Католическая церковь на Кубе в первой половине XX века

 

Согласно предложенной нами трактовке религиозной системы как состояния той или иной религии в определенный исторический момент обратимся к рассмотрению кубинского католицизма в период с начала XX столетия и до сегодняшнего дня. Точкой отсчета для нас будет служить обретение Кубой независимости в конце XIX века. Как будет показано ниже, именно это событие отделяет одну стадию развития Католицизма на острове (как, впрочем, и всех других религиозных конфессий) от предыдущей. Следующим ключевым событием, положившим начало развитию новой стадии религиозной жизни, является революция 1959 года. Хотя социалистический строй продолжает свое существование на Кубе и сегодня, тем не менее, на наш взгляд, с начала 1990-х годов можно говорить о зарождении третьей религиозной системы католицизма в рассматриваемый период.

Таким образом, в главе будет рассмотрено три стадии развития христианства католического вероисповедания на Кубе или, другими словами, три религиозные системы католицизма, сменявшие одна другую на протяжении XX века.

Каждая из стадий определялась социально-экономическими, политическими изменениями на Кубе, а также глобальными процессами внутри самого католицизма. В результате каждый этап характеризуется следующими внешними (по отношению к католицизму) и внутренними факторами:

 

1. Внешние: обретение независимости, усиление американского влияния, господство креольской буржуазии. Внутренние: становление национальной духовной иерархии (1898–1959).

2. Внешние: социалистические преобразования, политика атеизма, изменения социальной структуры общества. Внутренние: Второй Ватиканский собор, теология освобождения, встраивание Церкви в новую социальную структуру (1959–1991).

3. Внешние: Крушение социалистического лагеря, экономические преобразования, демократизация режима. Внутренние: попытки активизации религиозной жизни, восстановление храмов, учебных заведений и т. д. (1991 – настоящее время).

Схема развития католицизма на Кубе в контексте развития католицизма в целом выглядит следующим образом:

 

Таким образом, мы говорим о постепенном снижении влияния католичества на Кубе со все более очевидной сменой типа религиозного сознания – с коммисционного на сенситивное. Двадцатый век, ознаменовавшийся либерализацией католицизма ввиду демократизации как мировой тенденции развития в общем, на Кубе проявился и в наложении на указанную особенность социалистического поворота, внесшего свои серьезные коррективы. Таким образом, если первая половина XX столетия ознаменовалась для Кубы наступлением (ввиду американского влияния) своего рода прообраза эпохи религиозного плюрализма, то вторая – атеизацией общества. Католицизму были нанесены сразу два значительных удара. Безусловно, в этих условиях религиозное сознание кубинцев подвергалось существенной трансформации.

Исследователи чаще всего говорят о Кубе как о стране с низким уровнем религиозности. Так, известный кубинский специалист Ф. Ортис еще в начале XX века полагал, что с точки зрения отношения к религии позицию кубинцев можно охарактеризовать как безразличную¹. Еще раньше, в середине XIX века Н. Тарреа говорил о том, что хотя гаванцы должны были бы быть католиками, но многие безразличны относительно религии[259]^[260]. Тогда же побывавшая на Кубе писательница Ф. Бремер писала: «Среди иностранцев различных национальностей, побывавших на Кубе, есть единство мнения об абсолютном отсутствии религиозной жизни на Острове. Священники живут в очевидном противоречии с данными ими обетами, никем не уважаемые и не заслуживающие этого»[261]. Более того, понаблюдав за некоторыми католическими церемониями, она восклицала: «Это был блестящий спектакль, но такой же и неуместный. Даже дыхание серьезности, кажется, его не касалось. Было очевидно и ясно, судя по этой процессии, что религия умерла на Кубе!»[262]. Наблюдатели видели апатию верующих и безразличие духовенства.

