Время и “потребление/расходование”

Аристотель определил время как “число [количество?] движения по отношению к предыдущему и последующему” [ Аристотель. Физика. IV. 11] — и со времен античности понятие время подразумевало понятие последовательность. Кант [в “Критике чистого разума”] с очевидностью установил, что понятие последовательность, в свою очередь, должно быть связано с понятием причинность: “...Необходимый закон нашей чувственности и, стало быть, формальное условие всех восприятий состоят в том, что последующее время с необходимостью определяется предшествующим временем...” [ Кант И. Критика чистого разума (Книга вторая. Аналитика основоположений. Глава вторая, раздел третий) – Прим. автора. ] [Русский перевод приведен по изданию: Кант И. Критика чистого разума. Философское наследие. Том 118. М., 1994, c. 159]. Такое понимание времени сохраняется даже в современной релятивистской физике, но уже не в связи с изучением трансцендентных условий восприятия, а при определении природы времени в терминах объективной космологии: время рассматривается как порядок причинно-следственных сцеплений. Обращаясь к этим эйнштейновским представлениям, Ганс Рейхенбах недавно вновь определил порядок времени как порядок причин, порядок открытых причинно-следственных сцеплений, которые подтверждаются (верифицируются) в нашей вселенной; направление времени определяется в терминах увеличивающейся энтропии (т.е. используется — с привлечением теории информации — то понятие из термодинамики, которое уже давно заинтересовало философов и которое они присвоили для своих рассуждений о необратимости времени) [См. в особенности: Reichenbach H. The Direction of Time. Berkeley; Los Angeles: Un. of California Press, 1956 – Прим. автора ] [Ср. русский перевод: Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1962].

Предыдущее причинно обусловливает последующее, и последовательность этой детерминации не может быть повернута вспять, по крайней мере в нашей вселенной (согласно той эпистемологической модели, с помощью которой мы объясняем себе мир, в котором живем); иными словами, эта последовательность необратима. Известно, что другие космологические модели могут предложить другие решения этой проблемы. Но в сфере нашего обыденного понимания событий (и соответственно в воображаемой сфере персонажа повествования) данное представление о времени — именно то, которое позволяет нам действовать самим, а также воспринимать события и их направленность.

Экзистенциализм и феноменология переместили проблему времени в область “структур субъективности”, положив понятие время в основу своих рассуждений о деятельности, о возможном (la possibilità), о планировании (промысливании) будущего (il progetto), о свободе. Но хотя при этом и используются другие слова, речь все равно идет о порядке предыдущего и последующего и о причинно-следственных связях между ними (связях, по-разному акцентируемых). Время как структура возможного (a structure of possibility, struttura della possibilità) — это, по сути, проблема нашего движения к будущему от прошлого: можно воспринимать прошлое лишь как оковы для свободы наших замыслов (nostra libertà di progettare) (замыслов, неизбежно вынуждающих нас выбирать то, чем мы уже стали); можно, напротив, понимать прошлое как основу будущих возможностей сохранять или изменять то, что было, — разумеется, в рамках ограниченной свободы, но тем не менее всегда в условиях позитивного развития.

Ж.-П.Сартр говорит, что “прошлое — это постоянно увеличивающаяся тотальность того в-себе, которое мы суть” [ Sartre J.-P. L’être et le néant: Essai d’ontologie phénoménologique. P., 1957 (1943), p. 159]. Даже если и когда я хочу двигаться к возможному будущему, я есмь мое прошлое — и не могу им не быть. Мои возможности выбирать или не выбирать то или иное будущее зависят от моих прежних поступков, образующих исходную основу для моих возможных решений. И как только я принимаю решение, оно, в свою очередь, становится прошлым и изменяет то, что есмь я, и создает уже иную основу для последующих замыслов. Если есть какой-либо смысл в философском обсуждении проблемы свободы и ответственности наших решений, то основа такого обсуждения, исходная точка для феноменологии подобных сюжетов — это всегда временная структура (the structure of temporality, la struttura della temporalità) [Сартров анализ этой проблематики см. в его книге “Бытие и ничто” (Часть вторая, Глава II, La Temporalité). – Прим. автора ].

Согласно Э. Гуссерлю “‘Я’ свободно как прошлое. По сути дела, прошлое определяет меня и тем самым также и мое будущее, но будущее, в свою очередь, ‘освобождает’ прошлое... В моей временности [Zeitlichkeit] заключается моя свобода, а в моей свободе заключается то обстоятельство, что хотя моя завершенность [Gewordenheit — ‘то-чем-я-стал-ность’] меня определяет, но никогда не определяет полностью, потому что она сама получает свое содержание лишь от будущего — в постоянном синтезе с ним” [ Brand G. Welt, ich und Zeit: Nach unveröffentlichen Manuskripten Edmund Husserls. Den Haag, 1955, s. 127, 128. Следует иметь в виду, что приводимые фрагменты из данной книги — это большей частью не собственно цитаты из рукописей Гуссерля, а пересказы, принадлежащие автору книги Г.Бранду]. Однако если “‘Я’ свободно одновременно и как уже-определенное и как долженствующее-быть”, в этой “связанной свободе” (которая столь опутана обусловленностью и столь отягощена тем, что уже произошло и поэтому необратимо) заключена некая “скорбность” (Schmerzhaftigkeit), которая есть не что иное, как “фактичность” [ Brand G. Op. cit., s. 12g].

(Ср. у Сартра: “Одним словом, я есмь мое Будущее при постоянной возможности им не быть. Отсюда та тревога, которую мы описали выше и которая происходит оттого, что я еще не есмь в достаточной степени то Будущее, каким я должен быть и какое придает свой смысл моему настоящему: и это потому, что я есмь существо [бытие], чей смысл всегда проблематичен” [ Sartre J.-P. Op. cit., p. 173-174])

Всякий раз, когда я строю планы относительно будущего, я ощущаю трагичность условий моего существования, которых я не в силах избежать. Тем не менее я строю свои планы, противопоставляя этой трагичности возможность чего-то позитивного, которое должно изменить то, что есть, и которое я осуществляю, устремляя себя в будущее. Мои замыслы, моя свобода и моя обусловленность — все выявляется и взаимодействует по мере того, как я осознаю эту связь структур моих действий в свете моей ответственности (responsibility, responsabilità). Именно это имеет в виду Гуссерль, когда говорит, что в “этом бытии, направленном” (“dieses Gerichtetsein”) к “возможным целям” (“mögliche Ziele”), возникает некая “идеальная ‘телеология’” (“eine ideale ‘Teleologie’”) [ Brand G. Op. cit., s. 129 (это слова самого Э.Гуссерля, цитата из его рукописи)] и что “будущее как возможное „Имею", относящееся к исходной будущности, в которой я всегда уже есмь, — это всеобщий прообраз некой, по крайней мере имплицитной, цели жизни” [ Brand G. Op. cit., s. 133].

Иными словами, “я”, существующее во времени, осознает всю тяжесть и сложность своих решений, но в равной мере осознает и необходимость эти решения принимать: принимать именно самому — и так, что бесконечный ряд этих неизбежных поступков-решений будет касаться не только его самого, но и всех других людей.