Фрагмент первого письма Флерова

…Один из возможных технических выводов – ядерная бомба (небольшая по весу), взорвавшись, например, где-нибудь в Берлине, сметет с лица земли весь город. Фантастика, быть может, но отпугивать это может только тех, кто боится всего необычного, из ряда вон выходящего.

…Имеются сведения о том, что в Германии институт Кайзера Вильгельма целиком занимается этой проблемой. В Англии тоже, по-видимому, идет интенсивная работа. Ну и основное – это то, что во всех иностранных журналах полное отсутствие каких-либо работ по этому вопросу… На этот вопрос наложена печать молчания, и это-то является наилучшим показателем того, какая кипучая работа идет сейчас за границей. Нам в Советском Союзе работу нужно возобновить… У нас в Союзе, здесь, в этом вопросе, проявлена непонятная недальновидность…

…Нужно все время помнить, что государство, первое осуществившее ядерную бомбу, сможет диктовать всему миру свои условия…»

 

Дошло ли это письмо до Сталина, неизвестно, а Кафтанов не ответил. Тогда Флеров сумел выступить с докладом перед Курчатовым, Хлопиным и другими учеными, но реакция опять была близка к скептической. В апреле 1942 года Флеров написал Сталину второе письмо: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Вот уже 10 месяцев прошло с начала войны, и все это время я чувствую себя, и действительно очутился, в положении человека, пытающегося головой пробить каменную стену. В чем я ошибаюсь? Переоцениваю ли значение «проблемы урана»? – нет, это неверно… Решение задачи приведет к появлению ядерной бомбы, эквивалентной 20–30 тысячам тонн взрывчатого вещества, достаточного для уничтожения или Берлина, или Москвы в зависимости от того, в чьих руках эта бомба будет находиться… Есть сведения, что этим вопросом, по-видимому, усиленно занимаются за границей… Однако этот вопрос либо замалчивается от Вас, либо от него просто отмахиваются: уран – фантастика, довольно с нас фантастики, кончится война – будем на свободе заниматься этим вопросом…»

Основным виновником замалчивания, воспринимающим идею атомной бомбы как фантастическую, Флеров называл академика Иоффе, хотя и оговаривался, что не думает, будто тот занимается сознательным саботажем. «Но, однако, объективно подходя к вопросу, его поведение близко к самому настоящему преступлению», – писал Флеров. Но ответа он снова не получил.

Однако 11 февраля 1943 года вышло постановление ГКО о начале практических работ по созданию атомной бомбы. Общее руководство поручалось заместителю председателя ГКО Молотову. Непосредственным руководителем атомного проекта стал Игорь Курчатов.

Работы вроде бы начались. Но прошло больше года (а с момента выхода распоряжения ГКО так и целых два), а результатов не было. И вот осенью 1944 года один из доверенных сотрудников Берии В. Махнев провел проверку ситуации в этой отрасли и обнаружил, что реальное состояние проекта сильно отличается в худшую сторону от того, что было предписано официальными планами.

7 ноября 1944 года, несмотря на праздничный день советского календаря, Берия представил Сталину неофициальный пока доклад о состоянии атомного проекта: «За два истекших года из-за недостаточного внимания к этому вопросу и плохого материально-технического оснащения геолого-разведочных партий разведка урановых месторождений почти не сдвинулась с места».

Почему работа шла в режиме «почти ничего не делается»? Можно предположить, что мысль о фантастичности такого супероружия довлела над многими участниками проекта на первой его стадии. Одно дело – срочно разрабатывать новую пушку, танк или боевой самолет или доводить до ума опытные их образцы. Другое – нащупывать путь в совсем неведомое, в мир, который пока ассоциировался разве что с чудаковатыми изобретателями из поздних романов Жюля Верна. Недаром вышеупомянутый Флеров жаловался в письме к вождю, что в ответ на свои слова о возможности создания ядерного оружия он слышал в ответ от старших собратьев по науке: мол, эта перспектива выглядит слишком хорошо, чтобы быть реальной.

После этого доклада самому Берии было дано поручение разработать новый проект постановления о работах «по урану», чем он немедленно и занялся.

