Предметный мир в зеркале мифа

Но самое удивительное в этом процессе культурного онтогенеза речи оказывается то, что первичной для ребенка оказывается вовсе не утилитарная потребность в том или ином культурном предмете как таковом, а потребность в дешифровке взрослой речи, и лишь в этой связи - потребность в предмете. Пытаясь расшифровать поток сверхзначимой для него взрослой речи, ребенок вынужден использовать для этого реальный предметный мир. Но при этом он нагружает каждый предмет и каждое слово своей индивидуальной мифосемантикой: он метит предмет меткой своего индивидуального смысла, и уже с опорой на эту метку совершает реконструкцию общекультурного смысла этого предмета (реконструкцию общекультурной мифосемантики). А тем самым для ребенка происходит смысловое наполнение общеупотребительного имени данного предмета. Ребенок конструирует собственную семантику предметов, а затем примеряет эту семантику к различным контекстам взрослой речи и осуществляет ее непрерывную коррекцию. А в результате у каждого предмета и явления, а следовательно и у каждого слова появляется многоуровневая мифосемантическая оболочка, представляющая собой сложное переплетение индивидуальных, авторских смыслов ребенка и каких-то общекультурных смыслов, открытых ребенком в предмете и соответствующем слове на свой страх и риск. Таким образом, взаимодействие ребенка с миром взрослой культуры и взрослой речи с самого начала осуществляется вовсе не в режиме «усвоения», а в режиме ДИАЛОГА, а оболочкой этого диалога как раз и является миф.

«Меточный» возраст ребенка

Если попробовать спроецировать описанный выше процесс культурогенеза на онтогенез ребенка, можно по-новому увидеть многие психологические закономерности становления личности ребенка в период раннего и дошкольного детства. При этом известные в психологии периоды развития ребенка зачастую наполняются новым содержанием.

Прежде всего можно выделить доутилитарный этап в развитии ребенка - этап, когда взаимодействие ребенка с окружающей средой заведомо не имеет целевого опосредования. Однако традиционное для возрастной психологии вычленение единого психологического этапа младенчества, захватывающего весь первый год жизни ребенка, является несколько грубым и неточным, будучи ориентировано, скорее, на календарное, нежели на психологическое время. А ведь хорошо известно, что существенный психологический перелом в жизни младенца происходит на границе семи-восьмимесячного возраста.

В каком-то смысле семи и девятимесячного ребенка разделяет психологическая эпоха: если раньше для ребенка было значимо только то, что было явлено «на кончике чувств», то теперь он начинает удерживать в своем сознании независимое, автономное бытие окружающих его предметов: ищет исчезнувший предмет, узнает предмет в незнакомом контексте и т.п. Иначе говоря, у него возникает феномен предметной памяти. А вместе с тем - и возможность МЕТОЧНОЙ памяти - возможность персонифицированного узнавания тех или иных вещей за счет случайных царапин, помятостей и зазубрин, которые оставляет сам ребенок в процессе активного манипулирования с этими предметами. При этом начинает формироваться персональная мифосемантика тех предметов, с которыми манипулирует ребенок: в той мер, в какой та или иная царапина, тот или иной скол оказываются эмоционально значимы для ребенка. Таким образом, начиная с девятимесячного возраста ребенок не просто манипулирует с предметами, а бессознательно оставляет на предметах... мифосемантические следы, т.е. у него начинается формирование эмоционально-знаковой памяти как пракультурного феномена. И хотя в этой бессознательно-меточной деятельности нет еще ни грана утилитарности, эта деятельность уже представляет собою культурный феномен. Между прочим, откровенно коррелирующий с «меточным» этапом культурогенеза человечества (этап Homo habilis), о котором шла речь в предшествующих главах. Царапая и обгрызая предметы, ребенок оставляет на этих предметах не просто физические, но и особые, мифосемантические следы, открытые только ему самому. И потому, узнавая любимую игрушку, он эмоционально вспоминает СЕБЯ в зеркале этой игрушки, и, в первую очередь, свои переживания, «зацепившиеся» за царапины и трещины этой игрушки.

Представленная концепция начала культурогенеза ребенка выглядит парадоксально. Ребенок здесь не рассматривается как производное от «большого» культурного мира, не является существом, которое просто присваивает культуру, а в каком-то смысле является первосоздателем культуры (или пракультуры) - своей, тайной, меточной. В возрасте девяти-двенадцати месяцев ребенок осуществляет такое взаимодействие с окружающим миром, которое можно назвать «культуропорождающим», и только на этой, предельно субъективной (и в чем-то докультурной) основе оказывается возможен его диалог с миром культуры как таковой - диалог, в процессе которого ребенок расшифровывает культурный схематизм предметов, овладевает языком и становится существом социально вменяемым. Но это уже следующий возрастной этап.