Говоря о Кубе, мы сталкиваемся с понятием «cubanidad», которое можно условно перевести на русский язык как «кубинскость». Как отмечает Г. Перес-Фирмат, существует три схожих термина, имеющих одинаковое значение – «cubanidad», «cubania» и «cubaneo», но старейший из них именно первый, корни которого уходят в XIX век[263]. При этом если термины «cubanidad» и «cubaneo» практически идентичны, то термин «cubaneo» имеет несколько иной оттенок. В научный оборот его ввел известный кубинский исследователь Ф. Ортис, в своем докладе на конференции в Гаванском университете 28 ноября 1939 года, позже опубликованном отдельной статьей в журнале «Revista Bimestre Cubana»[264]. Данный неологизм он позаимствовал у испанского философа М. де Унамуно, который делал различие между терминами «hispanidad» и «hispania». М. де Унамуно полагал, что это различие необходимо, проводя аналогии с терминами «humanidad» и «hombria», где первый термин имеет общее значение, а второй – индивидуальное. В своей статье 1927 года «Hispanidad» философ писал: «Когда я говорю Hispanidad, я говорю об исторической категории, а также о духовной, которые вместе создали душу территории с ее контрастами и внутренними противоречиями»[265].

Таким образом, вслед за М. де Унамуно Ф. Ортис вкладывает в понятие «cubania» более узкий смысл, связанный не со всем спектром особенностей Кубы (в том числе и как государства), а именно с особенностями внутреннего склада кубинцев.

Несмотря на различия, мы будем пользоваться именно термином «cubanidad», который имеет более широкое значение, так как в случае с формированием и бытием религиозного сознания важно влияние факторов всех порядков.

Задаваясь вопросом, что есть «cubanidad», Ф. Ортис отвечает: ответ кажется простым. «Cubanidad» – это «кубинское качество», способ его проявления, его характер, его отличительные черты, его индивидуализация внутри общего, универсального[266]. В одной из своих работ он сравнивает рассматриваемый термин с кубинским блюдом ajiaco – супом, состоящим из множества перемешанных ингредиентов: «Куба – это ajiaco»[267].

Проблема же заключается именно в определении и выявлении этих отличительных черт или, другими словами, ингредиентов ajiaco. Как представляется, без понимания того, что есть «кубинскость», невозможно понять специфику религиозного сознания кубинцев, так как любое религиозное сознание есть продукт определенного общества, в котором оно проявляется.

Попытаемся выделить основные черты, сформировавшие кубинцев как нацию. Как отмечает М. де ла Синта Рамбладо Минеро, «cubanidad» выражает сущность или, говоря другими словами, душу всего, что есть на Кубе и что Испания настойчиво хотела уничтожить. Эта сущность «кубинского» характеризуется ее многокультурностью и независимостью от испанской идентичности[268].

История Кубы отличается от истории других стран Латинской Америки, по крайней мере в нескольких важнейших аспектах, которые, несомненно, оказали, возможно, решающее влияние на мировоззрение кубинцев. Здесь не было развитых индейских цивилизаций, как в Мезоамерике или Андах. Местные индейцы (arahuacos), которых застали испанцы, были бедными и отсталыми, не имели городских поселений и развитой социальной структуры. Все, что они делали, – это сворачивали листья и вдыхали дым. В результате почти все они были уничтожены болезнями или смешались с испанским населением[269].

Не обладая богатыми ресурсами, довольно скоро Куба оказалась своего рода перевалочной базой и плацдармом для дальнейшего наступления на континент. Ситуация изменилась с зарождением в Европе моды на сахар. На Кубе появляются тростниковые плантации, на которые массово завозятся негры-рабы.

Постепенно возникла и креольская буржуазия, которая все больше нуждалась в независимости от метрополии. Таким образом, на Кубе сформировались три основные группы населения, из которых индейская была самой малочисленной и фактически никак не влияла на формирование национального самосознания и идентичности.

Примечательно, что национальный герой Кубы, мыслитель и политический деятель X. Марти, дал свою уникальную характеристику кубинцев: «кубинец – это больше чем белый, больше чем мулат, больше чем негр»[270].

Таким образом, религиозная жизнь кубинцев не характеризуется ни католицизмом, который принесли с собой испанские колонизаторы, ни ортодоксией какой-либо другой религиозной системы, а верой в сверхъестественное, которая в своих основных чертах была присуща и присуща и сегодня как городскому, так и сельскому населению страны [271].

Как полагает X. Рамирез Калсадилья, кубинская религиозность не ограничивается организованными формами, как обычно о ней думают и пишут. Есть другая религиозность, самая распространенная, которую можно назвать народной религиозностью, которая и олицетворяет религиозность в кубинском обществе[272].

Таким образом, религиозное сознание кубинцев – это своеобразный синтез, смешение различных традиций, объединенных единым целым – католицизмом.