Работы по бомбе резко ускорились после того, как стало ясно, что это не фантастика. 24 июля 1945 года во время Потсдамской конференции президент Соединенных Штатов Трумэн сообщил Иосифу Сталину, что США теперь имеет новое оружие «необыкновенной разрушительной силы». Советский лидер выслушал, вежливо улыбнулся, но более никак не прореагировал. Британский премьер-министр Черчилль, знавший, что речь идет об атомной бомбе, незадолго перед тем успешно испытанной на полигоне в Лос-Аламосе, счел такое отсутствие интереса верным признаком полной неосведомленности Сталина относительно темы разговора. Но на самом деле вождь СССР все прекрасно понял, более того – он уже знал о взрыве, поскольку получил соответствующий доклад Берии. «Было это там же, в Потсдаме, в период работы конференции глав великих держав, – вспоминал Серго Лаврентьевич. – Разговор состоялся в присутствии генерал-полковника Серова. От него я и знаю все эти подробности. Прибыли люди из разведки, у которых уже были на руках материалы, связанные с испытаниями первой атомной бомбы. Доложили отцу. Отец, в свою очередь, тут же доложил Сталину. Иосиф Виссарионович был очень недоволен. Раздражение понятно, американцы нас опередили… Естественно, в довольно резкой форме поинтересовался, как обстоят дела у нас. Отец доложил, что нам потребуется еще год-два… рассказал, в частности, что сам плутоний уже получен, полным ходом идут работы над конструкцией самой бомбы. И тем не менее, сказал отец, при самых благоприятных обстоятельствах раньше ничего у нас не получится… Возвратившись с заседания, Сталин никаких разносов никому не устраивал, как рассказывают, а лишь дал указание моему отцу подготовить предложения по форсированию этих работ».

 

«Государственный Комитет Обороны

Постановление № 9887 от 20 августа 1945 года

Москва, Кремль

I. О Специальном комитете при ГОКО Государственный Комитет Обороны постановляет: организовать при ГОКО Специальный комитет в составе тт.:

1. Берия Л. П. (председатель). 2. Маленков Г. М. 3. Вознесенский Н. А. 4. Ванников Б. Л. (зам. председателя). 5. Завенягин А. П. 6. Курчатов И. В. 7. Капица П. Л. 8. Махнев В. А. 9. Первухин М. Г.

2. Возложить на Специальный комитет при ГОКО руководство всеми работами по исследованию внутриатомной энергии урана… а также строительство атомно-энергетических установок и разработку и производство атомной бомбы.

3. Для предварительного рассмотрения научных и технических вопросов, вносимых на обсуждение Специального комитета при ГОКО… а также технических проектов сооружений, конструкций и установок по использованию внутриатомной энергии урана создать при комитете Технический Совет…»

Работам над советской бомбой сопутствовала и масштабная дезинформация – в Сухуми был организован «Ядерный центр», для которого из Германии вывезли ряд видных ученых – среди них был лауреат Нобелевской премии Густав Герц. Территория комплекса была огорожена и тщательно охраняема, однако весь Сухуми был в курсе, что за высоким забором «атомы изучают».

Реальным созданием бомбы занимались в других местах. О том, какая обстановка царила на проекте, существуют разные мнения. Известна легенда, что Берия из-за какой-то заминки в работах нецензурно обругал Петра Капицу, который немедленно ответил ему в тех же выражениях, прибавив: «Когда разговариваешь с физиками, ты должен стоять по стойке «смирно»!» Отношения между Берией и Капицей, по всеобщему мнению, были весьма натянутыми.

Как вспоминал научный руководитель комиссии по атомному сырью и начальник занимавшегося ураном сверхсекретного спецсектора № 6 Всесоюзного института минерального сырья профессор Михаил Николаевич Альтгаузен, как-то раз в сорок пятом он и другие геологи – специалисты по урану были вызваны на совещание к Берии: «Мы привезли с собой образцы урановых руд, разложили у него на столе. И тут же услышали грязный мат – это помощники наркома были недовольны, что образцами поцарапали стол. Сам Берия был тактичен и внимателен. Обсуждали весь круг вопросов по разведке, добыче и переработке сырья. Совещание началось часов в 12 ночи, а закончилось к 6 утра. Нам ни в чем не было отказа – рабочая сила появлялась по первому требованию, продукты и снаряжение выдавались вне очереди. Командировочные, например, нам платили в четыре раза больше, чем другим геологам».

