Поминальное время в причётах. Путь на тот свет

 

По народным представлениям особыми является не только дни похорон и поминок, но и весь период от смерти до сорокового дня. В христианстве[229] считается, что участь души определяется на сороковой день. При этом до третьего дня душа находится на земле, до девятого путешествует по раю, с девятого до сорокового – в аду. Народные представления сохраняют промежуточный статус дней после смерти и особое значение сорокового дня как окончательного определения участи души, но весь этот период душа умершего находится рядом с домом. Душа в «сороковой день определяется в райские кущи», до сорокового дня «душа скитается, и как только её поминаешь, она уже тут» [230]. На урочные дни на земле присутствуют все умершие предки «на сорочины всех отпускают»[231], «покойник сорок дней летает вокруг дома, в сороковой день его провожают из дома»[232]. В Вологодской области также отмечают полусорочины (20-й день).

В поминальных причётах появляется описание отрезка времени между смертью близкого и днём причёта (урочным днём). День смерти становится предыдущим значимым хрононимом в прошлом. Сей день – день поминовения – отмечен важным событием: гостеванием умершего предка в доме поминающих. С этим предполагаемым событием связана «особость», сакральность времени причёта (теперешнего времечка), в которое стихии послушны причитальщице, а умершему как бы даётся несколько часов от прежней (человеческой) жизни [233]. Этот день, так же, как и день похорон, связан с образом дороги – дороги с кладбища домой. Но в отличие от похоронных плачей, в поминальных иная модальность: приход в гости описывается одновременно как само собой разумеющийся и как невозможный. Смена этих двух точек зрения может происходить неоднократно: молчание (смерть) оплакиваемого – приглашение в гости (иногда – описание прихода в гости, которое видится плачее) – признание (акцентирование) причитальщицей невозможности этого прихода.

Изменения, которые происходят со смертью оплакиваемого, касаются самого течения времени. Приглашая душеньку в гости, причитальщица в частности описывает долгое время, проведённое в сиротстве, хотя в действительности могло пройти всего несколько дней: «Ой, как мине да бедной горькой / Ой, без тебя, да лада милая, / Ой, прижилось, да мне прискучилось»[234], [также: Ефименкова, 1980, с. 110, с.91]. Долгое время разлуки присутствует и в похоронном причёте: «Ой, не оставляй-ко ты, ладушка, да / Ты меня горя бедново. / Ты на долгое времечко»[235].

Время в поминальных причётах может конкретизироваться: «эти те денёчики», «все денёчки и суточки», «все часы и минуточки» [Ефименкова, 1980, с.92, №21, с.116]. Разделение цельного отрезка на денёчки-суточки и часы-минуточки, делает образ более сильным. За счёт того, что время дробится, чувство представляется более цельным (нет минуточки, в которую сироты не тосковали бы по родителям). Образы времени перекликаются с образами пространства, также детализированного в причётах.

Конкретные единицы времени присутствуют в описание того, как искажается время без любимого. Чаще всего речь идёт об удлинении: «Ой, прожила я без мамушки, / Ой, один годичёк времечка, / Ой, за десеть показалося!» [Ефименкова, 1980, с.92], «Показалася мамушка / Дак девять денёчиков / За сорок годочиков» (см. прил., с.250). Удлинение времени вызвано насыщенностью горем, связано с образом быстрого (преждевременного) старения сироты. Интересен выбор чисел: один год за десять лет, девять дней за сорок лет. Первый год без умершего – самый тяжёлый, а первые дни – самые тяжёлые в году.

 В следующих двух фрагментах, записанных от одного исполнителя, «замедление» времени описывается подробно:

 

Ох, э-те мене, как без тебя да после…е тебя, Ох, э-те мене, нам надоело, нас(ы)ку…уцило, Ох, э-те мене, дак тихо совнышко ка…атице, Ох, э-те мене, дак больно дни долги ка…ажутце, Ох, э-те мене, да день денька-то тума…анние, Ох, э-те мене, дак час часу-ту тоскли…ивие, Ох, э-те мене, дак уж как эта-то вре…емеч(и)ко, Ох, э-те мене, нам за век свой показа…алосе[236].