Отдельного внимания заслуживает рассмотрение вопроса народной религиозности на Кубе кубинским отделением Комиссии по изучению истории Церкви в Латинской Америке (CEHILA). Так, член Комиссии доктор Р. Гомес Трето делает следующие выводы: не существует просто афро-католического синкретизма. У чувствительности народной религиозности на Кубе существуют различные составляющие, также не простые [273]. Р. Гомес Трето выделяет несколько мощных источников влияния, происходящих из различных религиозных течений:

 

1. Африканский нигерийский культурный комплекс лукуми (йоруба) и конго-ангольский культурный комплекс.

2. Африканское влияние XIX века, в результате миграционных процессов в этот период.

3. Средневековый испанский католицизм, испытавший с одной стороны влияние мавританской культурной традиции, а с другой – влияние иудаизма (сефардов).

4. Протестантизм, начавший проникать на Кубу в последние десятилетия XIX века.

5. Спиритизм XIX века (распространение спиритических столов в западной части Кубы и «веревок» (de cordon) в провинциях Камагуэй и Орьенте).

 

Уникальность религиозного сознания кубинцев заключается в том, что изначально в нем преобладал сенситивный компонент. Догматику усваивало лишь немногочисленное белое население. Остальные же принимали христианскую доктрину поверхностно, предпочитая более практические народные религиозные представления. В результате, оставаясь формально католиками, кубинцы в массе своей таковыми не являлись и не являются.

Говоря о кубинском католицизме, необходимо отметить его центральные священные символы. Безусловно, главным из них является так называемый образ Девы Милосердия из Кобре. Как отмечает О. Зуньига, начиная с Десятилетней войны за независимость (1868–1878) образ Девы Милосердия из Кобре превращается в центральную фигуру религиозного единства кубинцев, направленного против тотального влияния католицизма испанского образца, поддерживавшего колониализм[274].

Дева Милосердия из Кобре – образ, который находится в святилище в нескольких километрах от города Сантьяго-де-Куба, в провинции с одноименным названием, откуда он и получил свое имя. Но прежде, чем на Кубе появилась своя национальная Дева Мария, на острове зародилось в целом типичное для католиков почитание ее образа. Как пишет падре X. Риверо, Алонсо де Охеда и другие первые конкистадоры стремились обратить в христианскую веру местное индейское население. Но индейцы отказались креститься, вследствие чего испанцы были вынуждены спасаться бегством. В результате они оказались в индейском поселении Куэиба, где население отнеслось к ним с сочувствием. В благодарность Богу испанцы воздвигли небольшую часовню, в которой установили образ Девы Марии – один из первых (если не первый) из зафиксированных на Кубе¹.

Что же касается непосредственно почитаемого на Кубе образа Девы Милосердия, то ее явление согласно документам кубинской Католической Церкви случилось в 1607 или 1608 году (точную дату установить так и не удалось). По общепринятой на Кубе версии, ранним утром два брата-индейца Хуан и Родриго де Ойос и креол Хуан Морено были направлены администрацией поселения Варахагуа за солью на берег залива Нипе. Когда группа прибыла на побережье, начался сильный шторм с дождем. В течение трех дней они были вынуждены укрываться в хижине, после чего смогли продолжить свой путь. Погрузившись на лодку, они отплыли от берега, когда в утреннем тумане они заметили неясную фигуру, приближающуюся к ним – это и был образ Девы Марии в виде небольшой пластины (порядка 15 сантиметров), на которой была изображена она сама, а также размещалась надпись: Я – Дева Милосердия[275]^[276]. Приставка же «из Кобре» появилась в связи с тем, что явление происходило неподалеку от медных рудников в одноименной местности (медь по-испански – el cobre).

Дальнейшее становление образа происходило в контексте постоянного продолжения чудесных явлений Богоматери, например девочке Аполонии.

Часовня в честь Девы Милосердия постепенно становилась популярным местом паломничества среди населения. В XVIII веке духовенство принимает решение о постройке нового храма в месте явления Девы девочке Аполонии.

Во время войны за независимость образ являлся повстанцам при различных обстоятельствах, после чего получил название Мамбистской Девы (Virgen Mambisa). По словам генерала А. Масео, Дева «сражалась в небе» на его стороне. После же окончательной победы в 1898 году генерал К. Гарсия провел торжественную мессу возле образа, благодаря Деву за освобождение Кубы¹.