6 августа 1945 года американский бомбардировщик сбросил атомную бомбу на японский город Хиросима. В американских военных архивах сохранилось подробное описание этого события: сначала вылетели три самолета-разведчика, потом бомбардировщик с атомной бомбой, самолет со специальной измерительной аппаратурой и самолет, снабженный фототехникой. Японская противовоздушная оборона обнаружила самолеты, но из-за их малочисленности объявленная ею в городе воздушная тревога была отменена, а зенитная артиллерия бездействовала. В начале девятого с высоты десять тысяч метров на город была сброшена атомная бомба с трогательным названием «Малыш», которая взорвалась на высоте шестьсот метров. Число жертв первой в истории человечества ядерной бомбардировки достигло двухсот тысяч человек. Из девяноста тысяч городских строений было разрушено шестьдесят тысяч.

В сентябре 1945 года в структуре НКГБ был создан целый отдел, который возглавил полковник Судоплатов. Главной задачей было получение материалов по атомной бомбе. Помимо работы с агентами решено было поговорить по этой важной теме с прославленным Нильсом Бором. Известно было, что тот не в восторге от американских планов по использованию ядерного оружия. Берия решил отправить к Бору молодого физика Якова Терлецкого из МГУ. Но требовалось рекомендательное письмо – его написал лично знакомый с Бором Капица, хотя и неохотно.

«Судоплатов объявил мне, – вспоминал Терлецкий, – что предстоит поездка в Копенгаген к Нильсу Бору. Я поеду с Василевским, будет организована встреча с Бором, во время которой надо выяснить ряд вопросов об американском атомном проекте… Наши друзья из датского Сопротивления уже получили согласие на встречу с советскими учеными. Для установления личного контакта с Нильсом Бором мне будут даны письменные рекомендации П. Л. Капицы, который хорошо знаком с Бором и его семьей. Тут же я был послан в Институт физических проблем на Калужскую к Капице…»

Терлецкий съездил в Данию и побеседовал с Бором, получив от него весьма важные материалы – копию открытого официального отчета американского физика Г. Смита об испытании американской бомбы («Атомная энергия для военных целей»). Этого текста у советских атомщиков дотоле не было, и подарок Бора оказался весьма полезным, позволив сэкономить время.

Но отношения Берии и Капицы даже эта удача не улучшила. Капица в очередной раз попросил Сталина об отставке.

 

Из письма Капицы Сталину

«Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках… У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо…

У него, безусловно, есть вкус к научным вопросам, он их хорошо схватывает, точно формулирует свои решения. Но у него один недостаток – чрезмерная самоуверенность, и причина ее, по-видимому, в незнании партитуры. Я ему прямо говорю: «Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах». Вообще наши диалоги не особо любезны. Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт…

Например, ему следовало бы познакомиться по первоисточникам (а не в популярном изложении), как прокладывался трансокеанский кабель, как развивалась паровая турбина и пр. Он увидал бы общую закономерность этих процессов и использовал бы этот опыт для того, чтобы понять, что важно и нужно в развитии работ по АБ…

Берия, если бы не был так ленив, то, поработав, с его способностями и «знанием людей», несомненно, мог бы… стать первоклассным дирижером оркестра АБ… Но для этого нужно работать, а чиркая карандашом по проектам постановлений в председательском кресле – это еще не значит руководить проблемой. У меня с Берия совсем ничего не получается…»

 

Заставлять Берию учить физику по первоисточникам вождь не стал, а что касается Петра Леонидовича, то 21 декабря 1945 года Совет народных комиссаров СССР постановил: «Удовлетворить просьбу академика Капицы…» 17 августа 1946 года Капица был лишен всех должностей, а потом и права преподавать. Даже на заседания Академии наук его пускать перестали, фактически поместив под домашний арест.

Серго Лаврентьевич так описывал ситуацию: «Петр Леонидович просто-напросто не хотел работать над атомным проектом. У нас с отцом были разговоры на эту тему. Прямо Капица конечно же не заявлял об этом, но секретом это не было… Когда ЦК начал его преследовать, отец пытался по возможности что-то сделать. Но беда была вот в чем. Людей, занятых в реализации атомного проекта, отец мог защитить и защищал. Капица же работать на бомбу не хотел. Здесь и возникали известные сложности. По линии Академии наук ЦК неприятностей ему много сделал. Помню, отец вызвал Семенова, академика, друга Капицы, и попросил помочь в меру сил Петру Леонидовичу. Сам я, сказал отец, официально помогать Капице не могу. Работай он у меня, проблем бы не было. Но коль так получилось, этому талантливому человеку надо помогать. Атомщики тогда зарабатывали более чем прилично, и отец попросил Семенова из тех премий, которые он будет получать, какие-то деньги передавать Капице».

