Возможно ли возникновение новых болезней и по каким причинам — КиберПедия 

Кормораздатчик мобильный электрифицированный: схема и процесс работы устройства...

Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...

Возможно ли возникновение новых болезней и по каким причинам

2019-10-25 150
Возможно ли возникновение новых болезней и по каким причинам 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

Участники беседы: Филон, Плутарх, Диогениан и другие

1. Врач Филон утверждал, что болезнь, называемая слоновостью (ε̉λεφαντίασις), стала известна лишь с недавнего времени, ибо ни один из древних врачей о ней не упоминает, тогда как многим предметам, малозначительным и не представляющим интереса для большинства, они уделяют усердное внимание. По этому поводу я привел свидетельство философа Афинодора, который в первой книге «Об эпидемиях» сообщает, что во времена Асклепиада[881] впервые наблюдалась не только слоновая болезнь, но и водобоязнь. Участники симпосия находили странным появление никогда ранее не встречавшихся болезней, но столь же удивительным представлялось допустить, что такие резкие проявления болезни так долго оставались незамеченными. Большинство все же склонялось ко второму предположению, как более утешительному для человечества: было бы тягостно признать за природой такое стремление к губительным новшествам в человеческом теле, подобным тому, что бывает в общественном устройстве.[882]

2. Диогениан сказал, что и душевные болезни и расстройства следуют тому же исстари унаследованному пути. «Хотя порочность многообразна и на все отваживается, душа владеет собой и может по своей воле избрать любые проявления. Вместе с тем сами ее расстройства подчинены известному порядку, и в ее отклонениях от здравого состояния сохраняется некая мера, как в морских приливах и отливах: с давних времен не наблюдалось никакой ранее неизвестной болезни. Но в порождаемых ими влечениях, отвращениях, страхах множество различий, а все, что доставляет удовольствие или, наоборот, причиняет страдание, невозможно перечислить:

 

Начало и число их нам неведомо.[883]

 

Откуда же возникнуть новой болезни или неведомому изменению у тела, которое не имеет присущего душе собственного начала движения[884], связано со всей природой общими причинными связями и представляет собой смешение, при всей его неопределенности заключенное в известные границы, подобно кораблю, плавающему в пределах круга на якорной стоянке? Ведь болезненное состояние не бывает беспричинным, возникающим незакономерно, без воздействия чего-то существующего вовне. А найти такое воздействие затруднительно, если исключить притекший к нам впервые из каких-нибудь миров или междумирий новый воздух, чуждую воду, необычную пищу. Ведь болезни нам причиняет то, чем мы поддерживаем свою жизнь: особых семян болезней не существует[885], а вносит смятение в нашу природу недоброкачественность этих наших жизненных средств или наши погрешности в пользовании ими. Это смятение имеет постоянные разновидности, обозначаемые часто новыми именами: ведь имена принадлежат речевым навыкам, а обозначаемое ими — состояниям самой природы; отсюда и возникла вводящая в заблуждение пестрота в названиях болезней. Подобно тому как в употреблении частей речи и их сочетаний не может внезапно возникнуть новый варваризм или солецизм[886], так и в состоянии человеческого тела ограничены возможности отступлений от нормы, и сами эти отступления некоторым образом включены в некую норму. В этом направлении проявили остроумную изобретательность мифотворцы: выводя в гигантомахии поколения чужеродных чудовищных существ, они связывают их появление с тем, что луна изменила свой путь[887], восходя в необычном месте; но те, кто полагает, что природа может производить новые болезни как чудовищные знамения, не изобретают никакой причины, ни убедительной, ни какой бы то ни былоу для такого отступления от закономерности: они усматривают нечто новое и отличающееся от прежнего там, где в действительности налицо только усиление тех или иных болезненных признаков. Это неправильно, дорогой Филон. Приращение и усиление затрагивают только количественную сторону явления, но не меняют его природной сущности. Так, я считаю слоновую болезнь не чем иным, как резко выраженной формой чесотки, а водобоязнь — обострением стомахических или меланхолических явлений.[888] Удивляюсь, что вы не заметили, что и Гомеру известна водобоязнь: говоря о «бешеной собаке»[889], он, очевидно, исходит из представления о той же болезни, которую мы и в применении к человеку называем бешенством».