Несколько лет спустя (24 сентября 1915 года), в письме, написанном в Вилья-дель-Кобре, ветераны кубинской Освободительной армии (во главе с И. Раби) просили папу Бенедикта XV официально объявить Деву Милосердия «покровительницей Республики Куба». Ветераны писали о своей безусловной принадлежности к лону Апостольской Римско-Католической Церкви. Подтверждая свою веру, они просили: «сегодня, объединенные в городе Кобре, в котором находится святилище Святой Девы Милосердия, стоя перед ним на коленях, мы договорились о том, чтобы обратиться к Вам с просьбой о реализации нашей самой прекрасной истинно кубинской надежды – признания Покровительницей нашей молодой Республики Святую Деву Милосердия из Кобре…»[277]^[278].

Аргументируя свою просьбу, лидеры освободительного движения отмечали, что образ Девы Милосердия из Кобре «почитается кубинцами в пылу крупных сражений, в превратностях жизни, когда смерть близка или в минуту отчаяния», что образ «всегда приходил в минуты опасности, чтобы рассеять ее, что он как роса для наших душ… квинтэссенция кубинского»[279].

Понтифик ответил утвердительно: в мае 1916 года Дева Милосердия из Кобре обрела свой нынешний статус. Как отмечает Ф. Баес-Хорхе, образ и сам культовый статус Девы Милосердия серьезно изменился в течение трех веков с момента начала его почитания неграми и мулатами Сантьяго-де-Куба. Из некоего маргинального феномена он превратился в общенациональный священный символ, интегрирующий различные социальные компоненты[280].

Таким образом, национальное и религиозное сознание кубинцев в рассматриваемый период сливались в одно целое. Объединение происходило на базе священной для всех социальных слоев символики, ассоциировавшейся с национальной идентичностью. При этом, что крайне важно, образ Девы Милосердия противопоставлялся официальной Церкви. Тем самым подчеркивался сакральный характер борьбы за независимость: сама Богоматерь, по мнению мамбистов, была на стороне кубинцев.

Объединительная функция Девы Милосердия хорошо прослеживается в молитве, обращенной к ней, посвященной празднованию явления ее образа:

 

Virgen de la Caridad del Cobre

hija amada del Padre

Madre del Senor Jesus

templo del Espfritu Santo

у Madre de todos los cubanos[281].

 

Дева Милосердия из Кобре

Любимая дочь Отца

Мать Иисуса

Храм Святого Духа

И Мать всех кубинцев.

 

Роль и место Девы из Кобре отметил и папа римский Бенедикт XVI во время своей мессы в Сантьяго-де-Куба, посвященной ее четырехсотлетию:

«Эта святая Месса, вызывающая у меня радость прибытия в первый раз с пастырским визитом в эту страну, проходит в контексте Юбилейного Года Марии, организованного в честь поклонения Деве Милосердия из Кобре, покровительнице Кубы, в четырехсотлетие явления и присутствия ее образа в этих благословенных землях… Я был наполнен волнением, зная рвение, с которым Мария была встречена многими кубинцами, во время паломничества по острову»[282].

Таким образом, религиозное сознание кубинцев структурно представляется как преимущественно сенситивное, чувственное, направленное на образное восприятие, нежели на догматическое понимание католицизма. При этом догматическая сторона в нем представлена крайне слабо. Даже образ Девы Марии не является в кубинском католицизме полностью каноническим, приобретая черты полуязыческой богини, участвующей в жизни людей. Особенно ярко это проявляется в сантерии, о которой речь пойдет ниже.

Религиозное сознание кубинцев – это ярко выраженное народное религиозное сознание, в котором перемешаны традиции различных культур, составляющих единую кубинскую культуру. Кубинцев нельзя называть католиками в традиционном понимании. Их католицизм имеет мощный этнический (в первую очередь, африканский) оттенок. Представления выстраиваются на основе личностного восприятия религиозной догматики. Имеет место сильная примесь магизма, который причудливым образом переплетается с верой в христианского Бога.

Безусловно, истинное содержание католицизма на Кубе можно понять лишь проанализировав его историческое и теологическое развитие на острове. Обратимся к истории и сущности кубинского католицизма в первой половине XIX века.