Передай-ко Христа ради, Дак ты моим-то родителям, Батюшку да и матушке, Да как без их-то да после их, Надоело, наскучило, Тихо солнышко катице, Да больно дни долги кажуце, Час часу-то тоскливее, День денька- то туманнее, Дак уж как это- то времечко, Нам за век свой показалосе[237].

Первый фрагмент взят из поминального причёта, второй – из похоронного, где речь идёт о передаче привета на тот свет умершим ранее родственникам.

В других случаях время без умершего описывается наоборот как убыстряющееся: «Часы часуюце, / Да минутки минуюце, / Один час коротёхонёк, / В часу время малёхонько»[238]. Нехватка времени в часе всязана и с работой, которой стало больше без «опоры»-помощи умершего, и с его бессмысленностью. Время «коротается» сиротой, а не живётся. Особое настроение создаётся с помощью необычной лексики – тавтологические глаголы «минуются – часуются». Актуализируется созвучие слов «минута» и «миновать».

Наставшее после смерти близкого время рисуется как безрадостное: «Ой, ты моё рожоноё, / На что ты меня оставил на одну на маету»[239]. Также это начало нового времени. Если после смерти родственника возможна прежняя жизнь, то это не продолжение, а начало другого времени: «Да как нам жить-обживатиси, / Да как нам жить начинатиси» [240].

В Череповецких причётах сорокового дня, когда душу провожают на кладбище, быстрый ход времени показан через образ часа, к которому стремятся остальные часы: «И-ой(и), дак(ы) не нагонелы ли, ой да милу сестри.. / И-ой(и), дак(ы)при последнем жё по…ой…поре-времечке. / И-ой(и), дак(ы) пора да ведь время да ко…ой-да…коротаецы, / И-ой(и), дак(ы) к одному жё часу, ой часу бигаецы / И-ой(и), дак(ы) ты уйдёшь жё дак что, ой да что повыспросишь, / И-ой(и), дак(ы) своё-то горюшко ёй, ой, да ты повыложишь»[241]. Этот час, когда душенька увидается с родными на дальней стороне – том свете: «Погости, родима матушка, / Во своём да благодатном дому, / Во своей да светлой свитлице, / Уж как время коротается. Всё к тому да подвигается, / Ты уйдёшь да в путь-дороженьку, / В путь-дороженьку далёкую, /На чужую дальню сторону»[242]. В том же причёте встречается образ Забыть-реки, характерный для причётов 40-го дня. «К тому» - к окончательному переходу границы живых и мёртвых, который совершается на 40-й день, к определению души и сиротству оставшихся родственников: «Скоро время коротается, / Ко сиротству подвигается»[243]. Время перехода души на тот свет не мгновенно, и этот период детализируется в причётах. Детализируется и время гостевания души в доме в поминальных причётах – это уже не дни, а часы-минуты урочного дня и поминальной трапезы.

 

Погости хоть, родима матушка,                           Ты последние да минуточки, Уж тебе Не года теперь годовати, Не месяца да месяцовати. Тебе не дни да не дневати, Не часы да не часовывати, Остаются да последние часы-минуточки Ты уйдёшь, родима матушка На чужу да дальнюю сторону[244].

Ты собравсё да нарéдивсё. Ты в путь-дороженьку далную, Не придёшь боле милушка, Не скажешь словечика,  Открой оци ясныё, Встань на резвыё ноженьки Погляди-ко ты милушка На широкую улицу Токо цас да топеришной Последниё да минутоцки[245]

 

В приглашении (описании) гостевания речь идёт о «часе», «минуточках», «дне», то есть, строго ограниченном отрезке времени: «Ой, да во гости, во гостеньки, / Ой, да ко мне, ко горюшице, / Ой, да хоть на суточки времечко!» [Ефименкова, 1980, №12, с. 106-107], «Ой, дак ты и выйди-ко ма…(мушка) / Ой, ты на цасок, пору-вре…(мечко) / Ой уж мы пришли к тибе, ма…(мушка)»[246], «Ненадолгое времечко, / На два-три часочика»[247], «На цяс на минуточки, / На один да прошоной день. / Ненадолгоё времечко» [248]. «Пора-времечко» взаимозаменяемо с сочетанием «недолгое времечко» («ненадолгое времечко»), «прощённый час» (то есть, когда всех умерших отпускают погостить на земле, «прощают» от посмертного наказания).