Тех, кто был занят в атомном проекте, Лаврентий Павлович и впрямь старался выручать и поддерживать. Это было особенно заметно на фоне некоторых малоприятных процессов, происходивших тогда в советской науке.

31 октября 1947 года Сталин написал письмо научному директору Одесского института селекции и генетики Трофиму Лысенко, в котором среди прочего были такие слова: «Очень хорошо, что Вы обратили, наконец, должное внимание на проблему ветвистой пшеницы. Несомненно, что если мы ставим себе задачу серьезного подъема урожайности пшеницы, то ветвистая пшеница представляет большой интерес…» В том же тексте «босоногому профессору» была обещана поддержка на самом высоком правительственному уровне.

31 июля 1948 года началась знаменитая августовская сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, которая была подготовлена академиком Трофимом Лысенко со сподвижниками. Незадолго до того Лысенко написал письмо Сталину, жалуясь, что ему в его научной работе чинят всяческие препятствия приверженцы «метафизического направления в биологии». Лысенко и впрямь не пользовался уважением у значительной части ученых, поскольку научность продвигаемой им «мичуринской агробиологии» (к которой сам селекционер Мичурин особого отношения не имел) была весьма сомнительна. Теория Лысенко отрицала роль хромосом и утверждала возможность наследования приобретенных признаков.

На августовской сессии ВАСХНИЛ было принято постановление, объявлявшее антинаучной классическую генетику, именовавшуюся менделизмом-морганизмом. Ее сторонники публично каялись и сообщали о переходе на сторону Лысенко. Только первооткрыватель химического мутагенеза Иосиф Рапопорт дерзнул положить партбилет, но не поступиться научными убеждениями.

Что поделаешь – биология тогда если и была стратегически важной наукой применительно к вопросу, как получить побольше зерна, мяса и молока, то мнение реальных специалистов значило, увы, меньше, чем ловкость шарлатанов, умело надевающих идеологически правильные маски, дабы обвинить более удачливых ученых коллег в несоответствии линии партии.

Кстати, пресловутая ветвистая пшеница была известна задолго до товарища Лысенко, вот только хороших урожаев в умеренном климате она не давала и давать не собиралась – растение это южное, к теплу крайне требовательное. До осознания того, что биологические закономерности столь же несокрушимы, как законы физики, было еще далеко.

Впрочем, далеко было и до понимания того, что в атомной войне победителей не будет, – американцы считали себя монополистами на это страшное оружие и рассматривали планы его применения. Своя бомба была нужна Советскому Союзу как воздух. И когда гонители генетики и кибернетики решили аналогичным образом обойтись с новейшими физическими направлениями, физикам было к кому обратиться за помощью.

Да, к нему, к Лаврентию Берии.

Нельзя сказать «все началось с того, что…», но, несомненно, ситуация окончательно оформилась и обострилась в конце 1940-х годов, когда разразилась очередная дискуссия о квантовой механике, в которой главными действующими лицами были А. А. Максимов (один из официально признанных идеологов в сфере философских проблем естествознания) и физик-теоретик М. А. Марков.

Вышеупомянутый Максимов был по образованию физиком, однако переквалифицировался на философию. Занимался тем, что искал и разоблачал среди представителей естественно-научных дисциплин «идеалистов», «махистов» и прочие чуждые элементы. Он и его сторонники, среди которых, к примеру, были философ И. В. Кузнецов и физик Р. Я. Штейнман, сначала критиковали философские взгляды Эйнштейна, а потом начали призывать отвергнуть теорию относительности вообще. Летом 1952 года в газете «Красный флот» появилась статья Максимова «Против реакционного эйнштейнианства в физике».

«Лагерь идеализма через Эйнштейна, Бора и Гейзенберга стал направлять развитие физики в тупик», – писал Максимов. И тут наконец-то ответный удар нанесли физики во главе с В. А. Фоком.

Академик Владимир Александрович Фок, физик-теоретик, задолго до этого знаменательного момента добровольно взвалил на себя еще и груз внимательного изучения достопамятного «диалектического материализма», чтобы говорить с советскими философами на их языке, а при необходимости – бить идеологов их же собственным оружием. Много лет спустя он любил пошутить о своем погружении в «чепухологию», но тогда все было очень серьезно.