Испанская колонизация положила начало истории существования католицизма в Латинской Америке. Официальная дата начала христианства на Кубе – 1511 год. Именно тогда на острове высадились первые четыре католических монаха, которые входили в состав экспедиции Д. Веласкеса. В 1518 году на Кубе появляется первое епископство (Nuestra Senora de la Asuncion de Baracoa) во главе с Хуаном де Витте, а в 1522 году буллой папы Адриана VI оно было перемещено непосредственно в город Сантьяго-де-Куба, где находится и сегодня. До начала XIX века кубинская епархия, так же как и Католическая церковь в Испании, обладала собственностью, но в начале столетия церковная собственность в Испании была конфискована государством. Если первоначально эта конфискация касалась только собственности церкви только в самой Испании, то к концу 1830-х годов встал вопрос и о церковном имуществе на Кубе. В результате в 1841 году губернатор Кубы Вальдес осуществил конфискацию, передав церковное имущество в пользу государства. Как пишет «Католическая энциклопедия», среди конфискованных зданий оказался женский францисканский монастырь, который стал использоваться как таможня, женский доминиканский монастырь, перешедший Гаванскому университету, женский монастырь августинцев, в котором разместилась Академия наук. Ряд сооружений стал использоваться испанскими военными в качестве казарм[283]. Имущество было возвращено церкви уже в начале XX века, в период американской оккупации Острова.

С XVII века на Кубе начинается зарождение национального клира. В 1689 году на острове насчитывалось уже 225 священников, преимущественно креолов[284].

В 1705 году на Кубу назначается первый кубинский епископ Д. Ресино (1705–1711), который был назначен в качестве вспомогательного прелата для апостольской работы во Флориде.

Во второй половине XVIII века на Кубе служило более 700 священников. В Гаване располагалось 33 церкви и 10 монастырей [285].

К началу XIX века Церковь (в первую очередь, Ордена иезуитов и доминиканцев) владела третью всех богатств Кубы, контролировала такие сферы, как образование, здравоохранение, благотворительность. Таким образом, к этому времени Католическая церковь стала полноценной частью колониальной системы на острове[286].

С конца XVIII века Куба являлась церковной провинцией с двумя епископатами: в Сантьяго-де-Куба и в Гаване. К середине XIX столетия на острове насчитывалось 438 приходов. При этом 252 из них располагались в западной части острова, 101 в центральной и 85 – в восточной[287]. Следует отметить, что в этот период церковным влиянием фактически не были охвачены крестьянские слои населения, а также рабы, так как урбанизация ориентировала Церковь все больше именно на городское население. Кроме того, Церковь никак не порицала эксплуатацию как свободного, так и рабского населения. Все это существенно подрывало ее авторитет среди бедного населения, а также рабов. Кроме этого, Церковь активно выступала на стороне метрополии, то есть Испании, в вопросе национального самоопределения Кубы.

Ситуация начала меняться к 1850-м годам. К этому времени на острове сформировалась национальная буржуазия, которая в своих интересах все больше тяготела к Соединенным Штатам.

В XIX веке именно среди католиков появляются первые национально ориентированные лидеры. Своего рода интеллектуальными и духовными центрами на Кубе становятся две семинарии – Семинария Святого Карлоса и Семинария Святого Амвросия. Именно из них вышли такие патриотически настроенные священники, как Хосе Агустин Кабальеро и Феликс Варела Моралес.

В 1868 году на Кубе вспыхнула так называемая Десятилетняя война за независимость, завершившаяся подписанием в 1878 году Занхонского договора, по которому на острове начинались серьезные социально-экономические преобразования. Рабы, сражавшиеся во время войны против Испании, получили свободу. После этого эпоха рабовладения на Кубе была фактически завершена, а в 1880 году рабство было окончательно отменено.

С начала войн за независимость Кубы, то есть с 1868 года, церковная иерархия на Кубе и в Испании интерпретировала эту борьбу как еще один пример атак радикального и антирелигиозного либерализма на Церковь и общественный порядок[288]. Таким образом, Католическая церковь выступала надежным союзником испанской короны.

В ходе войны за независимость 1895–1898 гг. Католическая церковь активно выступала против кубинского патриотизма, отстаивая интересы Испании. Епископ Гаваны Мануэль Сантандер и Фрутос, этнический испанец, 28 февраля 1895 года написал так называемую «Молитву времен войны» («Oracion Ргоtempore belli»), которая должна была читаться в церквях по всей стране. 31 октября 1895 года Церковь выпускает циркуляр, в котором говорилось, что у кубинских патриотов «нет сердца»[289].