Ограниченность времени гостевания покойника-предка часто упоминается в причётах. Причитальщица просит «гостя» не торопиться, но потом продолжает: «Я сама знаю, сама ведаю, / Что ты ненадолочко отпущенный. / Строго-настрого тебе наказано, / Чтобы ко времечку-то явиться, / Ты глядишь, да милоладушка, / На часы да часто взглядывал. / Времечко да ходкой движется, /Часики да часто тикают, / Стрелочки да часто тикают» [Громова, 2000, с.71].

Кроме часов поминальных дней (сорокового, двадцатого), когда душу зовут в гости, встречается единица времени «год». Умершую зовут вернуться на «годок»: «Ой, так поживи же ты се… / Ой, ты на родимой сторо… / Ой, со своим лада ми… / Ой, ты со годок порули(погляди) / Ой, ты на распорядке вели»[249]. Год также относится к поминальным срокам.

Употребление чисел в причётах чаще всего закреплено традицией. Значимые для похоронно-поминального обряда числа 9, 40. Жительницы Кадуйского района, вспоминая поминальные причёты, указвают, сколько прошло дней (на какой день причёт): «Вставай да приходи, / Про тебя да баня истоплена, / Про тебя да вода ключевая нагрета, /Как прошло сколько времени / (Полусорочины, сорочины или что)» [250], «Приглашаю на свой да на урошный день / на сороковой (или на девятый)»[251].

Сорок дней также может быть названо через число шесть: сорок дней это без малого шесть недель, неделюшёк [252], [Ефименкова1980, №11, с. 105], шесть неделек[253], три неделюшки [254], три неделенки [Мехнецов2004, с.99]. В последих двух примерах имеются в виду полусорочины.

Другие цифры в обозначении времени присутствуют нечасто. Иногда это окказиональные употребления, связанные с конкретным возрастом умершего, временем совместной жизни: «Ой, дожидал, поди, милой брат, / Ой, да меня, горё-горькую, / <…> / Ой, да не мог-от дождатися, / Ой, двадцать годиков времечка!» [Ефименкова, 1980, №2, с.95], «Ой, я прожила с тобой всю ведь жизь, / Ой, сорок четыре годочика» (см. прил., с. 249), «Где ты пл'авал'о-то, дитятко, / Да шестимесяцёв времецька? / Не написау_ ты ведь нам / Да некакие-то вестоцьки»[255], «А я осталась да горюшиночка, / Двадцати-то двух годовая»[256]. Случайно или нет, это в основном те же числа 6, 2, 4 (умноженные на 10 или 11), присутсвующие в обозначении поминального срока.

Таким образом, время между смертью и поминками, а также время, оставшееся до завершения поминовения сорокового дня – время считанное. Это выражается через образы часов-минуточек, через указание места дня причёта в поминальном цикле, через описание хода времени без умершего.

  

 

* * *

 

Пространственные центры: дом (в доме – красный угол- суточки) и могила (гроб) – имеют ключевое значение. Они противопоставлены друг другу и организуют два мира: мир живых и мир мёртвых. Другие пространственные образы (деревня, улица, крыльцо, погост, кладбище) выстраиваются вокруг этих центров. На уровне поэтики текста это находит отражение в приёмах ступенчатого сужения образов, аналогии, антитезы.