Фок написал статью «Против невежественной критики современных физических теорий». Группа видных физиков (Тамм, Арцимович, Кикоин, Ландау и другие, в том числе и «отец водородной бомбы» Сахаров) сочинила письмо, адресованное Берии, который, по словам Фока, производил впечатление очень умного человека. Послание было передано ему во второй половине декабря 1952 года вместе со статьей Фока и сопроводительной запиской Курчатова, который сообщал, что полностью поддерживает авторов письма и разделяет изложенные в статье взгляды.

«Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович! – писали академики. – Мы обращаемся к Вам в связи с ненормальным положением, создавшимся в советской физике. Это положение является результатом ошибочной и вредной для интересов советской науки позиции, которую заняли некоторые из наших философов, выступающих по вопросам философии физики.

Важнейшими задачами советских философов в области физики является материалистическое обобщение громадного круга новых фактов, понятий и идей, накопленных современной физикой, и борьба против идеалистического извращения достижений физической науки.

Вместо этого некоторые из наших философов, не утруждая себя изучением элементарных основ физики и сохраняя в этой области полное невежество, сочли своей главной задачей философское «опровержение» важнейших завоеваний современной физики. Основной атаке со стороны этой группы философов подвергается теория относительности и квантовая теория, лежащие в основе всей современной физики и представляющие собой теоретическую базу электронной и атомной техники».

Статью Максимова академики без обиняков называли «невежественной и антинаучной», поскольку автор объявлял идеалистической нелепостью теорию, «которая сыграла революционную роль в развитии физики, выяснив новые физические свойства пространства и времени и установив законы движения быстрых частиц. Эта теория, глубоко материалистическая по своей сущности, подтверждается с замечательной точностью огромным количеством экспериментальных фактов… Несомненно также, что важнейшие проблемы, стоящие перед советской физикой, – проблемы элементарных частиц и ядерных сил, не могут быть разрешены без использования теории относительности».

Физики просили оградить науку от нападок философов, «тянущих ее назад», и помочь с опубликованием статьи Фока. К письму прилагался также отзыв члена-корреспондента АН СССР Д. И. Блохинцева: «Статья В. А. Фока представляется мне принципиально правильной. Путаница, опубликованная в «Красном флоте» тов. Максимовым А. А., кроме вреда, ничего принести не может, причем вреда двойного – и для развития у нас философии, и физики. Поэтому критика В. А. Фока очень своевременна». Соблюдая правила игры, Блохинцев делал ряд замечаний к тексту, рекомендуя яснее прописать заслуги отечественной науки, «в развитие которой самому В. А. Фоку удалось сделать первостепенный вклад».

Берия отреагировал быстро.

 

«Записка Л. П. Берия секретарю ЦК КПСС Г. М. Маленкову с предложением рассмотреть вопрос об опубликовании статьи академика В. А. Фока

24 декабря 1952 г.

Секретно

В ЦК КПСС

товарищу Маленкову Г. М.

В газете «Красный флот» от 13 июня 1952 г. была опубликована статья члена-корреспондента АН СССР А. А. Максимова (работающего в Институте философии АН СССР в области философии естествознания) «Против реакционного эйнштейнианства в физике».

Академик Фок В. А. (физик-теоретик, работающий в Физическом институте АН СССР), считая указанную статью чл[ена]-кор[респондента] Максимова А. А. антинаучной и неправильно ориентирующей наших научных работников и инженеров, написал в порядке дискуссии с Максимовым А. А. статью «Против невежественной критики современных физических теорий».

Известные Вам физики тт. Курчатов, Алиханов, Ландау, Тамм, Кикоин, Александров, Арцимович, Сахаров, Головин, Мещеряков, Флеров, Леонтович, разделяя взгляды, содержащиеся в статье ак[адемика] Фока, обратились к нам с просьбой об опубликовании этой статьи.

Пересылаю в ЦК КПСС статью академика Фока В. А. и письма упомянутых выше физиков на Ваше рассмотрение.

Л. Берия».

 

Реакция ЦК тоже оказалась быстрой и недвусмысленной. Уже через несколько дней после записки Берии секретарь ЦК КПСС Н. А. Михайлов и заведующий отделом науки и высших учебных заведений ЦК КПСС Ю. А. Жданов докладывали Маленкову: «Газета «Красный флот» (редактор т. Зенушкин С. С.) допустила ошибку, напечатав статью т. Максимова, не соответствующую ее профилю. В этой статье односторонне излагаются спорные, дискуссионные вопросы современной физической теории. Тов. Зенушкину указано на недопустимость публикации материалов, находящихся вне компетенции редакционной коллегии газеты…»

Статья Фока была опубликована в журнале «Вопросы философии» (№ 1 за 1953 г.). В том же номере в порядке дискуссии напечатали и очередное творение Максимова – статью «Борьба за материализм в современной физике».

