Берия – нарком внутренних дел СССР. Конец большого террора

 

Однако над головой Ежова уже сгущались смертоносные тучи. Именно при нем развернулись наиболее массовые репрессии, получившие потом название Большого террора, жертвами которого при Ежове стали более шестисот тысяч человек. Но к весне 1938 года Ежов сам оказался под угрозой, как минимум, опалы – назначение его в дополнение к прежней должности наркомом водного транспорта многими, и прежде всего самим Ежовым, было воспринято как недобрый знак. А вскоре у него появился новый заместитель – Лаврентий Берия. На Ежова посыпались обвинения в некомпетентности и потворстве предателям – при нем несколько видных энкавэдэшников бежали за границу. Дело кончилось тем, что Ежов попросил освободить его от должности и, предвидя, что затем его арестуют, просил Сталина не трогать его старую мать.

23 ноября 1938 года Ежов написал «дорогому тов. Сталину» письмо, в котором пытался оправдаться на недостаточную бдительность на прежнем посту. Это произошло после разговора Ежова с самим вождем, а также с Молотовым и Ворошиловым в тот же день. В письме Ежов сетовал: «Мне не удалось в сколь-нибудь связной форме изложить и мои настроения и мои грехи перед ЦК, перед Вами. Получилось нескладно… Чувство, что недоверие, которое совершенно законно возникло у Вас против меня, не рассеялось…» Далее Ежов признавался, что весной 1938 года, когда он, оставаясь наркомом внутренних дел, получил еще и назначение в Наркомат водного транспорта, то забросил дела в НКВД и два месяца не появлялся на службе, поскольку «запарился во множестве текущих дел». А в это время его заместитель Фриновский «оттягивал чистку» и потворствовал врагам народа. Большая часть письма посвящена тому, что думал и подозревал Ежов в отношении Берии.

 

Письмо Ежова Сталину

 

«Дорогой тов. Сталин!

23-го ноября после разговоров с Вами и с т.т. Молотовым и Ворошиловым я ушел еще более расстроенным. Мне не удалось в сколь-нибудь связной форме изложить и мои настроения, и мои грехи перед ЦК, перед Вами. Получилось нескладно. Вместо облегчения еще более тяжелый осадок недосказанного, недоговоренного. Чувство, что недоверие, которое совершенно законно возникло у Вас против меня, не рассеялось, а может быть, стало даже большим. Решил поэтому написать. Когда пишешь, получается продуманнее и систематичнее.

1. О настроениях. Они в основном определялись следующими причинами:

а) После назначения меня в Н[ар]комвод в апреле месяце 1938 г. я целиком окунулся в работу Наркомата. Началась навигация при полном провале зимнего судоремонта (к началу навигации вышло не более 40 % судов, многие из них становились на повторный ремонт) – все это заставило меня отдавать почти все время Наркомводу. Во всяком случае, с 13-го апреля ровно два месяца я почти не ходил в НКВД. Через месяц я уже почувствовал нелады в работе НКВД. Все поплыло самотеком и в особенности следствие. Фриновский никогда не был полноценным замом, а здесь это сказалось вовсю. Я этого не скрывал и перед ним. Говорил в глаза. Заставлял заниматься всеми делами Наркомата, а не только ГУГБ. Практически из этого ничего не вышло. Помнится, я говорил об этом с Молотовым, однажды при Вашем очередном звонке ко мне в кабинет – говорил Вам.

Особенно, однако, чувствовалось тогда, что аппарат НКВД еще не дочищен. Я об этом также не однажды говорил Фриновскому. Просил его заняться чисткой. Просил без конца у Маленкова человека на кадры. Фриновский чистку оттягивал тоже ссылкой на отсутствие проверенного кадровика и ждал его прихода. Однажды раздраженно в присутствии многих, и Фриновского в том числе, я потребовал личные дела сотрудников тогдашнего 4-го отдела, чтобы заняться этим самому. Конечно, из этого ничего не вышло. Опять запарился во множестве текущих дел, а личные дела сотрудников продолжали лежать…

…г) Переживал и назначение в замы т. Берия. Видел в этом элемент недоверия к себе, однако думал, все пройдет. Искренне считал и считаю его крупным работником, я полагал, что он может занять пост наркома. Думал, что его назначение – подготовка моего освобождения.