Похороны — это обряд перехода. Его сущностью является перемещение из одного пространства в другое для восстановления равновесия. Гармония нарушена тем, что в социуме есть субъект, не принадлежащий миру живых, но сохраняющий прежние связи (с хозяйством и другими людьми). Причитания помогают перевести его через границу между мирами, географически —между деревней и кладбищем. Душа умершего перемещается из суток в могилу, переход происходит мгновенно (глагол «улететь») и из центра в центр. Родственница, пытающаяся догнать и удержать умершего, ходит по периферии – ищет его в деревне, на улице, по всему дому, по всему миру живых. Не найдя, отправляется на кладбище, «заглядывает» в могилу. Однако вход-выход в «новый дом» умершего так же закрыт для неё, как и для него: «Кабы так-то води...ох...лосе:/ Живые в землю лёжи...ох...лисе — дак/ Я лёгла бы, горю...ох...шиця, да/ Заменила бы ма...(мушку)» [Ефименкова1980, №51, с.158]. Всё художественное время причитаний негативно окрашено, при этом часто подчёркивается сакральность времени, что закономерно для обрядового текста. Время похоронного и поминального обрядов – плохое время. Хорошее время отнесено в прошлое и будущее. Прежние (досельные) времена до смерти оплакиваемого – вариант мифологического времени до первой смерти, золотого века, также как и рай, куда должна отправиться душа умершего предка. Происходит временная инверсия и смыкание прошлого и будущего в наречиях «по-старому», «по-прежнему» в обращениях к душе с призывом встать. Это время цельно и бесконечно. Время поминальных дней и гостевания умершего, напротив, структурировано, разделено на часы-минуточки, течет неравномерно. Это неправильное время, смерть и разлука преждевременны. Убыстрение (замедление) течения времени как будто компенсирует преждевременность смерти и приближает переход душеньки на тот свет.

Разделение времени по частям суток, а пространства – по сторонам света, служит для более зримого выражения идеи «никогда» и «нигде» («всегда», «везде»). Наиболее значимым временем суток является утро, стороной света – восток. Причёты сопровождают похороны и поминки, которые чаще всего приурочены к первой половине дня. Кроме того, утро – это время перехода от ночи ко дню, то есть, начало нового состояния, как и похороны. В образе вечерней зари также акцентируется её соединительная функция. Образ утра связан с началом дороги, соединяющей тот свет и этот.

Структурированность времени и пространства причитаний связана с образом дороги. Это дорога причитальщицы к кладбищу, идущая через пространство дома, двора, деревни. Это сорокодневный путь души умершего на тот свет. Причёты служат своеобразной картой этого пути. Ключевой образ «праздника» – точка отчёта этого пути. Праздник это проявление сакрального времени, в пространственной организации он представляет собой центр, к которому сходятся дороги гостюющих (поминающих, провожающих, поминаемых) родственников и предков.

Важнейший элемент пространственно-временной организации – граница, выраженая через пространственные образы леса, болот, реки. Временная компонента образа – в приуроченности причётов, наиболее ярко раскрывающих эти образы, к сороковому дню. В тексте граница представлена в первую очередь природными образами преграды. Пространство за границей, напротив, имеет временное выражение: веки вечные, «житье вековишное» [Малевинский1912, с.33], «жирушка бесконечная»[257].

Образы состояний

 

Состояния, в которых может находиться человек, рассматриваются в фольклоре через внешние (предметные) образы, категории пустоты – наполненности, иногда сами состояния становятся персонажами (олицетворяются). Это связано с тем, что челоек в фольклоре мыслится как цельный мир со своими законами и гармонией. Нарушение этих законов может быть вызвано только проникновением в человека чужеродного элемента извне (поэтому болезнь в заговорах изгоняют, как существо из помещения, а не особенность собственно тела человека).

Проблемой смерти занимаются многие дисциплины: философия, богословие, медицина, биология, социология, культурология, литературоведение и др. «Современная наука о смерти – танатология – междисциплинарна и охватывает многие области знаний. Однако кончина человека настолько таинственна, что при её исследовании не существует приоритета естественных наук, скорее наоборот – на передний план выходят гуманитарне дисциплины, которым приходится постоянно заниматься проблемами иррационального и ирреального характера, в том числе литературоведение» [Красильников, 2011, с.3-4; см. подробнее: Красильников, 2010; Танатология, 2008]. Фольклористика затрагивает тему смерти в разных жанрах народного творчества – см. напиример, статьи в №2 журнала «Живая старина» за 2006 г. [Добровольская, 2006; Сафронов, 2006; Соловьёва, 2006 и др.], сборник, посвящённый фольклору и погребальному ритуалу в традиционных культурах Сибири и Америки [От бытия к инобытию, 2010]. Такие состояния как тоска, страх, непосредтвенно примыкающие к смерти, служат предметом отдельного рассмотрения в статье А. К. Байбурина [Байбурин, 2001].