Как отмечает И.Р. Григулевич, победа кубинского народа над испанскими колонизаторами в войне 1895–1898 гг. была сведена на нет вторжением на Кубу американских оккупантов. Куба попала под контроль империалистов США, которые при поддержке церковников, быстро переметнувшихся к новому хозяину, продолжали насаждать на острове расовую дискриминацию[290].

Определяя место католицизма на Кубе накануне войны за независимость, важно иметь в виду, что к 1895 году Испания являлась единственной европейской страной, у которой был конкордат со Святым Престолом, а сам папа римский Лев XIII был крестным отцом наследника испанского престола Альфонсо, что еще больше в сознании кубинцев ассоциировало Католическую церковь с Испанией и ее колониальной гегемонией [291].

Духовенство кубинского происхождения всегда чувствовало себя ущемленным по сравнению со своими испанскими коллегами, которые превалировали в кубинской Церкви. Следует отметить, что Куба не являлась исключением в данном случае. Как замечает В.М. Богомазов, «на протяжении всего колониального периода истории Латинской Америки духовенство в колониях состояло почти исключительно из европейских (в основном испанских и португальских) священников и монахов»[292]. При этом первые два столетия испанского господства в Латинской Америке почти все духовенство в колониях состояло из испанцев. В XVIII в. рядовое духовенство стало постепенно пополняться из числа креолов, среди которых все острее проявлялось враждебное отношение к испанцам. Важно иметь в виду, что, как пишет И.Р. Григулевич, духовная карьера была единственным общественным поприщем, единственной профессией, в которой могли преуспеть представители креолов, а общее антииспанское настроение, характерное для креолов, передавалось и священникам-креолам[293].

8 сентября 1898 года четыре кубинских священника Э. Лекуна, М. Гонсалес, Ф. Даниэль и X. Гомес направили папе Льву XIII послание, в котором выражали надежду, что Понтифик назначит в кубинские епархии кубинских священников[294].

30 сентября 1898 года появился так называемый «Манифест коренного кубинского духовенства», под которым поставили подписи 52 священника-креола. В манифесте утверждалось, что собственно кубинское духовенство находится на маргинальных позициях на острове, притесняется испанской церковной иерархией. Как отмечает 3. Санчес, помимо того что священники выступали против испанцев, вставая на сторону национально-освободительного движения, в манифесте вместе с тем они выражали и обеспокоенность возможным исчезновением католицизма на Кубе вообще [295].

Анализ данного документа дает хорошее представление о настроениях как среди кубинских священников, так и среди прихожан накануне XX века. Манифест говорил о том, что все кубинцы в колониальные времена знали, что они не могут сотрудничать с испанским клиром, «так как он был рядом с врагами революции и ее прав, защищая Корону, потому что он был антикубинским»[296]. Фактически, заявляя о вредоносной функции испанцев для Католической церкви на острове, священники требовали образования национальной кубинской Церкви, «свободной от испанского контроля»[297].

Во время первой американской оккупации (1898–1902) не только духовные, но и светские власти выступали с инициативами по освобождению кубинской Церкви от иностранной зависимости. Максимо Гомес (главнокомандующий Освободительной армией в кубино-испанской войне 1895–1898 годов) пытался сформировать национальную Католическую церковь, независимую от Ватикана[298]. Но их обращение было поддержано меньшинством духовенства из числа сторонников этой идеи (из числа патриотов) – большая же часть священников еще до американской оккупации полностью поддерживала испанское колониальное господство, то есть не была национально ориентированной. Стремление кубинских патриотов полностью ликвидировать испанские (в том числе и религиозные институты) на Кубе понятно. Но этот шаг был слишком радикальным, особенно с учетом доминирования испанских священников в кубинской епархии. Как мы увидим, во второй половине XX века то же самое попытается сделать другой кубинский лидер – Ф. Кастро. Но и его попытка по созданию национальной кубинской Церкви будет неудачной, хотя он и избавится от испанского духовенства, объявив его агентом «фашистского» влияния генерала Франко.

Тем не менее победа кубинцев в войне за независимость обрекала Католическую церковь на серьезные изменения, хотя бы потому, что на этот момент ее возглавляли испанцы – противники независимости Ф. Саенс де Уртури (архиепископ Сантьяго-де-Куба) и М. Сантандер-и-Фрутос (епископ Гаваны). Освободившись от испанского контроля (Patronato Real), Церковь на Кубе вступила в новый этап своей истории.