В начале февраля борец с идеализмом решил тоже написать письмо Лаврентию Павловичу: «…Упоминание Вашего имени акад. В. А. Фоком не только является необычным и невстречавшимся в редакционной практике (автор настоящих строк уже 30 лет работает в марксистских журналах) случаем, но противоречит основной линии нашей научной жизни, покоящейся на борьбе мнений и свободе критики. Поэтому имеются все основания полагать, что акад. В. А. Фок просто злоупотребляет Вашим именем в целях поддержания своей, в корне ошибочной и вредной идеологической линии. Выступая в таком духе, акад. В. А. Фок оживляет было совсем уже разгромленные в СССР течения, идущие от физиков-идеалистов капиталистических стран. Как известно, вейсманизм-морганизм опирался на воззрения таких физиков, как Шредингер, теория резонанса в химии опиралась на воззрения В. Гейзенберга, космологические бредни о замкнутой и конечной Вселенной опираются и исходят от А. Эйнштейна и т. д. и т. п. Все сторонники такого рода воззрений сейчас находят в акад. В. А. Фоке главаря. Нет сомнения, что такого рода воззрения ничего общего с наукой не имеют и будут разбиты.

Поскольку ссылки акад. В. А. Фока на Вас противоречат нашей партийной и государственной практике, поскольку нельзя даже в мыслях допустить какую бы то ни было обоснованность ссылок на Вас акад. В. А. Фока, поскольку порочность позиции акад. В. А. Фока очевидна, я считаю своим партийным и гражданским долгом довести до Вашего сведения о недопустимом поведении акад. В. А. Фока в отношении Вас и вообще методов обсуждения насущных вопросов советской науки».

Берия и это письмо передал Маленкову с пометкой «в дополнение к материалам, пересланным от 24.XII.52 г.». Маленков подчеркнул в письме особо красочные обороты и наложил резолюцию «Тт. Михайлову Н. и Жданову Ю. Прошу ознакомиться и сообщить Ваше мнение. Г. Маленков. 21.02.53 г.».

Дальнейшая судьба послания Максимова укладывается в одну пометку на нем: «Архив».

Знаменитый впоследствии диссидент, а тогда молодой и талантливый, но неуживчивый ученый, которого Берия отыскал еще студентом и взял в проект, – Андрей Сахаров – рассказывал, что Лаврентий Павлович вел совещания очень жестко и по-деловому, старался быть в курсе всех дел и давал квалифицированные советы. Он же запомнил, как после смерти Сталина, когда было прекращено «дело врачей» и объявлена амнистия, академик Я. Б. Зельдович сказал: «А ведь это наш Лаврентий Павлович разобрался!»

Серго Лаврентьевич утверждал, что куратор атомного проекта целенаправленно искал перспективных студентов, которые могли быть полезны в оборонных отраслях: «Понятно, что сам отец не ездил по институтам и университетам, этим занимались другие люди. Были созданы специальные группы, которые целенаправленно занимались подбором научных кадров, в том числе и для ядерного проекта. Помнится, такой важной работой активно занимался академик Тамм, физик-теоретик академик Фок и другие». Даже Ландау и Гинзбург участвовали в этом отборе, но вышло так, что кандидатуру Сахарова все отвергли. И судя по всему, не из-за недостатка способностей, а в силу сложности характера. «Дело в том, что и в молодости Андрей Дмитриевич был убежденным в своей правоте человеком, – констатировал Серго. – Так вот, с точки зрения науки, решили корифеи, с ним будет нелегко. Он выдвигал концепции, которые пожилые, много лет отдавшие науке, люди порой не воспринимали… А Сахаров отстаивал зачастую свои идеи, прямо скажем, в резкой форме».

Но слух о талантливом юноше дошел и до самого Лаврентия Павловича, который вызвал его к себе и поинтересовался: как тот думает, почему светила его не оценили? Получив ответ, собрал комиссию из специалистов помоложе и предложил им ознакомиться с идеями Сахарова. Те дружно восхитились: «Лаврентий Павлович, он ведь только студент, но почти готовый ученый!..» Ну вот и забирайте его к себе сразу после диплома, распорядился Берия.