3. В ответ на эту речь Диогениана Филон и сам сделал несколько кратких замечаний и меня попросил высказаться в защиту древних врачей, которых придется обвинить в небрежности и отсутствии наблюдательности, если мы не признаем, что те недуги, о которых шла речь, появились впервые в более позднюю эпоху. Мое мнение было таково, что Диогениан прежде всего неправ, полагая, что усиление или ослабление болезненных явлений не означает качественного изменения: ведь исходя из этого взгляда мы должны будем сказать, что уксус ничем не отличается от скисшего вина, горькость от терпкости, плевел от пшеницы, дикая мята от душистой мяты. Вполне очевидно, что в этих случаях мы наблюдаем качественный переход, обусловленный усилением или ослаблением одних и тех же признаков. Иначе нам придется сказать, что пламя не отличается от легкого дуновения, солнечное сияние от пламени, иней от росы, град от дождя, а в каждом из этих сопоставлений перед нами только случаи усиления определенных признаков. Тогда окажется, что слепота ничем не отличается от слабого зрения, а холера от морской болезни, кроме степени выраженности одних и тех же признаков. Притом же это и не имеет отношения к рассматриваемому нами вопросу: если даже признать, что впервые возникает в определенное время не новая болезнь, а только не наблюдавшаяся ранее степень выраженности тех или иных болезненных признаков и новизна имеет не качественный, а количественный характер, то вопрос о том, когда именно это произошло, остается в силе. Неплохо сказал и Софокл, имея в виду сомневающихся в возможности того, чего раньше не бывало:

 

На свете все когда-то было в первый раз.[890]

 

И кажется естественным, что болезни не все сразу, словно по сигналу в ристалище, набросились на человеческий род:[891] возникли они в известной последовательности одна за другой, а каждая имела свое первое начало в определенное время. «Можно предположить, — сказал я, — что первыми появились болезни, вызываемые скудостью средств к существованию, а также те, которые причиняет чрезмерная жара или холод, далее же присоединились такие возбудители болезней, как избыток питания, изнеженный образ жизни, всякого рода излишества — в сочетании с бездеятельностью это влекло за собой нарушения пищеварения и других жизненных отправлений, а все эти расстройства, переплетаясь и смешиваясь между собой, порождают новые и новые болезни. Ведь согласие с природой — это упорядоченность и определенность, ибо сама природа есть порядок или упорядоченность. Неупорядоченность же, подобно песку, о котором говорит Пиндар[892], «превзошла исчисление», и тем самым отступления от природы не имеют ни предела, ни числа; ведь высказать истину о предмете можно только одним способом[893], а солгать о том же предмете — бесчисленными способами. Ритмы и гармонии связаны определенной закономерностью, но погрешности, допускаемые человеком в игре на лире, в пении и в пляске, не поддаются никакому учету. Впрочем, трагический поэт Фриних сказал о себе:

 

Столько явила мне форм в трагедии мерная пляска,

Сколько вздымает валов на море зимняя ночь.[894]

 