21 ноября 1899 года епископом Гаваны становится 43-летний итальянец Донато Сбаретти, являвшийся с 1893 года аудитором Апостольской Миссии в Вашингтоне. Очевидно, что это назначение было невыгодно ни кубинцам, ни испанцам. Таким образом, Соединенные Штаты ставили своего человека для контроля над духовной жизнью кубинских католиков. По мнению современного кубинского священнослужителя главного викария Гаваны монсеньора К. Мануэля де Сеспедеса Гарсия-Менокаль, это был «правильный» выбор со стороны США, так как новый епископ имел «хорошие связи в североамериканских правительственных кругах, не доверял способности кубинцев самим управлять своей страной, и все, кажется, показывает на то, что он, кроме того, был анексионистом»[299].

Таким образом, назначение Д. Сбаретти было компромиссом со стороны Ватикана. С одной стороны, он фактически отдавал духовную сферу на острове под контроль Соединенных Штатов, но с другой – не допускал «кубанизации» Католической церкви. Именно в ответ на назначение Д. Сбаретти со стороны кубинских патриотов возникла инициатива по созданию национальной Церкви. Как отмечает И.Р. Лаврецкий, «этот шаг Ватикана вызвал большое возмущение у кубинских патриотов», которые активно агитировали за высылку нового епископа с острова[300].

В 1901 году Конституционная ассамблея Кубы разработала текст новой конституции государства. Параграф 5 Статьи 26 текста конституции устанавливал: «религиозную свободу и свободу отправления всех культов без ограничений, кроме как уважения христианской морали и общественного закона»[301]. Кроме этого, прописывалось, что Церковь будет отделена от государства, которое не сможет субсидировать какой-либо один культ.

С конца 1902 года патриотически настроенные священники начинают отстраняться и порицаться правительством президента Томаса Эстрады Пальмы, которое, как отмечает X. Рамон де ла Пас, заменяет их соглашательским и неоколониальным духовенством[302]. Проамериканская направленность президента Эстрады Пальмы была очевидна еще в период президентских выборов, когда Соединенные Штаты откровенно поддерживали его кандидатуру. Расплатой за эту поддержку стала политика, направленная на предоставление США открытого доступа, как в экономику, так и в духовную сферу острова.

Сама кубинская Церковь позже в документах Епископальной Конференции (1986 г.) оценивала этот период весьма неоднозначно. С одной стороны, она говорила о трудностях, связанных с североамериканским вмешательством: упразднение молитв в школах, устранение Церкви из социальной сферы, создание благоприятных условий для протестантов. Но с другой стороны, Церковь обрела свободу от испанского покровительства. Следствием этого стало увеличение епископатов, появление кубинских священников[303].

Говоря об этом периоде, нельзя не упомянуть об архиепископе Шапелье, который был назначен Ватиканом своим представителем в Гаване. По мнению М. Родригеса, «Монсеньор Шапелье был архитектором всей новой церковной структуры на Кубе»[304].

К концу XIX века на Кубе существовало два центра католицизма, вокруг которых сосредоточивалась духовная жизнь католиков в этот период: архиепископаты в Сантьяго-де-Куба (основан в 1516 году) и в Гаване (основан в 1787 году). Но в 1902 году, когда Куба получает независимость и становится республикой, на острове происходит административно-территориальная реформа, в результате которой образуются новые провинции, в которых возникают свои католические епархии: в 1903 году в Пиньяр-дель-Рио и Сьенфуэгосе, в 1912 году – в Матанзасе и Камагуэе.

В этот период Церковь начинает вести активную социальную работу на острове, для чего создаются различные благотворительные и социальные организации: «Орден рыцарей Колумба» (Orden de los Caballeros de Colon, 1909 г.), «Католическая академия общественных наук» (Academia Catolica de Ciencias Sociales, 1922); «Дамы Изабеллы» (Damas Isabelinas, 1925), «Федерация кубинской католической молодежи» (Federacion de la Juventud Catolica Cubana, 1928), «Ассоциация католических рыцарей Кубы» (Asociacion de Caballeros Catolicos de Cuba, 1929). Чуть позже, в 1930-е годы, возникают распространенные и в других латиноамериканских государствах организации – «Молодежное католическое действие» (Juventud de Accion Catolica), «Крестьянская католическая молодежь» (Juventud Catolica Campesina) и «Университетская католическая группа» (Agrupacion Catolica Universitaria).