Гонка за бомбой стала вопросом выживания СССР. 14 сентября 1945 года, через две недели после капитуляции Японии, в Москве появилась делегация членов конгресса США под руководством М. Колмера. Американцы предлагали СССР экономическую помощь, но при условии выполнения целой серии требований: вывести советские войска из Восточной Европы; не оказывать политической поддержки правительствам этих стран; раскрыть советские военные расходы, а также любые сведения об экономике, которые затребует американская сторона (и чтоб проверить можно было!)… И еще много пунктов, на которые Сталин согласиться не мог.

14 декабря 1945 года было принято решение о создании нового конструкторского бюро для работы над атомной бомбой. Местом его расположения был выбран Саров в Горьковской области. Там находился военный завод № 550, выпускавший артиллерийские снаряды.

 

«Протокол № 16 Специального комитета 16 марта 1946 года

1. Реорганизовать сектор № 6 Лаборатории № 2 АН СССР в конструкторское бюро… по разработке конструкции и изготовлению атомной бомбы.

2. Указанное конструкторское бюро впредь именовать Конструкторское бюро № 11 при лаборатории № 2 АН СССР.

3. Назначить:

т. Зернова П. М., заместителя наркома транспортного машиностроения, начальником КБ-11 с освобождением от всей другой работы по наркомату;

проф. Харитона Ю. Б. главным конструктором КБ-11 по конструированию и изготовлению атомной бомбы…

Л. Берия».

 

Сталин это решение утвердил, написав прямо поверх текста: «За. И. Сталин».

 

Академик Харитон, которого прочили в руководители, опасался, что директорские хлопоты помешают ему в научной работе, и просил Берию оставить его на должности генерального конструктора. Берия согласился.

«Берия, надо сказать, действовал с размахом, энергично, напористо, – вспоминал академик Юлий Харитон. – Часто выезжал на объекты, разбирался на месте, и все задуманное обязательно доводилось до конца. Берия был с нами терпим и крайне вежлив. Если бы нашим куратором был Молотов, таких бы впечатляющих успехов, конечно, не было бы…»

Ф. Д. Попов в книге «Атомная бомба и КГБ» пишет, вспоминая свой давний разговор с подполковником Бронниковым, служившим на объекте № 550: «Бронников отметил, что решающую роль в развитии атомной эпопеи сыграли Курчатов, Харитон и Берия. «Если бы не они, то атомная бомба в СССР вряд ли была бы испытана в 1949 году», – сказал он». Бронников отмечал повседневные заслуги Берии и более подробно: «Широкое развертывание в КБ-11 деятельности по его основному профилю жестко регламентировалось наличием жилья… Многие специалисты ютились в переполненной монастырской гостинице, которая раньше использовалась паломниками Саровской обители. Положение с жильем резко изменилось после вмешательства Берии. По его указанию при Управлении № 880 было создано специализированное подразделение по строительству жилья. В 1948–1950 гг. многие жители Арзамаса-16 справили новоселье. За три года заселили более 200 жилых домов. Были они разными – и двухквартирные коттеджи, и финские сборно-щитовые, и многоквартирные каменные и брусчатые. Рядом со старыми монастырскими строениями встали трех– и четырехэтажные дома. Сам монастырь с храмами, часовнями, колокольней, келейными домами и трапезной оказался в самом центре объекта…»

 

«Товарищу Берия Л. П.

Докладываю, что за последнее время резко ухудшилось состояние здоровья тов. Харитона Ю. Б.

Обследование в центральной поликлинике Министерства здравоохранения СССР показало, что имеет место функциональное расстройство нервной системы и сердечной деятельности (пульс 120 в минуту) при общем сильном переутомлении и истощенности организма. По заключению главного врача поликлиники д-ра Сосьяна необходим перерыв в работе тов. Харитона для санаторного лечения.

Я считаю возможным предоставить Ю. Б. Харитону отпуск на полтора месяца.

Прошу Вашего решения и помощи.

Академик И. Курчатов

12 июля 1946 года

Резолюция: тт. Чадаеву и Бусалову. Обеспечить всем необходимым. Л. Берия».