д) Наконец (я так думаю), не малую роль во всем этом сыграло мое физическое состояние. За два последних года напряженной, нервной работы, в сильной степени напрягли всю нервную систему. Обострились все восприятия, появилась мнительность.

Вот пожалуй все о причинах настроений. Во всем виноват я и только я.

2. О моих грехах перед ЦК ВКП(б) и перед Вами, тов. Сталин.

а) Я уже говорил Вам, что еще задолго до назначения т. Берия у некоторых людей в аппарате и главным образом у Фриновского были предубежденные отношения к грузинским делам по линии ЧК.

Трудно припомнить все факты (их много), однако я чувствовал это очень часто. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что у Фриновского это обострилось после известных показаний Сефа, о которых он узнал от Багирова. Первое время я думал, что это просто известная ведомственная ревность, поскольку Грузинский ЧК не всегда соблюдал служебную субординацию. Затем я стал думать и даже спрашивал у Фриновского, не были ли плохими его личные взаимоотношения с Гоглидзе в бытность Фриновского в Грузии. Казалось и это отпало. Однако критическое отношение не исчезало. Фриновский, например, мне очень часто говорил: «ну все, кто работал когда-либо в Закавказье, обязательно пройдут по каким-либо показаниям в Грузии, линуют там дела» и т. д.

С назначением т. Берия эти настроения Фриновского, как нельзя лучше совпали с моими. В первый же день его приезда из ДВК сразу заговорили о Берия (он еще тогда не знал о назначении). Видя мое минорное отношение к назначению, он довольно откровенно разговорился о моей будущей плохой жизни от Берия. Затем эти разговоры в разное время с некоторыми перерывами продолжались вплоть до последнего времени (последняя встреча с Фриновским во время ноябрьских праздников). Прямо говорю, что эти разговоры приняли недопустимую форму демонстрации против т. Берия.

Коротко вся суть разговоров сводилась (суммируя все) к следующему: 1) с Берия я не сработаюсь; 2) будут два управления; 3) необъективно будет информироваться ЦК и т. Сталин; 4) недостатки будут возводиться в систему; 5) не побрезгует любыми средствами, чтобы достигнуть намеченной цели.

В качестве причин приводил примеры: у т. Берия властный характер. Не потерпит подчиненности. Не простит, что Буду Мдивани «раскололи» в Москве, а не Тифлисе. Не простит разгрома Армении, поскольку это не по его инициативе, – не простит Магабели, не простит Горячева. Советовал держать крепко вожжи в руках. Не давать садиться на голову. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы он не двоил между т. Берия и мной. Не допускать людей т. Берия в аппарат.

Я всю эту мразь выслушивал с сочувствием. Советовался, что делать. В частности советовался, показать ли Вам известные уже о т. Берия архивные документы.

Касаясь дел Грузии, говорил он также и следующее: ошибка, что я не послушал его и вовремя не проконтролировал Грузию. Допустил много вольностей для Грузии. Подозрительно, что т. Берия хочет уничтожить всех чекистов, когда-либо работавших в Грузии. Говорил, что все свое самое близкое окружение т. Берия перестрелял. Он должен за это окружение отвечать.

Словом, накачивал крепко. Я, в свою очередь, не только слушал, но во многом соглашался и говорил ему [о] плохом отношении т. Берия к Фриновскому.

В результате всего этого сволочного своего поведения я наделал массу совершенно непростительных глупостей. Они выражались в следующем: а) всякое справедливое критическое замечание т. Берия в работе аппарата, я считал необъективным; б) мне казалось, что т. Берия недоучитывает обстановку, в которой мне пришлось вести работу, и недоучитывал, что работа все же проделана большая; в) мне казалось, что т. Берия оттирает меня от работы ГУГБ; г) мне казалось, что т. Берия недостаточно объективен в информации ЦК; и наконец, д) что все это направлено персонально против меня».