С 1918 года в Латинской Америке начинается так называемое движение за университетскую реформу, направленное на предоставление учебным заведениям больших свобод, в том числе от религиозного влияния. Само движение зарождается в Аргентине, но довольно быстро оно распространяется и на другие страны региона. На Кубе это движение появилось и получило свое развитие благодаря двум организациям – Студенческой университетской федерации и Революционной студенческой группе, – возглавляемых А. Мельей. В период с 20 по 25 октября 1923 года состоялся Первый национальный конгресс студентов Кубы. Именно в качестве ответа на создание светских студенческих организаций Католическая церковь выступила с инициативой создания подобных же студенческих союзов, но христианской направленности. В 1927 году создается «Католический университетский клуб» в Гаванском университете, а в 1928 году «Федерация кубинской католической молодежи».

Работа с молодежью становится одним из основных направлений деятельности Католической церкви в этот период. В 1931 году монахом-иезуитом Ф. Реем де Кастро формируется «Университетская католическая группа» (ACU), целью которой было формирование сознания студентов в соответствии с социальной доктриной христианства. При этом окончательная цель виделась не просто в христианском воспитании юношества, но в формировании новой элиты (политической, экономической, культурной).

Таким образом, к 1930-м годам Церковь восстановила свои позиции, которые были серьезно подорваны последними десятилетиями колониального периода. Тем не менее, хотя колониальная эпоха ушла в прошлое, ей на смену пришла новая зависимость острова, но теперь уже от североамериканского соседа. Являясь формально независимым государством, в экономическом и политическом плане Куба попала в сферу влияния США (Поправка «Платта»).

В ноябре 1924 года на Кубе состоялись президентские выборы, на которых одержал победу генерал X. Мачадо (1925–1933). В стране установилась жесткая диктатура. В этот период Католическая церковь «не делала каких-либо заявлений»[305].

В 1935 году были установлены дипломатические отношения между Кубой и Ватиканом.

Как отмечает Дж. Кирк, в 1940-1950-е годы вырос уровень взаимоотношений Церкви с правительственными структурами, в результате которых формировались «хитрые политические объединения» с руководителями страны, прежде всего с Р. Грау Сан Мартином и К. Прио Сокаррасом[306]. Хорошим примером подобного сотрудничества может служить пасторское послание кардинала М. Артеаги, распространенное 10 августа 1946 года, в котором клирик объявлял Церковь вне политики и говорил, что верующие имеют право голосовать за кого угодно, кроме Народной социалистической партии[307].

В 1947 году, во время очередного Национального Евхаристического конгресса впервые к верующим Кубы напрямую обратился папа римский Пий XII. Сделал он это с помощью радиоэфира. Папа говорил о Кубе: «это самая красивая земля, которую видели человеческие глаза, и вы должны благодарить Бога, потому что он сделал вас детьми Жемчужины Антильских островов»[308].

Еще в 1941 году М. Фойака основал движение за христианскую социальную доктрину, которое стало первым шагом к объединению христианско-демократических сил на Кубе, которое так и не было до конца осуществлено. В 1947 году возникает организация «Рабочая католическая молодежь».

Всего же к концу 1950-х годов на Кубе существовало 225 различных католических организаций, так или иначе связанных с социальной сферой[309].

Каковы же были позиции католической церкви непосредственно накануне революционных событий 1959 года. Чтобы ответить на этот вопрос, следует учесть тот факт, что сама революционная ситуация на Кубе сложилась не одномоментно. В течение нескольких лет революционные организации действовали на территории страны, ведя перманентную войну против правительства Ф. Батисты. Безусловно, Католическая церковь не могла оставаться в стороне от этих событий.

Нарастание напряжения в кубинском обществе внесло своего рода раскол в католическое духовенство, которое с одной стороны поддерживало правящую власть, но с другой не могла не реагировать на репрессивные меры правительства Ф. Батисты. Как отмечает американский исследователь Г. Муньоз (Университет Майами), Церковь ответила несколькими призывами к миру и отставке Батисты, а также к созданию правительства национального единства. При этом многие католики боролись с режимом[310].

Следует отметить, что наибольший вклад в борьбу с диктатурой Ф. Батисты внесла кубинская католическая молодежь. Молодые католики уходили в горы Сьерра-Маэстра, чтобы присоединиться к партизанам. Но, как <