 

«Нормы питания работников объекта № 550 на один день (в граммах)

Сов. секретно

Хлеб из ржаной и обойной муки – 400, хлеб пшеничный из муки 2 сорта – 400, мука пшеничная 2 сорта – 49, крупа разная – 90, рис – 50, макароны – 50, овощи: картофель – 500, капуста свежая или квашеная – 200, свекла – 40, морковь – 55, лук репчатый – 40, коренья, зелень, огурцы – 45, томат-паста – 8, мясо – 350, птица – 40, рыба – 90, творог – 20, сметана – 10, молоко свежее – 200, молоко сгущенное или кофе, какао с молоком сгущенным – 20, яйца (штук) – 0,5, масло сливочное – 90, масло растительное – 5, сахар – 80, чай (в месяц) – 40, перец – 0,3, лавровый лист – 0,2, уксус – 2, горчичный порошок – 0,3, соль – 30, мука картофельная – 5, фрукты сушеные – 20, компот – 200, сыр – 20, экстракт фруктовый – 3, папиросы 2 сорта (штук) – 25 (для курящих) или табак – 25, спички (коробок в месяц) – 10, мыло туалетное (в месяц) – 300.

Примечание: продукты питания в сухом виде на руки не выдаются.

И. Сталин».

 

25 января 1946 года состоялась первая встреча Сталина с научным руководителем работ по созданию советской атомной бомбы Курчатовым. В совещании также участвовали председатель Специального комитета по использованию атомной энергии Берия, нарком иностранных дел Молотов, председатель Госплана СССР Вознесенский и другие руководители. Был и президент Академии наук СССР Вавилов. Разговор продолжался около часа. Впоследствии Курчатов записал в дневнике, что Сталин говорил о том, что на науке экономить нельзя. «Не стоит заниматься мелкими работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом, что в этом отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь», – подчеркнул вождь и добавил, что проект должен вестись не по принципу снижения затрат, а так, чтобы работы приносили максимальный результат.

«Наши ученые очень скромны, и они иногда не замечают, что живут плохо, – сказал Сталин. – Наше государство сильно пострадало, но всегда можно обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жило на славу, а несколько тысяч человек жило еще лучше, со своими дачами, чтоб человек мог отдохнуть, чтобы была машина».

 

«Постановление «О премиях за научные открытия и технические достижения в области использования атомной энергии и за работы в области космического излучения, способствующие решению этой проблемы»

Установить следующие премии:

1. Первая премия присуждается за решение одной из поименованных ниже задач:

а) за разработку проверенного и принятого к промышленному применению метода получения плутония;

б) за разработку… метода выделения урана-235…

г) за разработку… метода использования внутриатомной энергии в энергетических целях и в транспорте…

д) за создание проверенной конструкции атомной бомбы;

е) за разработку проверенного способа защиты от атомных бомб…

2. Установить, что руководитель работы, удостоенной первой премии:

а) получает денежную премию в размере одного миллиона рублей;

б) представляется Советом Министров Союза ССР к высшей степени отличия в области хозяйственного и культурного строительства – званию Героя Социалистического Труда;

в) получает звание «Лауреат Сталинской премии» первой степени;

г) получает за счет государства в собственность в любом районе Советского Союза дом-особняк и дачу с обстановкой, а также легковую автомашину;

д) получает право на заграничные научные командировки за счет государства через каждые три года сроком от 3 до 6 месяцев;

е) получает двойной оклад жалованья на все время работы в данной области;

ж) получает право (пожизненно для себя, жены (мужа) и до совершеннолетия для детей) бесплатного проезда в пределах СССР железнодорожным, водным и воздушным транспортом.

3. Группе основных научных и инженерно-технических работников (3–5 чел.), принимавших участие в работе, удостоенной первой премии, выплачивается денежная премия в сумме 500 тыс. руб.

4. Для премирования остальных научных, инженерно-технических работников, рабочих и служащих, принимавших участие в работе, удостоенной первой премии, выделяется 500 тыс. руб.

Наиболее отличившиеся из них представляются к награждению орденами и медалями Союза ССР…»

 

25 июля 1946 года американцы начали атомные испытания на тихоокеанском атолле Бикини, входящем в состав Маршалловых островов. Это был первый в истории человечества подводный ядерный взрыв. С этим событием связан курьез – поскольку ядерный взрыв был осуществлен примерно в то же самое время, когда французский кутюрье Луи Реар устроил презентацию своего открытого купальника, поначалу шокировавшего чопорную публику и ставшего предвозвестником сексуальной революции в одежде, то этот купальник стал называться бикини.

Подготовка к ядерному взрыву началась в декабре 1945 года, после того как президент США Гарри Трумэн издал специальную директиву о старте испыт<