А Хрисипп говорит[895], что число комбинаций, которые можно получить из десяти предложений, превосходит один миллион. На это возразил Гиппарх, указав, что одно утвердительное предложение охватывает включенных в него сто три тысячи сорок девять, а отрицательное — триста девять тысяч девятьсот пятьдесят два. Ксенократ определил[896] число слогов, которые можно составить из греческих букв, в сто миллионов двести тысяч. Что же удивительного, если в человеческом теле, заключающем в себе столько различных возможностей, воспринимающем в пище и питье столько различных качеств, сталкивающемся вовне с движениями и изменениями, не всегда подчиненными одному и тому же порядку, совокупность всех этих условий иногда приводит к новым ранее не наблюдавшимся заболеваниям? Так, Фукидид, описывая постигшую Афины эпидемическую болезнь[897], приходит к заключению об ее необычности, исходя главным образом из того, что плотоядные животные не трогали трупов умерших от этой болезни. Агатархид сообщает о болезни[898], распространившейся среди жителей побережья Красного моря. Среди других ранее не засвидетельствованных проявлений этой болезни было и такое: в ногах и руках больных заводились змейки, поедавшие мышечную ткань. Иногда они показывались наружу, но при попытке ухватить их скрывались обратно и причиняли невыносимые страдания. Это, так же как и многие другие болезненные явления, никем ни ранее, ни позднее нигде не наблюдалось. Один человек, в течение долгого времени страдавший задержанием мочи, извлек у себя узловатую ячменную соломинку. А наш друг в Афинах Эфеб[899], как мы знаем, извергнул вместе с большим количеством спермы маленькое мохнатое животное — многоножку, быстро бегавшее. По сообщению Аристотеля[900], бабка некоего Тимона в Киликии ежегодно впадала в двухмесячную спячку, и только по дыханию можно было убедиться при этом, что она жива. В извлечениях из Менона[901] упоминается такое проявление болезни печени: заболевший тщательно подстерегает домашних мышей и ловит их; между тем в настоящее время это нигде более не наблюдается. Поэтому не будем удивляться, если произойдет что-нибудь, чего ранее не бывало, или что-нибудь, что бывало ранее, теперь уже не наблюдается: причина этого — сама природа тел, допускающая различные перемены в их состояниях. Оставим в стороне новый воздух и чуждую воду[902], раз Диогениан против этого; однако же, как мы знаем, последователи Демокрита и говорят и пишут, что при гибели миров, летящих вне нашего мира, чужеродные атомы, притекающие к нам из бесконечного пространства, часто бывают началом моровых поветрий и необычных болезней. Оставим также такие случаи неблагоприятного изменения внешних условий, как землетрясения, засухи, ливни, когда вместе с людьми страдают и изменяются и воздушные и водные токи, как имеющие земнородное происхождение. Но нельзя не упомянуть о тех изменениях, которые произошли в питании и в других сторонах жизненного уклада. Многое из того, что считалось прежде непригодным для еды и питья, теперь стало лакомством, например вино с медом и матка; полагают, что и головной мозг древние не употребляли в пищу, и что Гомер имел это в виду[903], употребив выражение «почитаю наравне с мозгом»[904]. Я знаю многих стариков, которые не выносят огурцов, лимонов и перца. Очевидно, такая еда своеобразно расстраивала их пищеварение. Немалое изменение произошло и в порядке и в приготовлении блюд: так называемые холодные блюда — устрицы, морские ежи, сырые овощи, словно легкое оружие, перешли с тыла на передний край и встали в первом строю вместо последнего. Существенно изменилось и употребление напитков за обедом. Древние перед тем, как приступить к еде, не пили даже воды. Ныне же обед начинают с предварительной выпивки, сопровождаемой острыми закусками для возбуждения аппетита, и переходят к основным блюдам уже наполовину опьяненные и разгоряченные. Но одно из наиболее важных обстоятельств, открывающих путь для возникновения новых болезней, — нынешнее пристрастие к баням, которые сначала горячей водой разогревают и размягчают тело, как размягчается и плавится железо в огне, а затем погружением в холодную воду подвергают его закалке.

 

Быстро бежит там Пирифлегетон в Ахероново лоно.[905] —

 

так мог бы сказать человек прежнего поколения, если бы перед ним раскрылась дверь нынешней бани. Ведь в его время бани разогревались так умеренно, что царь Александр спал в бане во время лихорадочного приступа; а галльские женщины, принеся в баню горшки с полбяной кашей, одновременно и мылись, и питались, и кормили находившихся при них детей. А нынче баня похожа на помещение для беснующихся, издающих нечленораздельные восклицания и падающих в судорогах. Струящийся в ней воздух, превратившийся в какую-то смесь влаги и огня, не оставляет в покое ни одну частицу тела, а все приводит в смятение, пока мы не погасим в себе это пылание и кипение. Так что, дорогой Диогениан, — заключил я, — здравое рассуждение не нуждается в изыскании каких-либо внешних, а тем более метакосмических причин[906] новых болезней: само изменение образа жизни достаточно объясняет и появление новых болезней и исчезновение прежних».

 

Вопрос X


Поделиться с друзьями:

Индивидуальные и групповые автопоилки: для животных. Схемы и конструкции...

Автоматическое растормаживание колес: Тормозные устройства колес предназначены для уменьше­ния длины пробега и улучшения маневрирования ВС при...

Поперечные профили набережных и береговой полосы: На городских территориях берегоукрепление проектируют с учетом технических и экономических требований, но особое значение придают эстетическим...

Биохимия спиртового брожения: Основу технологии получения пива составляет спиртовое брожение, - при котором сахар превращается...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.022 с.