Не так давно среди изданий, посвященных Берии, появился дневник Лаврентия Павловича, вышедший под редакцией Сергея Кремлева. Сей апокрифический текст, конечно, трудно представить и впрямь вышедшим из-под пера Берии – вряд ли тот был настолько неосторожен, чтобы вести личные записи. Но кто бы ни был автором текста, он указывает на 20 ноября 1938 года как на момент, когда судьба Ежова была решена. «Тебе большая власть, ты ей пользуйся для дела и осторожно. Так нет, начинают строить из себя, как Коба сказал сегодня, наполеончиков. Начинают думать, что они самые умные, а Коба дурак, а Лаврентий дурак, обстановки не знают. Потом идет заговор…» Так что даже как художественная стилизация упомянутый «дневник» весьма символичен.

Действительно, в ночь на 20 ноября 1938 года Сталин провел совещание, на котором присутствовали Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович, Маленков, Андреев, Жданов. Были там также Ежов и Берия. Ежов на этом заседании был обвинен в потворстве деятельности врагов советской власти, пробравшихся в спецслужбы. Кроме этого, Ежову было поставлено в вину невнимательное отношение к возможным заговорам с целью убийства Сталина. На этом совещании судьба всесильного еще недавно Ежова была решена.

24 ноября 1938 года Николай Ежов был снят с должности главы НКВД. 25 ноября наркомом внутренних дел СССР стал Лаврентий Берия. К этому моменту он уже три месяца был одним из двух первых заместителей своего предшественника Ежова, а в первой половине сентября стал единственным первым замом. 29 сентября Берия был назначен начальником Главного управления государственной безопасности НКВД. С приходом его на должность наркома завершился печально знаменитый Большой террор. Резко сократилось количество смертных приговоров по обвинению в контрреволюционной деятельности, многие дела осужденных раньше были пересмотрены. Большинство тех, кто находился к этому моменту под следствием, вышли на свободу. Всего эксперты оценивают число освобожденных из тюрем и лагерей в 200 тысяч человек.

А вот от такой радости, как официальное принятие под крыло спецслужб «Интуриста», Берия предпочел отказаться. И даже сумел обосновать свое мнение, убедив Сталина в необходимости отмены уже принятого по этому поводу решения.

 

«7 декабря 1938 года

Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину

Всесоюзное Акционерное Общество «Интурист» решением правительства передано в Наркомвнудел СССР.

Нахождение «Интуриста» в системе НКВД считаем нецелесообразным по следующим причинам:

1. «Интурист» известен за границей как Всесоюзное Акционерное Общество, его филиалы, ведущие работу по вербовке (аквизиции) интуристов по ряду стран, также известны, существуют и регистрируются как акционерные общества.

2. Договорные отношения «Интуриста» с капиталистическими туристскими, железнодорожными и пароходными фирмами регламентируются особыми пунктами в договорах, в которых особо оговаривается, что фирмы обязуются предъявлять все претензии только ВАО «Интурист» и не предъявлять никаких претензий к Правительству СССР, Наркомвнешторгу, торгпредствам или каким-либо иным организациям СССР.

3. Факт перехода «Интуриста» в ведение НКВД безусловно станет известен за границей. Капиталистические туристские фирмы и враждебная нам печать этот факт постараются использовать для развертывания травли вокруг представительств «Интуриста», будут называть их филиалами НКВД и тем самым затруднят их нормальную работу, а также своей провокацией будут отпугивать лиц из мелкой буржуазии и интеллигенции от поездок в СССР.

Исходя из указанных соображений, считаю целесообразным «Интурист» изъять из ведения НКВД.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР комиссар государственной безопасности I ранга БЕРИЯ».

 

На листе имеется резолюция: «Т.т. Молотову, Микояну. Кажется, т. Берия прав, можно бы передать «Интурист» Наркомвнешторгу. И. Сталин. 10.1.39 г.»; «За – Молотов, за – Микоян, за – Каганович, Ворошилов, Жданов». Рукой Поскребышева: «Т. Калинин – за, т. Андреев – за».

 

Есть некоторые сведения, что Берия начал уменьшать размах террора еще до вступления в должность наркома. Так, 5 февраля 1938 года он подписал приказ об аресте и привлечении к ответственности группы работников особого отдела Краснознаменного Балтийского флота за производство массовых необоснованных арестов и применение незаконных извращенных методов ведения следствия.