оценка ситуации, но политический подтекст также весьма явно прослеживался.

Используя цитаты из Священного Писания, Иоанн Павел II тактично доводил до сознания кубинцев мысль о том, что разделение семей противоречит божественному замыслу. Так, ссылаясь на «существенные аспекты божественного плана относительно замужества и семьи», папа взывал: «Дорогой народ Кубы: Будьте верны Слову Господню и этой модели!» [448]

23 января 1998 года понтифик прибыл в Камагуэй. Здесь прозвучала одна из основных его речей, произнесенных в ходе визита на остров. Папа обращался к молодежи. Очевидно, что именно молодежь является стратегическим потенциалом политических сил, как внутри Кубы, так и за ее пределами, заинтересованных в скорейшем изменении политического климата в стране. Именно молодежь является тем сегментом кубинского общества, которая наиболее активно участвует в миграционном процессе.

Интересно, что в США в связи с этим, несмотря на все политические причины, возникают определенные вопросы, связанные, в первую очередь, с составом кубинской эмиграции. Так, влиятельный «Wall Street Journal» отмечал, что далеко не все прибывшие с Кубы в качестве беженцев, являются кубинцами[449].

В докладе, подготовленном для членов и комитетов американского Конгресса специалистом по вопросам эмиграции Р. Е. Васем, отмечалось, что с 1995 года поток уехавших с Кубы возрос в разы. При этом Куба стабильно занимает одно из первых мест в десятке стран, жителям которых в первую очередь предоставляется юридический статут постоянных жителей-резидентов (LPRs). В 2008 году 495 000 кубинцев получили статус резидентов, что сделало Кубу пятой страной (после Мексики, Китая, Индии и Филиппин) по данному показателю [450].

Ссылаясь на проблему разлучения семей, папа не упоминал, что она существует и в других государствах Латинской Америки. При этом следует учитывать, что на Кубе она, конечно, стоит наиболее остро. Исследователь Мануэль Орозко приводит следующие данные, полученные им в ходе статистического исследования вопросов, связанных с причинами эмиграции из стран Латинской Америки[451] (см. табл.).

Исходя из статистических данных можно уверенно говорить, что именно семейные обстоятельства занимают первое место среди причин отъезда с острова на постоянное место жительства в другие государства.

 

Следует учитывать и сам факт возрастания числа людей, покидающих Кубу. Это количество колеблется из года в год, но фактом остается то, что оно стабильно не опускается ниже планки в 10 000 человек ежегодно.

 

Возвращаясь к обращению папы к кубинской молодежи в Камагуэе в январе 1998 года, следует еще раз напомнить, что именно она являлась основной мишенью понтифика, который, безусловно, не мог не знать динамику и возрастной состав эмиграции. А именно с начала 1990-х годов он значительно омолодился. Как отмечает М. Кастро, «новые иммигранты отличаются от более ранних волн резидентов кубинского происхождения, проживающих на территории Соединенных Штатов в отношении возраста. Только что прибывшие, как легальные иммигранты, так и нелегалы, моложе, и их возраст колеблется в районе 30 лет для легальных и 20 – для незаконно пересекших границу. При этом среди них преобладают мужчины»[452].

В этом контексте слова папы звучали более чем актуально. Он обращался к кубинской молодежи: «Откройте сердца для него (Бога. – Авт.) и таким образом начните новую жизнь, жизнь в гармонии с Богом, который отвечает на ваши законные стремления к правде, совершенству и красоте. Куба может воспитывать своих детей в достоинстве и свободе так, чтобы ваша страна наслаждалась будущим подлинного всеобщего человеческого развития в условиях прочного мира!» [453].

Важно, что здесь Иоанн Павел II озвучил и глобальные внешнеполитические цели Ватикана, которые с момента избрания его главой всех католиков были тесно связаны с интересами США. Как отмечает О. Четверикова, еще в 1982 году папа договорился с Р. Рейганом о координации внешнеполитической деятельности, взяв курс на глобализм под эгидой США. Первой страной, на которой был поставлен этот эксперимент, стала Польша. По мнению О. Четвериковой, «после избрания президентом Рональда Рейгана между ним и Иоанном Павлом II установились отношения стратегического значения»[454]. В 1984 году устанавливаются и дипломатические отношения между двумя государствами.

Пребывание папы в Камагуэе было значимо и по той причине, что именно этот регион Кубы является наиболее католическим. На всем пути папского кортежа его сопровождали толпы верующих, скандировавших: «Иоанн Павел II, мир любит тебя!» и «Папа, останься в Камагуэе!».

В тот же день, 23 января, папа «закрепил» свое общение с молодежью Посланием, которое было призвано еще раз донести его основные идеи до молодых людей острова. Начиналось Послание с мощного посыла, который с первых же строк заставлял кубинцев осознать, что они не являются чем-то отдельным, но включены в общемировое католичество: «Я хочу передать вам сердечные поздравления и подлинную привязанность всех молодых христиан разных стран и конт<